Маленький мудрец

Вот так.

Тиина между тем, подхватив ведро, устремилась из комнаты. Это было как нельзя более кстати. Украсть кейс? А вдруг в кейсе – просто ценности. Тогда что: обыкновенная кража? Позор, позор, и даже не мне, а тете Маале, конец ей и ее нелегкому бизнесу. Брр… Не трогать кейс? А вдруг… Внезапно в коридоре зазвонил телефон. Я услышал, как Тиина поставила на пол ведро, прежде чем раздалось ее «алло». Кажется, я получал шанс открыть кейс…

Но тут я услышал голос рыжего шведа. Он поздоровался с Тииной. А она сказала:

– Иди, комната открыта, там Валерий, он мне сегодня помогает.

Как странно: она сказала это по-эстонски. И швед ее понял, потому что по-эстонски же ответил ей:

– Хорошо.

И зашагал к двери.

Я никогда в жизни не смогу ответить на вопрос: как я очутился под кроватью, что меня толкнуло на это, неблаговидное, в общем-то, действие. Могу точно сказать, что не было у меня никакого плана, не успел он возникнуть в голове, как я уже лежал на полу под обширным деревянным ложем и рассматривал ноги в белых носках «фроте» и огромных белоснежных кроссовках. Потом в поле моего зрения попали женские ноги в резиновых тапочках, но вскоре они вышли из сектора обзора. Оставалось только навострить уши, что я и сделал.

– Где же твой мелкий бес? – спросил рыжий. Я представил, как Тиина пожимает плечами.

– Не знаю, убежал куда-то, непоседа… А почему ты его так называешь? Он ведь взрослый человек.

– Не знаю. Какой-то он вездесущий: и артист, и поломойка, и оператор на маяке…

Ах, вот оно что: на маяке. У меня опять екнуло сердце. Он?! Кроссовки вышли из зоны наблюдения, раздались звуки легкой возни и голос Тиины:

– Перестань. Не надо этого. Не хочу я так…

Я подумал, что если это швед убил парня, то нервы у него железные: как ни в чем не бывало кобелится после этого возле девушки. Он сказал:

– Ну чего ты, ну, Тиинушка!

– Не трогай меня, я живой человек. Во мне все перегорело, не вороши.

– И ты что же, ни разу тут ни с кем?..

– Нет, ни разу, нельзя. Грех это.

– А со мной – не грех?

– А с тобой – не грех.

– Ну так в чем же дело? – хохотнул рыжий.

– А с тобой тоже теперь – грех.

Приехали!

– Не любишь ты нас.

– С чего ты взяла?

– Сколько дней уж здесь отдыхаешь… Живешь своей жизнью. И дочку не хочешь посмотреть.

– Почему не хочу? Привези – посмотрю с удовольствием.

Воцарилось молчание, и я почти физически ощутил, как тяжело ворочается мысль в голове у Тиины, как трудно подбираются для нее слова. Наконец Тиина сказала:

– Когда хотят, по-другому разговаривают.

– Неужели?

– Ужели.

Парню, похоже, наскучили такие тонкие материи, и он спросил, посмеиваясь:

– Послушай, Тиина, может быть, просто на тебя никто не смотрит: ты какая-то блеклая!

Вот скотина!

– Почему не смотрят? – с достоинством ответила невозмутимая эстонская женщина. – Смотрят. Но я не соглашаюсь.

Как-то все нехорошо получилось. Гоняясь за страшной тайной, наткнулся на тайну совсем иного рода, до которой мне не было никакого дела. Словно подсмотрел в замочную скважину. Просто так. Из любопытства. Черт возьми! Дурак!

– Как-то у вас тут сложно все. В Швеции – гораздо проще. И веселее.

– Вот ты и уехал из отцовского дома в свою Швецию, Карл, – констатировала Тиина. Потом сказала: – Ты пойди, погуляй пока. Я здесь закончу.

