Биарриц-сюита

Денис проснулся часов в девять. Женя открыла глаза и сразу увидела в его взгляде недоумение. Он на нее пристально смотрел, и, видимо, решил сделать вид, что, все в порядке, хотя, скорее всего, даже и не помнил, кто она, и как оказалась в его квартире. «Если сейчас назовет меня по-имени – значит помнит» – подумала Женя.

– Привет, малыш. Ты мне водички не принесешь?

– Принесу. Будешь вставать? Может кофе попьем?

– Ой, нет, я пока не могу встать. Ну, правда… ничего не встает. Денис ухмыльнулся. А когда мы вчера легли? Поздно?

– А ты что не помнишь?

– Почему? Я помню… ты – классная. Напомни, как тебя зовут… или давай я угадаю…

Это было уже слишком. Обидно, глупо. Если бы папа ее сейчас видел!

– Да, ладно, не помнишь – и не надо. Меня зовут "малыш".

– Ой, лапуль, не обижайся. Я просто вчера много выпил.

Женя обиженно молчала, все еще ожидая, что он вспомнит или хотя бы вежливо попросит ее назвать свое имя еще раз, но Денис настаивать не стал. Было видно, что ему все равно.

– А… так, ну, как хочешь. Так ты мне воды принесешь, или нет? Свари себе, если хочешь кофе… и мне, заодно.

– Я тебе что слуга?

– Слушай, девочка. Ты что-то не понимаешь? Что ты от меня хочешь?

– Я ничего не хочу. Просто, я думала… ты....

– А ты не думай. Принеси мне воды… хотя, постой. Давай, еще раз! Тебе же вчера понравилось? Понравилось, я же видел.

– Ничего ты не видел.

Денис ни слова больше не говоря, довольно грубо навалился на Женю. Больно было уже не так сильно, но и удовольствие не приходило. Денис даже и не думал обращать на Женю внимания. Спать он уже не стал, лениво встал и пошел в душ. Женя смотрела на его голую мускулистую спину, рельефный крепкий зад, стройные длинные ноги. Из душа он вышел в обернутом вокруг бедер полотенце, чисто выбритый, порылся в шкафу, нашел чистое белье и рубашку.

– Знаешь, я раздумал кофе пить. Мне надо уходить. Спешу. Давай созвонимся, может сходим куда-нибудь. Женя молчала.

–Я не понял, что ты лежишь? Одевайся. Я спешу. Вставай, вставай. Мне некогда.

Это было неприкрытое хамство. Он с ней разговаривал, как с проституткой. А тогда… дал бы денег! А то и денег не дал. Это что же такое. Хотелось ему тоже что-нибудь хамское ответить, но она лежала голая под одеялом и ничего такого в голову не приходило. Женя поняла, что ей надо встать и уйти, но сейчас ей почему-то показалось неприемлемым при нем одеваться, она застеснялась своего пухлого с изъянами тела. Впрочем, Денис больше не обращал на нее внимания, сновал по комнате, уходил в кухню, потом стал возиться в передней. Женя подхватила свою одежду и исчезла в ванной. Там она быстро оделась и выйдя в переднюю, торопливо, стараясь не смотреть на него, стала надевать сапоги, шапку, дубленку. Денис ей не помогал, казался деловым, холодным, отстраненным и все время повторял «Давай, давай, пошли…». Куда он так торопился? «Я – в метро. Давай, старушка… пока!» – крикнул он ей и, прыгая через две ступеньки, скрылся в переходе. Женя была совершенно огорошена. Он даже не был сейчас с ней груб, не хамил, но… все было не по-человечески. Женя ничего, честно говоря, не поняла. Спешил – ладно, но что разве у него не было времени выпить с ней кофе? Все эти его "малыш, лапуля, старушка…"? Ни разу даже не назвал ее по-имени. Женя тоже спустилась в метро и поехала сначала к дому друзей забрать свою машину, а потом домой, где остаток дня прошел для нее как в тумане. Она сходила в душ, смывая с себя его запах, пот, все остальное. Родители вроде ничего не заметили.

