Прутский Декамерон-2, или Бар на колесах

В этих строках мне хочется рассказать и о распорядке дня, который у нас, проводников круглый год практически не менялся. Завтракали мы на базе, почти всегда в районе девяти утра: к этому времени принесенное дежурным алкашом из магазина мясо – индейки или куриное, – когда целиком, когда кусками, уже томилось на огне, дразня наше обаяние заманчивыми запахами. Проводники выходили из своих вагонов, позвякивая тарелками и вилками, собирались в круг, садясь на стулья или просто на ящики, и приступали к еде. Иногда, прямо с утра, на большом стационарном мангале, вмонтированном в бетонный куб весом не менее чем в тонну – видимо, чтобы не унесли, – готовились шашлыки, и лишь изредка, для разнообразия, на завтрак было что-нибудь легкое – блинчики к кофе, а для стариков и диетчиков-диабетчиков, которых среди наших насчитывалось несколько человек, специально приносили молочные продукты: сыры, творог, брынзу, молоко, кефир, ряженку, сметану и т. д. благо, богатый ассортимент столичных магазинов это позволял. На обед чаще всего готовили шашлыки – из говядины, свинины или баранины; к ним подавались, как и полагается, гарниры, овощи и зелень; иногда в огромном котле варили шурпу из баранины или суп из говядины, поэтому мангал работал практически круглосуточно. Запивали еду сухим вином: Коля приносил к столу чайник «Фетяски» емкостью в семь литров и его на всех наших едва хватало. К моей немалой радости, в группе «спецов» оказался один с коньяком. Его хозяин проводник Петр – однорукий дядька лет сорока с лишним, ездивший в одиночку, – сообщил нам, что в его вагоне почти 28 тонн коньяка, чем привел меня в буйный восторг. Петр, не имея на базе земляков, прибился к нашей компании и каждое утро к завтраку приносил бутылку коньяка, которой мне хватало на целый день, другие же проводники коньяком не баловались. Ужин зачастую повторял обед, но мы с Николаем, как я уже говорил, вечерами покидали коллег, так как ужинали обыкновенно в ресторанах.

Как-то раз после обеда, когда мы с Николаем отправились, как обычно, в город – прогуляться по магазинам и просто развеяться, а затем, с наступлением вечера, собираясь где-нибудь поужинать, случилось так, что мы запутались в наименованиях станций метро и оказались не в центре города, а почти на самой его окраине. Решив не ехать в центр, а перекусить в любом ближайшем кафе или ресторане, мы отправились на их поиски и вскоре подошли к зданию, оказавшимся, судя по вывеске, парикмахерской. Две молодые женщины в форменных халатах стояли у входа, курили и о чем-то разговаривали. Одна из них была крашеная шатенка лет тридцати, другая, ее собеседница, яркая брюнетка, была совсем молоденькой – не старше двадцати. Женщины, веселя, друг дружку шуточками и сплетнями, поминутно хохотали. Меня поразила внешность младшей из женщин, судя по возрасту, еще девушки. Она была среднего роста, лицо же ее было своеобразной, почти ромбовидной – благодаря высоким и широким скулам, – формы. На голове – контрастно лицу – было каре из иссиня-черных волос, скорее всего, крашеных, а глаза у нее были и вовсе синими, и это все вместе создавало необыкновенный контраст. Обратившись к дамочкам, я спросил, где тут находится ближайший ресторан, и они, переглянувшись между собой, ответили, что это довольно далеко отсюда, придется, мол, добираться автобусом.

– Автобусом? В ресторан? – тонко улыбнувшись, спросил я.

– Ну, тогда, наверное, на такси, – сконфузились дамочки и, извинившись, вошли внутрь. Мне не оставалось ничего другого, как последовать за ними – я уже не мог просто так уйти, брюнетка с необыкновенной внешностью мне определенно понравилась.