Блеклая – не блеклая, а нагибаться-разгибаться, орудуя тряпкой, при этом толстокожем Карле не захотела. Тут Карл сообщил:

– Ты не думай, я деньги привез. Здесь хватит надолго. Бери вот.

– Спасибо, – сказала Тиина, и по еле уловимым звукам я понял, что она сделала книксен. Потом раздался такой звук: на стол шлепнулся конверт.

Карл ушел, минут через десять ушла и Тиина, кажется, предварительно опустошив конверт. Я услышал поворот ключа в замке. В голове пронеслось: «Круто ты попал».

Я вылез из-под кровати и осмотрелся. Кейс с монограммой безмятежно стоял на прежнем месте. На столе действительно валялся пустой конверт. Видимо, благоразумная Тина рассовала деньги по карманам. Но дело было не в этом. Дело было в том, что на фирменном конверте нагло торчали те же самые буквы: СВС. Прихватив конверт, я забрался на подоконник и распахнул окно. Убедившись, что никто меня не видит, легко спрыгнул на мягкий газон.

Надо отдать должное Юку: он примчался в пансионат сразу после моего звонка. Карл оказался на месте, и Юку скрылся с ним в его комнате. Мне предложено было подождать. Находясь во дворе, я видел, как Юку запирает изнутри распахнутое мною окно. Сдерживая волнение, я расположился на скамейке с томиком Пушкина в руках. Один том из собрания я всегда вожу с собой. Пушкин успокаивает меня, утешает и помогает сосредоточиться.

А счастье было так возможно,Так близко! Но судьба моя…

Но мне недолго пришлось качаться на волнах онегинской строки. Не прошло и пятнадцати минут, как надо мной навис капитан Юку Тамм. Он кинул на мою раскрытую книгу визитную карточку: «Карл Пихкоя, менеджер. Центральный баскетбольный клуб Стокгольма». Дальше – телефон, факс, мобильный телефон. Центральный баскетбольный клуб. По-английски – Central Basketball Club. Сокращенно – СВС.

Тут уж Юку вволю покрутил, глядя на меня, пальцем у виска.

Сел в машину и уехал.

Будни отставного лейтенанта

Мой маленький рост имеет свои преимущества в условиях «сидячего» вагона. Если кресло рядом пустует, я могу спать, как на диване, даже не сворачиваясь калачиком. Но я все равно сворачиваюсь: мне так уютней, мне так спокойней, мне так лучше думается. Так я и лежал, уткнувшись носом в спинку кресла в сидячем поезде Таллинн – Москва, чувствительно сэкономив на билете. Никому из пассажиров, наверное, и в голову не могло прийти, что они наблюдают не просто лилипута, угревшегося в креслах, а новоиспеченного детектива-одиночку, у которого нет ничего: ни знаний, ни полномочий, ни опыта, ни даже нормального человеческого обличия. Есть только одно невероятное желание: найти убийцу парня по имени Денис Васильев. Фамилию убитого я узнал в больничке от Миронова. Юку же не сказал мне ничего. Даже не разрешил, дубина, повидаться с Евгением. Я хотел расспросить подробней о том случае с убийством кавказца, расспросить об уволенном милиционере. Но Юку сказал, что, пока идет следствие, свидания не положены. Он и Еву не пустил к Евгению, не разрешил передачу, не взял письма для узника, согласился только передать привет.

– И скажите, что я его люблю!

Юку нехотя согласился и на это.

Ева пожила еще два дня в пансионате, да и улетела в свой Ереван. Не стала дожидаться, пока справедливость восторжествует и Евгения освободят. Ее провожал Жак, между прочим. До аэропорта Луйгесааре. Но что на острове за расстояния! До аэропорта от центра города минут двадцать идти полноценному человеку. А на такси – вообще всего ничего. Так что он вернулся не слишком поздно. А на другой день уехал я. Меня тоже провожали, вы не думайте. Кто? Тетя Маале, конечно. А еще – рыжий швед, он же – эстонец Карл. Они довезли меня до автостанции и посадили в автобус. А уж на паром вслед за автобусом не поехали. Швед-эстонец все старался меня развеселить, уверяя, что он и есть тот самый Карл, которого русские разбили под Полтавой. Я вежливо смеялся.