В постели она попыталась проанализировать свои ощущения. Ничего не выходило. Боль прошла и ничего не мазалось. Она погасила свет и смотрела в темноту. Ее голова отказывалась раскладывать по полочкам "как и что", зато тело Дениса помнило. Женя опять захотелось очутиться в его постели, смотреть на него спящего, заниматься с ним любовью, которая теперь казалась желанной. Женя простила Дениса за утреннюю невнимательность: наверное, так было нормально, просто он спешил. А может она что-то сделала не так? Чем-то ему не понравилась? Он был разочаровал? Она не знала, и вдруг ей пришло в голову, что его "созвонимся" было не более, чем пустым звуком: он не знал ее телефона.

Но она привыкла получать то, что собиралась, ей было трудно примириться с невозможностью желаемого. Ерунда! Она-то, ведь, сможет узнать его телефон… сможет, сможет, в этом не было сомнений. Женя навела справки: он работал на Всемирных Русских Студиях режиссером по монтажу, закончил ВГИК, был востребован и без работы не сидел. Один из ребят его хорошо знал по институту и вот… привел. Женя узнала, что Денис сейчас работает на сериале, который только недавно запустился, снимают в павильоне, и он сейчас же монтирует отснятые материалы для первых серий. «Ага, значит на работу к нему будет пройти практически невозможно» – подумала Женя. А была ли она готова идти? Пожалуй, да. Подруги, которые видели, как она с Денисом уходила, заговорщицки спрашивали "ну, как?" Конечно, было бы правильно такие вопросы игнорировать, или даже грубо их присечь, но Женя только загадочно улыбалась. Улыбка означала: «Девчонки, улет!». Не надо ничего им рассказывать, пусть сами фантазируют. Женя мечтала, как она пойдет с Денисом в дорогой ночной клуб безо всяких девчонок. Что она наденет, как они будут танцевать, как другие будут на ее Дениса смотреть. С этими мыслями она в ту ночь заснула.

Телефон его достать оказалось трудно. Знал его только один парень, и он категорически отказался дать телефон товарища, видимо, у них был по-этому поводу уговор, что, дескать, "ни-ни". Особо настаивать Жене казалось неприличным, это значило признавать, что они телефонами не обменялись. В компании лучше было о Денисе помалкивать. Что ж, ничего, у Жени были знакомые и в кино. Ничего интересного она не узнала: работает, со всеми дружит, постоянно, вроде, ни с кем не живет. За это, впрочем, никто поручиться не мог. А телефон Дениса Женя узнала.

Прошло недели две. Когда у нее на руках оказалось два билета на модную премьеру, она решила Денису позвонить и пригласить его в театр. Ей было трудно себе представить, что от такого спектакля кто-то может отказаться. Вечером Женя закрыла дверь в свою комнату и набрала его номер. Он сразу снял трубку: повезло, Женя уже даже репетировала, какое сообщение она ему оставит. Не понадобилось, но зато пришлось пройти через унизительную процедуру напоминаний: Денис категорически ее не помнил, и не понимал, что за Женя ему звонит. Голос его сначала был вежливо-отчужденный, потом он подобрел, но от похода в театр отказался: занят! В этот вечер он занят. Даже не объяснил чем. Закончил он разговор все тем же "ладно, малыш, созвонимся". Можно было конечно доставать его последующими звонками, но Женя сделала ставку на более эффективный способ: она поедет к нему домой, на Сокол.

