Волки

– Шутка!

Выпили стременную (коньяк давно сменила какая-то бурда, видимо, разведенный и подкрашенный черносливом спирт). Дверь захлопнулось, Петя соображал, откуда он пришёл, кто он такой и куда идёт. За дверью раздались звуки сметаемых со стола предметов. Правильно, он бы тоже занялся сейчас бессмысленным и беспощадным сексом.

На выходе вахтер отметил «убыль» одного Пётра Николаевича Седых из биофизического научно исследовательского института и пробормотал что-то типа: ходють тут всякие… от полного сюра вокруг хотелось выть.

Группа Corner собралась на базе, чтобы обсудить ситуацию, выпить, а заодно краем глаза посмотреть футбол. За футбол был только Шершень, но с ним считались, ведь от укусов шершней может умереть не только взрослый человек, но и полноразмерная лошадь. Пили бюджетную настойку на кедровых орешках, которая почему-то продавалась совершенно легально в магазинах дешевле водки, хотя, по сути, была водкой, в которой плавали орешки, как водка плюс орешки могла стоить дешевле чистой водки – оставалось загадкой маркетинга. Закусывали селёдочкой на газете, плюс хлебушек и к нему крупными дольками нарезали лук. Ничего лишнего. Кроме футбола.

– Шершень, ты хоть объясни, кто с кем играет?

– Все против всех, сегодня одновременно сразу все матчи тура проходят. Если ЦСКА победит Рубин, то станет чемпионом страны по любому, а если сыграет вничью или проиграет и Ростов победит Терек, то он получит золото… – а потом он пояснил, кто может вылететь из высшей лиги, но это стало так неинтересно и уныло, что ещё раз выпили.

Серьёзные разговоры за водкой и под стрекотанье футбола сводились к тому, что бабы развалили The Beatles и группу Сorner бабы тоже могут довести до цугундера. Все многозначительно посмотрели на Роджера.

– А я что?! Я ничего! – это была ложь и провокация, все знали, что именно басист разваливает группу с помощью приглашенных фемин различного возраста, порой, даже малолеток.

Устроили тёмную, но басист вырвался с базы и пошёл за водкой, ведь без бутылки его бы просто не пустили назад. Далее решали вопрос с туром. Боцман предложил начать с Урала и двигать на Восток до Владика.

– К хуям Владик, надо брать Москву! – с пол оборота завёлся Шершень. Толик взял нейтралитет, а Пете тоже как-то всё было фиолетово, хоть на Запад, хоть на Восток. Вместо того, чтобы препираться с Шершнем – а Боцман это мог! – он поступил умно и филигранно, без предупреждения как заорал:

– Гол!

– Бля! Да как они играют! Да во дворе так никто не играет!

– А кто забил?

– Дзагоша! Рубиновцы – козлы сами себе гол привезли!

– Жёлтенькие или красненькие? – Петя тихо поинтересовался у Толика, тот пожал плечами. Из них никто не рубил в футболе.

– Короче, мужики, едем до Владика, а потом самолётом до Москвы и не ебёт! – с таким предложением Боцмана трудно было не согласиться.

Как три мушкетера они ладонями забились.

– Я всё вижу! – сообщил Шершень.

Когда вернулся Роджер и коллектив обрёл полноту, Боцман строго посмотрел на Петю.

– Петя, а сейчас, как на духу – два вопроса. Вопрос первый: что у тебя с конторой?

Петя ждал подобного и это случилось. Всё правильно, надо разрешить назревшее.

– Ничего. – Но этого, явно, было мало. – По чесноку ничего. Вызывали два раза, допрашивали, я всё про волков сказал, а больше ничего.

– Угрожали?

Петя пожал плечами.

– Вот упыри! – У Боцмана репрессировали деда и он ненавидел чекистов, как бы они ни назывались.

Выпили. Помолчали.

– А теперь второй вопрос: что у тебя с волками?

– Да тоже ничего… ну, то есть видел два раза волков. Больших. Общался с ними телепатически. Они сказали, что земля, на которой химзавод хотят построить, это их земля и что они будут убивать.

– К доктору ходил?

– Ходил! Все показатели в норме! – и только успел это заявить Петя, как у него сильно заболел живот. Он побежал в туалет.

– Вроде он в норме, – заявил Шершень.

– Он и к доктору ходил, – поддержал Роджер.

– В порядке Петя! – объявил Боцман.

– Согласен! – присоединился к большинству Толик.