Вагон мягко покачивало на первоклассных рессорах.

Народ спал в неудобных позах, согнувшись в три погибели. Только мне одному было удобно на своем импровизированном диванчике, и, может быть, только мне одному решительно не спалось.

Итак, мне предстояло очередное превращение. Надо признаться, что судьба злоупотребляла в отношении меня метаморфозами. Сначала я был обыкновенным мальчиком, таким же, как все дети. Десяти лет от роду я перестал расти и превратился в лилипута. Поняв, что отстаю от одноклассников в физическом развитии, я решил компенсировать физическое развитие умственным. Это было нелегким делом: я сильно уставал от занятий. Помог мне наш участковый врач. Он разработал для меня комплекс физических упражнений, я ими увлекся не меньше, чем учебой. Одним словом, я превратился в первого ученика и в маленького гимнаста, даже выступал на соревнованиях и получил первый юношеский разряд. Потом я превратился в эстрадного артиста, а потом – и в циркового. Это произошло еще до окончания школы, так что выпускной класс я осиливал заочно. Аттестат, однако, получил вполне приличный – без троек. Потом я превратился в сироту. Сначала умерла мама – от туберкулеза. А вскоре утонул на зимней рыбалке отец. Через некоторое время я превратился в мужа. Лика работала эквилибристом на проволоке. Ее рост остановился чуть позже, чем мой, – лет в тринадцать, когда девочка начинает превращаться в женщину, и лифчик был непременной частью ее белья. Я уже работал собственные номера, потом освоил клоунаду. Нам было хорошо друг с другом: нежно и весело. Лика была смешливая, а я умел смешить. А потом я превратился во вдовца. Это превращение надломило меня. Смешить публику я уже не мог. Зарубежные гастроли без Лики не радовали, наоборот, угнетали. И я превратился в составителя и редактора сканвордов. Это превращение дало мне пищу для ума, заработок и хорошего товарища, вернее сказать, верного и единственного друга. Друга, который на моих глазах стремительно влюбился и столь же стремительно попал в беду. И я превратился в сыщика. Не многовато ли для одного лилипута? Однако сколько выпало, столько выпало. Как сказал Александр Фадеев в забытом теперь романе «Разгром», «надо было жить и исполнять свои обязанности». Так что будем жить и исполнять.

Утром я выйду из вагона, огромный город не заметит вступления на его перрон маленького человека, которому в этом гигантском муравейнике необходимо отыскать единственного муравья. Эк, потянуло меня на высокий стиль! Но это неплохо, неплохо. Мозги не дремлют, разминаются для работы. А им уж придется потрудиться. Кроме них не на что и надеяться. Ну что там у нас? Мифический милиционер, ставший развозчиком рыбы. Где я его найду? На Царицынском рынке. На Царицынском рынке? Это что, приставать к каждому водителю «Газели»? Самому, без посредников? Дергая за штанину? Анекдот. Да и когда это было-то? Когда Евгений его видел? Два года назад? С тех пор он мог поменять машину, поменять работу, вернуться в милицию, а рынок мог с тех пор десять раз сменить хозяев и арендаторов.

Не густо пока. Не густо. Прежде всего, нужно найти помощника хотя бы для связи с внешним миром. Вот на этом и сосредоточимся. Я перебрал всех своих московских знакомых. Никто из них не подлежал втягиванию в мои дела. Мозги устали, я уснул.

