Разговоры на кухне

У моих ног сидит Мастер. Я произношу последний монолог Маргариты.

– Слушай беззвучие, – говорю я Мастеру, – слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, – тишиной.

Голос предательски срывается. На глаза наворачиваются слезы. И все ведьмовское, что накопилось во мне за весь спектакль с каждым произнесенным словом уходит из меня.

– Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду. Я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград, он подымается к самой крыше. Вот твой дом, вот твой вечный дом. Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься, и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в комнате, когда горят свечи. Ты будешь засыпать, надевши свой засаленный и вечный колпак, ты будешь засыпать с улыбкой на губах. Сон укрепит тебя, ты станешь рассуждать мудро. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я.

Я сажусь рядом с Мастером.

Я действительно буду беречь его сон. И он не сумеет меня прогнать. Я больше не ведьма, вылетающая ночью из окна. Я простая женщина. Женщина, которая любит.

Аплодисменты. Занавес....».

– Ну как?

– Ужасно…

– Почему?

– Потому что ты опять думаешь о нем. Да, действительно, аплодисменты и занавес.

*****

Николай стоял и смотрел на нее. Таня сидела на полу и старательно вязала зеленый шарф. Рядом стояла «сиротская» кружка с чаем и тарелка с домашним овсяным печеньем. Она была жутко трогательная в его большом свитере и теплых носках. Домашняя. Хранительница тепла в его доме и в сердце.

– Привет, Ник! Ты чего так рано сегодня? Есть хочешь?

– Хочу. Тебя хочу.

Он подошел и сел рядом с ней. Она тут же обняла его за шею и поцеловала.

– Я скучала…

– Тебе же ведь скоро все это надоест. Ты снова мне сделаешь больно. Наиграешься в «хорошую жену» и уйдешь. Через три дня тебе осточертеет вязать этот ужасный шарф. Через неделю ты перестанешь печь печенье и пироги. Через десять дней…

– Зачем ты это говоришь? Ведь все может быть по-другому. В этот раз я не уйду.

– Уйдешь. Ты не сможешь без любви.

– Ты очень дорог мне, и я благодарна тебе за то, что ты всегда рядом.

– Перестань, пожалуйста. Ты любишь его, а не меня. И ты никогда его не отпустишь. В нем уже слишком много тебя, а в тебе – его. Ты сама это знаешь. Не обманывай себя и меня.

Она встала и подошла к окну. В комнате сразу стало холодно, сквозило одиночеством.

– Ты хочешь, чтобы я была честной с тобой? Хорошо, я попробую. Я не буду говорить о том, что любовь бывает разной. Это – ложь. Я не буду говорить о том, что жизнь больше любви. Это тоже ложь. Я только скажу, что нет ничего вечного. И любовь проходит, если…

– Нет, родная, она не проходит, она засыпает. Но ты ее всегда будишь! Ты даешь ей новую жизнь. Дуешь на угольки, и костер снова разгорается до небес, и он не греет, он обжигает, и ты горишь в нем.

– Я больше не буду ее будить. Пусть спит. Я обещаю. Я хочу быть здесь, рядом с тобой. Я хочу быть любимой!

– Знаешь, в чем проблема? Я тоже хочу быть любимым. Я хочу, чтобы ты любила меня так, как его.

Николай схватил ее за плечи и развернул к себе:

– Скажи, ты любишь его?

– Да…

– И если он позовет, то ты бросишь меня и уйдешь к нему?

– Да…

– Жаль, что ты не умеешь врать… Пойдем ужинать.

– Конечно, пойдем. Я пельменей налепила. Сама.

Через месяц он снова вернулся в пустую квартиру. Недовязанный шарф валялся на диване. Это единственное, что напоминало о ней. На столе лежала записка. Он знал, что в ней написано. Всего три слова. Всегда одни и те же три слова: «Прости. Береги себя».

«А кто будет беречь тебя, моя девочка?».

*****

«Ты говоришь, что мы слишком разные, чтобы быть вместе, а я говорю, что мы слишком любим друг друга, чтобы отпустить. Ты думаешь, что одной любви мало, я подхожу и молча обнимаю тебя. Я только твоя… Но ты не смотришь на меня, ты далеко, я могу только догадываться, о том, где витают твои мысли. Я замираю, мне становится холодно, как в морозный день, когда рано утром выходишь на улицу, и в лицо тебе ударяет ледяной ветер, я прячусь от него на твоем плече, но холод уже пробрался глубже к самому сердцу. Я слышу его стук… Согрей меня… Но ты освобождаешься от моих рук и идешь курить. Что с нами происходит? Ты говоришь, что ушла радость, а я говорю, что устала, ты говоришь, что отвык от меня, а я говорю, что я и не привыкала, я полюбила.

