В данном контексте у меня возникает желание в первой цитате заменить «жизнь» «книгой», а во второй – «книгу» «жизнью». Так мне почему-то уютней. Теперь два предупреждения. Первое – в соответствии с законодательством – почти стандартное: обязательно попадутся страницы без матерной брани. Встречающееся на переплетах российских изданий выражение «содержит матерную брань» меня всегда несколько смущало и озадачивало отсутствием позитива. Второе: местами упоминаются кондитерские, табачные, алкогольные и наркотические изделия наряду со случаями их беспринципно-волюнтаристского потребления. ВНИМАНИЕ! Не пытайтесь проделывать то же самое без присмотра опытных профессионалов. Имеются противопоказания. Проконсультируйтесь со специалистом. Берегите себя, возлюбленные мои.

И благодарность.

Лет 10 тому назад я попросил Валентину Александровну Малявину (актрису такую блистательную, если кто не помнит)1 сказать – писать она уже не могла из-за стопроцентной потери зрения – на камеру мобильного телефона несколько слов по поводу моих сочинений, чтобы предварить ими (словами) какую-то публикацию. Запись сохранилась. Приведу из нее – не сочтите за нескромность – одну, по сей день вдохновляющую меня фразу: «Я удивлена ему была до крайности, потому что воспринимала его как молодого человека довольно фривольной действительности: он позволял себе что хотел; и как в это время написать такое, чтобы душа у меня заговорила?» Впрочем, это уже другая история – хотя «других» историй не бывает. ВашСаша Зайцев

Карандаш

когда безумный персонаж

во всей красе своей исчерпан

непроизвольно карандаш

изобразил лицо как череп

повернутый ко мне анфас

и мысль запутанная рвется

дремотой и не видно глаз

прикрытых веками от солнца

его душа еще полна

(узнать бы чем) и точку рано

здесь ставить нежная струна

запела в воздухе: nirvana

с бумагой дружит карандаш

штрих то длиннее то короче

и на рисунках не мираж

а мой товарищ между прочим

вот он кому-то говорит

что дел иметь со мной не хочет

как с автором его интриг

и неоправданных пророчеств

но вынужден их мне простить

черновики мои помогут

ему с порочного пути

свернуть на верную дорогу

у нас ни цели общей нет

ни идеалов что отрадно

и если истина в вине

помянем веничку в парадном

метафизической слезой

на всё готовой комсомолки

и я возьмусь за образ твой

без предоплаты кривотолки

оставим в прошлом ты в долгу

как персонаж не пред искусством

передо мной я не могу

ловить когда в кармане пусто

зигзаг удачи у меня

при свете дня в глазах двоится

в ушах бубенчики звенят

и веня ерофеев снится

с авоськой в электричке пусть

он будет рыцарем печали

и может быть укажет путь

до берегов иных причалить

в порту неаполя нет средств

но с поцелуем тети клавы

немудрено в своем дворе

как в средиземном море плавать

похмелье это ерунда

и не такие передряги

случались лишь бы карандаш

скользил как прежде по бумаге

Параллели

Это было давно. Мы еще не толпились в ОВИРе.

И на КПСС не надвигался пиздец.

