Потерянные

«Надо же, – с тоской думала Кира, измеряя температуру старомодным градусником, – всю неделю продержалась, а на выходные – нате вам. Ну, Оленька, смотри у меня!»

Градусник показал тридцать восемь и две. Обшарив домашнюю аптечку, Кира отыскала подходящие пилюли, приготовила пару литров клюквенного морса, обложилась книгами, пристроила рядом пульт от телевизора и залегла в кровать. Болеть – так со всеми удобствами.

Ближе к одиннадцати позвонила мама. После неприятного разговора про тетю Соню они помирились в точном соответствии с отработанным сценарием, несколько раз созванивались и беседовали крайне предупредительно, вежливо и ласково, как всегда бывает после ссор, когда люди ощущают свою вину и некоторое время щадят чувства друг друга.

Узнав, что дочь заболела, Лариса Васильевна захотела приехать.

– Мам, ну что ты выдумываешь? Я же не маленькая. У меня все есть, лежу, отдыхаю. Зачем тебе мучиться, ехать из своей Соколовки?

Три года назад родители продали трехкомнатную квартиру и, осуществив давнюю мечту, купили дом. Далековато, сорок километров от Казани, зато обошлось дешевле, чем в пригороде. Рядом протекала небольшая шустрая речка, в которой, на радость отцу, заядлому рыбаку, водилась какая-то рыба.

Дом был крепкий, ремонта почти не требовал. К нему прилагался роскошный сад с яблонями, вишней и смородиной. Родители построили две большие теплицы, отличную баню и обнесли свое хозяйство двухметровым забором. Теперь выманить из-за него домовладельцев было почти нереально.

– Да? Ну, как знаешь, дочка, – с едва заметным облегчением в голосе проговорила мама. Ехать в город и в самом деле у нее большого желания не было. – Саша звонил? У него все нормально?

– Нормально, каждый день звонит по скайпу, – отрапортовала Кира. – По телефону дорого получается.

– Вам сейчас хорошо. А в наше время таких штучек не было. Или письма пиши, или по межгороду, на почте…

– Как папа?

– Как всегда. Баню топить собирается, Ириша со своими обещала приехать. Я по девочкам соскучилась – сил нет. А вы с Ирой когда созванивались? – безо всякого перехода спросила Лариса Васильевна.

– На днях. Точно не помню. А что?

– Да ничего. Вы уж общайтесь, не забывайте друг друга.

– Опять ты за свое! – Кира почувствовала знакомое раздражение. Переехав за город, мать решила, что дочери без чуткого материнского присмотра «утратят связь». Хотя никаких предпосылок для этих страхов не было.

Ира и Кира не ссорились, не конфликтовали даже в детстве, хотя особой душевной близости между ними не было. Они не всегда понимали друг друга: сказывалось различие жизненных интересов, целей и устремлений. Ира, которая была на семь лет старше сестры, занималась только домом и детьми. Вышла замуж еще в институте и сразу родила Катьку. Кое-как окончив вуз, забросила диплом в дальний ящик стола и с тех пор ни разу не доставала. Кира жила по-другому. Но это не мешало сестрам любить друг друга. Так что тревожиться Ларисе Васильевне не стоило.

– Катеньке летом поступать, – сказала мать, опять резко меняя тему, – Ириша говорит, она опять передумала. Собирается учиться на парикмахера-стилиста, на курсы хочет пойти. Вот скажи на милость, что это за работа такая – в чужих волосах ковыряться?

– Работа как работа. Все ходят в парикмахерские, и ты тоже, – машинально заметила Кира.

Бесконечные разговоры про Катькино профессиональное будущее ей порядком надоели. Старшая племянница Киры не могла похвастаться успехами в учебе и по пять раз на дню передумывала насчет поступления. То соглашалась пойти учиться в какой-нибудь вуз, на который у папы Игоря хватит средств, то наотрез отказывалась от получения высшего образования и пугала родных кулинарным или швейным училищем. Теперь вот эти курсы. По глубокому Кириному убеждению, надо было оставить девочку в покое. Летом видно будет. А сейчас Катьку слушать – только нервы портить.

– Ой, не знаю. Ириша вся извелась. А вот Анечка молодец! Олимпиаду выиграла по истории, – с гордостью сказала мама.

– Знаю, Ира говорила. Анька умничка. С ней таких проблем не будет.

– Дай-то бог. Ладно, Кирочка, лечись. Если что, сразу звони! – Лариса Васильевна торопливо свернула разговор: надо было готовиться к приезду старшей дочери.