Выпили за отсутствующего фронтмена группы. Однако минут через сорок Седых позеленел до синего и вызвали скорую. Довольно долго карета не могла найти в подворотнях базу. Боцман орал в трубку правильный маршрут, Шершень побежал на улицу, Роджер поддерживал Петю, а Толик разливал водку.

– Махни с солью, сразу полегчает.

Петя махнул, но не полегчало. Наконец пришли люди в синих униформах и с чемоданчиком. Врач и медсестра. Врач щупал живот и так и эдак, но не нашел признаков аппендицита. Тут ещё Петя вспомнил, что сегодня на базаре заточил шаурму. Врачи померили температуру и давление, сделали энцефалограмму. Далее врач решил, что это пищевое отравление. Медсестра вколола Нош-пу и медики уехали (от водки они отказались). Седых стало мальца получше.

Когда они вызвали такси и Петя поехал домой, он спросил у Толика:

– А выиграл кто?

– Жёлтенькие.

Петя так и не понял, кто стал чемпионом России.

А Веста не поняла его, по виду любимой женщины он понял – она зла, как сто чертей и ему полагается взбучка, поэтому Петя сделал жалостливый вид и рассказал, как отравился шаурмой и как ему плохо.

– А пахнет то водкой, – съязвила язва.

– Ну пробовали лечить водкой с солью, народный рецепт, потом скорую вызвали… – и чем он больше говорил, тем больше таяла Веста, а ведь она серьёзно хотела ему накатить. Пронесло. Но пронесло ли?..

На следующий день Пете лучше не стало, температура – высокая, живот – каменный. Утром третьего дня Веста глянула на мужика и сразу вызвала скорую. Петя посинел до черноты. Приехали врачи, уже другие и сразу же забрали Седых. С мигалками понеслись в больницу. В Приозёрске хороших больниц ровно две – первая и вторая, первая лучше оборудована, а во второй врачи ещё старой, советской школы. В этот день дежурной больницей числилась вторая, туда Петю и определили. Снова анализы и необычная просьба – побрить живот до самого низа. Петя брил там, где никогда до этого не брил. Не одно одноразовое лезвие на это извел. Волосьев было много, а опыта брить живот, наоборот, мало. А дальше его определили в палату и только-только он разложил свои вещи в тумбочку, как его попросили раздеться и в одних трусах уложили на передвижные носилки на колесиках. На лифте подняли на пятый этаж в операционную. На операционном столе Петя раскинул руки, как на кресте (руки зафиксировали, чтобы он ими не дирижировал). Далее ему что-то вкололи, а потом спросили тот ли он самый солист группы, что поет про волков. Петя не успел рассказать про свое житие бытие, как его срубило, последнее, что он помнил – рука поднесла к его лицу кислородную маску…

Лес с высокими деревьями, они уходят куда-то в бесконечность, они словно струны, на которых великаны играют громоподобный рок. Вся Вселенная – это струны, так очевидно! Почему физики об этом не знают? Откуда-то сверху по струнам-деревьям тёк и пульсировал свет, насыщенно оранжевый, как апельсиновый сок. Между деревьев что-то мелькнуло, что-то грациозное… светлая девушка-эльф… она звонко смеялась. Петя рванулся, чтобы её нагнать, но как бы он быстро ни бежал, эльфийка бежала быстрее и волосы её светлые развивались и маячили на недосягаемом расстоянии. Что-то кольнуло Петю. Он обернулся. Серая тень метнулась и спряталась за деревьями. Но краем глаза Петя засек волка. Большого, как трамвай. Так они и бежали – Петя догонял девушку, а волк догонял Петю. Лес закончился и они побежали по траве, а потом Эльфийка прыгнула с высокого обрыва и полетела, Петя прыгнул за ней и тоже взмыл в воздухе, люди летают, почему об этом не знают физики? Надо будет показать Серёге, а то ведь снова не поверит. А дуралей-волк остался с носом… но с носом ли остался волк?

Петя очнулся в реанимации, никак не мог сфокусироваться на лампочке и белом потолке. К нему подходила медсестра (которую он не видел, а только слышал) и говорила: «Седых», и уходила. Петя ничего не мог ответить – во рту торчала трубка для дыхания, горло ужасно пересохло и молодой человек почти сорока лет отроду ужасно хотел пить, руками дергать не мог – они были зафиксированы. И снова подходила медсестра и говорила: «Седых», и уходила. Через положенное время Петю освободили от трубок и на коляске вкатили в палату на шесть человек. С соседями повезло ещё двое молодых людей лежало с аппендицитом.