Войдя в салон, я оказался в большом продолговатом помещении на шесть кресел, выстроившихся в ряд вдоль стены. Там же я застал целую бригаду мастеров-парикмахеров – три женских и три мужских; все они, не занятые в этот час работой, разбившись попарно, сплетничали. К счастью, «моя» брюнетка оказалась мужским мастером, и я попросил девушку меня побрить, – я чувствовал необходимость поговорить, пообщаться с ней. Девушка с готовностью усадила меня в кресло, но едва собралась меня обслужить, как возникли некоторые затруднения: вначале выяснилось, что у нее нет свежих лезвий, потом на месте не оказалось помазка, и я, съежившись по перекрестными ироничными взглядами все, как мне казалось, видящих и все понимающих коллег брюнетки, решился постричься, пожертвовав своей прической, над которой моя личный мастер трудится вот уже целых восемь лет, не позволяя мне стричься у кого-либо другого. Осознавая, что Нина – так звали девушку, понравившуюся мне, далеко не модельер, я все же рискнул подставить свою голову под ее ножницы – ведь любовь, как известно, требует жертв.

Николай терпеливо дожидался меня, покуривая у входа, в то время как Нина тщательно постригала мои волосы, глядя на которые, женщины в парикмахерских обычно говорят с завистью: «Боже, это же надо, такие шикарные волосы и мужику достались!».

Нина довольно долго, забавно закусив губу, колдовала над моей прической, а я, сидя в кресле и прикрыв глаза, исподволь наблюдал за ней в зеркало и изнемогал от прикосновений ее рук.

Зато, когда она закончила, я уже знал, что девушка не замужем, парня постоянного тоже не имеет, и, что самое главное, сегодня после окончания смены никуда не торопится. Я протянул ей пять рублей, боясь даже посмотреться в зеркало, но когда все же рискнул, моя новая прическа мне против ожидания понравилась, отчего я пришел в восторг – не пришлось страдать зря.

Спустя час парикмахерская закрылась и мы, теперь уже вчетвером – Николай, я и Нина с Полиной, – так звали ту самую женщину, что курила накануне вместе с Ниной, – вышли из парикмахерской, сели в такси и отправились в ресторан ужинать; мне удалось, используя все свое искрометное красноречие, уговорить этих двух дам поехать вместе с нами. Полина, кстати, оказалась женщиной замужней, но на нашу удачу муж ее на конкретный момент времени находился в длительной командировке где-то на севере страны. Дамы дорогой уговаривали нас пойти в какой-нибудь ресторан попроще, а еще лучше, мол, в кафе, мотивируя свои доводы тем, что они не одеты подходяще и никуда в этот вечер не собирались, но Николай сказал таксисту, чтобы тот отвез нас в ресторан «Арбат», – на меньшее не согласны были мы.

Прибыв на место, мы с помощью администратора – высокой, симпатичной и обаятельной женщины лет сорока, одетой в строгий форменный костюм, – расположились на балконе второго этажа за отдельным столиком. Дождавшись официанта, мы заказали шикарную закуску под приличную выпивку – на столе появились бутылки с коньяком и шампанским в окружении изощренно исполненных салатов, черной икры и балыка; с горячим – антрекотами – которые были поданы несколько позже, мы уже попросту не справились.

На момент расчета с официанткой выяснилось, что все эти удовольствия «потянули» на сто рублей. Девушки, услышав сумму счета, ужаснулись, нас же с Николаем это лишь позабавило, и к счету я добавил щедрой рукой еще двадцатку чаевых. В перерывах между тостами мы, конечно же, танцевали, и я, едва прикоснувшись к телу Нины, почувствовал импульсы, идущие от нее ко мне, ее трепетно маленькие ладони с тонкими пальчиками, с голубыми прожилками на них, настроили меня на нежное и бережное к девушке отношение. А когда я глядел на ее милый затылок, подстриженный по самой последней моде аккуратной лесенкой, то вообще приходил в восторг и, млея от вожделения, обнимал Нину в танце все крепче; для меня она была самой красивой и самой желанной из всех находившихся в ресторане дам. Я даже было приготовился со всем рыцарским пылом защищать свою избранницу от попыток приставаний со стороны лиц мужского пола, если таковые бы обнаружились среди присутствующих, но никто из окружающих, слава богу, не собирался у меня Нину отнимать, – публика в ресторане была вполне воспитанной и респектабельной.