Юз Алешковский

народ и партия едины

едины на прилавке вина

архитектура мавзолей

литература бармалей

кащей бессмертные идеи

мороз и солнце не потеют

в тумане моря голубом

уперся энгельс в маркса лбом

и бродит призрак по европе

с серпом и молотом на жопе

когда не в шутку занемог

он лучше выдумать не мог

не приведи господь приснится

опять знакомые все лица

мелькают со страниц газет

и направляясь в туалет

оцените вы пользу прессы

как проявление прогресса

на пользу повседневных нужд

идиотизм увы не чужд

совковой нравственной природе

встречал и я людей навроде

подвижников как муравей

замаскированный злодей

приюта стрекозе не давший

растленный тип морально павший

из-за таких как он и мы

не знаем радостей зимы

скончались лебедь рак и щука

но боже мой какие суки

забастовали и ура

не дали уголь на-гора

восставши против мнений света

карету мне вопит карету

шахтер в горячечном бреду

имея мерседес в виду

спокойно тихо без истерик

в россию можно только верить

покуда дышит имярек

среди лесов полей и рек

другой такой страны не зная

она одна невыездная

стоит народ и день и ночь

не отходя ни шагу прочь

в овир как много в этом звуке

за визой протянули руки

еврей и русский и таджик

и даже друг степей калмык

попав сюда по воле рока

желает вылететь в марокко

друзья прекрасен наш союз

где галич алешковский юз

синявский даниэль блистали

где жили-были ленин сталин

и огнь московских новостей

глаголом жег сердца людей

и вот из искры разгорелась

различная по формам зрелость

не исключая половой

при мне красавица не пой

ты песен спички не игрушка

0,7 в портфеле где же кружка

и дай вам бог другими быть

как мной любимой если бы

они смогли хотя б отчасти

вписать о свойствах бурной страсти

в альбом ваш белый восемь строк

когда нет денег на метро

рай в шалаше лишь трюк из басен

а мир прозрачен и прекрасен

летят за днями в бездну дни

история скучна взгляни

кто терем занял я краснею

и ель сквозь иней зеленеет

и речка подо льдом вода

в крещенской проруби видна

кому дано предугадать

как слово наше отзовется

нисходит с неба благодать

а нам сочувствие дается

Когда не пишется

наполняю шнапсом покус

и гуляя по тверской

есть такой хороший фокус

расставания с тоской

пью из чистого истока

удаляясь от границ

неизбывного потока

непридуманных страниц

Порядок

В хронологическом порядке

не размещал бы я стишки, —

вчерась, мол-де, пошел на блядки,

сегодня выпустил кишки

партнеру из-за разногласий

финансовых, а завтра мне

в эфире «Эха» кризис власти

еще ругать: бардак в стране

моей родной… Но если время

и место творчества важны,

мы их под опусами всеми

проставить все-таки должны.

Да ради Бога – что сегодня? —

Четверг, девятое, ноябрь

двух тыщ семнадцатого года

от Рождества – вот так хотя б.

Написано собственноручно

в Басманном ОВД Москвы,

где, может быть, томились вы…

Или служили, мой читатель?

10.10.2017 от Р. Х. Москва

«Что же, в детстве так всегда…»

Что же, в детстве так всегда —

ничего не слишком? —

вижу: падает звезда

с неба мне на книжку.

Тут из книжки выпал текст,

из меня – сознание,

я упал. И это есть

недопонимание.

А когда я все пойму

и закрою книжку,

станет стыдно самому

за того мальчишку.

Повеса

В предчувствии дурного знака,

как суеверный жалкий трус,

не вняв совету Пастернака,

завел архив я и трясусь

над рукописью. Знаменитым

быть некрасиво – ну и что? —

зато все двери мне открыты,

швейцар всегда подаст пальто, —

так думал в небесах повеса,

летя из Лондона в Мадрид

через Париж из интереса

к корриде. Что и говорить,

бессмысленно, как шарик ртути,

катаешься туда-сюда,

но можно ли до самой сути

дойти во всем? – да никогда,

хотя… припомнив письма другу

из Марциала, соглашусь:

в них суть так явственно мерцала,

как солнца луч и моря шум.

