Полная версия
Невиртуальная реальность (сборник)
– А причем тут мы? – Закричал Гай.
– Почему так долго ехали?! – И она, роняя автомат, зарыдала, по-бабьи подвывая.
«Еще Офера не видела. Истерика гарантированна. Не место тут женщинам. Впрочем, и не для кого вообще», – расстегивая каску, подумал Макс.
Снизу заскрипела рация:
– 23 маленьких с начала столкновения. – Так же спокойно вещал оперативный. – Четвертый верблюд. Таиланд?
– Здесь Четвертый верблюд. Таиланд. Две сломанные спички.
– Сорок второй?
– Здесь извозчик сорок второго. – Заговорил Бузагло. – Бугор сорок второго сгорел. Таиланд столкновения.
– Где Подбугорок сорок второго?
– Подбугорок наверху, со сгоревшими чумазыми. Это он их сжег. Он и русская спичка.
– Их состояние?
– Вроде целы.
– Принял.
Максим смотрел, как из приземлившегося вертолета с красным Маген Давидом выскочили и побежали солдаты с носилками. Бежали к заграждению, видимо, зная, что к Оферу можно не спешить...
– Всем станциям Стойбища от Стойбища, внимание! Всем станциям Стойбища от Стойбища...
Макс слышал, как ушло напряжение из деланно спокойного голоса оперативного.
– Всем силам Стойбища от Стойбища, Таиланд столкновения, повторяю Таиланд...
* * *бугор – командир
подбугорок– заместитель
колеса – автомобиль
полезный и вредный вертящиеся – санитарный и боевой вертолеты
тяжелый – танк
полутяжелый – бронетранспортер
таиланд – конец, окончание
чумазый – террорист
13
Максим повернулся.
Гай, уже раздевшись до пояса, лежал на куртке и жевал травинку.
– Курить есть?
– Нет, а у тебя? – Макс с остервенением срывал ненавистное железо. На траву полетели автомат, каска, бронежилет, разгрузочный жилет с карманами, полными магазинов, гранат, бинтов и прочей полезной дряни.
Полегчав килограмм на 25, он стал прыгать. Напрыгавшись, он сел возле Гая.
– А Бузагло-то. – Гай смотрел в небо. – Неделю теперь с синей грудью ходить будет.
– Почему с синей? – Макс не понимал.
– Синяк знаешь какой? Что Маг, что «калаш», калибр 7.62. Видел, как его откинуло?
– Видел.
– Надо сказать, чтоб сфотографировался. Потом никто не поверит, что он пулю животом поймал.
– Угу.
Гай замолчал, думая о другом.
– Представляешь, как ему обидно?..
Максим вопросительно посмотрел на сержанта.
– Столько времени таскать это дерьмо... – Он кивнул на 12-килограмовый пуленепробиваемый бронежилет. – И получить пулю в голову....
14
Сирена на мгновенье прекратилась, но вскоре завыла снова. «Следующая – моя», – Максим был уверен в этом. Стало легко и спокойно. Сколько ему осталось? 10 секунд? Минута? Он поднял к небу лицо и закричал:
– Великий Боже! Прости мне мои грехи! Ведь в основном мои грехи – на тебя! И ты можешь их простить! Я старался не грешить против людей! И если сделал кому-то зло – то без умысла! Я готов!
Максим рассмеялся. Хватит. Приехали. «Ну, где она? Где ракета?!» Далеко на горé бухнул взрыв.
«Тьфу», – Максим облегченно-разочарованно вздохнул и снова стал вспоминать ту далекую историю...
15
– Максимка, будь другом, поищи воды. У этих бойскаутов должна где-то быть...
Максу не хотелось вставать, а он как-то не подумал, что раз сержант хочет, пусть сам и идет. Правда, и его немилосердно терзала жажда.
– Ты с ума сошел? Вода у них наверняка отравлена.
– Думаешь, они пили отравленную воду? Или предвидели, что солдаты их убьют и захотят напиться?