Она помнила этот мерзкий вечер. Ее красная машина запаркована во дворе дома, мокрый грязный ноздреватый снег, наваленный в высокие сугробы по сторонам дороги. Все подъезды закрыты, а Женя не знает код. Она выходит и смотрит, запрокинув голову в окна шестого этажа, свет в окнах Дениса не горит, хотя, может она и не на те окна смотрит. Вечер довольно поздний, во дворе никого нет. Жене нестерпимо хочется войти в подъезд, подняться на лифте на шестой этаж и позвонить к нему в дверь. Вдруг он дома? Откроет дверь и удивится, она войдет… и, все будет так, как ей мечталось каждый вечер в кровати. Хотя, дома его, скорее всего, не было. Но, Жене нужно было убедиться, что его нет. Наконец из подъезда вышла какая-то женщина с собакой, и Женя вошла внутрь. Женщина даже придержала ей дверь. Женя звонила. Никто не открыл, она медленно вернулась в машину. Сколько его придется ждать? И придет ли он ночевать? А вдруг он вернется не один? Одна часть Жениного существа чувствовала, что зря она так себя ведет, что это называется "навязываться", что ничего хорошего все равно не выйдет, что если она увидит Дениса с девушкой, ей будет еще хуже.. но другая ее часть требовала ясности, хотела попытать счастья, верила в "чудо". Сейчас не 19-ый век, она не "барышня", она сама проявляет инициативу, хватит ей сидеть и ждать у моря погоды. Вот она на него "нажмет" и он сдастся.

Женя просидела в машине часа три, включая время от времени двигатель, чтобы погреться. Звонила мама, и она ей сказала, что она с ребятами, приедет попозже, чтобы они не волновались и ложились спать. Где-то около часу, у подъезда остановилась машина и Денис вышел. Он был один и вроде трезв. Женя хлопнула дверцей, Денис обернулся и увидел ее:

– О, это ты, малыш? Привет! Что это ты тут делаешь? Мама тебя не будет ругать? Губы его кривились в усмешке. Удивление его было со знаком "минус". И опять "малыш"…

– Хотела тебя повидать?

– Зачем? Я с работы, устал…

– Мне надо с тобой поговорить.

– Боже, о чем? Давай в другой раз. Сейчас ты поедешь домой, а я пойду спать. Мне рано вставать.

– Нет, сейчас… Женин голос уже звенел слезами.

– Так, я не понял. Ты меня здесь ждала, чтобы поговорить. О чем? Мы едва знакомы.

– Может мы пойдем к тебе и все обсудим…

– Никуда мы не пойдем, и обсуждать нам нечего. Нет у нас с тобой ничего, поняла? Ты меня поняла?

– Как это ничего… я думала… мы с тобой… Женя что-то мямлила и сама себе была противна.

– Ладно, хорошо, не хотел тебе этого говорить, думал, ты умнее, но, видать, придется… Лицо Дениса стало жестким, недовольным и презрительным.

– У нас с тобой ничего не было, а то, что было – было "ничем". Ты что-то не поняла. У меня нет желания связываться с женщинами, они мне в лом. Я вообще не помню ничего. У меня другие в жизни проблемы. Ты мне не нужна. Если бы я и захотел с кем-то быть, то не с тобой. Мне есть с кем быть, когда я этого хочу, можешь мне поверить! Я теперь даже и не понимаю, что я в тебе нашел. Ладно, иди домой, и пусть у тебя все будет хорошо. Не звони мне больше, и не приходи сюда. Не валяй дурака. Ничего личного. Давай, пока, детка. Не бери в голову.

– Денис, ну пойдем к тебе. Давай попробуем все сначала. Пусть это будет в последний раз. А? Денис! На глазах у Жени были слезы. Она видела всю сцену как бы со стороны, но остановиться не могла. Слезы лились, и Женя все бессмысленно повторяла "Денис, Денис…". Он молчал, и она начала истерично выкрикивать: "Какая же ты дрянь!"