Мне холодно и страшно. Ты молча куришь. Я делаю последнюю попытку стать ближе, я дотрагиваюсь рукой до твоих волос, провожу ладонью по щеке, ты вздрагиваешь, я считаю до пяти и убираю руку. Ты вздыхаешь, тушишь сигарету, достаешь из кармана ключи, кладешь их на стол. Идешь в коридор, надеваешь пиджак, открываешь дверь. Я зажмурилась, я не могу на это смотреть, сердце стучит с бешеной скоростью, один, два, три, звук захлопывающей двери».

....Татьяна проснулась и села на кровати, по лицу текли слезы, она схватила рядом лежащий телефон и набрала сообщение: «Я скучаю…очень». Завтра ты будешь рядом, и мне перестанут сниться кошмары, ты будешь рядом завтра и всегда.

…Утро, Игорь открывает дверь своим ключом, тихонько, чтобы не разбудить Таню заходит в комнату, в руках у него огромный букет ромашек, а в глазах любовь, которой Татьяне всегда будет мало.

*****

Игорь сидел с приятелем на скамейке. Они пили пиво. Было тепло и солнечно. Хороший, уже почти летний, вечер.

– Ты спрашиваешь, какая она? Раве это можно рассказать словами… Хорошо, я попробую.

Она нежная. Очень. Когда она касается меня, мне кажется, что на мою кожу дует легкий, едва уловимый, ветерок и сотни маленьких мотыльков садятся на меня, щекоча меня своими полупрозрачными крылышками. Когда она целует меня, просто проходя мимо, дотрагивается своими губами до моего затылка и кладет руку мне плечо, я понимаю истинное значение слова «любовь». Любовь как действие, как желание быть всегда рядом.

Ну что ты смеешься? Ты же сам просил рассказать. И вовсе я не старый сентиментальный дурак. Пей свое пиво и слушай дальше.

Она чудесная. Я когда жду ее, то мне кажется, что время тянется бесконечно долго. Я прислушиваюсь ко всякому шороху за дверью. Вот лифт приехал. Сейчас она подойдет к двери и… но нет, это не она, и я снова слушаю и жду, постоянно поглядывая на часы на стене. Кипячу чайник в третий раз. И когда мне начинает казаться, что она уже не придет сегодня, дверь открывается и вместе с ней в квартиру входит счастье. «Привет, на улице так холодно, я чертовски замерзла и устала. А ты чем занимался весь день?». «Чертовски» – это одно из ее любимых словечек. Я хочу сказать, что мне весь день чертовски ее не хватало, но не успеваю. Она уже сняла куртку, сапоги, мокрую шапку и перчатки, влетела на кухню и обняла меня: «Как же хорошо дома». Да, она чудесная…

И вовсе она не устала. Потому что не проходит и десяти минут, как она начинает что-то делать. Загружает белье в стиралку, режет салат, пришивает пуговицу мне на рубашку, при этом постоянно что-то рассказывает и улыбается. И только, когда мы садимся за стол ужинать, она замолкает и смотрит на меня. Молчит она, правда, недолго: «Знаешь, когда женщина счастлива? Когда она видит, как ее мужчина ест приготовленную для него еду. И знаешь, что она думает в этот момент? Хорошо бы хватило ее на завтра. Слушай….» Да….говорит она чертовски много. И нет для меня прекрасней музыки, чем ее голос, особенно, когда она произносит: «Я тебя люблю».

Знаешь, а она всегда говорит именно «я тебя люблю». Никаких «очень», «сильно», «безумно», просто «я тебя люблю». И это так правильно, на мой взгляд. Так красиво.

Она очень красивая. Ты что-то сказал про возраст? Боже, при чем здесь возраст. Ой, не смеши меня. Седина в волосах, морщины вокруг глаз, кожа уже не такая упругая. Бред это все. Когда нам будет по семьдесят лет, и мы будем ходить пятнадцатого числа каждого месяца на почту за пенсией, и тогда она будет также красива, потому что будет мной любима. Да, да, конечно, пенсию уже давно переводят на карточку. Просто поверь мне: она очень красива!

