Полная версия
Последние дни Венедикта Ерофеева
Впереди Пасха, и Лера заранее приготовила к ней бутыль прекрасной домашней настойки. По настоянию Венички она немедленно нами выпивается. Вечером – просмотр кинопленки: Коля еще до операции снял Ерофеева на видеокассету.
____________
Зная, что Ерофеев был верующим, что христианские принципы были для него священными уже с семнадцатилетнего возраста, что проповедовал он их «по мере сил» и среди студенчества, как-то спросила его, почему он до сих пор не крещен?
Рассказал, что разговоры идут об этом уже давно. Что приезжали уговаривать его даже священники. Заявил, что не любит православие за холуйство. Что если бы Господь дал ему еще два-три года, то написал бы книгу о православии. Сказал, что сейчас готов креститься, но что примет католическую веру. Попросил раздобыть книгу Карсавина «Католицизм». Предложил мне быть его крестной матерью. Спросила, почему именно я.
Рассказал свой сон. Будто много дней шел он по безводной пустыне и умирал от жажды. Неожиданно появилась я и напоила его своим молоком. Сказал, что где-то читал, что крестная мать даже важней родной. «Вот связалась со мною, теперь и тяни!» – закруглил он разговор.
____________
Отправилась в костел Святого Людовика к отцу Станиславу. Преклонных лет латыш, на первый взгляд несколько надменный, выслушал меня очень внимательно. А мой вопрос, может ли православная быть крестной матерью католика, привел его, как мне показалось, просто в недоумение.
«А почему бы и нет?» – удивленно развел он руками.
Договорились, что крестить Ерофеева будут на Пасху, 17 апреля. В этот день католическая Пасха совпадала с православной. У меня уже был приготовлен для Ерофеева католический крест с распятием, привезенный моей матерью несколько лет назад из Польши, из Ченстохова, и приобретенный ею там на Пасху.
В этот же день позвонила Вене, сообщив о назначенной дате. Дал свое согласие. «А кто будет совершать обряд?» – спросил он. И пообещал: «Я эту Страстную неделю попробую жить всухую. А в Пасху наверстаем. Семь дней для размышлений, а я очень умею размышлять». Сказал, что крестным отцом его будет старинный друг и наставник по университету филолог Владимир Муравьев. Зная, что он католик, подумала: наверное, не без его влияния примет Веничка католическое крещение.
____________
17 апреля
Вспоминаю, как он, имея обыкновение всегда опаздывать, пришел в этот день в точно назначенный срок – 10 утра. Он был, как никогда, подтянут, чисто выбрит, в белоснежной рубашке. При всем умении казаться бесстрастным, не мог скрыть своего волнения. Правда, не упустил случая сострить: «Ты что, ведешь меня в КГБ?» (т. к. встретились на Лубянке у «Детского мира»).
– Почему так поздно креститесь? – строго спросил его отец Станислав.
– Я с тридцать восьмого года! – кратко пояснил Ерофеев.
– Молитвы знаете?
– Даже по-латыни. Проходил в университете, – ответил Веничка.
Начался обряд. Крестил ксендз Петр. Ерофеев не мог скрыть своего волнения. У него дрожали губы.
Началась служба. Полились звуки органа. Запел хор. У Венички на глаза навернулись слезы. Причащались с ним, стоя рядом на коленях.
Справка о крещении Вен. Ерофеева в костеле Святого Людовика
Отмечали на Флотской. Ожидались гости, и Галя приготовила праздничный ужин. Среди пришедших были и старые Веничкины друзья – поэтесса Ольга Седакова[7] со своим мужем – композитором Валерием Котовым. Он сразу сел за расстроенное пианино и вдохновенно исполнил начало 1-го концерта Чайковского.
– Веничка, – позвала я его, – Валера в честь тебя исполняет свое последнее сочинение – «Первый концерт Чайковского!»
– Это в стиле Пригова, – улыбнулась Седакова.
Подаренный мною польский крест с распятием Веничка повесил над изголовьем, но Галя его очень скоро сняла, сославшись на то, что Эдик – сосед по подъезду – не только алкаш, но и клептоман.
____________
Слух о принятии Ерофеевым католичества быстро облетел Москву. Реагировали по-разному. Одни негодовали. Другие воспринимали свершившееся как эпатаж. Кто-то возмущался: «Православная не может быть крестной матерью католика». Некоторые просто беззлобно посмеивались.
____________
Апрель
Разговорились о литературе. «Всем признателен, всех люблю, – сказал Ерофеев, – которым хоть чем-то обязан».