Плакать ей не стоило, так как, видимо, Денис не принадлежал к тому разряду мужчин, которых женские слезы умиляют, с ним было наоборот. Он начал сильно злиться, Женя его раздражала. Ему хотелось бы остаться в рамках относительной цивилизованности, но… не вышло. Она перешла границы. Он никому не позволит называть себя, мужчину, "дрянью". Девка уже не раздражала, она бесила. Вся нелепость дурацкой сцены во дворе собственного дома, после тяжелого рабочего дня, когда он мечтал о своей тахте, душе, чашке горячего чаю… это же надо как его угораздило с этой приличной еврейской телочкой! На хрена ему это все надо? Лучше бы снял кого-нибудь за бабки. Не было бы проблем! Ах, пить надо меньше, не ходить в какие-то незнакомые компании, где водятся такие идиотки, с классическим филологическим образованием и глупой фанаберией. Лежала, как бревно… тьфу… И главное, не уходит, стоит тут, блять, у него на пути.

– А ну, пошла отсюда, овца тупая! Денис схватил Женю за руку, потащил ее к машине, открыл дверь и с яростью толкнул на водительское сидение. Он себя уже не контролировал. Женя плакала, наклонившись к рулю и слышала как Денис сквозь зубы говорил «Пизда тряпичная… козлоебина на мою голову… сволочь многопиздная… зайдет она ко мне! Я тебе зайду! Жидоевка ненасытная! Посмей еще сюда прийти, я тебя так отхуярю, в больницу попадешь,… уебище, манда сраногнойная…!».

Потом он хлопнул дверкой машины и скрылся в подъезде. Женю сотрясали рыдания. Она была раздавлена его реакцией, никто, никогда так с ней не разговаривал, никто ее так не оскорблял, не унижал. Об этом еще надо было думать: почему это случилось с ней? Она взяла себя в руки и поехала домой. Родители спали и Женя тоже неожиданно быстро заснула.

Из истории с Денисом следовало извлечь урок, но она была так растеряна, что никакой урок не извлекался, история просто ушла на задворки памяти. Именно по-этому, вчера, когда подруга вдруг поинтересовалась, "как с Денисом?", Женя так разъярилась. Зря конечно, подруга-то ничего не знала. Никто не знал, что она дура, такое рассказывать?

С тех пор прошло уже больше года, Денис почти забылся, но… он поселил в Жене новые комплексы, какой-то страх перед знакомствами. Тело по-прежнему просило секса, под душем или вечером в постели она сама себя ласкала, но достигнув удовлетворения долго не могла уснуть.

Вот воскресенье, можно никуда не ходить, но сил не было начинать день. Было жарко, душно, Женя вертелась в кровати и жалела себя. Она боялась остаться одна, и боялась оказаться с таким, как Денис. Что-то в ней перемкнуло, она знакомилась с ребятами, но сходиться ближе не получалось, да и с ней никто не искал близости, она и самой близости стала бояться тоже.

Женя вылезла из кровати и прошла на кухню. Мать обрадовалась, они сели за поздний завтрак. В понедельник следовало зайти на работу за последними указаниями, а рано утром во вторник Женя улетала в большое турне по городам Сибири. Она участвовала в проекте рекламы немецкой фирмы Опель. Машины последних марок перевозили Олимпийский Факел. Она проедет по захолустным сибирским городам, люди будут выходить и толпиться по обочинам, встречая кортеж. Весь этот сумасшедший дом, "огневые мероприятия", которыми она, специалистка из Москвы, будет распоряжаться. Ей еще повезло, что она поселится в дорогих туристических гостиницах, коллегам, которые были в Сибири раньше нее, пришлось жить в гостинице для шоферов-дальнобойщиков, где не топили, спали не раздеваясь и не было горячей воды. А зато, а зато… Женя сделала себе имя и работала в одной из крупнейших российских компаний по пиару. Толпы, "факелоносцы", концерты… будет что рассказать ребятам, на работе, друзьям в соцсетях. Женя вздохнула и решила сегодня никуда не ходить, побыть с мамой. Следующая неделя обещала быть напряженной, но она все сделает как надо, зарекомендует себя и тогда ее пригласят делать примерно тоже самое перед Студенческой Спартакиадой в Красноярске. Женя принялась обсуждать с мамой поездку и настроение ее улучшилось, да оно и не было таким уж мрачным: работа, друзья, театр… просто не надо никогда думать о Денисе и о своих страхах. Иногда это ей удавалось, иногда, как сегодня, – нет. На работе Женя забывалась, и по-этому работала все больше и больше.