И очень страстная. Знаешь, это какая-то абсолютная честность в постели. Полная отдача себя любви. Я не встречал такого в других женщинах. Еще ее запах, он сводит меня с ума. Запах ее тела. Мне не нравится, когда она пахнет чем-то еще. Нет, болван, не другим мужчиной, а духами, например, или гелем для душа. Просыпаться рядом с ней, это целая история. Как она говорит «доброе утро», как она, словно маленький ребенок, трет глаза и улыбается, а потом прячется мне подмышку и очень горько вздыхает: «А можно я сегодня на работу не пойду, пожалуйста?». И, как обычно, сама же отвечает на свой вопрос: «Конечно, нельзя, эх…». Мне так не хочется ее отпускать, она это знает, поэтому будильник ставит всегда на полчаса раньше того времени, когда ей нужно вставать.

А потом она уходит, захлопывается входная дверь, и я проваливаюсь в сон, правда, ненадолго. Я уверен, что ровно через пятнадцать минут зазвонит мой телефон, и я услышу: «Ну, ты и нахал. Спит он. Вставай немедленно!».

На кухне меня ждет завтрак, я всегда ругаю ее за это, но мне приятно. Вкусный омлет, блинчики, или сырники и чашка ароматного кофе, рядом с которой неизменно лежит записка с милыми глупостями: «Есть опасно. Заряжено любовью. Может возникнуть привыкание!» или «Доброе утро, милый! Не сердись, мне, правда, хочется тебе готовить завтраки. А вечером мне захочется вина!», а на обратной стороне листка: «А тебя уже хочется».

Брось, бывают такие женщины. Это женщины, которые умеют любить. Такая в жизни каждого мужчины одна и главное ее встретить, не пропустить. Ладно, мне домой пора, меня там она ждет – моя «чудо-женщина».

*****

«Любить тебя – это как лезвием по венам и потоки крови. Любить тебя – это вдыхать пары отравленного воздуха и свернувшись калачиком выть от боли. Любить тебя – это рассыпаться каждый вечер на триллионы осколков и снова утром собирать себя из них. И не найти самый важный. И так каждый день. Осколок за осколком.

Любить тебя – это перейти за черту, за которой уже нет понятий «правильно» и «неправильно». Любить тебя – это жить с пистолетом, приставленным к виску. Жить и ждать выстрела. Последнего, контрольного. Любить тебя – это видеть то, что не видят другие. Понимать, прощать. И уходить, потому что иначе нельзя.

Иначе не получается.

Встретить тебя – это счастье. Внутри у меня гора нежности для тебя. Я очень долго искала того, кому смогу это сказать.

Любить тебя – это не играть, не блефовать. Это страшно.

Любить тебя – это когда позади «мне больно очень», это когда тоска от того, что ты ни на кого непохожий. И даже копии нет.

Любить тебя – это уйти и не вернуться. Только ждать и ждать, когда ты вернешься сам. Это как сидеть на вокзале и в ожидании поезда, который уже давно ушел. А ты сидишь и ждешь. Ты уехал, а я сижу и жду. Я не верю твоим словам, я верю своим чувствам.

Любить тебя – это ждать. Просто сидеть и ждать.

Все слова сказаны. Все стихи прочитаны. Все песни спеты. Осталась только любовь.

*****

– Привет, Тань! Ты как раз вовремя. Только что чайник закипел. Кофе хочешь? Или лучше чаю?

– Давай кофе. А знаешь…

– Знаю…

И не надо слов.

Просто теперь все дома.

*****

– Эй, поговори со мной, не молчи, пожалуйста!

Игорь лежал, отвернувшись к стенке, и делал вид, что спит. Таня пододвинулась к нему поближе и стала гладить его рукой по спине, иногда нежно прикасаясь к ней губами. Он молчал… Как же тяжело любить раненого человека, которого когда-то давно предали, обманули, и он перестал верить в любовь. Сколько надо иметь сил и терпения, чтобы заставить его поверить другому человеку, поверить ей.

Таня тяжело вздохнула и уже по привычке стала «говорить» с ним «спящим».

«Я здесь, с тобой, и я люблю тебя. Знаешь, что такое для меня любовь? Это когда счастье другого человека важнее собственного, когда просыпаешься и думаешь о том, чтобы такое «сотворить», чтобы увидеть улыбку на лице любимого. Я смотрю утром на тебя спящего, и у меня в голове уже зреет «коварный» план. Я хочу, чтобы ты чувствовал мою любовь 24 часа в сутки, чтобы не было ни одного мгновения без меня. Я так тебя люблю… Обними меня, пожалуйста… От твоего холода мое сердце замерзает, и я очень боюсь, что наступит день, когда оно превратиться в льдинку, и я тоже перестану верить в любовь. Не допусти этого, прошу тебя. Обними…».