– Ну... Все равно, у них в воде полно бактерий, хочешь заразиться брюшным тифом?
Гай разозлился.
– Слушай, не пудри мне мозги, воду мы получаем из одной трубы. Не хочешь идти, так и скажи, я пойду.
– Почему сразу не пошел?
– Вставать не хочется. Ладно, все равно военную полицию ждать. Скажут: «И зачем это вы убили двоих детей»....
Гай был недалек от истины.
На следующий день Макс прочитал в газете, что террористы обстреляли блокпост, убив одного и ранив троих. Ответным огнем наши солдаты застрелили двоих детей двенадцати лет, игравших неподалеку.
С тех пор Максим никогда не смотрел телевизор и не слушал радио по своей воле.
– Гай, ты хорошо его знал? – Макс растянулся рядом.
– Офера? Ну... Примерно как тебя, три месяца в милуиме (резервная служба, в боевых войсках 28-30 дней), правда, месяц жил с ним в одной палатке.
Он посмотрел на Макса думая, что бы он почувствовал, если бы Максим был бы на месте Офера.
– Хороший мужик, лет сорока, четверо детей, уже сирот. Учитель математики из Тель-Авива. Говорил, что у его учеников есть только два органа – член и желудок...
Он перевернулся на живот и замолчал.
– Гай? Гай?
Максим увидел, как трясется его тело, затем услышал звуки рыдания.
Он подполз к сержанту и стал гладить его по затылку.
– Все хорошо, Гай, все хорошо... – приговаривал он, вытирая слезы...
16
...Мир вокруг Максима лопнул. Его с силой бросило на асфальт. Запахло гарью. На голову посыпались комки земли и белая пыль. Он открыл глаза. Очков нет. Перед глазами белый окурок с кольцом помады. Близоруко прищуриваясь, Макс наблюдал полет неизвестно откуда взявшихся в таком количестве газет. Нереальная тишина. Он поднялся и сел на скамейку с выбитой спинкой, отряхнул лицо, зажал нос и с силой дунул.
Слух вернулся. В голове звенело. Где-то истерически подвизгивая, причитала по-арабски женщина. На одной ноте кто-то выл, видимо, раненый.
«Как бы кровью не истек, остановить бы надо». Но тут Максим ничем не мог помочь. «Ладно, если в армии был, сам знает. А араб или ортодокс? Ну... кто-нибудь придет».
Со всех сторон визжали, лаяли и свистели автомобильные сигнализации, гудела сирена воздушной тревоги.
На другой стороне улицы неспеша осыпалась витрина обувного магазина, за которой минуту назад пряталась некрасивая женщина с ребенком.
Он тронул голову. Его любимая бейсбольная кепка исчезла. Хорошо, что рюкзак был на плече.
На асфальте, среди куч мусора, которых раньше не было, валялись металлические шарики. Стена напротив испещрена оспинами от их ударов. Макс еще раз внимательно осмотрел себя. Чудо. Он не ранен.
Обернувшись, он увидел причину этого чуда, – покосившуюся бетонную тумбу. Она приняла на себя град осколков, предназначавшийся Максиму.
«Спасибо», – поблагодарил он тумбу.
«Спасибо, Бог», – Макс прижал руку к сердцу.
За тумбой, метрах в пятидесяти, глубокая воронка и два горящих автомобиля. Красно-черные столбы поднимались от них к пронзительно синему небу.
Он нагнулся и подобрал жменю горячих шариков. Сувенир. Сколько видит глаз – ни стекол, ни трис (жалюзи), ни штор. Только черные провалы окон. Макс достал помятую пачку сигарет. Осталось три, одна из них поломана. Оторвав у поломанной фильтр, он закурил. «Мальборо» без фильтра было крепким и неожиданно ароматным. Он оглядел улицу, сплошь запруженную брошенными, покрытыми белой пылью автомобилями.
