Потерянная мелодия

– Пойдемте лучше в заброшенный дом, там в саду такие яблоки и так много! Может, там и малина есть, нарвем. Тут совсем рядом, а до кладбища далеко, – она быстро взглянула на него. Он не слушал ее и не смотрел на нее.

– Мы пойдем на кладбище, – сказал он. – Ты с нами?

– Нет, – голос задрожал, она отвернулась, – Идите, мне спать хочется, я домой.

– Ну, пока! – сказала первая.

– До свидания, – сказал он, не поворачивая головы.

Она поднялась, отряхнула с колен солому, стараясь выглядеть веселой, пошутила: – Про костер не забудьте, а то стога сгорят, сами на кладбище окажитесь. Счастливо тебе доехать, – она снова посмотрела на него, – Приедешь на следующий год?

– Наверное, – он повернулся на секунду в ее сторону.

«Ничего, ничего, – думала она, пока поднималась по темной тропинке к дому, – Ничего, сейчас сразу усну, а завтра проснусь поздно – его уже здесь не будет. Ничего у него не выйдет. Она его просто дразнит. Завтра днем приду к ней и все расскажу. Она хитрая, но добрая. Следующим летом она не станет мешать. Может быть, она совсем не приедет».

Как же хорошо и просто все было раньше. Летом они приезжали сюда из своих городов, и целых три месяца были неразлучны. Носились на старых помятых велосипедах по ухабистым дорогам. Купались, по вечерам играли в карты с местными. Засиживались допоздна, болтали обо всем и ни о чем. Она совсем о нем не думала, пока он не стал думать о другой…

Каждое утро начиналось одинаково. Спросонья, она голодная, нагулявшаяся до ночи, сладко ежилась в постели, предвкушая вкусный завтрак. Жареную картошку с луком и холодное молоко с малиной и сахаром. У воздуха, разлитого вокруг был такой же нежный молочный привкус. Бабушка возилась с посудой на кухне. За окном кричал дед, разговаривая с соседом через улицу. Начинался день. Пора вставать.

Пока завтракала, смотрела в открытое окно. Лето, долгожданное и теплое лето. Запах полыни и ромашки. Голубое небо. На горизонте лес, большой и темный, но отсюда видны лишь его тонкие призрачные очертания – узкая полоска светло-бирюзового цвета. Несмотря на раннее утро, жара уже в разгаре, только легкий летний ветерок налетает порой, принося с собой минуты блаженства. Время остановилось, дни слились воедино. Уже не слышно часов, а лишь скрипичные оркестры кузнечиков и цикад.

После завтрака она выходила на залитое солнцем крыльцо, потягивалась и смотрела в сад. Среди кустов смородины, малины и крыжовника – чудо чудное – подсолнух о двух головах.

В полдень одетая и умытая она стояла у зеркала и таращила глаза, чтобы те казались большими. Пришла соседка, принесла молоко, и дед, с гордостью посмотрев в ее сторону, сказал: «Наша внучка». «Хороша девка, – кивнула соседка, – Тьфу, как бы не сглазить, дак ведь и у меня внучка красавица. Приедет, посмотрите».

Вечереет. Солнце проникает в окно сквозь ветви деревьев. Вечерний покой. В застывшем воздухе слышатся голоса крестьян. Трудовой день подходит к концу. Скоро погонят коров по домам. Для местных это событие. Каждый, выходя за своей коровой, одевает на себя все самое, по его мнению, красивое и нарядное. Кто-то выезжает на велосипеде, кто-то на мотоцикле. Остальные пестрой толпой шествуют среди пыли, поднятой десятками копыт, несмолкаемого коровьего мычания и мотоциклетного треска. Зрелище красочное и уморительное одновременно.

Еще одно зрелище – местный базар. Чтобы успеть купить хлеба, пряников и сахарного песка нужно встать в половине восьмого утра, быстренько одеться, и бодрым шагом отправиться к сельсовету, куда три раза в неделю приезжают автолавки.

По дороге им встретились местные, мать и дочка.