– Пока, мам. Целую. Папе и Ирке с ее командой привет.

– Передам. Целую, моя дорогая.

«Дорогая».

Как это типично для мамы! Не «золотая», «маленькая» или «хорошая». Никогда – «зайка», «солнышко», «котенок» или «ягодка». Отношение Ларисы Васильевны к дочерям всегда отдавало некоторой прохладцей. Нет, конечно, и она, и папа, любили своих дочек. Помогали делать уроки, одевали с иголочки, покупали дорогие игрушки, водили Киру на музыку, а Иру в художественную школу. Вывозили летом в Крым и на Золотые Пески, зимой выгуливали на каток. Постарались обеспечить им хорошее будущее. Короче говоря, делали все что положено.

Просто так сложилось, что центром их с отцом жизни были не дети, а совместные увлечения. Максим и Лариса с юности были вместе: абитуриентами познакомились в коридоре строительного института, поступили на один факультет, окончили вуз, поженились, попали по распределению в один проектный институт, где и проработали впоследствии всю жизнь. Оба были заядлыми библиоманами, увлекались живописью и классической музыкой. Время от времени летали в Москву слушать оперу.

Кира и Ира, как и все дети, любили папу и маму. Но, все больше с возрастом осознавая некоторую отстраненность родителей, привыкли отвечать им тем же: спокойной мягкой привязанностью. Иногда Кира немножко завидовала Гельке, для которой мама была одновременно лучшей подругой. Гелька рассказывала, что никогда и ничего не скрывала от мамы, советовалась и совершенно спокойно доверяла любые секреты. Правда, она умерла, когда дочери было всего восемнадцать. Геля чуть с ума не сошла от горя, и неизвестно, как бы вообще выжила, если б не познакомилась с Серегой.

В понедельник Кира на работу не пошла. Температура спала, горло перестало болеть, но была страшная слабость, а из носа текло в три ручья. Марик быстро убедил Киру остаться дома, да она не особенно-то и сопротивлялась.

Настроение улучшилось – Саша через пару дней вернется домой. В предвкушении встречи Кира успокоилась и сумела разглядеть нечто привлекательное в вынужденном одиночестве. Например, можно вечером есть в кровати конфеты и пирожные, чего Сашка категорически не приветствовал. Или сколько душе угодно смотреть по Интернету фильмы ужасов, которые Кира обожала, а Саша терпеть не мог.

В четверг Кира проснулась в шесть утра и больше не смогла заснуть. Душа пела: сегодня приезжает Сашка! К тому же на носу праздники. Хоть и любила Кира свою работу, но кто же откажется от лишних выходных?!

Кира выскочила из кровати и понеслась в ванную. Сегодня ей хотелось выглядеть самой-самой. Долго колдовала перед зеркалом над глазами и губами, надела приготовленное с вечера платье терракотового цвета. Все-таки оно очень удачное: что надо – подчеркивает, что не надо – скрывает. И цвет благородный. Кира критически оглядела свое отражение: вроде придраться не к чему. Правильные черты, большие глаза необычного светло-карего оттенка, слегка вьющиеся каштановые волосы с едва заметной на солнце рыжинкой. Она с юности не меняла прическу: распускала волосы по плечам.

Встретиться и вместе пообедать, как договаривались, не получилось. Любимый муж с вокзала помчался на работу, пообещав вернуться вечером пораньше. Слегка огорчившись поначалу, Кира успокоила себя: у них еще весь вечер впереди. Да и вообще вся жизнь. Несколько часов погоды не сделают.

Кира быстро завершила текущие дела – ей сегодня все удавалось легко и играючи! – и взялась за телефон. Игорю, мужу Ирины, сегодня исполнилось сорок: надо бы поздравить. Она принялась искать нужный номер в телефонной книге, но его почему-то не оказалось. Не было вообще никаких контактов на букву «И».

«Наверное, записала как-то по-другому и забыла, растяпа», – раздосадовано подумала Кира. В общем-то, в этом не было ничего удивительного: мужу сестры она звонила на мобильный от силы пару раз в год.

Перебирать огромный перечень контактов не хотелось, и Кира решила позвонить Ирине.

– Привет, Ириш!

– Привет! – откликнулась та.

– С именинником! Хотела позвонить твоему, но у меня его номер почему-то из телефона пропал. Или просто не помню, как записала.