«Как же теперь амбулансы проедут? Нужен бронетранспортер – машины распихать, или хотя бы тяжелый грузовик».
Максим попытался поднять парализованную ногу, нога немножко шевельнулась.
«Ну-у, прогресс», – обрадовался он. Он поднял ногу руками и закинул за правую.
«Порядок, – подумал он, – выгляжу как нормальный человек, сижу себе, курю, дисциплину не нарушаю... А что вокруг бардак – то я не виноват».
Снизу по улице вприпрыжку бежал знакомый бомж. На поводке он тянул выдрокошку. Под мышкой блок «Кента». По-собачьи тявкая, тварь быстро семенила короткими, широко посаженными лапами.
Черный, резиновый хвост прижат к брюху.
Максим обрадовано замахал ему рукой.
– Живой? Не ранен? – закричал он.
Бомж показал на уши, мол, не слышу, затем на блок сигарет и махнул на ларек с выбитым окном.
«Вот и первый мародер. Имя твое неизвестно, но сигареты твои хороши...»
Бомж поравнялся с Максимом и заорал:
– Все сидишь и куришь? Типа ничего не происходит? Типа тебе все равно? Все куришь и куришь. Ты и в гробу курить будешь!
– Ну, пока-то я живее всех живых! – Макс улыбнулся, и живописная парочка скрылась за поворотом.
Появился открытый зеленый трактор «John Deer», совсем как на банке консервированных помидор, только вместо улыбающегося кибуцника в румынской шапке за рулем сидел унылый пожилой негр с незажженной сигаретой во рту. Трактор осторожно раздвигал машины, давая возможность проехать двум амбулансам с выключенными сиренами. Максим пошевелил левой ногой. «Могу!» – и, увидев среди мусора старую швабру, запрыгал к ней.
«То, что надо».
Швабра была коротковата, щетина колола ладонь, но все равно, с ней можно было передвигаться, дойти наконец-то до подземного перехода.
Макс доковылял до ограбленного бездомным ларька. «Прежде всего, вода и сигареты». Он взял из разбитого холодильника бутылку, положил на кассу пятишекелевою монету, затем вытащил из разорванной коробки пачку сигарет, забрал монету и положил зеленую двадцатку.
Деньги, скорее всего, заберет какой-нибудь, очередной бомж, но это будут его проблемы, а воровать после случившегося чуда казалось кощунственным.
Сирена не унималась, и в подтверждение прозорливости службы тыла вдалеке раздались несколько взрывов.
В конце концов Максим доплелся до подземного перехода.
17
Ему повезло. Вход в переход был пологим, без ступеней. Волоча ногу и опираясь на швабру, он спустился под землю. В самом начале благообразный белобородый старик с приемником схватил Максима за грудки и, тряся, закричал на иврите:
– Ты слышал, что они творят?! Попадание в железнодорожную станцию, восемь убитых, десятки раненных!! Они были на работе! Почему не объявляют войну?!
Макс хотел возразить, что смерть дома немногим приятнее, но почувствовал страшную усталость и грубо отстранил старика. На полу сидели люди. В основном женщины и дети, время-то рабочее, а страна не на военном положении. Он нашел свободный просвет, уперся спиной в стену и стек на пол. Все мышцы болели, в голове еще звенело, на душе – ужасно. Максим провел ладонью по лицу и посмотрел на руку. Она была черна. Трубочист... Рубашка порвана, нога не ходит, домой добраться невозможно, но... Но у него есть вода и сигареты, а значит – все не так уж и плохо, жить можно. Он распечатал новую пачку.
– Эй, друг, дети здесь, вентиляции почти нет, подожди, пока выть перестанет...
Молодой хасид с ярко рыжей бородой и спящей девочкой на коленях сочувственно смотрел на инвалида.
Макс почувствовал симпатию к религиозному.
– Пить хочешь? – Максим достал бутылку.
– Ей надо, – хасид кивнул на девочку и облизал пересохшие губы.