«Ну не скачут облака…»

облака белогривые лошадки

ну не скачут облака

белыми лошадками

глюки у меня пока

хмурые и шаткие

вспрыгнул черт на антресоль

лужицы кровавые

да на раны сыпят соль

в камере легавые

очерчу я мелом круг

крестным их знамением

отгоню очнусь и вдруг

новое видение

насадил рыбак червя

на крючок и в озеро

а червем был этим я

лучше бы бульдозером

придавило сразу в морг

чтобы так не мучиться

глюки ж не вступают в торг

с ними не получится

полюбовно разойтись

вплоть до воскресения

а лошадки это из

армии спасения

Инсталляция

помолчите заратустра

что еще из давних лет

суки эти из минюста

шестьдесят шестой сонет

охи вздохи на скамейке

разговоры при луне

грош алтын и три копейки

гордо человек на дне

не звучит а на заметке

у хозяйки крем-брюле

ворошиловский и меткий

портупея на столе

птица в клетке – небо в клетку

нитки белые и клей

шейте клейте воздух падлы

у искусства два пути

то взлетать то низко падать

свят свят свят ну отпусти

Живая вода

В постели трупом я лежу:

осенний грипп, температура,

и ни одна меня микстура

поднять не может. Cкучно – жуть.

Врачи, склонившись надо мной,

галдят и спорят, что-то пишут —

я их консилиум не слышу —

они как будто за стеной.

Во сне явился мне Кащей,

принес бутыль живой водицы,

сказал, что если ей напиться,

воскреснет мертвый: «И вообще,

поверь, уж я ли не лечил

на белом свете всяку нечисть!

Приподнимись, пошире плечи

и пей – к чему тебе врачи?

Вот так. Вставай, иди к столу,

еще глоток – и будешь прыгать,

руками и ногами дрыгать

как Кюхельбекер на балу.

А для забавы в мавзолей

проникнем под покровом ночи,

и сам увидишь: лысый вскочит,

ты только, Сань, ему налей.

Чего качаешь головой?

Эксперимент тебе не в жилу?» —

Я отвечаю: «В жилу, в жилу,

но… он и так всегда живой.

Чтоб драгоценный эликсир

не изводить по-идиотски,

летим в Венецию, где Бродский

прилег – его и воскресим».

Кащей обрадовался как

сверхлучшему из наваждений,

кричал: «Сашок, ты, сука, гений!

Летим, сворачивай бардак.

В аэропорт! Нет визы, брат? —

Херня, отправимся на ступе, —

Яга нам на денек уступит

свой допотопный аппарат».

Я ощутил, что все могу,

и вдруг нас словно подкосило —

вода второй владела силой —

мы были пьяными в дугу.

«Природа делает ошибки…»

природа делает ошибки

на солнце тает грязный снег

весна капель ручьи улыбки

идет беспечный человек

идет он луж не замечая

от света щурится слегка

и оступается случайно

под колесо грузовика

Невыдуманная история, записанная со слов моего доброго знакомого Андрея Дмитриева для газеты «Пушкинский вестник» о том как я, оказывается, спас человека (женщину, между прочим – тетю Андрея) от тяжелой посталкогольной депрессии; и отвергнутая главным редактором М. Ф. Зубковым из-за содержащихся в тексте матерной брани, саморекламы и отсутствия актуальности

Я спас незнакомку, а мне невдомек,

что кто-то уже мне обязан

покоем и волей, и как огонек

в душе этой женщины фразы

моих сочинений невольно зажгли:

услышало музыку ухо,

в осмысленном взгляде кураж: «Отвали,

тоска!» – И запела старуха,

умылась, накрасилась и по делам

стремглав понеслась… Получилось, —

неделю лежала, почти не пила,

не ела и вдруг – божья милость?

Не божья… Со школы любила читать.

Была равнодушна к спиртному.

Пьянили её Алешковского мат,

Толстой, Ерофеев, Платонов,

Довлатов, Тургенев, Оэ, Томас Манн…

И лично раскланялся Бахус

Порфирий Петрович, эстет и гурман,

в Измайловском парке с ней. На хуй

впервые так внятно послала судьба,

когда перебравший Порфирий

твердил как молитву: «Не дура губа,» —

и спал в её тесной квартире.