– Ой, все равно не дозвонилась бы. К нему вечно не пробьешься! А уж сегодня вообще весь день на телефоне висит! – В голосе сестры звучало едва заметное недовольство.

– Дай мне его номер, вечером еще раз попробую.

– И не думай даже. Они сегодня всем офисом гуляют в ресторане, вернется «ночером»! – Недовольство проступило отчетливее. – Завтра к нам придете – вот и поздравите.

– Все-таки дома решили?

– Ага. Я предлагала куда-нибудь сходить. Надоело у плиты стоять. Но он говорит, в ресторане с коллегами наотмечаюсь. Не хочет казенное есть.

– Во сколько приходить?

– К трем.

– А кто будет? – поинтересовалась Кира.

– Как обычно. «Знакомые все лица». Вы с Сашей, мама с папой, его родители с тетей Верой, Сотниковы – и все. Хотя, нет, вру! Еще Валеркин друг Семен с женой из Москвы прилетит.

Сотниковых Кира знала. А вот Валерка…

– Валерка – кто это?

– Как кто? Мой муж, – после секундного молчания ответила Ирина.

– Его же Игорь зовут, – вылетело у Киры.

– Кирюша, ты так шутишь? – неуверенно хихикнула Ира.

Кира уже осознала, что с ней опять случился очередной парадокс, тот, что в одном ряду с туфлями и родинкой, но она по инерции продолжала упорствовать.

– Подожди, ты что, хочешь сказать, твоего мужа зовут Валерой?

– С утра звали. Вряд ли что-то изменилось.

Кира растерялась и не знала, как продолжить разговор. Чувствовалось, что сестра обескуражена и тоже не понимает, как себя вести. Впрочем, она быстро с собой справилась: Ирина всегда была более рассудительной, поэтому решительно проговорила:

– Кирюша, ты, наверное, сильно устала на работе. Я тебе давно говорю, нельзя так выматываться! Видишь, в голове что-то переклинивает. Давай-ка успокойся, на обед сходи, поешь нормально.

– Ой, Ириш, я что-то сама не своя. Сегодня Сашка приехал, и я совсем как шальная. Вот и напутала! – Кира прекрасно знала, что дело не в этом, но надо было как-то выкручиваться. Не хватало еще, чтобы Ирина решила, будто у нее с головой не в порядке.

– Ну, вот видишь! – с облегчением выдохнула сестра. – Тебе надо больше отдыхать. Ладно, завтра ждем вас.

– Ага, передай наши с Сашкой поздравления… Валере, – на секунду запнулась Кира. – Все, пока, у меня тут дела.

Никаких дел, конечно – просто хотелось прекратить разговор.

– Да-да, милая, – заторопилась Ирина, – до завтра.

– Целую!

Кира положила трубку и несколько минут молча созерцала противоположную стену. Внезапно что-то решив, развернулась к компьютеру. Из-за соседнего стола встала и подошла к ней Оля. За ней – Альберт. Марик сегодня явится только после обеда, так что в их просторном, по западному образцу разделенном стеклянными перегородками кабинете они были втроем.

– Кира, ты идешь? – позвала Оленька.

– Провозимся – народ набежит, – поддержал Альберт.

– Куда? – автоматически спросила Кира, думая о своем.

– Как это куда? Ты что, мать, заработалась? На обед! Давай скорее, – самой большой страстью Альберта была еда, и он пританцовывал на месте от нетерпения. Голодные диеты Альберт считал святотатством.

– Вы идите. Я не пойду.

– Что значит «не пойду»? Ты же хотела! – возмутился он.

– Что-то случилось? – спросила более проницательная Оленька, внимательно глядя на Киру. Альберт мигом забыл про праздник живота и тоже встревожился.

Высокий, полный Альберт и маленькая, ниже Киры, щуплая, похожая на цыпленка Оленька забавно смотрелись вместе. В другое время Кира непременно улыбнулась бы, но сейчас ей было не до улыбок. Однако ребятам надо что-то ответить, они переживают совершенно искренне.

В их маленьком сплоченном коллективе жили по мушкетерскому принципу: один за всех и все за одного. Кира вдруг вспомнила, как однажды главбух, желчная дама с говорящей фамилией Зверева, обидела Оленьку Карпову. Звереву боялись все, Генерал и тот слегка опасался. Она могла наговорить гадостей любому и ни слова не слышала в ответ. Зверева была профессионалом высочайшего класса, и эта незаменимость обеспечивала ее непробиваемой броней.