Седых позвонил маме, успокоил, потом позвонил Весте, успокоил. Потом сфоткал трубку, торчащую из живота и написал вКонтакте: «Благодаря дренажу, я похож на самогонный аппарат, из которого капает виски 38-летней выдержки :)»

Шутки кончились ночью, когда Петя проснулся и не понял кто он такой. Он понимал, что находится в больнице, он даже взял свой сотовый с подоконника, но телефон не мог помочь ответить на вопрос: «Кто я такой?» Такая хуйня случилась с ним – с кем??! – впервые. Он даже помнил, что ему – кому??! – нельзя пить. Он приложил чашку ко лбу, она была холодная, лоб горячий. Но чей это был лоб? Хотелось волком завыть на Луну!

На следующий день Петя мочил губы платком, который макал в кружку с водой. И звонил друзьям, коллегам и рокерам и всем говорил, что у него всё в порядке, но чтобы не приходили – он не хотел, чтобы его видели совсем разобранным. «Вот разрешат пить хотя бы компот – тогда и приходите и приносите вкусняшный компотик из чернослива!» – в очередной раз говорил он в трубку.

Разрешили воду. И это первое главное событие второго дня. А ещё пришла Веста, она принесла воду без газа. Она посидела на краешке койки, она расчесывала слипшиеся от пота волосы Пети своими пальчиками и это восстанавливало его силы лучше, чем любые лекарства. Трубку от дренажа Седых замаскировал одеялом и желтого цвета жидкость из неё неслышно капала в баночку под кроватью.

На третий день врач разрешил Пете пить компот – после воды без газа это в радость! А ещё ему разрешили ходить в туалет, это лучше, чем в утку – не напрягаешь коллег по несчастью.

Веста принесла компот из чернослива и это было дважды благословенным событием. Петя посмотрел его на свет, понюхал, пригубил, покатал во рту. Проглотил, зажмурился от удовольствия:

– Это лучший компот в моей жизни!

Веста улыбалась и любовалась на небритого и лохматого мужика. И мужик жмурился от удовольствия. Остальные пациенты оценили Весту. Наиболее опытные посоветовали немедленно жениться на такой красавице и умнице, а если балбес Петя этого не сделает, то они сами женятся и останется он один в горе и смятении бобыль бобылем. Угроза страшная. От неё Петя попытался спрятаться на диване, с которого не очень хорошо было видно телевизор, но скоро картинки в ящике надоели и он вернулся в палату. И стал читать книжку. Швейк не подвел и вселил бодрость в душу и силы в чресла.

Распорядок дня в горбольнице №2 Приозёрска:

6.00 – уколы

7.00 – обход (доктор говорил такие мудрёные латинские названия, что Седых так и не понял, какие у него осложнения и сколько их)

8.30 – завтрак (кормили вкусно! Но пока не Петю)

9.00 – 10.00 перевязки (лучше купить хороший пластырь в аптеке на первом этаже)

13.00 – обед (первое, второе и компот, но пока не для Пети:)

14.00 – Тихий час

18.00 – уколы

21.00 – ещё уколы (обезболивающие)

22.00 – отбой (но далеко не всегда хочется спать)

Петя снова звонил и снова объяснял всем, почему к нему не нужно приходить. Только на пятые сутки ситуация изменилась к лучшему. Во-первых, сняли дренаж (торчащую из живота трубку). Теперь Седых рассекал больничный коридор не как подраненная черепаха, а как полубодрый ёж! Во-вторых, после надоевшей воды разрешили Кефир – он казался амброзией!

Седых не решался много ходить после операции. Ошибка. От недостатка движухи у него случилась непроходимость, то есть кишки «слиплись» и не хотели пропускать через себя пищу. Переработанная вода в виде мочи выходила, а пища где-то терялась. Долбили запор и обычным средством – клизмой, и инновационным – уколом какой-то адской смеси, которая очень быстро гнала Петю в туалет. Вообще туалет стал для него самым посещаемым местом больницы, а в столовую (где он всего-то попробовал кашу) ему снова путь был заказан. Хуже всего, когда сначала медсестра делала укол, а потом в нагрузку ставила капельницу. Просто укол подгонял бежать в туалет, а для этого нужно было освободиться от якоря-капельницы. Короче, проще от аппендицита избавиться, чем непроходимость после него преодолеть.