Я проспал до Нарвы, разбудили меня таможенники. На них была аккуратная форма, почему-то это, прежде всего, зафиксировало сознание. Меня почти не проверяли, спросили, на каком языке я говорю. Я ответил: «На любом, на каком вам больше нравится» – сначала по-русски, потом – то же самое – по-эстонски. В общем, пошутили, поулыбались и пошли дальше в своей аккуратной таможенной форме. В форме! Чем-то меня задело это обстоятельство… Казалось бы – чем же: форма и форма. Ясно, что таможня не шастает в пиджаках! Однако что-то зашевелилось в башке, какие-то ассоциации. Проехали Нарву. Проехали Ивангород. Российская таможня тоже не особенно докучала. Я свернулся калачиком на своем сиденье. «При чем тут таможенная форма?» – спрашивал я себя. И сам себе отвечал: «Ну не знаю!» И уснул. И вот ведь как: спать – спал, а мозги, видно, крутились по инерции, потому что как выкрутили ответ, так я и встрепенулся, словно воробей. Открыл глаза, сна как не бывало. Да Петр же Сергеич, майор милиции – вот кто мне поможет! Во всяком случае, сможет помочь, если захочет. Он живет со мной в одном подъезде, при встрече мы тепло обмениваемся приветствиями. Когда-то я дарил ему контрамарки на свои представления. Итак, Петр Сергеевич. Тут уж я уснул крепко и проспал до самой Москвы.

Звонить в квартиру Петра Сергеевича я не стал: во-первых, мне не достать до звонка. Стучать же в дверь – нелепо. Во-вторых, я рассудил, что милиция не сидит дома в рабочее время. Я написал Петру Сергеевичу записку и положил в его почтовый ящик. Потом сбегал в магазин и накупил себе кучу продуктов, а именно: пакет кефира, три сырка глазированных, лаваш, пять пакетов «быстрой» овсяной каши, пять яиц, молоко и бульонные кубики. Притащил продукты домой и стал ждать визита Петра Сергеевича. Занятий у меня хватало: пропылесосить квартиру, приготовить завтрак, поесть и… поработать над сканвордами, потому что не забывал: никто за меня мою (нашу с Евгением) работу не сделает.

Работа пошла: «каприз» – вздорное желание; «ядро»… К черту Мюнхгаузена, просто – «спортивный снаряд». Нет, это действительно слишком просто. «Основа атома» – беззубо. Скажем так: «его распад опасен». Допустим. «Калмык»: «президент Илюмжинов» – плоско. «Сын кочевого народа» – лучше, но сегодня не соответствует истине. А вот: «друг степей (Пушк.)». Кажется, попал. Кажется, работа пошла. Впрочем, надо быть начеку, не давать ход слишком сложным формулировкам. Редактор то и дело упрекает нас с Евгением в излишней интеллектуальности. Читатель, говорит он, должен разгадывать сканворд за три остановки метро, если он сидит, и за четыре, если стоит, прислоняясь к торцевой стенке. А меня, признаться, тянет на литературу. Литература – моя любовь с детства. У меня была русская бабушка и русская мама, поэтому русский язык для меня такой же родной, как эстонский. Я люблю обе литературы – русскую и эстонскую. И знаю кое-что. Меня интересовала филология. Еще в школе я увлекался структурным анализом. Раздобывал лекции тартуского профессора Лотмана и питерского профессора Иванова. Я сравнивал русский текст «Преступления и наказания» с текстом эстонского перевода, выполненным Антоном Хансеном Таммсааре. Но… цирк победил филологию. Теперь я думаю, что победила обида на природу, лишившую меня нормального роста. Победило желание вопреки всему и всем выделиться именно физически. Это у меня получилось. А потом одолело желание шевелить мозгами. И шевелю вот…

«Привоз – рынок в Одессе». «Дядя» – «благодетель Евгения Онегина». Или проще: «отец кузена». Или «кузины». «Кузины» – получше: есть какая-то игривость. Пусть будет «отец кузины». «Утенок» – «гадкий – у Андерсена». Или короче: «сын селезня». «Ржание» – «хохот в конюшне». Здорово. Мне самому стало весело, как представил…

В дверь позвонили.

Пришел сосед Петр Сергеевич. Он был без формы, это меня почему-то огорчило.

– Какие проблемы? – спросил он, поздоровавшись.