Однажды Оленька вернулась от Зверевой в слезах. Плакала так, что пушок желтоватых волос на затылке, придававший ей дополнительной сходство с цыпленком, горестно подрагивал. Марик погладил ее по мягонькой макушке, стиснул зубы и вышел. Направился к Зверевой разбираться.

Все онемели, точно зная, что, если б дело касалось лично его, Марик ни за что не стал бы связываться. Неизвестно, что происходило в кабинете у главбуха, но она – невиданное дело! – через пятнадцать минут позвонила Оленьке и пробурчала что-то вроде «не хотела обидеть»! Альберт и Кира с той поры еще больше зауважали Марика. Оленька сильнее влюбилась (хотя куда уж больше?), а сам герой в следующем месяце по надуманному поводу остался без премии. Вот такая бухгалтерская месть. Оленька попыталась отдать ему свои деньги, но он так сердито на нее глянул, что она умолкла на полуслове и снова приготовилась заплакать. От восторга и обожания. Марик сделался для нее не просто любимым человеком, но приобрел статус божества.

Сейчас Кира сидела и смотрела на Олю и Альберта. Что она могла им сказать? Только солгать.

– Все нормально. Желудок схватило. Сейчас таблетку выпью, и пройдет.

– Точно? – хором спросили ребята.

Кира рассмеялась этой синхронности:

– Да точно, точно! Идите, наешьтесь там за троих.

– Тебе ничего не взять? – уже с порога крикнул Альберт.

– Не надо! – отказалась Кира, но сразу же передумала: – Хотя шоколадку все же купите. С орешками. Потом деньги отдам.

Кира осталась одна и вернулась к прерванному занятию. Требовалось узнать, как выглядит муж сестры, тот ли это человек, которого она знала. Кира зашла на свою страницу «ВКонтакте». Открыла фотоальбом «Моя семья». Вот Ирина, Катька, Анечка и Игорь, который почему-то оказался Валерой. Все выглядят совершенно так, как и должны. Хоть это радует. И все же – что происходит? Кира не имела ни малейшего понятия. Оставалось сделать вид, что ничего особенного. И попытаться жить как жила.

Глава пятая

Вплоть до конца ноября больше ничего странного не происходило. Обувь не меняла цвета, а окружающие – имен и лиц. Очередной удар настиг Киру в последний день осени, когда она уже немного успокоилась, стала забывать о непонятных случаях и даже Игоря называла Валерой без запинки.

Утром тридцатого ноября они с Сашей завтракали на кухне. Саша пил кофе с творожниками и шелестел газетой. Кира не любила творожники, делала их только для Саши. Сама она доедала горячий бутерброд с сыром. Бутерброд был вкусный, но жутко калорийный, и Кира мучилась совестью. По-хорошему, надо бы зеленого чаю с сухарем попить – и привет. Но силы воли не хватало. Кира вздохнула и откусила очередной кусок.

Играло радио. Какая-то Гузель прерывающимся от волнения голоском поздравляла любимого мужа Дамира с днем их свадьбы и просила поставить для него песню «Погода в доме» в исполнении Аллы Пугачевой.

– А исполнение Ларисы Долиной ей чем не угодило? – удивилась Кира.

– М-м-м? – промычал из-за газеты Саша.

– Я говорю, чем ей Долина не угодила? Это же ее песня. Я вообще не знала, что Пугачева тоже про погоду поет.

Саша отложил газету и ответил:

– Ты путаешь, Кирюха. Про погоду всю жизнь только Пугачева и пела.

Кира похолодела: вот, опять! Рано радовалась. Она поспешно встала, схватила чашку и стала мыть. Нельзя, чтобы Сашка увидел ее лицо. Пока он ничего не заметил, так пусть и дальше не замечает.

– Наверное, я перепутала, – сказала Кира, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал равнодушно. Слава богу, его заглушала льющаяся из крана вода.

Саша встал, тоже поставил чашку в мойку и чмокнул жену в затылок.

– Тебе простительно, ты же не их фанатка, – и пошел в комнату.

Кира домыла посуду, стараясь унять дрожь. Немного успокоившись, она тоже вышла из кухни и направилась в ванную. Сегодня Саша подбросит ее на работу, так что можно не спешить.

– Пойду пока, машину прогрею. Спускайся, – донесся из прихожей голос мужа.

– Ладно, – откликнулась Кира.