Своими литературными учителями он считал Салтыкова-Щедрина, раннего Достоевского, Гоголя и многих других. Про Гоголя, например, сказал: «Если бы не было Николая Васильевича, и меня бы как писателя тоже не было, и в этом не стыдно признаться».
Современную отечественную прозу обсуждать не любил. Мало кого в ней признавал и из тех немногих особенно выделял Василя Быкова и Алеся Адамовича. Преклонялся перед Василием Гроссманом. Даже попросил меня привезти перечитать «Жизнь и судьбу». Сказал: «Перед Гроссманом я встал бы на колени и поцеловал бы ему руку».
Из западных писателей Ерофеев любил Стерна, Рабле, Кафку, которому, как он считал, многим обязан, Гамсуна, Ибсена, Фолкнера, преклонялся перед Набоковым: «Никогда зависти не знал, но тут завидую».
В литературе, как и вообще в людях, Ерофеев не переносил бездушия. Как-то сказал: «Я хоть и сам люблю позубоскалить, но писать нужно с дрожью в губах, а у них этого нет». Во многих писателях его коробила «победоносная самоуверенность» – «писатели должны ходить с опущенной головой». Не признавал напыщенности – «писать надо, как говоришь».
А писать ему хотелось всегда, но мешала болезнь – тяжелейшая операция. Когда многие, чуть ли не до последних дней его жизни, обращались к писателю с просьбой дать письменное интервью, написать предисловие к авторскому сборнику стихов и т. д., он часто отказывался, порою отшучиваясь: «Времени нет. Оно все уходит на то, чтобы не умереть».
При прощании Ерофеев дал мне список необходимых ему книг.
БВЛ. Гомер – Илиада, Одиссея.
Данте – Божественная комедия.
или Гомер – Илиада (в серии антич. классики).
БВЛ. Античная лирика.
В той же серии антич. класс.:
Список необходимых В. Ерофееву книг
Эсхил – все трагедии.
Софокл
Плутарх – сочинения.
Овидий – Метаморфозы.
В любом издании и в любом виде Цицерон, Ю. Цезарь, Геродот, Фукидид, Александрийская поэзия, Тацит.
Хоть что-нибудь Шекспира (у меня дома только Король Лир и комедии – 7 штук).
Фет. Толстый синий том Б. поэта.
БВЛ. Рабле – Гаргантюа.
Монтень.
Карсавин – Католицизм.
Гёте – Фауст.
Аверинцев – все, кроме «Плутарха».
Мифы народов мира в 2-х т.
Л. Стерн – Тристрам Шенди, Сентиментальное путешествие.
____________
Апрель
А сегодня почти целый день слушаем с Веничкой классическую музыку, которую он так любит и хорошо знает. Музыкальная память его просто поражает. Коллекция пластинок – большая и с хорошим вкусом подобранная. На полках царит необыкновенный порядок: все расставлено по системе, с большой любовью и аккуратностью. Любую пластинку можно найти за секунду.
Ерофеев любит Шуберта, Брукнера, Шостаковича, Грига и особенно Сибелиуса. Очень часто слушает его музыку в последнее время, говоря, что неотвязно-постоянно снится ему Кольский полуостров. Вот и сегодня заводили Сибелиуса. «Послушай мою родину», – сказал он мне.
Отдавая предпочтение классике, Ерофеев не отрицал и другие жанры: «Было бы только талантливо». Как-то сказал: «Я был бы счастлив, если бы написал две-три хорошие русские песни».
Очень любил русские романсы. Показал мне свой пухлый блокнот под названием: «Русский романс от Титова до Свиридова». Не поленилась и всё и всех пересчитала. Поразилась. В блокноте оказалось 57 авторов и 943 романса!
____________
Любил Ерофеев и живопись. Был знаком со многими художниками. Относился к ним несколько скептично. «Я за ними часто наблюдал, – как-то сказал он, – как правило, их, кроме своей работы, ничего больше не интересует». Допустила, что это было сказано в плохом настроении.