– Ей тоже хватит. Там наверху, киоск, если не боишься, возьми сколько унесешь, заплатишь потом, – добавил Макс, зная щепетильность хасидов в этих вопросах.
Рыжий схватил бутылку, и стал жадно пить.
Девочка застонала во сне и проснулась.
– Гудит? – сонно спросила она. – Значит, домой еще не идем?
Рыжий протянул ей воду. Девочка отрицательно покачала головой.
Максим достал из рюкзака игрушки, предназначавшиеся Амалии, протянул ей куклу, сам взял лошадь.
Девочка осторожно рассматривала доставшеюся ей Барби.
– Это не скромно, – она показала на короткую юбку.
– Дело в том, что когда она проходила по Адару, то увидела раненного мальчика... – неуклюже начал Максим.
– А что с ним было? – заинтересовалась девочка.
Хасид толкнул Максима локтем в бок и скорчил гримасу.
– Ну, короче, юбка и порвалась. А как тебя зовут?
– Хая-Мушка, а тебя?
– Максим, а лошадку – Тугрик, она раньше жила у злого волшебника Маодзедуна.
Он откинулся к стене и на крепко зажмуренных глазах выступили слезы. «Амалия, Амалия, кто сейчас играет с тобой? Кого ты зовешь папой?» Даже фотографию не дала ему Наташа, несмотря на решение суда.
Он собрался, вытащил сигареты и сказал рыжему:
– Я на улицу. Посмотрю, что там нового.
– Да кури здесь, Мушка потерпит, ты же еле ходишь.
– Ничего, курить это не мешает... Ладно, компромисс, останусь здесь, но курить не буду.
– Вот и чудесно, а я расскажу, как евреи выходили из Египта...
– Давай лучше помолимся, – и, не дожидаясь ответа, с непокрытой головой, прикрыв глаза грязной ладонью начал:
– Шма Исраэль, Адонай Элоейну...
Наступила тишина, тоненькая девушка с иссиня черными волосами подхватила: – Адонай Эха-ад.
Хор голосов подтвердил: – Амен.
Хасид встал и, достав из кармана черного халата маленькую книжку, начал:
– Псалом двадцать два. Песнь Давида.
Раскачиваясь, он запел. Он читал в полной тишине, и только Хая-Мушка тихонько возила лошадку, что-то ей рассказывая. Все внимательно смотрели на рыжего, кто-то шевелил губами.
– Мой Бог, мой Бог! Зачем ты меня оставил? Ты далек, чтобы избавить меня от моего надрывного вопля. Мой Бог! Я взываю к Тебе днем, но Ты не отвечаешь. И ночью я не смолкаю. Святой, Ты обитаешь среди гимнов, возносимых Тебе Израилем. На Тебя уповали наши отцы, полагались на Тебя, и Ты вызволял их. К Тебе взывали и спасались, на Тебя надеялись и не осрамились...
Максим прикрыл глаза. Пение рыжебородого убаюкивало его. В общем-то, это было не совсем пение, как и псалмы Давида – не совсем стихи. Собственно стихи начали складывать древние греки, которые захватили Израиль лет через 800 после Золотого Века еврейского государства, времени правления царя Давида и его сына, царя Соломона.
– ...Не отдаляйся от меня, ибо близка беда и некому мне помочь...
Макс открыл глаза, оглядывая в полумраке подземного перехода людей, внимательно слушавших о переживаниях человека, умершего 3000 лет назад.
Сидящая напротив него старуха в инвалидном кресле заснула. Максим с интересом посмотрел в ее лицо. Обтянутый морщинистой кожей череп сверху был покрыт жидкой седой шевелюрой. Она открыла беззубый рот и с шумом дышала. Губ практически не было. Вместо них розово-синие рубцы, очерчивающие провал.
