bannerbanner
По следам литераторов. Кое-что за Одессу
По следам литераторов. Кое-что за Одессу

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 4

Спорить о творчестве Маяковского стало бессмысленно. Он «забронзовел» не в 1958-м году, когда на пересечении Садового кольца и улицы Горького (Sic[41] – как написал бы Ленин на полях книги в этом месте) ему поставили памятник с надписью «От Советского правительства». «Забронзовел», то есть повторно умер он, когда Сталин начертал свою резолюцию.

А надпись на памятнике точная. Во-первых, сам Маяковский своё предсмертное письмо-завещание адресовал правительству. Во-вторых, в 1958-м в моде были другие поэты, а «забронзовевшего» народ не жаловал, хотя именно у подножья этого памятника молодые литераторы читали свои стихи. Так что даже если бы тогда (как было принято ранее) позволили собирать деньги на памятник, в добровольном порядке собрали бы немного.

Абсолютную статичность оценки творчества Маяковского иллюстрирует пример нашего личного школьного образования. Каждый из нас – один в 1969-м, другой в 1977-м – спокойно писал сочинения о главных, как нам внушали, поэмах Маяковского «Владимир Ильич Ленин» и «Хорошо», опираясь на тетрадь по русской литературе, которую вёл отец в 1948-м году. Правда, и преподавала нам та же, что и отцу, Марьяна Леонтьевна Корчевская. Кстати, за безупречный труд в школе её в 1967-м наградили орденом Трудового Красного Знамени – в те времена далеко не расхожим.

Как преподавание литературы отбивало любовь к чтению, писать не будем. Сейчас вот всё ещё больше переменилось: чуть ли не 99 % чтения – сообщения в социальных сетях. Правда, в них же и пишут, так что число пишущих сравнялось с числом читающих. Это не хорошо и не плохо – это другая жизнь.

Ещё пару слов о памятнике, точнее, о двух памятниках. Удивительно, как поэты-провидцы писал одно, а их искренние почитатели делали с точностью до наоборот. Пушкин написал в практически итоговом стихотворении «Памятник»:

Я памятник себе воздвиг нерукотворный.

Эти слова написали на постаменте прекрасного, но, безусловно, рукотворного памятника ему. Далее, Маяковский пишет в несомненно итоговой (осталось только два вступления) поэме «Во весь голос»:

Мне наплевать       на бронзы многопудье,мне наплевать       на мраморную слизь.Сочтёмся славою —       ведь мы свои же люди, —пускай нам       общим памятником будетпостроенный       в боях              социализм.

Ему устанавливают бронзовый памятник. Возможно, ориентировались на строки, обращённые к Пушкину в знаменитом (и очень печальном, если задуматься) стихотворении «Юбилейное»:

После смерти       нам              стоять почти что рядом:вы на Пе,       а я              на эМ.

Так что не удивительно, что знаменитые памятники стоят в Москве столь близко друг от друга: Маяковский на пересечении Тверской и Садового кольца, Пушкин – на пересечении той же Тверской и кольца Бульварного (хотя, конечно, поэт говорил о библиотечных полках, а не о близости расположения будущих памятников). В том же стихотворении Маяковский писал:

Мне бы       памятник при жизни              полагается по чину.Заложил бы       динамиту              – ну-ка,                     дрызнь!Ненавижу       всяческую мертвечину!Обожаю       всяческую жизнь!

Так что вряд ли он бы бурно порадовался памятнику себе – даже с учётом возвращения площади, где он стоит, названия Триумфальная.

Зато его, безусловно порадовала бы станция метро Маяковская. По нашему мнению, эта станция остаётся «лучшей и талантливейшей (по архитектуре) станцией метро нашей советской эпохи». Одни колонны красного гранита со вставками из нержавейки как смотрятся[42]! А ведь на потолке ещё мозаики Александра Александровича Дейнеки – чертовски здорово сделано[43]! Не зря на Всемирной выставке 1939-го года в Нью-Йорке станция, представленная макетом и фотографиями, удостоена Гран-При по архитектуре. А глубина, недосягаемая для тогдашних и даже нынешних бомб, в сочетании с подземным простором позволила 1941–11–06 провести традиционное торжественное заседание руководства и общественных деятелей страны, посвящённое предстоявшей годовщине Октябрьской революции[44].