Вены у Пети – мечта наркомана, толстые, как синие канаты. Но даже в них не всякая медсестра могла воткнуть иглу от системы. Некоторые искали-искали тыкали-тыкали иглой в одну руку, потом в другую… в общем для не очень терпеливого мужика, коим Седых и был, это превращалось в сущие мучение! Один нюанс: капельница с катетером ставится гораздо легче, чем капельница без катетера. Но двигать рукой с катетером тяжелее, чем без него. И тут надо выбирать. Петя попросил, чтобы снова поставили катетер (предыдущий забился).

Во второй горбольнице Приозёрска работали замечательные врачи и медсестры – профессионалы и умницы! Они каждый день боролись за жизни и здоровье пациентов. Подавляющее большинство выписывалось в срок.

Но Смерть всегда рядом…

В палате, где с непроходимостью мучился Седых, лежал мужчина, ему стало хуже, его перевели в реанимацию, там трое суток боролись за его жизнь.

Но Смерть всегда рядом… И она пришла.

Родственники забрали тело, а куртка осталась висеть на стуле.

Как-то раз попрыгунья игла от капельницы выскочила из вены Пети и физраствор пошёл под кожу (а непутевый пациент смотрел видеоприколы на планшете и не заметил этого). Итог: левое предплечье стало как у Шварценеггера, а правое осталось как у Седых. Нюанс: физраствор – это вода с солью, когда она течет не туда – не замечаешь. Вот если системой с антибиотиком тебе мимо вены промахнулись – это сразу почуишь, ибо жжёт сильно. А солевой раствор просто уходит в руку и ты этого не чувствуешь. Петя прибежал к врачу, он посмотрел, говорит: «Да, Седых, везде ты приключений найдешь!» Пете обмотали руку бинтом со спиртом и завернули повязку в бумагу, зафиксировали эту термальную баню. На следующее утро отек с руки стёк (каламбур!)

Запись вКонтакте: ночью приснился огромный шведский стол – мясо, рыба, сыры, салаты… А я искал постную кашу:)

Веста принесла йогурт и отварную свеклу. Свекла невкусная, как и йогурт. Но Петя кушал всё из рук любящей и любимой женщины и убеждал себя, что всё это пойдёт на пользу. И ему становилось лучше.

В один из одинаковых дней санитарка произвела расследование – кто курил в туалете? Допрос виновного не выявил. Необходима генетическая экспертиза :)

Еще одна сценка из палатной жизни: Врач идёт, видит пациент мясной пирог лопает, аж щёки трещат. Врач ему подзатыльник и строгий выговор. Вчера он с животом загибался, а сегодня пищу запрещённую лопает. А пациент хлопает глазами и недоумевает: «Как это жить без сочного мясного пирога?!»

Самое страшное, что может с вами случиться в больнице, – к вам в палату проникнет храпун. Дома храпун храпит только ночью, но, попадая в благотворную больничную среду, храпун начинает храпеть с нечеловеческой мощностью в любое время суток. Храпун храпит после завтрака, храпит после обеда, храпит после ужина вплоть до завтрака. Глаз сомкнуть нельзя! При этом храпун активирует латентных храпунов в палате (до этого незаметных) и вот уже целый хор храпит на все лады! Штукатурка сыпется, фундамент трескается, храп достигает земной оси и смещает её…

Я храплю, следовательно, я существую – вот принцип жизни храпуна. От храпа не помогут ни беруши, ни музыка в наушниках, ни подушка… Только удавка!

Был бы я режиссёром – снял бы фильм ужасов "Ходячие храпуны".

Хроники аппендицита, день тринадцатый. Петя проснулся не выспавшийся и злой. Хули люди храпят? На хрена эту бодягу выпестовала эволюция человека разумного?

На четырнадцатый день мучений-лечений у Седых родились следующие прозаические строки:

Если бы у меня были алмазные зубы, я бы перегрыз металлическую спинку кровати.

Если бы у меня были титановые когти, я бы расцарапал кафельный пол коридора.

Если бы у меня были крылья, я бы улетел к морю!

А дураки голуби прикормились около больницы и ни черта им не надо.

Пятнадцатый день ознаменовался концертом. Седых выполз в прибольничный парк, оделся тепло для июня, но он потерял в весе и мёрз от сквозняка слабого, как дистрофик. Друзья принесли гитару. Соло записали на смартфон, позже это дрожащие видео выложили в сеть. Худой Петя исполнил «Скоро семнадцатый год» и выглядел он так, как будто был узником совести при кровавом режиме.