– ...Ибо окружили меня псы, злобная толпа обступила меня, терзают мои руки и ноги, как львы. Пересчитать можно мои кости, они смотрят на меня и пожирают глазами. Делят между собой мои одежды, бросают жребий. И Ты Господь, не отдаляйся! Ты – моя сила. Поспеши мне на помощь! Избавь мою душу от меча. Вызволи из псовых лап. Спаси меня из пасти льва, и от рогов буйвола. Ты мне ответил! Возвещу Твое Имя моим братьям! При стечение народа буду прославлять Тебя. Благоговейте перед Ним, все семя Израиля!
Максим подумал, что вой сирены воздушной тревоги – прекрасная иллюстрация к этому псалму, и снова взглянул на старуху. Он не мог представить, что когда-то эта женщина была красивой, рожала детей, танцевала.
«Сколько же ей лет? – думал он – Никак не меньше девяноста».
Сидящая возле нее на полу молодая филиппинка поднялась и поправила плед, прикрывающий, несмотря на жару, ноги старухи.
«Забавно, – он невесело улыбнулся, представив, как женщина вздрагивает при звуках взрывов. – Она ведь тоже смерти боится...»
– ...Ибо не презрел и не отверг Он, – продолжал хасид, – зова обездоленного. Не скрыл Своего Лица от него...
Взгляд упал на ее руку. Казалось, что кость обернули желтой бумагой с коричневыми пятнами. Бумагу предварительно долго-долго мяли. Из-под задравшегося рукава виднелся конец татуировки. Максим близоруко прищурился. «2409» – разобрал он. Номер из концлагеря. Макс устыдился мысли о том, что она боится смерти, несмотря на то, что старухе в любом случае скоро туда.
«Сколько же перенес этот человек родившийся в начале 20 века в Румынии, Польше или России? – Он попытался представить. – Революции, войны и погромы, погромы, погромы...» На протяжении 3000 лет истории его народа люди уничтожали евреев с жестоким азартом любопытных детей, убивающих беззащитную кошку или птицу, потерявшую возможность летать. Больше всех преуспел, конечно, Гитлер, но и другие старались. Он вспомнил Богдана Хмельницкого и 60 000 убитых в его погромах. Подумал о том, как Сол Беллоу писал о евреях, которые пережили концлагеря и вернулись в Польшу для того, чтобы погибнуть от рук их бывших соседей, не желавших возвращать их дома и имущество.
«Да... Плата за избранность... Многие бы хотели отказаться и от того, и от другого. – Он почесал грязный нос. – Но тут уж никуда не денешься. Родился евреем – евреем и умрешь. Позабыть не дадут. Сколько бы полумесяцев и крестов не нацепи. Наверное, лучшее доказательство существования Бога – это то, что мой народ до сих пор жив. Несмотря ни на что... Даже свою страну имеем. Маленькую, правда». Взгляд снова упал на запястье старухи. Молодая азиатка хлопотала вокруг спящей женщины.
– ...Вспомнят и вернутся к Господу со всех краев земли, и склонятся перед Ним все семьи народов. Ибо Господу – царство, и Он властвует над народами. Насытятся и склонятся перед Ним все тучные на земле. Склонятся перед Ним все сходящие в прах. Но души их Он не оживит...
Старуха всхрапнула и проснулась. Она пристально смотрела на Максима водянистыми глазами, и он поежился от ее взгляда. Потом не выдержал и отвернулся. «Хорошо, согласен, я не прав...» – Макс подумал, что несчастья, которые обрушились на его голову, – ничто, по сравнению с тем, что, скорее всего пережила эта женщина за последние 90 лет. «Но кто может сравнивать страдания двух разных людей? Тем более в разное время? Может, мне нужно подойти к ней, обнять эту бабушку и сказать ей что-то хорошее?» Он отказался от этого намерения при мысли, что старуха может испугаться, да и филиппинка, скорее всего, оттолкнет его, вереща что-то на своем птичьем языке. О преданности этих азиатских сиделок ходили легенды. «Ладно. Хватит с нас экстремальных ситуаций. Все и так на взводе».