Наша одесская старая топонимика, когда переулок Маяковского был параллелен переулку Некрасова, тоже, тешим себя мыслью, порадовала бы поэта, который писал всё в том же «Юбилейном»:

А Некрасов       Коля,              сын покойного Алёши, —он и в карты,       он и в стих,              и так                     неплох на вид.Знаете его?       вот он              мужик хороший.Этот       нам компания —              пускай стоит.

…Когда обсуждать творчество Маяковского стало наконец снова дозволено, образовалось два лагеря почитателей поэта. По мнению одних, Маяковский начинал неоспоримо гениально, но «продался большевикам» и закончился как поэт задолго до физической смерти. Таких, пожалуй, большинство – прежде всего потому, что само обсуждение возродилось в эпоху, когда большевизм был никак не в почёте. Даже неоднократно упомянутый Дмитрий Быков в своём фундаментальном труде «Тринадцатый апостол», при всём детальном и супер-профессиональном анализе жизни и творчества Владимира Владимировича, отмечает, анализируя стихотворение «Спросили раз меня: Вы любители ли НЭП…», что строки:

Она[45] —       из мухи делает слонаи после       продаёт слоновую кость

можно отнести и к большинству послереволюционных поэм Маяковского.

Диаметрально противоположная позиция в книге Максима Карловича Кантора «Апостол революции» (и тут «Апостол» для обозначения Маяковского). По его мнению, практически всё, написанное поэтом до 1917-го года, осмысленно не больше, чем тост Шарикова в «Собачьем сердце» М. А. Булгакова: «Желаю, чтобы все!» И только революция, чьим апостолом Маяковский являлся, сделала его творчество великим. Эту позицию Максим Кантор детально обосновывает в 15 главах[46].

Впрочем, углубляться в такие сложные литературоведческие споры в ходе прогулки по переулку Маяковского не получится: переулок всего в один квартал. Точнее, по стороне, которая ближе к морю, формально кварталов два, но первый состоит из одного дома, примечательного тем, что именно на него упали первые бомбы в июле 1941-го. Но дом восстановили, чтобы сейчас подвергнуть радикальной перестройке[47].

Малая длина бывшего Малого переулка позволяет легко под-няться по нему к Преображенской улице и подойти к дому, где жил человек, без которого – и в этом сходятся оба лагеря почитателей Маяковского – поэт не состоялся бы в том виде, в каком мы его знаем (а многие – в том числе и авторы – любим). На доме № 9 по Преображенской улице недавно открыта мемориальная доска Давиду Давидовичу Бурлюку.

Как мы уже упоминали в ходе наших прогулок, Преображенская – граница сопряжения двух прямоугольных сеток улиц: сетка, дальняя от моря, сопрягается с сеткой, ближней к морю, под углом 45 градусов. В результате со стороны переулка Маяковского на перекрёстке обычные прямоугольные дома, а со стороны Елисаветинской улицы, продолжающей переулок, дом по нечётной стороне выходит с углом 45°, а дом по чётной стороне – с углом в 135°. Оба дома очень красивы. Со времени написания нашей книги «Прогулки по умным местам» детально описанный там «остроносый» дом полностью отреставрирован, что очень приятно.

Хорошо смотрится и четырёхэтажный «тупоносый дом» по Елисаветинской, № 18, с коронообразной башенкой на крыше и прекрасными балконами по оси здания.

Этот непрямоугольный перекрёсток, нечастый для Одессы, вдохновил прекрасного одесского художника Геннадия Георгиевича Верещагина на одну из первых его работ в сложнейшей технике цветного офорта. С удовольствием помещаем ссылку[48] на этот офорт, тем более что один экземпляр висит в нашей квартире на Нежинской улице.

Мы же идём к более скромному дому на Преображенской, № 9. В нём Бурлюк жил в 1910–1911-м годах, когда вторично обучался в Одесском художественном училище и наконец-то – в 29 лет! – закончил его. Начал он учиться живописи в Казани аж в 1899-м, потом переехал в Одессу[49], потом вернулся в Казань, далее изучал живопись в Мюнхене и в Париже, но диплом учителя рисования получил всё же в Одессе. Так долго сейчас готовят только врачей, да и то на Западе.