Егор

Егор помнил, как он прошлым летом прилетел в Лос-Анджелес. Лора встречала его и он ее сразу узнал в толпе: ее лицо выглядело точно, как на Скайпе. Ехали в машине, а по-приезде домой – какая-то простая еда, безо всяких приличествующих случаю изысков, убогая крохотная квартира… Вечером она уехала ночевать к матери, якобы, чтобы помочь ей следить за ребенком сестры. Егор был рад, что она уехала. Он устал с дороги, чужой человек рядом напрягал, не давал расслабиться. Он не мог понять понравилась ему Лора или нет: в машине она молчала, смущалась, на его шутки реагировала слабо, торжественного застолья не приготовила, квартира ее показалась ему грязноватой и запущенной, т.е. той самой пресловутой "женской руки" ни на чем не наблюдалось. С другой стороны, речь ее была правильной без жаргонизмов и грубых слов. В Лоре не было наглого московского нахрапа, она даже никаких вопросов ему пока не задала. Хотя он остался в недоумении: то ли не знала, что спросить, то ли из деликатности. По-поводу ее внешности у Егора тоже была определенная амбивалентность. Лора была мила, с правильными чертами лица, чуть накрашена, с гладкими черными волосами под Мирей Матье, т.е. с ностальгической скромной стрижкой "паж", модной в 60-ые. Скорее высокая, плотная, Лора все-таки обладала для своего возраста неплохой фигурой. Боже, в этом и была для Егора проблема: "для своего возраста". Вынужденная невеста показалась ему старой. Она выглядела на все свои: 48 лет! Что с того, что она была его ровесницей? Он-то был совсем нестарый, а она, по московским понятиям, уже "выходила в расход". Таков был канон русской цивилизации, который прочно вошел в его плоть и кровь. Неважно, как выглядел мужчина, он мог быть маленьким, толстым, пузатым, лысым, кривоногим, хоть каким… Женщину все себе выбирали молодую, свежую, сексуальную, ухоженную. Лора не под одно из этих определений не подпадала. Одета она была очень просто, недорого, безо всяких сексуальных претензий, в плоских босоножках. Желтоватая кожа, сетка морщин около глаз, чуть опущенные уголки рта не просто говорили, они кричали об ее возрасте. Так должны были выглядеть матери невест, а тут… Егора охватило неприятное чувство, что он делает что-то не то, что он с "такой" не сможет, что это уж слишком… после молодых упругих тел, к которым его по-прежнему тянуло, хоть и слабее, чем раньше.

Он не очень-то и сознавал, что он и сам уже "не тот". Смотрелся в зеркало, видел свое маленькое морщинистое лицо, с дряблой кожей, свой узкий, острый подбородок, давно нерельефное тело, но почему-то ничего этого не замечал. Вернее замечал, но все равно считал, что он имеет право на хороший "товар", а "лежалый" ему не нужен. В свои 48 лет, Егор вовсе не хотел снижать свои стандарты, десятки ядреных стюардесс наполняли его память, получалось, что с Лорой он опускается до недопустимых отметок… московские приятели его бы не поняли. «А что это я по-этому поводу заморачиваюсь? С ума сошел? У нас будет все "для галочки", и она об этом знает, ничего от меня не ждет. Получу грин-карту, расплачусь с ней и свалю к черту» – успокоил он себя. Егор устал и заснул в Лориной кровати, проводя свою первую ночь на американской земле в качестве потенциального эмигранта. Лора – так Лора, по большому счету, ему было все равно.