Через пятнадцать минут она вышла из подъезда и поискала глазами их «Форд-Фокус». Машины нигде не было видно. Со двора, что ли, уже выехал, недоумевала Кира, озираясь по сторонам. Кто-то настойчиво сигналил, мешая сосредоточиться.

– Кира! Ну, ты чего стоишь? Давай садись! – прокричал знакомый голос. Кира резко обернулась. Оказывается, Саша был рядом: он высунулся из машины и махал ей рукой в черной кожаной перчатке.

У Киры второй раз за утро перехватило дыхание. Так вот почему она не увидела их машину! Не глядя на номера, Кира привычно искала темно-синий автомобиль. А Саша сидел за рулем серебристо-серого «Форда».

На негнущихся ногах Кира подошла к машине и молча забралась в салон.

– Ты чего, Кирюха? Замечталась? Своих не узнаешь? – весело говорил Саша, выруливая со двора.

Кира не могла прийти в себя и молчала.

– Что это с тобой? – уже другим, встревоженным голосом спросил муж.

– Ничего, – соврала Кира, – просто что-то зуб разболелся.

Саша принялся сочувствовать, советовать срочно идти к стоматологу. Ей оставалось лишь жалобно мычать и со всем соглашаться, изображая зубную боль. Наконец Саша замолчал и сосредоточился на дороге, изредка бросая на притихшую жену встревоженные взгляды. А она все думала и думала. Спрашивала себя и не находила хоть сколько-нибудь разумных ответов.

Как машина, которая вчера была синей, за ночь могла превратиться в серебристую? И, самое главное, почему Саша принимает это как должное?! Почему он не замечает, что его любимая «ласточка» стала другой?

Возле маленького магазинчика Саша вышел из машины купить сигареты. Кира быстро достала из бардачка документы на «Форд». И чуть не застонала: дело не в Саше, а в ней, в Кире. По документам цвет автомобиля значился именно серебристый. Кира поспешно запихнула бумаги обратно: Саша уже выбежал из магазина, на ходу открывая пачку. Курил он немного, но бросить никак не мог.

И машина, и еще эта песня. У Киры было впечатление, что она выпала из реального мира. «Скоро начну бояться разговаривать – как бы не сморозить какую-нибудь глупость. Господи, – взмолилась она, – быстрее бы закончился этот день, и чтобы больше уже ничего не произошло».

Хотелось поскорее вернуться домой, залезть под душ и включить воду погорячее. Пусть смывает все плохое и страшное.

…Кира зря волновалась: день закончился нормально. И все последующие тоже обошлись без сюрпризов. Однако перешагнуть и жить дальше теперь уже не получалось. Она поняла, что все так просто не закончится, и постоянно жила в ожидании очередного загадочного происшествия.

Обычно разговорчивая и общительная, Кира стала молчаливой и замкнутой. В ней появились зажатость и скованность. Она ловила себя на мысли, что напряженно приглядывается к окружающим, вслушивается в их разговоры, словно ожидая подвоха и готовясь среагировать. Ей хотелось затаиться, спрятаться, не привлекать к себе внимания.

Только один раз в жизни Кира испытывала нечто похожее…

Ей было тринадцать, когда она попала в совершенно идиотскую ситуацию. Кира была дежурной по классу. Протереть доску, подоконники, полить цветы, подмести и вымыть полы – невелика забота. Дежурила она не одна, с ней вместе в классе остались убираться соседка по парте Лилька Калмыкова, а еще Стас Васильев и Алеша Туманов.

В Леху Кира была влюблена до потери сознания. Любовалась на него украдкой, ночами строчила в дневник стихи и часами анализировала каждое слово, обращенное к ней. Даже если он просто говорил: «Матвеева, ты алгебру сделала?»

То, что они вместе остались после уроков, было невиданным счастьем. Кира изо всех сил старалась показать, что до Лехи ей нет никакого дела, обзывала его дураком, хихикала с Лилькой, – словом, всячески выражала симпатию в полном соответствии с кодексом подросткового поведения. К слову сказать, Леха вел себя примерно так же. Обмирая от счастья, Кира догадывалась, что тоже ему нравится.

Уборка затянулась – расходиться по домам никому не хотелось. Похоже, Лилька со Стасом испытывали друг к другу схожие чувства, так что тоже ловили момент. Время шло к четырем часам, уроки давно закончились, в школе было тихо и почти пусто.