Про Одесское училище, чьё здание находится как раз напротив дома, где жил Бурлюк (точнее, конечно, наоборот: он жил напротив училища[50]), мы подробно писали во второй книге. Но заметим, что в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, куда он поступил сразу после Одессы, преподавал ему Пастернак, в своё время сам учившийся в Одессе.

Разные детали знакомства Бурлюка и Маяковского пропустим. Их Маяковский подробно описал в своей автобиографии. Главное, что из неё следует по рассматриваемой теме: русский футуризм начался 1912–02–24, когда после концерта Рахманинова, исполнявшего симфоническую поэму «Остров Мёртвых», Маяковский сразу начал читать Бурлюку свои стихи. И сразу Давид Давидович сказал Владимиру Владимировичу «Да это ж вы сами написали! Да вы же ж… гениальный поэт!».

Психологически история выглядит точно: совместные яркие впечатления (концерт Рахманинова для одних, катание на американских горках для других, совместный поход в горы для третьих) ускоряют сближение. Два «но»:

Реально Маяковский начал читать Бурлюку свои стихи только в сентябре 1912-го года[51].

Максим Кантор – прежде всего художник, а уж во вторую очередь писатель – просто беспощадно разбирает – именно как художник – стихотворение, якобы прочитанное Маяковским Бурлюку 24-го февраля:

Багровый и белый отброшен и скомкан,в зелёный бросали горстями дукаты,и чёрным ладоням сбежавшихся оконраздали горящие жёлтые карты.

Позволим себе длинную цитату из его книги, показывающую, как много усилий и слов тратит Кантор, чтобы обосновать свой тезис о бессодержательности дореволюционного творчества Маяковского:

«Стихотворение «Ночь», которым открывается любое собрание сочинений, – вещь подражательная и пустая. Это стихотворение даже кажется не оригиналом, а переводом – например, с немецкого. Те строки, что любят цитировать, когда говорят о выразительности Маяковского («Багровый и белый отброшен и скомкан, в зелёный бросали горстями дукаты…») на самом деле исключительно невыразительны. Невыразительны они потому, что совершенно ничего не выражают. Обычно потребность в выразительных эпитетах появляется тогда, когда требуется привлечь внимание к тому, что может остаться незамеченным, когда нужно выявить предмет. Но в данном стихотворении смысл и предмет – отсутствуют. Стихи написаны о чём угодно – только не о России, не о Москве, не о взаправду увиденном. Странное дело: исключительно яркое по эпитетам стихотворение написано человеком, который словно не различает цветов, не видит действительности. Откуда бы в Москве тех лет взялись дукаты? Это что, такое образное переосмысливание бумажных керенок[52]? Что ещё за багровый и белый, где вы такие цвета в Москве найдёте? Москва – разная: серая, голубая, перламутровая, мутная, тусклая, но вот багровых цветов в сочетании с зелёным и белым – в ней не имеется[53]. Это какой-то злачный Берлин кисти Георга Гросса, а совсем не Москва»[54].


Но не важно, увидел ли Бурлюк своим глазом художника[55] несоответствия, описанные в вышеприведенной цитате из Кантора (или, возможно, ещё какие-то). Важнее то, что Бурлюк плотно взялся за Маяковского: заставлял его писать каждый день и ежедневно давать Бурлюку «отчёт о проделанной работе». Впрочем, внушить Маяковскому мысль, что он гений, было несложно: тот и сам это подозревал.

После череды выступлений в Петербурге (порой ежедневных, всегда скандально-успешных) Маяковский «в составе партийно-правительственной делегации во главе с Бурлюком» 1913–12–14 года выезжает в мощное турне по югу России.