– Ба! Какие мы красивые, – поприветствовала их бабушка.

– А что же нам все драными ходить?! Мы не только с грязным пузом, мы еще и с мылом моемся!

Когда они прошли мимо, бабушка сказала: «О! Платье вечернее надела, а у самой пятки черные, да трещины такие, что клопы могут завестись».

Небольшой пятачок возле сельсовета уже набит народом. Все ждут хлеба. А она озирается вокруг, наслаждаясь зрелищем. Деревенские бабы накрасились и вырядились, одна ярче другой. И это в восемь утра, ради того, чтобы пятнадцать минут потолкаться на базаре. К ним подошла соседка в блестящей вязаной кофте и с грязным белым платком на голове:

– Зрасте вам, вон моя внучка, вон за песком стоит, – и показала пальцем на высокую девушку в коротких джинсовых шортах и голубой майке, стоящую к ним спиной. У нее были длинные загорелые ноги. Девушка обернулась.

– И впрямь красотка, сказала бабушка, – Глазищи-то какие огромные, синие, а грива какая шикарная. Цвет-то какой красивый, как мед. Свой?

С ней стало веселее, она все время подшучивала над ним, и они обе смеялись. Сначала он злился, но потом тоже стал смеяться и шутить в ответ, правда, как-то очень осторожно. Она все время придумывала разные забавы. Ночью они привязывали картошку на длинную нитку и подвешивали на окно какой-нибудь выжившей из ума старухе. Сами прятались далеко в кустах и дергали за нитку. Картошка стучала в окно, а старуха думала, что к ней не иначе, как злой дух в гости пожаловал, и наутро это было известно по всей деревне.

Она всегда что-нибудь рассказывала и смеялась. Они ездили купаться на дальнюю речку, там, в зарослях ив прятался маленький песчаный пляж с пологим чистым спуском, и рядом росла мягкая трава, на которой они стелили старое одеяло и устраивали пикники. Дни пролетали незаметно. Из лета в лето…

Этим летом все изменилось.

– Ну что мы все на речку и обратно, – сказала она. – Давайте завтра на источники поедем. – Каждое лето собираемся только.

– Поехали, – тут же ответил он, – Я тоже давно хотел. Моя бабушка говорит, там вода святая. Никогда не портится, чистая и вкусная. Она мне даже легенду рассказывала. Там на горе был монастырь, в нем жили десять монахов, а однажды туда пришли разбойники, убили монахов, разграбили и сожгли монастырь. Но на том месте появились источники – десять ключей бьют из-под земли и сливаются в один ручей. Ручей стекает с горы, и есть поверье – если встать под воду и досчитать до десяти, все грехи с тебя смоет. Только кричать нельзя, и говорить, иначе не поможет.

– Давайте потом поедем,– с надеждой сказала другая, – Я же колесо проколола сегодня, забыли что ли? Надо заклеить и надуть, а насоса нет, я завтра деда в город пошлю за насосом, а послезавтра поедем.

– Нее, – протянул он, – Надо ехать сейчас, пока жара стоит. Вода там ледяная. Скоро могут дожди зарядить. Давай, мы завтра вдвоем сгоняем, а я потом как-нибудь с тобой еще съезжу. «Или втроем еще поедем», – сказав это, он тут же отвел взгляд.

– А ты дедов велосипед возьми, – радостно предложила первая, и, лукаво улыбнувшись, посмотрела на него.

– Там тормоза не работают, – угрюмо ответила она. – Ну, ладно. Во сколько едем?

Ветер звенел в ушах и доставал короткие темные волосы, запрятанные в кепку, спасающую от жары. Вокруг поле, все покрытое цветами и запах от них такой, что голова кружится. Страшно. Руль слишком тяжелый. Запахи васильков, ромашек, иван-чая и еще каких-то знакомых, но безымянных цветов смешались, и получился один упоительный медовый аромат. Синее небо все покрыто белой барашковой рябью и где-то там, уходя в бесконечность, оно вбирает в себя золотисто-пестрое поле, и они становятся одним голубым горизонтом…

«Ну вот, почти приехали. Начинается темный лес».