Я помнил, что Петр Сергеевич любит хороший кофе, знает в нем толк. Пошел на кухню, сварил. У меня все имелось: молотый кофе, джезва и три подставки: перед плитой, перед прилавком и перед раковиной. Имелось и солоноватое печенье «крекер». Мы разместились в креслах возле журнального столика. Здесь мне не требовалась подушка.

– Так в чем дело, сосед? – спросил Петр Сергеевич, отхлебнув из кофейной чашечки. Я рассказал подробно всю историю. Сергеич слушал, не перебивая.

– И чем же я могу тебе помочь, Валерий? – спросил он, когда я закончил.

– Петр Сергеевич, – сказал я, – помоги найти того милиционера, который…

– Так он же уволился, – пожал плечами сосед, – как я его найду? Потом, я же служу в УБЭПе, не в уголовке. Если бы он УБЭПовский был…

– Что за УБЭП? – спросил я.

– Управление по борьбе с экономическими преступлениями, – терпеливо объяснил Петр Сергеевич. – Хищения, производство контрафактной продукции, подделка лицензий, манипуляции всякие – много всего…

– Петр Сергеевич, – перебил я его. – Войди в положение. Евгений арестован. Этот лейтенант, может быть, единственная зацепка. Кроме тебя – некому. Со мной, лилипутом, кто станет разговаривать?

– Спасибо за кофе, – сказал, поднимаясь, Петр Сергеевич. – Здорово ты его варишь. Что особенно ценно – с пеночкой.

– Петр Сергеевич! – взмолился я.

– Ладно, – сказал он, – постараюсь по нашим каналам. Но обещать не могу.

Он ушел, и я остался наедине с телевизором, телефоном и своими мыслями. Я был измотан дорогой и первыми неудачами. Самое умное, что можно было придумать, это – лечь спать. Я постелил постель и отправился в душ.

Петр Сергеевич позвонил в час дня.

– Записывай телефон. [phone]. Антонов Юрий Архипович. Это – домашний. На службе действительно не состоит.

– Это где-то рядом, судя по номеру!

– Естественно, наш округ!

Я позвонил. Ответили довольно быстро, после третьего гудка.

– Слушаю.

– Добрый день, мне нужен Юрий Архипович.

– Это я.

Затолкалось, затолкалось что-то внутри, застучало в ребра. Наконец-то…

– Юрий Архипович, меня зовут Валерий. Мне нужно с вами поговорить.

– Что ж, подгребай. Мой дом знаешь?

– Да нет…

– Малиновый бульвар, дом десять.

– Квартира?

– Не надо – «квартира». Увидишь желтую «Газель». Я рядом буду крутиться. Только успей до двух часов: после двух разговора не будет.

– Почему?

– После двух я с хорошими людьми пью вино.

– Понятно, – сказал я, взглянув на часы.

– Кстати о вине. Можешь прихватить бутылочку крепленого. Предпочитаю «Порто». На худой конец сойдет любой «Агдам Петрович». И элементарно закусить.

– Юрий Архипович, – сказал я. – Должен вас предупредить: я – лилипут. Чтобы вы не слишком удивлялись при встрече.

– А по мне, – хоть лилипут, хоть Гулливер – один хрен.

Я быстро собрался и отправился на Малиновый бульвар. Разумеется, через магазин.

Возле дома номер десять я без труда отыскал среди припаркованных к газону машин желтую (желтую, как нарочно!) «Газель». Капот машины был открыт. Человек в синем комбинезоне копался в моторе.

– Здрасьте, – сказал я задней части комбинезона.

– Вы – Юрий Архипович?

Человек выпрямился и посмотрел на меня с изумлением.

– Правда, что ли, – лилипут?

Я улыбнулся и развел руками.

– Я подумал – спьяну померещилось, так я и не начинал сегодня.

– Да нет, – засмеялся я. – Не померещилось. Это я вам звонил час назад.

– А… это…

– Принес, – я протянул ему полиэтиленовый пакет.

Он быстро заглянул внутрь пакета и остался доволен.

– Подержи, я сейчас.