Это не был «провинциальный чёс», увы, регулярно встречающийся нынче – и не тольков Одессе. Сейчас нужно внимательно изучать афиши, где большими буквами написано «ВЕНСКИЙ СИМФОНИЧЕСКИЙ ОРКЕСТР», а маленькими «имени Штрауса», что означает гастроли небольшого коллектива, а не знаменитого оркестра[56]. Или приезжает всеми до сих пор любимый «Оркестр Поля Мориа» во главе с его преемником – а с точки зрения юридической скорее самозванцем. Мы уж и не говорим о том, что помним времена, когда прекрасные московские театры приезжали на гастроли в Одессу в полном составе, с полным репертуаром, и выступали недели три при переполненных залах. Вот уж действительно: «Были времена, прошли былинные».

Футуристы же (Бурлюк, Каменский и Маяковский) работали от души. Дмитрий Быков пишет: «Это были великолепные четыре месяца. Может быть, лучшие в жизни Маяка. У него завелись деньги! Он начал писать лучшую свою вещь! Он изведал славу. И всё это сделал Бурлюк».

Поэтому мы, ценящие и любящие Маяковского, с благодарностью стоим у свежей мемориальной доски (открыта 2016–09–01), изображающей Давида Давидовича выразительно и ярко – не забыт даже знаменитый монокль в левом (незрячем) глазу[57].

Прежде чем вернуться к маршруту по следам Маяковского (нас ждёт ещё осмотр здания театра, где он выступал во время первого турне), пройдём ещё буквально 40 метров до улицы Софиевской. На стыке домов № 32 и № 34 висит мемориальная доска, информирующая: «В этом доме[58] в 1887 году жил болгарский народный писатель и поэт Иван Вазов». Так что в Одессе жил не только патриарх литературы на идише («дедушка» еврейской литературы) Шолем-Янкель Хаим-Мойшевич Абрамович (в его псевдониме – Менделе Мойхер-Сфорим – фамилия означает «книгоноша», бродячий книготорговец), но и патриарх болгарской литературы.

В полуквартале от этих домов, но на нечётной стороне, жил замечательный поэт и прозаик (в советское время издано 12 сборников его стихов и 5 книг в прозе) Юрий Николаевич Михайлик[59]. Родился он 1939–11–19 аж в Амурской области, но вырос в Одессе, окончил в 1961-м филологический факультет нашего университета, а потом и сам стал университетом: в 1964–1975-м руководил литературной студией Дворца студентов, в 1980-е – литературной студией «Круг». Среди его учеников – несколько десятков авторов, заметных даже в те годы, а уж на фоне полубогемной московской (не говоря уж о киевской) массовки заслуживающих по меньшей мере эпитета «великий». К сожалению, в 1993-м он уехал в Сидней. Перед отъездом Одесский областной совет по инициативе своего бывшего председателя, а в ту пору депутата Верховного совета Украины, Руслана Борисовича Боделана[60] наградил его официальной благодарностью за всю деятельность во благо Одессы. Один из авторов этой книги – Владимир – написал по этому поводу:

Трудно соблазн одолеть сбежать отсюда в Австралию.Вот и Михайлик двинулся, вытянув в элипс «Круг».Сам Боделан сказал, что сделал он очень правильно.Лишь бы стихи и прозу читал он не кенгуру.

Другой автор – Анатолий – с самим Юрием Николаевичем общался в основном благодаря тому, что его дочь Елена была в числе сильнейших игроков одесского клуба «Эрудит». Команда с её участием не раз успешно выступала в телеигре «Брэйн-ринг» и была весьма заметна в спортивной версии «Что? Где? Когда?» Вдобавок Елена – блестящий знаток нескольких бурных эпох истории: её рассказы об этих эпохах члены клуба слушали, как говорится, с раскрытым ртом, да и в Интернете[61]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

https://litres.ru/dmitriy-bykov/lekciya-ilf-i-petrov-tayna-tretego-romana

2

Аналогично «Последнему лету Форсайта» и «Пробуждению» в «Саге о Форсайтах» Джона Джоновича Голсуорси.

3

На самом деле основные законы и понятия диалектики установлены ещё античными философами. Но нам этот метод рассуждения известен прежде всего благодаря тому, что Карл Хайнрихович Маркс учился философии у учеников Георга Вильхельма Фридриха Георг-Людвиговича Хегеля.

4

Кое-что за Одессу. Прогулки по городу с харизмой. М.: АСТ, 2013. В дальнейшем упоминается как Книга 1.