И как ни тяни, а заканчивать уборку надо. Оставалось вымыть полы, кто-то из мальчишек отправился с ведром в туалет – набрать воды. Однако в мужском туалете воды не было: как обычно, сломался кран.

Тогда Кира легко подхватила зеленое пластиковое ведро и отправилась в туалет для девочек. Стремительно распахнула дверь и застыла на пороге. В туалете была учительница географии Елена Борисовна.

Ну и что – учителя тоже люди. Ничего особенного.

Пикантность ситуации заключалась в том, что ниже пояса на учительнице были надеты только трусы. Да не какие-то там трикотажные, скромные, приличествующие солидной даме сильно за сорок, а красные, кружевные, крошечные, жутко вульгарные. Строгий серый пиджак, белая блузка – и ни колготок, ни юбки, только это вызывающее безобразие.

Что она делала в таком виде в туалете, так и осталось загадкой для Киры. На самом деле, скорее всего, никакой тайны и не было. Мало ли что у человека могло случиться. А уж что касается нижнего белья, то каждый волен выбирать его (как и все прочее!) по своему вкусу – и вкусы эти не обязательно должны совпадать.

Но сам факт, что ученица застала ее в туалете в непотребном виде, привел учительницу в бешенство.

Растерянная девочка и ошеломленная ее внезапным появлением географичка застыли друг против друга. Первой опомнилась злополучная Елена Борисовна. Она покрылась бордовыми пятнами и прошипела:

– А ну, пошла вон отсюда!

Ее нелепый и в то же время устрашающий вид, искаженное злобой лицо надолго врезались Кире в память. Она попятилась, выскочила из туалета и захлопнула за собой дверь. Дальнейшее помнила смутно.

В памяти осталось лишь то, как она несколько месяцев после того случая ходила по коридорам с опаской – боялась встретить Елену Борисовну. Слава богу, у их класса та не преподавала, а то Кира, наверное, вовсе перестала бы ходить в школу. Чего она так страшилась? Кира и сама толком не понимала. Но видеть географичку ей было неловко и мучительно. Стыдно.

Скорее всего, примерно те же чувства терзали и несчастную Елену Борисовну: она боялась услышать за своей спиной шепот, насмешки, хихиканье, сплетни. Разумеется, Кира никому ничего и не думала говорить, но откуда было про то знать географичке? Их обоюдные мучения закончились через полгода, когда Елена Борисовна уволилась.

Однако сам эпизод и противное послевкусие остались с Кирой на всю жизнь.

И тогда, и сейчас она не была ни в чем виновата, но чувствовала себя едва ли не преступницей. Не понимала, что происходит, но против воли возлагала на себя ответственность за все.

Само собой, Саша быстро заметил ее состояние. Кира часто ловила на себе его напряженный взгляд. Он тихонько наблюдал за нею и отводил глаза, как только она это замечала. Однажды они сильно поссорились из-за пустяка, чего раньше не бывало, и наговорили друг другу обидных слов. Саша кричал, что она отдалилась, стала холодной и чужой, что им неуютно вместе и он постоянно чувствует себя лишним в ее жизни. Кира обвиняла его – совершенно несправедливо, и сама это понимала! – в равнодушии и черствости.

Она сознавала, что ведет себя странно. Видела: Саша переживает и мучается. Но что она могла поделать? Рассказать мужу, что почему-то перестала узнавать привычные лица, имена, вещи? Страшно было даже представить себе его реакцию: испуганное лицо, жалость, опасение во взгляде. Уж лучше хранить молчание.

Ситуация накалилась. Напряжение возросло до предела. Кира настолько устала ждать очередного происшествия, что уже почти хотела, чтобы оно случилось побыстрее. Как говорится, отмучилась бы. И все же, когда это произошло, жутко перепугалась.

Была середина декабря. Близился Новый год. Накануне Кира и Оля украсили кабинет мишурой и гирляндами, развесили блестящие звездочки и шарики, наклеили снежинки на окна – красота! Дело было вечером, и делать действительно было нечего. Рабочий день заканчивался.

Ребята живо обсуждали планы на новогодние каникулы. Кира прислушивалась и, по сложившейся недавно привычке, помалкивала. Марик собирался в Болгарию, кататься на лыжах. По тоскующему взгляду Оленьки было видно, что она охотно отдала бы десять лет жизни, только бы оказаться там вместе с ним. Но в перспективе, к сожалению, маячили только изрядно поднадоевшая компания родственников, мамины пироги и оливье, выход к елке за полночь и просмотр телевизора.