Первый месяц совместной жизни был бурным: свадьба в Орегоне, съем новой квартиры, покупка мебели, машины. Егор сразу стал спать с Лорой в одной постели, и даже, хоть он сам от себя такого не ожидал, несколько раз ее поимел. Тут все получилось неладно, причем неладно до такой степени, что Егор не знал, что и думать, "поимел" было даже громко сказано. Получалось, что Лоре нужен был и мужчина и ее секс-игрушки, одновременно. По-другому у нее вообще не получалось, причем она считала, что "ничего, и так нормально", и очень стремилась к сомнительным для Егора утехам. «То ли она сумасшедшая, то ли я?» – думал он. Сделать вид, что они муж и жена "понарошку" у него не получалось, так как Лора обещала родить ему ребенка, и это нешуточное обещание Егор принял всерьез, до нее никто ему таких обещаний не делал, да и не беременели от него девушки. Он даже и думать забыл предохраняться. Тут было много причин: на бабу было плюс-минус всегда наплевать, кондомы очень "мешали", и кроме того, он с одной стороны не верил, что что-то получится, а с другой – хотел, чтобы получилось, и тогда бы он женился и имел бы ребенка.

Семейная жизнь не налаживалась. Егор скучал по Москве, по своей одинокой жизни, где к нему никто не лез, и у него не было никаких обязательств. Она ( Егор мысленно всегда называл ее "она") вертелась по двухэтажной небольшой квартире, а ему казалось, что он все равно – один. Он часами сидел за своим лаптопом, не оборачиваясь, не отвечая на ее вопросы, не садясь с ней за еду. Лора забивалась в маленькую комнату на втором этаже и тоже сидела там одна часами, "как сыч" – думал Егор. Его в ней раздражало все: как она ест – крошки летели у нее изо рта и из тарелки на пол и на одежду, ее вегетарианство, йога, иглоукалывание, индийские учения, которые он находил дурацкими. Делать было нечего, свободного времени хоть отбавляй и иногда, они выходили вместе погулять. Егор подолгу рассказывал Лоре о Москве, о своих проблемах, о свинстве, коррупции, жутких дорожных пробках, о бывших друзьях, о родственниках. Лора старалась слушать, но отвлекалась, не запоминала деталей, иногда было видно, что все это ей откровенно скучно. И тогда Егору казалось, что она не хочет ничего о нем узнать и понять, не хочет вникнуть в его прошлое, ей лень делать над собой усилия… и это потому что она – дура, равнодушная дура, благостная идиотка, блаженная кретинка. Жить с ней невозможно, даже "понарошку" невозможно, что он не выдержит два года до следующего интервью на грин-карту. По-этому на грин-карту наплевать. Надо к черту уехать! Впрочем, он не уехал.

Когда происходили скандалы, они оказались лишены обычной тактики примирения в постели: с сексом перестало получаться совсем. Егор ее не хотел, не хотел категорически: ни ее накладок на зубах, ни ее запаха, ни ее истонченной желтой кожи, ни мятых ночных рубашек, ни противно-физиологической ненасытности, ни искусственного оргазма, достигаемого при помощи резинового члена. Он, собственно, и про себя кое-что знал: у него и раньше возникали проблемы с эрекцией, и ее поддержанием, но теперь его либидо стало равно нулю. Разумеется, ему было известно, что существуют лекарства, которые могут помочь горю, но он не хотел их принимать, так как никакого "горя" не видел. Дело даже было не в том, что он "не может", дело было в том, что он "не хочет". А Лора требовала исполнения "супружеских обязанностей", причем требовала настойчиво, императивно, капризно, не желая ни с чем считаться. Они крикливо ссорились, он кричал, что он, да – импотент, у него проблемы со щитовидкой, что он болен… что он ей не "станок", а она не верила, и требовала, требовала невозможного, не желая считаться с его "болезнью", которую он не считал нужным лечить. Он поставил на себе крест: секс ему стал не нужен, ни с кем, а с Лорой тем более. Ради нее вообще не стоило утруждаться.