Она говорила: «Пирог испеку,

с тобой я готова, Петрович,

в горящую избу… коня на скаку…

«Медвежьей» бы выпила «крови»2

и водки вдогонку. Открыл? Наливай!

Коньяк не хочу – он с клопами.

Сейчас разлетится моя голова,

возьми часть осколков на память.

И так не забудешь? Ну ладно, смотри,

я верю тебе почему-то.

Ты где… Бахус, где ты?.. Проклятый старик,

Покинул в такую минуту…»

Заехал племянник её навестить.

Она дверь открыла и – в койку:

«Не встану, Андрюха, дай таз, ты прости,

нет сил абсолютно… Постой-ка…

Ты Бахуса видел?..» – Скупая слеза.

Андрей ей стихи сунул в руку.

И тетка очнулась, протерла глаза,

надела бюстгальтер и брюки.

Postskriptum: ту книжицу я написал,

продлив жизнь Андрюшиной тете,

однако не мне аплодирует зал,

сегодня духовность в почете.

Зато появился любимый поэт

помимо классической прозы

у тети Андрея на старости лет,

а Бахус с посыльным шлет розы.

Мизантроп

Не люблю ДПС, парк культуры, газеты,

занавески и ширмы, турфирмы, жару,

секретарш, их начальников, сервис, презенты,

эстафеты, эклеры, эстетов, игру

в лохотрон, строить планы на лето,

гороскопы, парады, политику, спорт,

сплетни, праздники, тризны, приметы,

интернет, разговоры, молчание, ор,

примадонну, охоту, рыбалку, военных,

сериалы, аптеки, мобильную связь,

через площадь на ГУМ выходящую стену,

чистоту как в больнице, вокзальную грязь,

красный цвет, стоматологов, телеведущих;

пешеходов, когда нахожусь за рулем;

рассуждения эти про райские кущи

и когда бьют туза козырным королем.

И на нищих смотрю как на шваль – уберите

ваши руки со шляпами днищами вниз:

вон того – сто процентов – я видел на Крите,

а теперь он «не местный сам», help ему please.

Полюбить олигарха возможно ль? – не знаю,

будь я девкой красивой, пожалуй, что – да,

но поскольку я мимо по жизни канаю,

мой ответ однозначен: jamais (никогда).

Ненавижу попсу, их тусовки и кофе,

если плохо заварен; гламур, мордобой

и любой на глаза попадающий офис,

ибо он чей угодно, но только не мой;

наркоту, пидарасов обоего пола,

амнезию, садистов, постельных клопов,

ну и химию вашу (оксиды, фенолы)

вместе с ядерной физикой и ПВО,

общепит, перестрелки, дурную рекламу,

журналистов, художника Шилова, баб

бестолковых, риэлторов, скучную драму

и комедию, кражи, клыкастых собак,

сочинителей дряни, пиар, людоедов,

пирамиды, круги под глазами с утра;

над собой, идиотом, свои же победы…

Заходите друзья, вам одним я и рад.

А кому бы еще? Не блондинке ж случайной,

не судебному приставу или врачам.

Как обычно, заварим китайского чая,

впрочем, есть и покрепче что, нежели чай.

Мизантроп – 2 (обратная связь)

Меня ненавидят соседи,

с десяток позорных ментов,

уборщица, взрослые, дети,

коллеги, сантехник Петров,

врачи из районной больницы,

медсестры из той же сети

и национальные лица —

армяне, таджик, осетин…

Не любят меня не за то, что

хамлю всем подряд, если пьян,

но людям становится тошно,

когда они видят, как я

без чувства гляжу на Марину —

на жопу и ляжки ее,

на морду тупую без грима —

избавил Господь: не мое.

Припомнилось: еду на дембель,

мне все наливают – солдат!!! —

кретины, вы даже не в теме,

что я от свободы в умат.

Проснулся как ежик в тумане:

«Мы где?» – «Белорусский вокзал».

Два года я фигу в кармане

держал. Достаю. Показал.