____________
Настроение у Ерофеева прекрасное. Хочется вырваться куда-то на волю. «Ну что, – спрашивает, – посетим наконец-то вашего легендарного художника – чудака Виктора Михайлова, у которого на Рылеева часто приостанавливался Толя Зверев?» – «Конечно, посетим, – отвечаю. – А ты со Зверевым был знаком?» – «Как ни странно, не был, – ответил Веничка, – хотя многие считали нас чуть ли не друзьями». – «И очень жаль, – говорю. – Ведь Зверев написал бы с тебя столько замечательных портретов, а ты исписал бы за ним не одну страничку своих дневников. Ведь он был замечательным, остроумным рассказчиком. Порою такое нес, что тебе и не снилось». – «Ну, ну», – засомневался Ерофеев. – «А стихи какие он за секунду писал! Ну, чтобы тебя не утомлять – вот к примеру самое коротенькое: «Дождик лил, а я пил» – ну как?» Ерофеев только рукой махнул…
Фрагмент из блокнота В. Ерофеева «Русский романс от Титова до Свиридова»
У метро «Кропоткинская» нас уже дожидались Веничкины друзья: артисты Леша Зайцев и Жанна Герасимова. Показались очень милой парой. На наш звонок дверь открыл сам хозяин – нарочито всклокоченный, в очках, из-под которых пробивался острый, пытливый взгляд бесенка. Элегантно поклонившись, он проникновенно поцеловал Ерофееву руку, а Веничка невозмутимо, как будто ему каждый день при встречах ручки целуют, неторопливо проплыл на кухню.
Ему здесь уютно. Беседа льется рекой. Обожающий его Зайцев беспрерывно читает монолог за монологом, периодически заключая Ерофеева в объятья, объясняясь ему в любви и восхищаясь его талантом.
Жанна потихоньку мне рассказывает, что Ерофеев при встречах почему-то упорно ее не узнает. А ведь она не раз с Зайцевым навещала его в больнице. Объясняет это его холодностью, надменностью. «Сейчас он стал намного мягче», – сказала она.
Засиживаемся допоздна. Вечером, после их ухода, происходит что-то вроде пожара. Почему-то лопнула лампа, и маленький язычок пламени пополз вверх по проводу, немного задев угол какой-то картины. Мистификатор Михайлов, изображая ужас, бессмысленно метался по огромной квартире с какими-то тряпками. А я-то, зная его, видела, что пребывал он в истинном восторге от происходящего. И не ошиблась. Не прошло и дня, как всей Москве уже было известно, что в доме Михайлова в присутствии Ерофеева дотла сгорел Василий Ситников! подлинник Ватто!! и, если мне не изменяет память – Рафаэль!!!
Об этом мне сказала поэтесса Татьяна Щербина, которая в свою очередь услышала о происшедшем от великого художника и великого фантазера Дмитрия Плавинского.
– И что же такое у вас произошло? – с неподдельным ужасом в голосе спросила она меня при встрече.
Галя, почему-то разыскивающая Веничку, отлично зная, где он, продолжала неустанно наводить обо мне у общих знакомых очередные справки. Уже потом, по донесению Ерофеева, узнала, как отозвался обо мне наш общий знакомый – замечательный художник и поэт – Борис Козлов: «Наташка – чудесный человек, но, как и многие из нас, немного с сумасшедшинкой».
____________
Апрель
Козлов легок на помине. Позвонил мне и пригласил нас с Веничкой посмотреть его новые работы, а также на какую-то выставку. Спросила его, знает ли он, что Ерофеев крестился на Пасху в костеле Святого Людовика? В трубке – веселый хохот: «Молодцы ребята! Представляю, сколько вы выпили, чтобы придумать такое!»
Являемся. Веничка в своем репертуаре. Сразу уютно пристраивается на диване, не окинув взглядом, хотя бы для приличия, ни одной вывешенной картины.
О многом весело вспоминаем. Например, как однажды моя старшая подруга Майя Луговская попросила Славу Льна и художника Олега Целкова[8] познакомить ее с Ерофеевым. Те пришли к ней в дом с Козловым, выдав его за Веничку. Вечер прошел прекрасно. Очень Луговской понравился Ерофеев!
____________
Без договоренности и, конечно, без билетов едем на электричке в Добрыниху к «любимому первенцу». И, конечно, опять контролеры и на сей раз штраф. С трудом находим Вадикин дом. Знакомлюсь с его женой Любой и дочерью Машенькой. Все едины в желании немедленно отметить встречу. Оставив Веничку на попечение домочадцев, отправляемся с Вадиком по шпалам за вином. За беседой в очередной раз он выражает удивление: как Галя еще меня терпит? Дает мудрые советы, как Веничке не надоесть. По возвращении – уже накрытый стол. Вечером – прогулка к маленькому прудику с разжиганием костра. Веничке холодно сидеть на не прогретой еще солнцем земле. Протягиваю ему свою шерстяную кофту. «Какая самоотверженная девчонка, – хвалит он меня, – сама мерзнет, а мне кофту отдает». Опаздываем на последнюю электричку и остаемся до утра. Перед отъездом Веничка деловито берет из книжного шкафа и кладет себе в сумку несколько книг, заявив, что Вадик ничего не подарил ему в день рождения. Тихонов смиренно молчит. Провожает нас до электрички, но Веничке еще хочется подышать свежим воздухом. Долго бродим по лесу. Устал… Сооружаю ему настил из папоротников, и он безмятежно засыпает. Простились в Москве на вокзале.