Во время танцев Нина, периодически легко касаясь моих волос, приговаривала: «Ах, какая у вас, молодой человек, красивая прическа. Просто приятно поглядеть». Надо ли говорить, что от этих прикосновений мое сердце замирало и таяло. Впрочем, не обошлось в этот вечер и без маленького конфуза. Меня на белый танец, объявленный музыкантами, пригласила девушка – и я, растерявшись, не сумел ей отказать. Мы танцевали, и моя партнерша в танце все теснее прижималась ко мне, поглядывая при этом своим томным взглядом сверху вниз – росту в ней было почти два метра. Я с трудом сдерживал улыбку – девушка при своем баскетбольном росте была довольно привлекательна лицом и пропорционально сложена. Наши девчонки, когда я вернулся, стали надо мной подшучивать, на что я сказал: «Будете смеяться, обижусь, и уйду вместе с ней». Девушки притихли и тут же сменили тему, видимо, сообразив: ночью, да еще в горизонтальном положении, разница в росте – совсем не помеха для любви.

Покинув ресторан, мы вновь взяли такси – Полина жила, как она выразилась, у черта на куличках, то есть из ее квартиры, расположенной на седьмом этаже десятиэтажки, была видна московская кольцевая дорога.

Ее пятилетняя дочь – Нелли, когда мы тихонько пробрались в квартиру, мирно спала в своей кроватке – подруга-соседка, как поведала нам Полина, присматривала за девочкой, когда ее мама задерживалась с работы, и уложила ребенка спать в девять часов.

Нина не обманула моих ожиданий – жаркий задор молодых тел, внезапно вспыхнувшая между нами взаимная симпатия, плюс легкое опьянение сделали свое дело – мы, едва добравшись до постели, которую хозяйка постелила нам в зале на диване, попросту набросились друг на друга. Вначале у нас все проходило довольно сумбурно, затем, взявшись за дело более основательно и энергично, я заставил Нину стонать от удовольствия и при этом сам тоже чуть не стонал, покусывая ее плечи или прижимаясь щекой к стриженому затылку.

Пробуждение утром оказалось весьма приятным, хотя вставать пришлось в самую рань – в половине шестого, так как нашим дамам необходимо было поспеть на работу к семи. Мы съели по бутерброду с сыром и попили растворимого кофе, а девушки опрокинули еще и по рюмочке коньяка. Я помог Полине отвести ее дочь в детсад, расположенный рядом c домом, в глубине микрорайона; Нина, тем временем, по моему настоянию, вызвала по телефону такси – все нами делалось на бегу и все же мы едва успели к открытию парикмахерской. Всю дорогу я, не выпуская из своих рук ладони девушки, любовался Ниной: утром, без макияжа, поспав самую малость – от силы часа четыре, – она выглядела великолепно. Вот что значит молодая красивая женщина: глазки – горят, губки – сочные, алые, кожа гладкая, чистая; прическу моя пассия, насколько я успел заметить, тоже не делала – просто поправила волосы рукой, и они улеглись на свои места в нужном порядке, волосок к волоску – и ни расчесывать, ни укладывать не надо.

Последний торопливый поцелуй, ее требование, и, с моей стороны, горячие уверения не пропадать, затем наши дамочки выскочили из машины и побежали на работу, а мы, продолжив свой путь, отправились на винзавод.

Скажу наперед, что с Ниной, к сожалению, мне больше не пришлось встретиться, хоть я и нередко потом бывал в Москве – все как-то несподручно было, а вскорости я и вовсе позабыл, где и на какой улице находится та самая парикмахерская, где моя милая работала.

Подкатив к винзаводу, мы едва успели рассчитаться с водителем такси, как его тут же перехватил один из наших проводников, торопившийся в город; создавалось впечатление, что избалованные проводники не подозревают о существовании других видов транспорта, кроме такси. Впрочем, случалось и такое, что некоторые проводники держали около себя такси по целым суткам – и, когда они допоздна гуляли в ресторане, у дверей его стояла «волга»-труженица, салон и багажник которой были забиты самыми разнообразными покупками, а ее водитель с газетой или журналом в руках терпеливо дожидался своего «жирного» клиента.