У нее велосипед без тормозов, поэтому она едет медленнее. А они несутся во весь опор. Ее длинные светлые волосы развеваются впереди, как флаг. Он едет рядом, и совсем не смотрит на дорогу. Впереди коряга, велосипед спотыкается, и он падает, она тоже останавливается, смеется, дает ему руку. Они снова в седле и скоро скрываются за поворотом. Они даже не оглядываются, совсем забыли про нее. Тропинка идет в гору, и ей очень тяжело крутить тугие педали.

Вот и полянка. Скорее, скорее! Наконец, она видит его: – А вот ты где! Чего не подождали то? – обиженно говорит она запыхавшимся голосом.

– Да вот, – тихо отвечает он, не поворачивая головы. Он зачарованно смотрит туда, где первая стаскивает с себя одежду и всем своим разгоряченным от быстрой езды телом подставляется под струю водопада. Ледяная вода обжигает и уже невозможно стоять, но она терпит, вертится под этим водопадом – смывает с себя грехи.

Наконец и ее очередь. Сейчас он увидит, какая она сильная и смелая. Она шагнула в ледяную воду и даже не дрогнула, только закрыла глаза. Досчитала до десяти и вышла, улыбаясь. Но где они? Только что стояли здесь. Она увидела, как они поднимаются на гору, он забегает вперед, останавливается и подает ей руку, но она все время старается опереться на его плечо.

– Окунулась? А мы лазили на гору, оттуда такой вид! – они засмеялись.

Очень сильный ветер в лицо, и она снова с трудом крутит педали тяжелого дедушкиного велосипеда. Уже не до красот природы. Приехав домой, она в изнеможении падает на кровать. Путь проделан неблизкий и усталость на время прогоняет смутные тревожные мысли. Почудилось. Совпадение. Сейчас ей хорошо, в душе мир, медленно закрываются глаза, и она засыпает…

Она покинула светлый круг костра, но перед тем как идти домой, полчаса пряталась в стогу и чего-то ждала. Она ждала, но ничего не происходило, как будто они знали, что чьи-то глаза следят за ними из укрытия темноты.

«Она ему не нравится, не очень-то она и красивая – думала она, ворочаясь дома в кровати, – следующим летом я подрасту, отращу себе длинные волосы и стану очень красивой…» На этом она успокоилась и уснула.

Утром, выйдя из дома, она обрадовалась летнему дождику, который, казалось, принес с собой долгожданную прохладу, но он только слегка прибил пыль и кончился. Потом было пекло, и она, сидя на крыльце, изо всех сил выставляла свои белые ноги на солнце. Под вечер начался ливень.

– Хорошо, прохладно, – сказала бабушка.

«Да, хорошо, – подумала она, – Ливень, значит, разговор с ней откладывается на завтра».

Она возвращалась домой, в город. Впереди была пыльная неровная дорога, прыгающая по холмам и пригоркам. Огромный красный диск солнца медленно выходил из-за леса и насыщал деревья атласной зеленью. «Следующим летом я обязательно ей все расскажу, – подумал она, посмотрела в окно, и песня, которую она где-то когда-то слышала, закрутилась в голове: «…Наши годы длинные, мы друзья старинные…».

Хочу, чтобы был дождь

– Входную дверь на два замка. Дверь в коридор – на щеколду. Я все закрыла. Никто не придет. Давай спать, – она зевнула, – Завтра мне рано вставать.

– Завтра ты опять уедешь? И тебя не будет целый день и целую ночь?

– Всего лишь день. Ночью ты будешь спать, а наутро я приду, и у нас будет целых три дня. Хочешь, пойдем в кино? Или в парк на карусели, купим мороженое. Все, спи! – она погасила ночник…

Немного поворочавшись, она затихла и захрапела. Аня лежала, боясь пошевелиться, боясь потревожить ее сон. Старая раскладушка скрипит чуть ли не от каждого вздоха, а сестра спит очень чутко. Странно, что она не слышит Этого. Вот опять. Шаги у входной двери. Но теперь еще и скрежет в замочной скважине. Ключ поворачивается, сейчас дверь откроется…

– Лена! Лена! Включи свет!