А на шестнадцатый день Седых выписали и он возник на пороге родимой хатки. Веста обняла и собственноручно мыла ему голову и целовала слепого от шампуня Петю и они смеялись. И вроде бы всё хорошо, но ночью Петя заплакал. У него такие хорошие родители, чудная Веста, лучшие на свете друзья, а он, что он?

Со следующего дня Петя словно попал в песню Цоя: «Время есть, а денег нет и в гости некуда пойти». По совету Весты Седых купил гель «Контрактубекс» и стал регулярно втирать в шрам. «Глаже будет!» – сказала она.

Ночью Пете не спалось, чтобы не будить уставшую и замотавшуюся в последнее время Весту, он осторожно освободил свою левую руку из-под головы любимой, потом на цыпочках вышел в прихожую с трико в руках, где и оделся. Если бы он курил, он бы покурил. А так он вдыхал свежий воздух, принюхивался к ночи и смотрел на звёзды. Из-за фонарей никаких Сириусов, Альдебаранов и прочих Гончих псов не видно. Один острый месяц шлялся по небу и не знал, какой бы зазевавшийся карман подрезать. Седых поежился. Он постоянно мёрз и тут летняя курточка показалась ему слишком тонкой. Он решил «поблядовать» еще минут пяток и двинуть нах хауз, ибо так и простудится недолго.

Петя моргнул. Рядом с ним возник волк, точнее волчица. Она ничего не сказала, лизнула в щеку шершавым языком и ушла. Петя чуть со скамейки не ёбнулся. Он суетливо достал сотовый, долго не мог его разблокировать, наконец, нажал на запись видео и стал поливать всё вокруг. Хуюшки! Ни одного волка в кадре.

На следующее утро он позвонил Серёге и покаялся. Получил отповедь: «Значит, снова никто кроме тебя не видел волков. Никакой от тебя пользы для науки! Соберись, Седых, не будь тряпкой! И не выходи на улицу без очков!» «Но я же только подышать!» – оправдывался виновник очередного неудачного эксперимента. «Очки дышать не мешают!» – авторитетно отбрил его аргумент физик. – «Кстати, звонил Герасимов, сказал, что ни одна камера в Приозёрске ни одного волка не сняла. Так что пока самая простая гипотеза из возможных – ты слегка двинулся по фазе. Извини, Петя, пока вещественных доказательств существования волков-невидимок не будет, наука против тебя». «Спасибо, успокоил!» – попрощался Седых. Вот так вот хочешь помочь науке и не можешь. Ладно, у Ньютона тоже не всё получалось. Эта мысль немного облегчила Пете жизнь.

Силы были нужны как никогда – группа Corner в обстановке секретности готовила мега-концерт, после него или в мировое турне или в тюрьму – третьего не дано…

Предстоящий концерт рок-банды Corner в Приозёрске не должен был состояться ни при каких обстоятельствах! Эту парадигму прессом и всеми доступными рычагами продвигала власть на места. Все площадки, на которые можно было надавить административно, отказали группе в проведении рок-шабаша под разными предлогами, иногда весьма оригинальными, например: «в этот день в нашем здании будут проходить профилактические мероприятия по повышению уровня грызунонепроницаемости помещений». Музыканты хохотали, когда читали подобные «финты ушами». Но в целом было не смешно. Городская администрация Приозёрска перекрыла кислород для рока везде. Все общественные площади также оказались недоступными, более того, запретили и «местный Вудсток», то есть в чистом русском поле петь группе Corner тоже никак низя! И это низя и то низя!

Однако в городе жил весьма приближенный к бизнесу бандит или глубоко интегрированный в бандитизм бизнесмен Геннадий более известный в узких кругах, как Гена Штырь. Он владел рынками, недвижимостью, разными заводиками (в том числе производящими нелегальный алкоголь), транспортной компанией и клубом «Спектр», который не приносил дохода, зато приносил Гене радость. Ведь в клубе колбасились настолько интересные личности, которых не встретишь в бизнесе или на стрелках. Территория «Спектра» считалась нейтральной зоной и в клубе гопники не приставали к неформалам, фашисты к хиппи, реконструкторы к эльфам. Наркотики там были запрещены специальным постановлением – вот оно у входа в золотой рамочке накрепко прибита гвоздями – посему были доступны всем, кто имел деньги или другую какую натуру для оплаты, а по качеству эта дурь числилась лучшей на Урале.