____________
10 мая
Еду на 3 дня от МГУ на всесоюзное совещание в Таллин. От Ерофеева впервые узнаю, что на кладбище Александра Невского похоронен любимый им Северянин. Шестнадцатого мая – столетие со дня его рождения. Веничка просит посадить на его могиле цветы. Желательно незабудки. Выбираюсь только к вечеру и выполняю просьбу. Для отчета, зная о его недоверчивости, зарисовываю надгробную плиту с высеченными на ней строками: «Как хороши, как свежи будут розы, моей страной мне брошенные в гроб». На могиле – уже принесенные кем-то розы… Беру с земли несколько лепестков и уже в гостинице приклеиваю их на листок с зарисовкой. И еще внизу приписываю несколько сочиненных экспромтом строк:
На заброшенном кладбище «Невского»,
Приютившемся в чопорном Таллине,
Есть могила поэта известного,
Игоря Северянина.
Я пришла туда поздно вечером.
Я искала ее робея.
На могилах горели свечи,
И от них темнота светлела.
По приезде в Москву вручаю Вене листок, извинившись за пошловатость оформления. «Ничего, ничего, – сказал он, – это как раз в духе Северянина», – и бережно повесил его над письменным столом.
Сообщил новость: Каверин в кооперативном книгоиздательстве собирается опубликовать «Москва – Петушки» и уже приезжали от него два гонца и взяли экземпляр.
Вечером заехала к Майе Луговской. Показала ей Венины фотографии. Она рассказала мне, как он с Олегом Целковым и Борисом Козловым лет 10–12 тому назад был у нее в гостях. Уходя, Веня забыл у нее книгу – пьесы Булгакова («Дни Турбиных» и «Последние дни Пушкина»), в которой, как она потом обнаружила, были заложены маленькие офорты неизвестного ей автора. Напомнила, как через 2–3 года, еще задолго до нашего с Веничкой знакомства, она подарила их мне на день рождения. Луговская восприняла это все как мистику. «Ты же понимаешь, – сказала она, – что это он подарил их тебе, а не я!» Показала мне оставленную у нее Веней книгу с автографом: «Дорогие Лидия Николаевна и Иван Васильевич! Примите от меня эту книгу – первое издание двух пьес Михаила Булгакова. Мне приятно сознавать, что эта книга будет у вас. Меня всегда трогало ваше отношение к моему брату. Н. Булгакова-Земская».
«Ну и Веничка, – думаю. – Как же он мог не вернуть такую книгу, да еще с автографом, ее владельцам!»
____________
Гуляя с Ерофеевым по Москве, случайно забрели к моей давнишней знакомой – интересной художнице и замечательной рассказчице Татьяне Киселевой. А у нее, оказывается, сегодня день рождения!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Настоящая фамилия Епишин. Доктор географических наук, литератор, близкий друг Ерофеева.
2
Ученый-гидрохимик, литератор, художник.
3
Художник, поэт. Один из старейших представителей неофициального отечественного искусства. Основатель так называемой «Лианозовской группы», из которой вышли многие талантливые художники и поэты. Умер в 1979 году.
4
Поэт. Яркий представитель авангарда 50–60-х годов. Создатель так называемой «барачной поэзии». Ученик Е.Л. Кропивницкого. Умер в 1999 году.
5
Ближайший друг Ерофеева со времен учебы во Владимирском пединституте, которому посвящены «М – П». «Первенец» – т. е. первый ученик, один из первых читателей поэмы и воспринявший ее. Персонаж «М – П». Умер в 2000 году.
6
Настоящие имена: Валерия Черных и Николай Болдырев.
7
Поэт с мировой известностью. Лауреат нескольких европейских премий. Упоминается в поэме «М – П»: «пришел ко мне Боря с какой-то полоумной поэтессою…»
8
Художник. В 1977 году эмигрировал в Париж.