Бросил прощальный взгляд на двигатель и захлопнул капот. Открыл раздвижную дверь кузова.

– Прошу!

В кузове обнаружился старый колченогий, явно со свалки, стол с куском плинтуса вместо недостающей ноги, три того же происхождения табуретки и, как ни странно, на стене – дачный умывальник. Под умывальником – мятое ведро. На перевернутом ящике стояли грязная мыльница и захватанный пакет со стиральным порошком. И лежало несколько тряпок. На столе – стаканы, кружка, ножик и две пластмассовые вилки. Юрий Архипович быстро вымыл руки, сполоснул стаканы и в два счета откупорил, разлил, разрезал, а также вскрыл рыбные консервы. Движения его были порывисты, если не сказать – судорожны. Он быстренько «махнул» свой стакан и успокоился. Успокоившись, налил себе полстакана и у нас вина оказалось поровну.

– За знакомство!

Он выпил, я пригубил.

– Тебя как, я забыл, звать?

– Валерий.

– Валера, а как ты на машине-то ездишь?

– В каком смысле?

– Как до педалей достаешь?

– Да никак. Нет у меня машины.

– А чего пришел?

– Извините, не понял.

– Я думал, ремонт тачки, как обычно.

– Вы ремонтируете машины?

– А чем же я, по-твоему, занимаюсь?

– И эта «Газель» не ваша?

– Ясно дело, не моя. Но временно – у меня в ремонте.

Мне стало любопытно.

– Юрий Архипович, а где вы живете'?

– Да вот же в этом подъезде, на четвертом этаже.

– А здесь…

– А здесь я, будем говорить, работаю и здесь я пью вино с хорошими людьми.

Я посмотрел на него с удивлением.

– Ну, моя скандалит, если дома, – объяснил он. – И хороших людей не велит принимать. Вот ты пришел, и мы сидим по-людски. А дома – нет. Дома она бы скандалила. А честно сказать, она и ключи у меня отобрала. Утром мы вместе выходим: она на работу, я – сюда. Придет с работы – откроет. Да мне, будем говорить, и нормально. Туалета только нет. Не строят, блин, общественные туалеты! Но я к дворничихе хожу. Она пускает. Я ей коляску наладил мусор возить – она теперь пускает.

– А как же я звонил вам по домашнему телефону? удивился я.

Хмельные глаза на одутловатом лице хитро прищурились:

– А на что радиотелефон? – он вынул из кармана комбинезона массивную телефонную трубку. – Милиции без связи невозможно.

Нужно было родиться и вырасти в маленькой добропорядочной Эстонии, чтобы оценить всю дикость этой формы существования, которую мой собеседник воспринимал как норму. Однако настала пора брать быка за рога.

– Кстати, насчет милиции. Я хотел поговорить с вами об одном случае из вашей практики.

Бывший лейтенант в этот момент прикуривал. Затянувшись, он посмотрел на меня строго. Если не сказать грозно.

– Государственных и военных тайн не выдаю никому: ни лилипутам, ни Гулливерам!

От избытка деликатности он не страдал. Я заверил его, что государственные и военные тайны меня не интересуют.

– Да? – спросил он недоверчиво и уставился на меня – глаза в глаза.

– Да.

Он взял в руки бутылку, взболтнул остатки портвейна и задумчиво проговорил:

– Для разговора, будем говорить, маловато.

Я подумал, что вторая бутылка портвейна может его нокаутировать и толю, – от нашей встречи не будет вообще.

– Давайте так: я сначала расскажу, в чем дело, а потом сбегаю.

Он легко согласился и вылил остатки в свой стакан. Я – в который раз! – поведал об убийстве на маяке.

– Ладно, – проговорил Юрий Архипович. – Беги за вином. Я подумаю. – И неожиданно полез в карман комбинезона. – Давай денег добавлю.

Я сказал: «Не надо» и выпрыгнул из кузова.

Продавец, к которому я пришел за второй бутылкой «Порто», спросил: «Уже?» и посмотрел на меня с уважением.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.