5

Кое-что за Одессу. Прогулки по умным местам. М.: АСТ, 2016. В дальнейшем упоминается как Книга 2.

6

http://a-pesni.org/dvor/vyhotchetepesen.php

7

https://livelib.ru/book/1000560087-progulki-po-literaturnoj-odesse-rostislav-aleksandrov

8

http://plaskepress.com/books/29

9

А заодно – и в справочник архитектурный. О многих зданиях исторического центра Одессы можно рассказать едва ли не больше, чем об их обитателях. От части таких рассказов мы не смогли удержаться. Если же какой-то дом в книге не описан, о нём чаще всего можно узнать на сайте http://archodessa.com/

10

По паспорту – Михайловича. На каком-то из множества этапов оформления и переоформления документов его отца уменьшительное от «Эммануил» имя «Манье» было принято за уменьшительное от «Михаил».

11

Пушкинская улица идёт параллельно берегу и выводит на Приморский бульвар, также параллельный берегу. Потёмкинская лестница, идущая с бульвара, выводит на Приморскую улицу, отделяющую порт от города, и только через входной павильон морского вокзала, находящийся напротив лестницы, можно пройти по эстакаде к самому вокзалу, чтобы оказаться в нескольких метрах над акваторией порта. Зато с бульвара море можно хотя бы увидеть.

12

В столице Российской Федерации улице вернули название Большая Дмитровка.

13

Не могли же, например, Ильф и Петров жить в Одессе на одной улице, да ещё и появившейся через 36 лет после смерти первого и через 31 год после гибели второго! Кстати, и познакомились они – по официальной версии – только в Москве.

14

Полные даты приводятся по международному стандарту: год-месяц-число. Стандарт хорош тем, что дальше можно уточнять в том же порядке убывания величин: час: минута: секунда…

15

Хотя скрашивали ли? Источник http://odessa-flat.com/html/schahskii-dvorec.html указывает: экс-шах – то ли в шутку, то ли всерьёз – писал английскому премьеру Гладстону: «лучше прожить 50 лет с одной женой, чем один год с 50-ю жёнами»

16

https://vk.com/gdeidemtv

17

https://youtube.com/user/GdeIdemTV

18

Тоже уроженец Одессы. По современным правилам он имел бы в свидетельстве о рождении запись «Николай Эммануилович Левенсон». Но поскольку его мать Екатерина Осиповна Корнейчукова не смогла или не захотела оформить брак с иудеем, он получил отчество по крёстному отцу, а фамилию по матери: Николай Васильевич Корнейчуков. Из этой фамилии он и создал псевдоним Корней Чуковский, а потом сам придумал к нему отчество Иванович.

19

Как известно, свободный рынок неминуемо монополизируется. В частности, сетевые торговые и/или пищевые предприятия по сравнению с одиночными не только экономят на оптовых закупках, но и тратят на рекламу – в расчёте на одну торговую точку – существенно меньше. Разнообразие, официально объявленное одним из преимуществ децентрализованного планирования (мы его обычно называем рыночной экономикой) над централизованным (что тесно связано с единой собственностью на все средства производства – социализмом), фактически достигается и поддерживается противорыночной мерой – антимонопольным законодательством.

20

http://a-pesni.org/dvor/odesmama.php

21

«Одесские песни с биографиями – Одесса: ТЭС, 2016 – 176 с., ил. – ISBN – 978–617–7337–16–3.

22

По счастью, тогдашний штамм Эль-Тор вызывал столь слабую форму заболевания, что даже во внебольничных условиях вероятность смерти была довольно мала, а уж при элементарном медицинском вмешательстве умирал всего один из ста. А во времена Гоголя ещё не знали даже, что причина смерти при холере – обезвоживание, и не применяли соответствующих методов восполнения потерь жидкости в тканях, так что умирало от трети до половины заболевших, и единственным способом защиты оставалась изоляция потенциальных носителей заразы.