Так вот, клуб «Спектр» разрешил концерт группы Corner. Какая наглость! Перчатка вызова брошена в рыло власти, а Рубикон перешли. Группа ушла в подполье. Бойцы местного ОМОНа на учениях усиленно отрабатывали разгон толпы. В сетях грамотно поддерживался вирусный ажиотаж, что концерт Corner будет самым масштабным событием в Приозёрске в XXI веке. Биттлз ведь не приедут, Ролинги уже не те, ну а тогда о чём говорить? Какая-то рок-лихорадка охватила город и дело даже не в том, что люди хотели на концерт. Хотели, ещё как хотели! Но ещё больше люди хотели, чтобы рокеры победили систему власти. Ведь даже по школам объявили, что концерта не будет, специальные родительские собрания провели. Учителя с суровыми лицами объясняли родителям, что их дети в приказном добровольно принудительном порядке – то есть совсем никак – не должны участвовать в концерте, что в этот день всем нужно сидеть дома, потому что на улицах могут быть беспорядки и можно пострадать (от кого пострадать – не уточнялось, то ли от экстремистов, то ли от казаков с нагайками, сиречь гвардейцев кардинала). Родители приходили домой и в семье объявлялась программа минимум: «Идём!» Пропустить такое просто невозможно. На хуя жить, если не увидеть эту вакханалию?! Дом-работа-пропаганда-по-телевизору – это что ли жизнь? Нет! И всем было плевать на то, что клуб «Спектр» вмещал не более пятисот человек, да и то один-два раза за историю там так плотно набивались люди. А участников в группе Вконтакте (её удаляли и она тут же возникала вновь), которые поставили галочку «точно пойду на концерт группы Corner», зарегистрировалась более 10 тысяч, а тех, кто не уверен, что пойдет – более 50 тысяч! Это в городе, в котором не набиралось и 400 тысяч жителей!

По телевизору после новостей о том, что полезного для народа сделал губернатор в этот день, сразу шла информация о том, что полиция предупреждает, что спасатели предупреждают, что медики предупреждают: «Не ходите дети в Африку гулять!» (то есть не ходите ни стар ни млад на концерт Corner, которого всё равно не будет). Люди жевали свой полновесный ужин (денег нет, но мы держимся) и плевали в телевизор или кидали в голубой экран костями. Ни у одной группы в России не было такой массированной рекламы. Причём бесплатной.

А музыканты ушли с регатой и беззаботно пили всё, что наливали им добрые яхтсмены (ибо то, что взяли с собой, кончилось в первые сутки плавания). Важный момент – среди участников регаты, а их было больше сотни рыл, не нашлось ни одного Иудушки. Посему нахождение «особо опасной» для общества группы не стало известно силовикам. Музыканты шли на яхте «Дженис Джоплин», шли неспешно и не делали селфи и не выкладывали фотки в сеть, они вообще не пользовались сотовыми телефонами. На акустических гитарах разучивали новую песню. Ударный припев гласил:

Мы будем глотки рвать, мы будем убивать

И нам на совесть нашу наплевать!

Песня называлась коротко и ясно: «Волки!»

Кабинета губернатора Черных. Телефонный звонок. Из Москвы.

– Здравствуйте! – губернатор выпрямился в кресле и сделал серьёзное лицо.

– …

– Да я…

– …

– Понял.

– …

– Понял, – губернатор промокнул платком вспотевший лоб.

– …

– Будет сделано!

– …

– До свидания! – сказал губернатор гудкам в трубке.

Черных стал рвать и метать! Ему прозрачно намекнули, что его переизбрание напрямую зависит от проведения концерта Corner, точнее от непроведения концерта. Губернатор каждой сестре вставил в жопу и отнюдь не анальные серьги, а пистоны без вазелина. Так всех вздрючил, что и сам вздрючился. Маховик репрессий раскручивался и каждая собака теперь ощутила на своей шкуре, что лучше перебздеть и не допустить концерта, чем потом пойти по миру или уйти на пенсию, что иногда равносильно.

Гену Штыря вызвали, но на все вопросы взбудораженных силовиков он недоуменно отвечал: «Концерт? Какой концерт? У нас и афиш нет». Афиши на клубе «Спектр» действительно не висели. Ни одной. Зато в сети всем желающим доступен баннер с обратным отсчетом времени до концерта в «Спектре» группы Corner. Черный фон, красная надпись: «Концерт состоится при любой погоде». Это был прямо вызов-вызов или вызов в квадрате. Вертикаль власти трещала по швам и этот треск слышали аж в Первопрестольной.