Кому? Проводнице в вагоне.

Попутчикам. Времени… Стоп —

машина. Стоял на перроне

в шинели бухой мизантроп.

Его ненавидят – и что же,

взаимностью всем отвечать?

А если – любовью? Похоже

уже на Седьмую печать…

Между нами девочками

как начнет не остановишь

тыр-тыр-тыр да тыр-тыр-тыр

ты читала в русской нови

сколько там он за ночь стр

свеч одних уходит уйма

перьев аглицких чернил

мне же скажет только хуй на

гений он или дебил

разбери всё пишет пишет

кинет палку и опять

ты о саше нет о мише

сашку вовсе не понять

Интуиция

Говорим языком аксиом,

теоремы – не наша беседа:

слышишь гром за окном? Просто – гром,

а возможно, гуляют соседи.

Что доказывать нам и кому,

и зачем, – извините, подвиньтесь, —

намекни, подмигни – я пойму,

не вдаваясь в анализ и синтез.

Без ожогов играем с огнем

при любой самой жаркой погоде,

потому что ни ночью, ни днем

интуиция нас не подводит.

А когда подведет, например,

на Лубянке у серого зданья,

перед тем, как вытаскивать хер,

чтоб поссать, скажем ей: «До свиданья».

«Понедельник ли, среда…»

Понедельник ли, среда —

наплевать на календарь —

если кончилось веселье,

дальше будет как всегда.

Разбери теперь с чего

завелись мы, но завод

истощился, и похмелье

цепко за душу берет.

Где ж резервы, организм?

Не поможет сотня клизм,

измы эти мне противней,

чем фашизм и коммунизм,

вместе взятые. Вчера

прямо с раннего утра

раздавались звуки ливня,

ливень лил как из ведра.

А сегодня солнца свет —

перепад похож на бред,

пусть не изм, но видишь ясно,

что здесь черт оставил след.

Чехов, глядя на меня,

мог вполне бы попенять:

«В человеке все прекрасно

быть должно…», а мы опять

с Герой Качиным не бриты,

рюмочки у нас налиты —

после первой по второй

перед третьей не впервой…

Только Геры больше нет —

в ванне утонул эстет.

1997г.

«Я любопытен как филолог…»

Я любопытен как филолог,

как физик, лирик и астролог,

как мистик или полиглот —

кто ищет, тот всегда найдет.

И замирает сладко сердце,

когда я открываю дверцу

чужого сейфа, где лежит

то, что не мне принадлежит…

Чернуха

явилась жуткая старуха

в руке ее сверкнул кинжал

изнемогая от чернухи

я пил black death соображал

с кем целовался на диване

число какое месяц год

sex-бомбу обнаружил в ванне

и удивился что не под

Почему я не пошел ни в ЦДЛ, ни в Дом кино

Друг говорил о Кабалье

и нескольких чудесных песнях…

И эти звуки – е-е-е —

нас гнали встретиться на Пресне.

Зайдем в известный гастроном.

Пересечем, как раньше, площадь.

И там, где Бродский, за углом

портвейном глотки прополощем.

Нет, в ЦДЛ я не пойду…

И в Дом Кино, а сам как хочешь —

я стольких там послал в пизду,

что могут навалять. Короче,

упадок сил, хочу прилечь,

пока, старик, до новых встреч…

Ч.

Мазохисту на лавке

Втыкали дети булавки.

Не от тоски, не из шалости.

А втыкали из жалости.

Олег Григорьев

Стишки Ч. в прозе сочинял,

как И. Тургенев. Надоело.

Литература – болтовня,

а Ч. хотел заняться делом.

В сортир спустил чужой роман

и сжег изящную словесность…

Нос Губерман ему сломал,

а руки – Эрнст Неизвестный,

когда скульптуры Ч. крушил.

Язык Сорокин гаду вырвал.