23

http://odessa360.net/person/045_2_Gogol/01_about/about.html#name

24

Эту теорию разработали лорд Хаустон Стъюарт Уильям-Чарлзович Чембёрлен и Жозеф Артюр Луич граф дё Гобино. Альфред Эрнст Вольдемар-Вильхельмович Розенберг, Адольф Алоизович Хитлер, Юлиус Фридрихович Штрайхер и бессчётные их последователи получили расовую теорию в готовом виде. Претензии современных европейцев к национальной социалистической немецкой рабочей партии по сути сводятся к тому, что она употребила внутри Европы те методы обращения с инородцами, какие Просвещённая Европа примерно с середины XVIII века использовала только за своими пределами.

25

Через 2 дня после окончания работ по очередной переделке здания. С учётом нынешнего опыта сразу возникает вопрос: хорошо ли были выполнены эти работы?

26

Остальные трое гениальных творцов русской литературы и музыки, украшающих наш театр – Александр Сергееевич Пушкин, Александр Сергеевич Грибоедов и Михаил Иванович Глинка.

27

https://newsland.com/user/4296739998/content/cherep-gogolia-stranstvuet-v-rimskom-ekspresse-prizrake/4098544

28

В Одесской области это был либо виноград, либо помидоры, что не так уж плохо. Впрочем, в советское время всех горожан, вывозимых на сезонные сельские работы, изрядно возмущало принудительное привлечение к низкоквалифицированному труду. Лишь сейчас стало ясно: для страны, не имеющей возможности массово привлекать сезонников из-за рубежа и не желающей содержать во внесезонное время миллионы безработных, нет лучшего выхода, нежели направлять на неотложные работы всех, кто не занят в неразрывных технологических цепочках и может потом быстро наверстать упущенное – студентов, конструкторов…

29

http://azbooka.atticus-group.ru/authors/3964.shtml

30

Строка из «Баллады поэтического состязания в Блуа» французского поэта с запутанной биографией, известного как Франсуа Вийон.

31

Его полное имя по испанскому обычаю столь обширно (Хорхе Франсиско Исидоро Луис Хорхе-Гильермович Борхес Асеведо), что сам он представлялся просто как Хорхе Луис Борхес и вошёл в историю литературы именно так.

32

https://fil.wikireading.ru/57730

33

В советское время – Илья Арнольдович. В первые годы после революции многие представители национальных меньшинств (как тогда говорили – нацмены) русифицировали свои имена. Так, Анушаван Ованесович Микоян вошёл в историю самолётостроения как Артём Иванович.

34

Скорее всего – Абрамовича. «Сын турецкоподданного» – намёк на распространённый на рубеже XIX–XX веков у российских евреев, располагавших средствами для выполнения соответствующих формальностей, переход в подданство Османской империи: со времён Петра I Алексеевича Романова на Руси к иностранцам относятся куда лучше, чем к собственному народу.

35

Пожалуй, резче и концентрированнее всего это описано в статье Александра Аркадьевича Немировского http://wyradhe.livejournal.com/31580.html «Как бр. Катаевы любили своего брата в Революции ВеВе Маяковского». Впрочем, судя по обсуждению статьи, автор – сообразно своим, как нынче всё ещё модно, антисоветским взглядам (в провозглашённый им глубокий вечный антисоветизм создателя «Волн Чёрного моря» и «Время, вперёд!» тоже трудно поверить: история знает множество примеров полного изменения убеждений) – тоже не любит Маяковского. В комментарии http://wyradhe.livejournal.com/31580.html?thread=140124#t140124 к статье отражена более общепринятая литературоведческая позиция: Ляпис – обобщённый бездарный подражатель великому поэту.

36

Впрочем, критик Эдуард Самойлович Кузнецов показал, что это неверно, детально проанализировав вопрос в статье http://magazines.russ.ru/voplit/2008/3/ku16.html «Кто такой Александр Рюхин?» По его мнению, Рюхин никоим образом не похож на Маяковского, и Булгаков скорее всего имел в виду популярного в те годы прежде всего у комсомольцев (как и Маяковский) поэта Александра Алексеевича Жарова.

37

Интересно, что второе кафе этой же сети – «Гоголь у моря» – находится недалеко от Маячного переулка.

38

Первым считается Влодек, даром что он Лев Львович. Впрочем, и Бурлюк, о котором мы вскоре расскажем, тоже Давид Давидович «даром» – в смысле, что тоже не еврей.

На страницу:
3 из 4