Егор лежал на широкой кровати под смешным балдахином во французском городе Биарриц. Было 11 утра, воскресенье. Через час для всех начнется день, а Егор будет искать, где позавтракать. Сегодня он собирался поездить по окрестностям и поздно вечером уехать в Германию на поезде. Нужно было вставать и выписываться из гостиницы. Захотелось выпить кофе и сесть в машину, все в нем внезапно куда-то заспешило, он знал это ощущение, когда "все во мне торопиться, а торопиться некуда". Через 15 минут он уже сидел в своем маленьком Фиате, и неторопливо ехал по городу в поисках кафе, где можно было с комфортом позавтракать. Кафе были на каждом шагу, но ни одно почему-то ему не нравилось. Остановился около Café Cosi. Неплохое место, Егор проголодался и все показалось вкусным. Он собирался завтракать, а завтрак после 12-ти уже не подавали. Да, ладно, можно пообедать, какая разница. Поел с аппетитом, официант по французскому обычаю улыбался мало, но принес все быстро. Егор заказал всего лишь Plat du jour, не из меню, и это стоило 13 евро, что показалось ему дорого. Пришлось дать еще пару евро на чай. Как всегда, траты слегка огорчили, он долго сидел за столом, пил кофе и курил вторую за день сигарету. Теперь уж он поест только поздно вечером, может на вокзале купит себе какой-нибудь бутерброд, уж точно в ресторан не пойдет. Хватит на сегодня.

Егор сел в машину и развернул свою карту, все туристические места там были обозначены. И тут его внимание привлекли громкие автомобильные гудки. Егор обернулся и сразу понял ситуацию, в которую попала пожилая женщина. Она свернула на улицу с односторонним движением, и теперь ей все гудели, она остановила машину, вышла и растерянно стояла, смотря на разгневанных шоферов, которые требовали убрать машину. Бедная старушка уселась за руль, попыталась развернуться, но заехала на тротуар, назад ей тоже ехать было трудно. Бабушка была совсем маленького роста, а машина у нее было высокая. Теперь она пыталась съехать задом с тротуара, но только напрасно включала заднюю передачу, не давая достаточно газу. Машина глохла, а люди раздражались все больше. Бабка нервничала и совсем растерялась. Егор выскочил из машины, пробежал 20 метров, через газон-разделитель и наклонился к бабушкиному опущенному стеклу. Бабуля с радостью уступила ему руль, и уселась рядом на пассажирское сидение. Егор играючи съехал с тротуара, чуть подал назад, и припарковал машину совсем рядом у обочины. Клаксоны смолкли и несколько машин проехали мимо них, каждый водитель выворачивал шею, чтобы посмотреть на джентльмена… Старушка рассыпалась в благодарностях на изысканном, культурном французском. Егор улыбался, былое обаяние к нему полностью вернулось. Со словами: «Oh, bien sur, madame,… de rien,… de rien… Ce n"est pas grave …», он выкатился из бабкиной машины и вернулся в свою. Настроение его мигом улучшилось. День начинался не так уж плохо и вот какой он оказался милый, галантный, оказавшийся в нужном месте, в нужный час. «А французы-то… вот сволочи! Никто бабке не помог. Сопли жевали. А я – помог», – Егор был собой доволен.

Прежде всего он решил съездить в Сен-Жан– де -Люз, маленький туристический городок, где он в свое время смотрел дома. Там он провел часа три: побывал в часовне, где Людовик XIV женился на Марии-Терезе, даже экскурсию по-французски послушал, все понял и это снова наполнило его гордостью. Потом зашел на дачу Шаляпина и в дом, где родился Морис Равель. Теперь ему предстояло решить, ехать ли в Лурд? С одной стороны следовало съездить, это все-таки одна из самых важных католических святынь, где, якобы, 18 раз появлялась Дева Мария. Егор не сильно в это верил, но в Лурде был святой источник, исцеляющий ото всех болезней. Это вряд ли… но паломники шли туда месяцами и ему просто надо было два часа просидеть в машине. Но эти два часа были серьезным "с другой стороны". Далековато. Егор посидел на террасе кафе, выпил кофе, выкурил сигарету и решил ехать. Когда он, действительно, сюда, еще раз попадет? Неизвестно. Может, никогда.