Рассказывали, что наши ребята-проводники как-то, раз и вовсе учудили: договорились с утра с водителем, что он будет их возить целый день, за что получит 250 рублей. С одной лишь оговоркой: если ему придется хотя бы в одном месте заехать в тупик или сдать задним ходом, ему оплачивают строго по счетчику и ни копейкой больше. Вот такая блажь. Водитель бахвалился, что знает всю Москву как свои пять пальцев, и уверял, что никогда ни при каких обстоятельствах не заедет в тупик. И вот, во время одного из многочисленных маневров, случилось так, что он попал-таки в, казалось бы, безвыходную ситуацию: машина, въехав в узкий переулок, уткнулась бампером в глухой забор новостройки. Проводники, оглядываясь по сторонам, стали подтрунивать над водителем, он же попросив всех оставаться на местах, вышел, – отсутствовал он минут пять, не больше, – и вдруг откуда-то к машине подбежало с полсотни мужиков в форме строительных рабочих, которые окружили ее, облепили, словно муравьи, поднатужились, подняли и развернули на месте, ровно на 180 градусов. После чего довольный водитель сел за руль и спросил проводников: «Ну, ребята, я нашего уговора не нарушил, правда? Задом не сдавал? Значит, все в порядке и мы едем дальше». Проводники по достоинству оценили его находчивость: при расчете, кроме денег, налили ему еще 20 литров вина – в подарок.

Теперь – о специфике нашей работы.

«Работали», то есть, торговали, – мы, проводники виноматериалов – практически круглые сутки, без перерывов и выходных, но все же график этой работы имел свою закономерность: с пяти-шести утра к вагонам шли патологические алкаши – выпить банку (0.5 л), чтобы похмелиться – у этих, по их собственным словам, горело в горле, а руки тряслись после вчерашнего. Лица их имели различные цвета и оттенки: от розового – у начинающих, до лилового – у «профи». Среди последних были и такие, что сами уже не могли удержать в руках банку или стакан и им помогали в этом другие, более стойкие собратья по несчастью. Таким я при необходимости рекомендовал прием, который некогда ранее подглядел на Кишиневском рынке: взявшись двумя руками за концы переброшенного через шею шарфа, одной рукой прихватываешь стакан, другой тянешь шарф вниз. Вторая рука, та, что со стаканом, скользит вверх, при этом стакан сам втыкается вам в лицо, а дальше все зависит от сноровки клиента – некоторые ухитрялись при этом выпить весь стакан, практически не проливая.

К семи утра начинали подходить работяги, направлявшиеся на предприятия – стройки, в мастерские и цеха, к станкам, дорожным машинам, кранам и другим всевозможным механизмам. Это были путейцы, дорожники, монтажники, токари, слесари, сварщики и т. д., – то есть, короче говоря, рядовые строители коммунизма. Эти пили на месте и (или) брали с собой – требуя налить в бутылку, банку, в каску, во фляжку, термос, в полиэтиленовый пакет и т. п., а некоторые брали сразу канистру – на бригаду.

К 8.30 поток страждущих ослабевал, почти сходя на нет, поэтому мы в 9.00 садились завтракать.

Следующие час-полтора к вагоном тянулись труженики среднего звена, или ИТР – учителя, прорабы, инженеры, техники и механики – с портфелями и дипломатами в руках, в костюмах и при галстуках: торопливо выпивая банку– Две, они, занюхав рукавом или вытащенной из кармана горбушкой, порой конфеткой, бывало, яблоком, стыдливо озираясь по сторонам, уходили, торопясь на рабочие места и тут же их место занимали другие. Но стыдиться здесь было некого – все сюда приходили по одному и тому же вопросу, у всех был один и тот же синдром, потому что в нашей стране – все равны, как того и добивается вот уже 65 лет родная наша Советская власть.

Женщин среди жаждущих похмелиться было немного – процентов 10–15 от общего числа, возраст в основном 30–45 лет, изредка, правда, приходили совсем молоденькие девицы, которых тут и называли-то ссыкухами – приходили они больше, думаю, из любопытства, чем из непреодолимого желания выпить.

К полудню к нам опять спешил рабочий люд – побаловать себя баночкой «к обеду» – для аппетита, а после 14 часов вновь наблюдалось некоторое затишье. В 16–17 трудящиеся возвращались с работы, – ну а после трудового дня, как они говорили, и «сам господь бог велел», поэтому пьянка возобновлялась с новой силой.

В 18–19 часов подтягивались опоздавшие и сомневающиеся – пить, или не пить – извечный русский, почти гамлетовский вопрос, а к 20.00 начинали подходить целые компании молодежи, которые, видимо, не представляли себе веселья без того чтобы не выпить вина. Следом за ними шли оптовики, которые, прикупив у нас 100–200 литров, в жилых районах ночью продавали его еще дороже, – это было самое горячее для нас время.