– Что!? Ну что еще? Чего ты орешь!? – сестра, как ошпаренная вскочила с дивана. – Ты издеваешься? Если я еще раз усну на работе, меня уволят. И где я потом найду такую работу? Слушай, там в коридоре никого нет. Пойдем, посмотрим. Видишь? Ну все. Спать. О, Боже! Скорей бы ты поступила в институт и съехала от меня в общежитие. Никакой личной жизни, так еще и спать не даешь. Ну все, не хнычь. Пойдем, у меня хороший коньяк есть. С Нового Года стоит. Налью тебе чуть-чуть, выпьешь залпом и уснешь быстро.

Ночь догорала. Они сидели на кухне. Лена выпила полбутылки коньяка и теперь плакала: – Мне мама часто снится. Говорит: «Хочу, чтобы был дождь». И всегда дождь после этого. Вот! Ни разу не ошиблась, как синоптик, хотя какой синоптик, они-то врут всегда.

– Мама любила дождь. Она говорила, что в такую погоду очень уютно дома. Совсем не обидно, что нельзя выйти погулять… Лен, пожалуйста, не уезжай завтра. Мне так страшно здесь одной. В прошлый раз ваза на шкафу сама прыгала, я тарелку с горячим супом несла, ее как будто из рук у меня выбил кто-то, я вся обварилась, посмотри. И еще эти шаги. Я стояла в коридоре и почувствовала, как на меня кто-то смотрит через дверь. Помнишь, мама рассказывала про домовых и полтергейстов.

– Ань, тебе уже восемнадцать скоро. Какие домовые, какие полтергейсты? Я не могу больше отпрашиваться. Думаешь, мне нравится вставать ни свет, ни заря, ездить за тридевять земель, сидеть там безвылазно у экрана. Принял – отгрузил – отгрузил – принял. Да у меня знаешь, как глаза болят? Да я пока доберусь до работы уже вся разбитая, а мне еще целые сутки таращиться на эти цифры. А что делать? За квартиру надо платить, одеваться надо, кушать надо, теперь вот ты еще на моей шее, – она уже почти кричала, поднялась из-за стола, посмотрела на старый фонарь за окном. Ночь уходила, и его свет становился все тусклее. Лена успокоилась, – Ань, мне уже собираться надо. Поставь чайник. Сделай мне кофе в термос. Придется опять хлебать в дороге, чтоб не заснуть. Слушай, Ань, я тебя понимаю, – она достала сигареты и зажигалку из своей сумочки и закурила, – Тебе маму жалко. Мне тоже, но она уже не вернется. Ни призраком, ни полтергейстом. Она сама виновата.

– Почему?

– Не надо было столько пить. Тут бабка одна жила то ли на восьмом, то ли на шестом этаже. Тоже плохо кончила. Ань, ты не сиди весь день дома, сутки одна в четырех стенах, конечно, тут начнет мерещиться. Погуляй, в магазин сходи. Все, я в ванную. Сваргань что-нибудь перекусить по-быстрому.

Проводив сестру, Аня вымыла посуду, включила телевизор и легла на диван. Теперь можно поспать. Пока светло можно не бояться. Это начнется ближе к ночи. Но все равно, лучше, чтобы в доме были голоса, чтобы Это думало, что она не одна здесь.

«Что лучше остаться в квартире или всю ночь просидеть на лавочке у подъезда? Нет, только не здесь. Это страшно. Страшно то, что она не знает кто Это. Или что Это? И даже если на улице не будет ни души, и Это найдет ее там, можно попробовать убежать, позвать на помощь»: – она немного успокоилась, по телевизору начались новости, под монотонный голос диктора Аня заснула. Громкая реклама разбудила ее. Она посмотрела в окно – солнце уже пряталось за верхушками деревьев, темнело. «План такой, – подумала Аня, – Сначала в магазин, если он еще открыт, потом ходить по дворам, пока не устану, потом лавочка. Скорей бы утро!»