Он взял ее руку в свою и поднес к губам, мурашки пробежали по ее телу, и где-то чуть ниже солнечного сплетения что-то тихонько заныло, душа, наверное. Предательская слеза скатилась по щеке… Так тяжело любить.

Игорь молчал, он не хотел и не мог произнести ни слова, хотелось тишины. Странно, но даже это она понимает. В его жизни было много женщин, разных, не похожих друг на друга, но такой, как она, он не встречал. Она умела любить, любить тихо и бескорыстно, боясь ранить не вовремя сказанным словом, боясь потерять. Он пытался в это поверить, но не мог, он искал в ней изъяны, провоцировал ее, он был уверен, что еще немножко и она обязательно проявит свою «женскую» сущность. Но вместо этого, она молча уходила из его жизни, ему становилось плохо без нее, и он снова возвращал ее в свой дом, в свою постель, и снова мучал… Любил ли он ее? Наверное, нет, но он понимал, что это шанс на спасение, но он не хотел, чтобы его спасали… Он ненавидел всех женщин, так было проще. И он хотел возненавидеть ее и не мог, он слушал ее дыхание, и где-то чуть ниже солнечного сплетения что-то тихонько заныло, душа, наверное.

Ему стало страшно, что наступит день, когда она уйдет навсегда. Он не может этого допустить, он этого не допустит.

*****

– Знаешь, Игорь, а наши с тобой отношения мне очень напоминают шахматную партию. Хорошую шахматную партию. Вот, послушай…

Я играю белыми и сразу же иду конем. На столе появляется бутылка текилы и тарелка с лаймом, нарезанным тоненькими дольками, это немного смущает тебя, но твой интерес и желание увидеть продолжение сильнее испуга и сомнений в своей победе.

– А, это ты про нашу первую встречу. Помню, только мы тогда не доиграли… Забавно, рассказывай дальше.

– Мы смотрели друг другу в глаза и молча делали очередной ход. Я замечала все: как твоя рука тянулась к ладье, чтобы сделать рокировку, но в последний момент что-то заставляло тебя передумать, и ты просто передвигал пешку на клетку вперед, как ты вздыхал и задумчиво смотрел, то на доску, то на меня, пытаясь прочитать мои мысли, как твои руки становились влажными, и ты вытирал их о серые джинсы, я замечала все, но этого мало для победы. Нужны натиск, напор, уверенность в собственных силах, а этого мне явно не хватало.

– Боже, какая баталия. Тебе бы книжки писать, а Тань, может попробуешь?

– Обязательно напишу, потом, когда на пенсию выйду. Всем про тебя расскажу, – Таня лукаво улыбнулась.

– Нет, нет, я передумал, по-моему, у тебя нет к этому способностей. Никаких!

– Зануда. Слушай продолжение!

Порой мы уставали от этой игры, выдыхались, нам требовалась передышка. Фигуры пылились на доске, часы тикали, нарушая воцарившееся вокруг нас безмолвие. Мы не спешили. Иногда хотелось сдаться и смахнуть всех этих пешек, коней, слонов, но что-то было сильнее нас, и мы возвращались к игре. Что мы хотели получить? Безоговорочную капитуляцию «противника»? Мат в три хода? Ничью? Не знаю. Но наступил момент, когда медлить стало уже нельзя, и тут я совершила роковую ошибку, я оставила короля без защиты, я была у «противника», как на ладони, я испугалась своей наготы и беспомощности. Но было уже поздно, пешка черных атаковала моих короля и ферзя. Ха…вилка, так банально… Я вынуждена была сделать ход и потеряла Королеву. Шах, шах и мат…

Партия была сыграна. Часы остановились, и мне показалось, что замерло все вокруг, так вдруг стало тихо… Я встала из-за стола.. Взяла в руки ферзя и поставила на середину доски: «Я оставляю тебе себя…».

Это была бы лучшая шахматная партия в моей жизни, если бы ты не жульничал. Я замечала все…

– Все, Тань. Опять твоя ревность и выдумки. Я устал…

*****

«Моя осень пахнет тобой…

Пряный запах опавшей листвы, покрывающей ярким ковром тропинки в парках. Я сделала себе венок из кленовых листьев. Ты ловишь мой счастливый взгляд и улыбаешься. Ведь это так чудесно идти, держа за руку, свою королеву осени.