Общую «картину» правда, несколько портили алкаши-несуны, появлявшиеся у вагонов в любое, и чаще всего в «неурочное» время, из тех, что несли ворованное с производств, или же тянули из дома, причем тащили все подряд: часы всех марок – от песочных до напольных, метра в два высотой, но чаще, конечно же, наручные; новые обувь, одежду, ковры всех размеров и расцветок, золото – в изделиях и коронках, хрусталь, косметику, дефицитные лекарства; из продуктов – все, что только производилось во всех пятнадцати республиках нашей страны и завозилось в нее из-за бугра – стран социализма, Ближнего Востока, реже – Дальнего; а также – электроприборы и сантехнику отечественного производства; ну и напоследок – всякие запчасти – к чему угодно, хоть к космическим ракетам. Алкаши торговались, канючили, набивали своему товару цену, в итоге же все равно получали максимум 10 процентов от реальной стоимости, и при этом – никаких денег! – исключительно разбавленным вином.

Кое-какой товарец приходилось брать осторожно, с оглядкой и опаской, – встречались порой такие вещи, за которые можно было «сгореть» и в милицию залететь, а кому хочется с ней связываться? «Ненадежные», то есть рисковые товары, запрещенные к продаже или ворованные, покупали лишь те, кто только вчера– Сегодня слился и назавтра уезжал из Москвы – и тогда ищи его, свищи на необъятных просторах нашей великой страны.

Некоторые лихие продавцы даже предлагали нам оружие – по их словам, заводской сборки пистолеты и ружья отечественных марок всех систем и калибров, а иногда и самодельные, которые были качеством не хуже заводских, но наши ребята брали такие вещи в основном в Туле – оружейной кузнице страны, где, кстати, в это самое время обитался мой друган Жердь. Именно в описываемый период плюс-минус несколько месяцев у одного из наших ребят-проводников менты как-то при обыске вагона изъяли пистолет ТТ с дарственной надписью: «Кагульским проводникам от Тульских оружейников» и ему потом в КГБ долго пришлось объяснять, почему «подарочный вариант» пистолета стоил пять ведер вина вместо четырех по сравнению со стоимостью обычного. Парень, конечно же, сказал, что он– де вообще-то думал, что это и не боевой пистолет вовсе, а сувенирная зажигалка.

Во второй, то есть последний день нашей законной торговли в дверь вагона постучали, затем кто-то из клиентов поставил на пол в проеме двери вагона белую канистру с синей ручкой и я услышал: «Хозяин, наполни емкость». Я с ходу определил – канистра на 8 литров, и выглянул за дверь, чтобы получить от покупателя деньги. И увидел там двоих мужиков, на алкашей даже отдаленно не похожих: стрижки короткие, аккуратные, руки чистые, не загрубевшие от трудной работы, при этом их лица алкоголем, как, впрочем, и интеллектом, также не были обезображены.

– 30 рублей, пожалуйте в кассу, – сказал я. (Если сомневаешься в покупателях, или думаешь что они – подставные, менты, то есть, требуй деньги вперед – эти не дадут – так гласил совет опытных проводников начинающим).

– Потом получишь деньги, ты налей сначала, – хмуро пробасил один из мужиков.

– В таком случае не будет вам вина, – состроив скучное лицо, сказал я, пинком выбросив канистрочку на землю. Мужики попытались спорить, но я наливать наотрез отказался. У вагона в течение последующих десяти минут образовалась целая очередь, но я стал в позу и не торгую, клиенты волнуются, возмущаются задержкой, задние, ничего не понимая, напирают на передних, мы несем убытки, в соседних вагонах коллеги тоже нервничают – навар-то уплывает, в общем, непорядок. Наконец нервы у одного из этих двоих не выдерживают, он достает и показывает удостоверение.

– 113 отделение, – говорит он. – Лейтенант Травкин, это наш участок.

Люди умолкают и опасливо зыркая по сторонам, жмутся к вагону; кое-кто из них, особенно «бартерные» несуны, отходят в сторону.

– Очень приятно, – отзываюсь я, – так бы сразу и сказал.