– ...Через тех, кто будет служить Ему, расскажут о Господе в поколениях. Придут и расскажут о Его справедливости. Рожденному народу о том, что Он сделал.
Хасид замолчал.
В наступившей тишине раздался отчетливый шепот девочки.
– Все хорошо, Тугрик. Злой волшебник убежал, не бойся. – Она погладила лошадь пальцем, между пластмассовыми ушами.
– Еще. – Попросил кто-то. Хасид не отвечал. С закрытыми глазами он молча продолжал раскачиваться. Затем снова нараспев начал псалом.
– Песнь Давида... (Хасид, естественно, читал в оригинале, на иврите. Приведенный здесь текст взят из книги «Теилим», перевод псалмов, написанных царем Давидом, Александра Каца.)
Макс умилился подобному единению. Еще в армии он убедился в том, что нет в окопах атеистов. Групповая терапия.
Тихонько он побрел к выходу, доставая сигарету.
18
Наверху было тихо. Постоянно гудящая сирена уже не воспринималась как посторонний звук, стрекотание вертолетов – тоже. Где-то коротко взвыл сиреной амбуланс.
Максим зажал под мышкой швабру и полез в карман за зажигалкой. Полупарализованная нога подвернулась и он рухнул, ломая сигарету.
Не успев подставить застрявшую в кармане руку, он упал на асфальт, разбив бровь об угол бордюра.
Было больно, но лежать удобно, лицо в углу, между бровкой и дорогой. Макс вытер кровь. «Так бы и лежать, пока не сдохну. Как все паскудно. Еще эти ракеты... Перебор, уважаемый Бог, перебор». Он не помнил, когда ему было так плохо. Даже потеряв зрение в первый раз, борясь с безумным ужасом, он знал, что ему делать, второй раз было намного легче, а теперь? Молиться, чтобы рядом не упала ракета? А толку? Уже падала, и что с того? И что изменится завтра? Он попытался шевельнуть больной ногой.
«Инвалид хренов. Ненавижу».
Максим тихонько заскулил.
19
– Дяденька, дяденька!!
Голос был тонким, девичьим. Максим повернул голову и увидел перед носом красные туфельки.
– Вы ранены, вам плохо?
Макс крепко сжал зубы, глубоко вдохнул-выдохнул и сел.
– Нет, что ты... Просто отдохнуть прилег.
– Уй! У вас кровь идет! – Та самая девушка с невероятно черными волосами, что подхватила «Шма». Она показала на бровь.
– Брился, – отрезал он тоном, не допускавшим дальнейших вопросов.
Только сейчас он заметил, что сирена прекратилась. Отовсюду начали выходить люди. Заводились машины. Девушка опустилась на дорогу рядом с Максимом.
Подбежала Хая-Мушка и, протягивая куклу попросила:
– А можно Тугрик у меня пока останется, ему плохо у злого волшебника.
Макс махнул рукой, и девочка со странным именем убежала.
Он снова обернулся к черноволосой девушке.
«Странно, что она заговорила со мной по-русски, – подумал он. – Хотя нет, слышала разговор с хасидом. Двадцать лет здесь, а акцент неистребим».
– Пить хочешь? – он достал воду.
Она отрицательно покачала головой.
– Сигарету? – Максим жадно закурил.
– Мне страшно, – она уткнулась лицом в колени, плечи задрожали.
Он погладил ее затылок.
– Ну, не переживай, подумай головой. Ничего такого здесь нет, чтобы паниковать. Ну, сколько людей могут погибнуть в Хайфе? Пятьдесят, ну, максимум, – сто. А здесь пятьсот тысяч. Это сколько? Один на пять тысяч. В такую рулетку играть можно.
Плечи задрожали сильнее.
«Уф, подход неверен».
– А ты знаешь, как радар засекает ракету? – Решил сменить тему Макс.