Перед тем как выйти, она бросила взгляд на телефон.

– Лен, привет это я. Как дела?

– Нормально. Работаю. Спать хочу. У тебя как?

– Тоже нормально. Если будешь звонить, и я трубку не возьму, ты не волнуйся, я спать буду.

– Счастливая, – угрюмо сказала Лена, – Мне бы поспать. Ладно пока, мне некогда.

Лифт где-то застрял. Аня нервничала – уже почти темно. Скорее на улицу. «Пешком»: – решила она. Седьмой, шестой, пятый, четвертый, на третьем этаже она увидела тело. Тело лежало в лифте, и пыталось ползти в направлении квартирной двери, руки цеплялись за воздух, голова что-то бессвязно бормотала.

– Вам плохо? Давайте я помогу, – Аня кинулась туда, и волна резкого запаха ударила ей в нос. «Все равно, – подумала она, – Нельзя оставлять ее здесь в таком состоянии»: – тело принадлежало мертвецки пьяной пожилой женщине.

– Дочка, – обрадовалась пьяная старуха, – Спасибо! Помоги встать, а дальше я сама, вот моя квартира.

Старуха шаталась, и все время норовила снова опрокинуться навзничь. Аня изо всех сил старалась удержать ее и себя. Кое-как они добрались до двери.

– Дочка, поищи ключи в кармане. Вот. Открой. Вот, умница. Заходи.

В квартире никого не было. «Такая же однушка, как у сестры, – подумала Аня, – Дотащу уж бабку до кровати и пойду». Она рассчитывала увидеть кучу грязной посуды и тряпья, вереницы пустых бутылок, мусор по углам, но зашла в комнату и обомлела – повсюду картины, написанные маслом – фантастически прекрасные, но незаконченные пейзажи, какие-то интересные фигурки причудливых форм, похожие на животных и людей, старая, но очень красивая мебель темно-красного цвета.

Старуха спала, тихо посапывая. В комнате было свежо – запах быстро уходил сквозь открытую форточку. Аня опустилась в потертое кресло у окна. «Посижу здесь. Она, скорее всего, не проснется до утра. А если проснется, скажу, что побоялась уйти и оставить дверь в квартиру незапертой. Точно! Здесь столько всего ценного, вот я и побоялась». Она еще раз осмотрелась, взгляд побегал по стенам, картинам, по странным предметам и статуэткам, и остановился на книжной полке. «Интересно, что у нее есть почитать?» – Аня осторожно подошла к полке, вечерний полусвет от окна сюда почти не попадал, и она вытянула книгу наугад. Также тихо ступая, чтобы не разбудить старый скрипучий пол, она вернулась и снова села в кресло, но тут же отложила книгу – было уже слишком темно. «Ничего, – подумала Аня, – Скоро зажгут фонарь, он как раз смотрит в окно, его света должно хватить». Она поймала себя на том, что совсем не думает об Этом и не боится Этого. Конечно, она здесь не одна, рядом сопит старуха, но ведь в последнюю ночь сестра тоже спала рядом. Просто здесь почему-то не страшно, словно она знает, что Это никогда сюда не войдет. На улице заморгал фонарь, через несколько минут его тусклый свет наконец-то стал ровным, и она открыла книгу. Оттуда ей на колени посыпались старые черно-белые фотокарточки с краями, некогда обрезанными фигурными ножницами.