И тут же предложил милиционерам подняться в вагон «для взаимного ознакомления с документами». У меня был совсем небольшой опыт работы проводником, зато солидный – общения с работниками милиции, причем на разных уровнях – от рядовых и вплоть до майоров с подполковниками. Посадив милиционеров на топчан и пожурив их за «подлый» прием с канистрой, я налил им по стакану сухого вина. Выпить-то они нашего вина выпили, хоть и скривились, конечно, но канистру свою попросили наполнить исключительно портвейном – для начальства, мол. Пришлось нам одалживать крепленое вино у Ивана и отдавать ему потом сухим из расчета два к одному, после чего мы с радостью и к взаимному удовольствию распрощались с представителями правопорядка и продолжили свою работу.

К 10–11 вечера подходили все те, кто недобрал, или не успел в магазин, кафе или ресторан; позднее, к полуночи – подтягивались все остальные, кто еще хотел выпить, но уже не имел где.

После полуночи шли самые стойкие, или те, кому требовалось кого-то срочно споить: соседа, его жену, подругу, которая без стакана ни-ни, карточного партнера; дамочки легкого поведения и проститутки приводили своих клиентов и наоборот. Народ шел к вагонам пешком, приезжал на велосипедах, мотоциклах, в автомобилях, были и такие, кто добирался на такси – некоторые таксисты, приноровившись, подъезжали по нескольку раз за ночь, привозя клиентов.

Однажды ночью мне не спалось, и я прогуливался около вагонов, когда (а было что-то около двух ночи) к нашей базе подъехала не совсем обычная машина – черная «волга» сразу с несколькими, торчащими из крыши антеннами. Из нее выбрался представительного вида мужик в плаще, который ни секунды не раздумывая направился ко мне, – я был на этот момент единственным, к кому он мог обратиться.

– Слушай, парень, я могу здесь купить вина? – бесхитростно спросил он, внимательно осмотревшись по сторонам.

– В такое позднее время вы уже вряд ли кого найдете, – осторожно ответил ему я.

– Мне позарез нужно хотя бы три литра крепленого вина, – сказал он. – Выручай, товарищ, если можешь.

– А вы сами, извините, кто будете, товарищ? – в тон ему спросил я.

– А ты как думаешь? – спросил он вместо ответа.

– Ну, например, полковник КГБ, – ответил я, почесав по-простецки в затылке.

Мужик удивленно посмотрел на меня, затем хмыкнул и утвердительно покачал головой.

– Да… ты, парень, угадал. Вот, иду к женщине, а без этого… – он щелкнул себя указательным пальцем по кадыку, – сам понимаешь…

Я, честно говоря, не понимал, но кивнул и направился к «дежурному» торгующему вагону.

– Возьми с него поменьше, 10 рублей, по старой цене, – передавая мне полную банку, опасливо косясь на двери, сказал проводник, когда я ему в двух словах описал нашего клиента.

Комитетчик принял из моих рук банку, сунул мне четвертной, буркнул «спасибо» и, счастливый, прижимая к груди драгоценный сосуд, заторопился к машине.

«Надо же, даже эти не могут себе купить выпить, когда им того захочется» – подумал я, решив оставить себе лишние 15 рублей – за находчивость.

На следующий вечер, когда мы с Ванькой– сапожником, скучая и беседуя о всяких пустяках, прогуливались по нашим вагонным окрестностям, нам повстречалась небольшая компания – парень и две девушки, которые переговариваясь между собой, с интересом озирались по сторонам, то есть явно находились на базе впервые.

Я спросил их, чего они тут ищут, и ребята заробели, застеснялись, затем парень, справившись с собой, сообщил, что у него сегодня день рождения – ему исполнился 21 год, и он, мол, хочет выпить вина вместе со своей девушкой и ее подругой. Выслушав его, я подмигнул Ваньке, тот, как ни странно, сразу меня понял и направился к своему вагону, чтобы обслужить клиентов.

У ребят оказалось с собой всего шесть рублей (наивные, они хотели на эту сумму именины отгулять?!) и Ваня налил каждому по пол-литровой банке портвейна. На этом финансовые возможности ребят исчерпались, и я очень натурально предложил выпить за молдавско-московскую дружбу (именно так я, дурень, и выразился, не дав себе труда придумать чего-нибудь пооригинальнее).

Ваня пустил банку по кругу, денег с наших новых друзей мы, естественно, не требовали. После второго круга я попросил Ивана наливать вино в стаканы – негоже, мол, новым друзьям выпивать, словно алкашам, из банок. С этой минуты Ваня деловито наливал в наши с ним стаканы портвейн, на две трети разбавленный водой, а ребятам – неразбавленный крепляк.