Глаз выбил Станислав Любшин —

Ч. и актера чем-то вывел…

Ч. кайф ловил, а не страдал

от унижения и боли —

он мазохист, а не вандал,

и злил нас только поневоле.

Неделька

был я жалок в понедельник

и во вторник так себе

в среду вылез из постели

к четвергу уже запел

в пятницу был неуемен

а в субботу ждал годо

в воскресенье неподъемен

к понедельнику готов

Аллегория

жизнь наша бочка глубокая винная

смерть ее дно

пейте злодеи пейте невинные

пейте вино

в рое условностей с тостами лишними

поднят бокал

тот кто сравнил нас со спелыми вишнями

косточкой стал

бес в ребро говорят машка в бороду

сука она

гаснут огни в ночь бегущего города

дайте вина

Автобиография

в детстве был я пионером

собирал металлолом

а хорошие манеры

за обеденным столом

проявлял не слишком бурно

то сморкался то ронял

ложки вилки чашки дурно

воспитали так меня

комсомол моей натуры

школьных лет не распознал

я курил пил политуру

маргиналом маргинал

и позднее в институте

лекциям предпочитал

спекулировать валютой

есть ли у меня мечта

есть конечно похмелиться

потому что тяжело

это ж надо так случиться

все наличное бабло

проиграл вот перед вами

депутат единорос

как на исповеди в храме

впрочем бабки не вопрос

на лазурный берег вскоре

улечу не плачь жена

штурмовать далеко море

посылает нас страна

Фея

был вечер жаркий

из пыли с ленью

и дворник шаркал

цвели растенья

букет похожий

на лысый веник

поднес прохожий

знакомой фее

и тут цветочки

преобразились

и лепесточки

в миг распустились

поскольку фея

на то и фея

что все умеет

и всех имеет

Завершение эпистолярного романа

Вы мне писали. Я вам тоже.

Вы исписались, как и я.

Я вам набью при встрече рожу,

устав от нашего вранья.

Но может статься, вы сильнее,

тогда к чему весь этот вздор?

Молчание, оно вернее

дурацких писем наших гор…

«Как стал я членом клуба…»

как стал я членом клуба

ночного одного

и как слегка подумав

я вышел из него

вступил поскольку пьян был

и не соображал

что изъяснялся ямбом

в припадке куража

а выхода причина

банальная друзья

туда зашли мужчины

такие же как я

И о погоде

то пьешь с ворами то бомонд

раскрыть готов тебе объятья

то в грязь лицом швырнет омон

а говорят что люди братья

и сестры или мать и дочь

отец и сын племянник с дядей

но почему и день и ночь

они ведут себя как бляди

как будто все им по плечу

забыв иные части тела

я вот себя спросить хочу

а ты-то что на свете делал

ну пусть родился дураком

пусть конституцию нарушил

хотя с законом был знаком

зато не убивал старушек

не брал в заложники детей

не писал мимо унитаза

не обижал своих гостей

и женщин бил всего два раза

достаточно и одного

чтоб стать безнравственным уродом

но бил рукой а не ногой

давайте лучше о погоде

пасмурно 10–12 градусов тепла

временами небольшие осадки

Бенефис

Начало отношений интересней

развития их – чертова тоска —

мы рождены, чтоб Кафку сделать песней,

а не свистеть как пули у виска.

Вчера похоронили сто марксистов,

тела не одевали кумачом,

один из них был графом Монте-Кристо,

другие, оказалось, ни при чем —

недурно для завязки бенефиса?

Но далее (я вас предупреждал)

сходите покурить, в буфет, пописать… —

достанет эта нудная вражда.

А в шаге за углом библиотека,

там тишина и книги – для кого? —

Читатели – такие человеки —

куда-то скрылись все до одного.

Неприязнь

Который раз на те же грабли

1 2 3 >

На страницу:

Перейти

1 из 3

Другие книги автора

Советские тексты в постсоветской редакции

Саша Зайцев