Аня не переставала удивляться. На пожелтевших снимках рядом с высокой черноволосой девушкой она находила маминых любимых актрис и актеров из старых фильмов, солидных лысых мужчин в очках и костюмах, и каких-то детей с пресыщенными и скучными лицами. И все это на фоне тех заморских пейзажей, что висели на стенах комнаты с дорогой мебелью. Тропический лес, море, чистый пляж с золотистым песком, древний замок в горах, великолепные дворцы в прекрасных цветущих садах. Красивые женщины в драгоценностях и роскошных платьях. Не в силах оторваться, она зачарованно переворачивала страницы, пока…

– О! Да ты знаешь, где я была? Где я только не была, – старуха дышала ей в затылок. Аня вздрогнула, захлопнула альбом: – Простите! Я думала, это книга, Вы уснули, а я не могла уйти, оставить дверь открытой: – быстро залепетала она. – Извините меня, я пойду, – она попыталась подняться из кресла, но старуха мягко нажала ей на плечо.

– Ты только послушай. Они снова поют и танцуют в верхушках деревьев, значит, будет дождь. Слышишь? – прошептала она и распахнула окно.

– Нет, извините меня, я …

– Помолчи, – гневно оборвала ее старуха, – Послушай.

– Хорошо, – тихо сказала Аня, – «Проще сделать вид, что все, так, как ей хочется, – подумала она. – С пьяными не спорят, себе дороже»: – она знала это по опыту последних лет, проведенных с мамой. И тут она услышала, тонкое жужжание, похожее на звон, как будто сотни крошечных скрипок и колокольчиков играли одну мелодию.

– Что это? Комары?

– Ха, – старуха рассмеялась, – Комары! Еще скажи мухи! Нет, это Они, ее друзья. Она так любила дождь. Она видела Их, она говорила с Ними. За это ее все любили. Все хотели знать, то, что знают Они. «Если ты можешь это услышать, значит, ты сможешь это сказать»: тоненьким голоском запела она в такт мелодии.

Аня снова попыталась подняться, но старуха еще крепче сжала ее плечо, – Не надо, если ты встанешь и уйдешь, все исчезнет.

– Но мне надо идти.

– Но здесь и сейчас так хорошо! Разве ты опять хочешь услышать шаги за дверью?

Аня обомлела: – Откуда Вы знаете? Кто Вы?

Старуха словно не слышала ее, она пристально смотрела в окно и говорила сама с собой: – С некоторыми людьми нельзя соприкасаться даже запахом. А она была моей сестрой. Ее звали Маргарита. У нее было столько браслетов, но она всегда их теряла. Включишь свет? – старуха повернулась к Ане.

– Что за чертовщина творится в этом доме? – подумала Аня, она наконец-то смогла покинуть кресло, прошла до двери в комнату, включила свет и буквально выпрыгнула в прихожую.

– До свидания…

– Рим-ма Васильевна, – нараспев подсказала старуха.

– До свидания, Римма Васильевна, – Входная дверь захлопнулась.

– Заходи, когда захочешь, – донеслось ей вслед. – Она захочет, правда, Рита, – старуха сидела, разложив альбом на коленях, и нежно гладила фотографию высокой черноволосой девушки.

Аня выскочила из квартиры, быстро пробежала три этажа вниз и присела на лавочку у подъезда, чтобы отдышаться.

Ее разбудила сестра: – Ань, ты чего здесь? Ты что всю ночь на улице торчала? Дура что ли? А если бы маньяк какой напал? Да какая-нибудь шпана могла утащить куда-нибудь, и сама знаешь, что.

–Лена, – сонное лицо расплылось в улыбке, – Ты уже приехала.

– Ладно, пойдем домой. Что с тобой делать, не знаю!

Они пили очень горячий и очень сладкий чай и ели бутерброды с колбасой сыром и маслом.

– Люблю такие дни. Только с работы, впереди два выходных, – Лена доела, сладко потянулась и продолжила, – Все, сейчас в ванную и спать до вечера. Вечером в кино. Да, Анют? – она подмигнула сестре.

– Лена, вчера еще одна плитка в ванной со стены упала и разбилась. Я, наверное, задела случайно. Прости.