– Да, а кто же этого не знает? – девушка подняла голову. В ее глазах стояли слезы. – Еще и вам могу рассказать. У меня по электронике курс в Технионе.
Он внимательно взглянул в ее лицо. Обычно, если он смотрел на девушек без очков, они все казались ему прекрасными, если, конечно, вписывались в допустимые габариты. Макс это знал и давно решил, что дело в элементарной гормональной интоксикации. Но эта была более чем хороша. Невероятно черные волосы, густые, сросшиеся брови, да и взгляд не такой уж наивный, как казалось раньше. А главное – ее лицо было чистым. Такие чистые лица он видел разве что в журналах.
– Максим, – представился он и протянул грязную руку.
– Рита. Очень приятно.
Ее пожатие было неожиданно сильным. Слезы высыхали.
– Вы хороший человек. Да?
Максим расхохотался.
– С чего же ты это взяла? Спасибо, конечно.
– Я видела, как вы играли с чужим ребенком, плохие люди так не могут. Как вы молились, а потом... вы не хотели мне рассказать, почему вы там лежали, не хотели меня напугать, да?
Максим задумался, бывает же такое, кому-то есть до него дело.
– Просто споткнулся и упал, а вставать не хотелось. Проблем у меня много, вот лежал и думал... Спасибо тебе, милая.
– Максим, а можно вас попросить? Вы ведь воевали, да?
– Приходилось.
– Видно, что вы храбрый. А я трусиха жуткая. Вы можете проводить меня домой? Это не далеко, верхний Адар, минут пятнадцать.
В ее голосе была отчаянная просьба и страх, что он откажет. Максим печально улыбнулся. «Ах, если бы, если бы». Он постучал по асфальту шваброй.
– Не могу, плохой из меня ходок.
– Не хотите? Я не могу одна!!!
«Еще чуть-чуть, и разревется».
– О`кей. Сама спросила. Видишь ли, моя левая нога не ходит. Счастье, что я могу, опираясь на нее, перенести правую, а потом подтащить левую, и снова. Война – плохое время для инвалидов. Ты, Рита, мне очень симпатична, но не могу...
Она с ужасом уставилась на Максима.
– А... это пройдет?
– Все может быть... Правда, до сих пор ни у кого не проходило.
Рита придвинулась вплотную к Максиму и, посмотрев в его глаза сказала:
– А давайте пойдем пока вместе, вы будете опираться на меня, а мне с вами не страшно. Хорошо?
Он улыбнулся.
– Хорошо. Но на «ты». Ладно?
Рита кивнула.
– Тогда пошли.
Он встал, и, обняв девушку, заковылял.
Максим улыбнулся, вспоминая, как полчаса назад он малодушно думал о смерти.
«Как слаб бывает человек», – ухмылялся он, – «когда он, парализованный лежит под бомбежкой»...
20
Странно, но, обняв девушку, идти было менее удобно, чем одному. Но... Как же отпустить? – Сколько же тебе лет, Рита, что ты в Технионе учишься? Извини, конечно, за вопрос.
– А что здесь такого? Восемнадцать и два месяца. Уже совершеннолетняя. Могу пить водку и играть в карты. А в Технионе... Только один курс. Армия оплатила. – Она с вызовом посмотрела на Макса. – Да. Я теперь сама за себя отвечаю. Уже самостоятельная и половозрелая!
– Ну-ну... – Ухмыльнулся мужчина. – 18 лет – опасный возраст. Сил много, а мозгов мало...
– Это у меня, что ли? – Рита не решила, стоит ли обижаться.
– Ну не у меня же. – Максим решил играть роль старого мудрого друга. – У меня мозгов много, да вот сил мало. Ну ладно, не хмурься, я просто завидую. Ну и когда же ты призываешься?
– 24 февраля. Вот курс закончу и пойду. Авиация.
– Самолеты? Вертолеты?
– Прицелы. Но куда, еще не знаю. Боюсь ужасно, оружие еще в руках не держала.