– А, – сестра махнула рукой, – Наплюй, Ань. Здесь же кругом старье. Все никак не соберусь ремонт после деда сделать. Деньги вот копила, а тут вдруг мамка умерла… Им лет сорок этим плиткам, если не больше. Небось еще, когда бабка жива была, наляпали, – она рассмеялась. – Ань, – Лена старалась говорить так же весело и непринужденно, но голос ее становился все тише, а слова все медленнее, – Ань, я тут подумала, квартиру мама, наверное, тебе оставила. Мы ж с ней не в ладах были последнее время, ты знаешь, – ее карие глаза постепенно становились черными, а слова громкими и возбужденными: – Ты все равно теперь там одна жить не сможешь. Тебе и тут мерещится, а там и вовсе, после покойницы то! Давай продадим эту и мамину квартиру и купим двушку в Москве. И мне не так мотаться, и у тебя своя комната будет. Заживем с тобой! – Лена взяла паузу, чтобы отдышаться. – Ты подумай, я не тороплю, может, времени еще мало прошло. Но ее уже не вернешь, а так, как сейчас мне жить невмоготу, да и тебе здесь плохо. Подумай.

– Ладно, как скажешь, тебе виднее, – тихо сказала Аня. – Я и правда не хочу туда возвращаться, – она мотнула головой, словно старалась отогнать воспоминания, подобно назойливой мухе.

– Ну и молодец, – Лена зевнула. – Иди ложись, я вымоюсь и приду…

Сестра уже начала тихо посапывать, а Аня, несмотря на бессонную ночь, почему-то не могла заснуть.

– Лена, – начала она шепотом, – Ты знаешь Римму Васильевну с третьего этажа?

– Ань, я сплю, – сквозь сон рассерженно пробормотала сестра.

Аня смотрела в окно и думала: «Хорошо бы новая квартира была похожа на старую мамину, хорошо бы из окна моей комнаты были видны деревья. Зимой они в снежных шапках, летом в густой листве, ветер пролетает над ней, и листва трепещет и шелестит, словно маленькие беспокойные волны зеленого моря. И чтобы в новом доме ей было так же хорошо и спокойно, как когда-то было в маминой квартире». Она вспомнила, как мама в детстве купала ее, она всегда наливала в ванную ароматную хвойную пену. Аня брала с собой кукол, делала пенные усы и бороду, и парик сначала себе, а потом и куклам. После мама вытирала ее мягким вафельным полотенцем, оно было теплым, даже горячим, потому что лежало на батарее, и от него пахло чистотой и свежестью. «Ну вот, великое дело сделали, тебя помыли»: – приговаривала мама, укутывая Аню в полотенце, она относила ее на диван. А потом они пили чай с вишневым вареньем, был вечер и за окном шел дождь, и они радовались тому, что они сейчас дома, им тепло и уютно, они чистые и довольные, им так легко дышится свежим воздухом дождя и им так хорошо вдвоем. «Хочу, чтобы был дождь»: подумала Аня. Она очень осторожно поднялась с раскладушки, тихо вышла в коридор, плотно закрыла дверь в комнату, чтобы не разбудить сестру.

«Хорошо бы в новой квартире ванна была побольше, – думала она, сидя с поджатыми коленями в маленькой облезлой ванне с отколотыми краями, – Чтобы можно было лечь, и с головой нырнуть в ароматную пену, как в детстве. Может у Лены тоже есть пена?» – она встала и потянула на себя дверцу старого шкафчика, висящего рядом с зеркалом. Дверца не поддалась, Аня уперлась одной рукой в стену и еще раз со всей силы дернула дверцу на себя.

Она едва успела выскочить из ванной: сначала упал шкаф, чуть было не задев ее, потом со стен одна за другой посыпались старые потрескавшиеся плитки. Она стояла в оцепенении и не знала, за что ей хвататься. И тут затряслось, и затрещало зеркало, Аня взглянула туда и в ужасе метнулась прочь из ванной. В коридоре валялся старый халат сестры, она поспешно завернулась в него и выбежала из квартиры. Седьмой, шестой, пятый, четвертый, на третьем этаже она забарабанила в дверь: – Римма Васильевна, откройте, вы должны нам помочь! Там что-то страшное происходит! Откройте! Прошу Вас! Быстрее, Лена там совсем одна!