– А ты знаешь, что ты у меня ненормальная?

– Ага…

– Что «ага»?

– Знаю…

Моя осень дышит тобой…

В открытое окно врывается осенний прохладный воздух. Я поеживаюсь под одеялом от холода и как можно крепче прижимаюсь к тебе. И чувствую твое дыхание на моем лице. Ты сдуваешь с моего лица непослушную прядь волос и целуешь меня. Тепло. Спокойно. Можно еще немного поспать.

– Вставай, на работу опоздаешь.

– Ага…

– Что «ага»?

– Опоздаю…

Моя осень…

Как же хочется всегда быть рядом. Всегда. И жутко страшно уходить утром. Всего лишь поворачиваешь ключ в замке, а кажется, что закрываешь дверь в счастье. И сразу становится грустно. Осень. Моя осень пахнет тобой…»

*****

Ее глаза иногда похожи на изумруды, порой они напоминают крепко заваренный зеленый чай, а сегодня они кошачьи, она сама похожа на кошку сегодня. Игорь смотрит на нее и злится, не хочет, а все равно злится. Сам не знает за что. Она чужая. Всегда была чужой. Даже, когда говорила, что любит. Даже, когда ее тело было в его абсолютной власти, и она стонала, умоляя о пощаде. Даже, когда была самой близкой…

Стоит у зеркала и расчесывает волосы, проводит щеткой по непослушным кудрям и улыбается своему отражению. Ловит в зеркале его взгляд. Колючий, холодный взгляд. Понимает это, но продолжает улыбаться. Кошка. Ему даже кажется, что она мурлычит. Сейчас подойдет и начнет тереться о его ноги. Так было бы еще вчера, но сегодня она просто уходит. Теперь она кошка, которая гуляет сама по себе. И ей больше не нужен хозяин. Она не хочет, чтобы ее приручали. Она больше не ищет любви. Она уходит туда, откуда не возвращаются. Она уходит от него. Каждую минуту она становится все более далекой, все более чужой. И Игорь рад этому, честно рад, он устал от нее. Он хочет проснуться свободным от нее. Он хочет, чтобы она стала его прошлым. И если бы его вдруг кто-то спросил о ней, он бы сказал: «Так… знакомая. Уже даже не помню. Ничего особенного. Просто эпизод».

Женщина с глазами, как изумруды, закрыла за собой дверь. Когда хочешь, чтобы настоящее стало прошлым, только так и надо делать.

*****

– Посмотри на меня, что ты видишь, Ник?

– Я вижу милую женщину, которая уже выпила полбутылки вина. Женщину, которую я очень хочу взять на руки и отнести на кровать…

– Подожди, я же серьезно.

– Чувствую, что это надолго. Спать мы сегодня не будем?

Она улыбнулась, слезла с подоконника и нервно прикурила сигарету.

– Понимаешь, я всю жизнь была уверена, что для человека нет ничего невозможного. Для достижения невозможного требуется только чуть больше времени. Я ошибалась!

– Так… и что же оказалось недостижимым для тебя? Пожалуй, я заварю кофе… Покрепче. Продолжай, мне уже интересно.

– Я не могу заставить себя полюбить. Я могу привязать к себе человека, вызвать зависимость от себя, могу заставить его хотеть меня, скучать по мне, а полюбить заставить не могу.

– Кофе с коньяком?

– Да, пожалуй… Любовь не зависит от нас. Ты встречаешь человека и сразу тонешь в нем. Нет, ты можешь убедить себя, что всегда сможешь уйти, найти замену, что есть кто-то лучше или более подходящий для тебя. Но в итоге ничего не получится. Ты утонул сразу и навсегда. С первого взгляда, с одного прикосновения. Раз и навсегда.

– Я влюблялся не один раз, и все было не так драматично. Было хорошо вместе какое-то время, а потом…не знаю, как это получалось, вдруг все заканчивалось.

– Ты влюблялся, но не любил. Любовь – это совсем другое, любовь не проходит, она всегда внутри тебя. Тебя больше ничего не волнует, кроме того, что ты значишь для этого человека. И тут, как карта ляжет, от тебя ровным счетом ничего не зависит. Тебя или полюбят, или нет. Также с одного взгляда, с первого прикосновения.

– Подожди, почему же ничего не зависит? А ухаживания, цветы, подарки? Да, и у женщины есть куча рычагов: крутой секс, забота, борщ, в конце концов.

– Таким способом ты добьешься женщины или мужчины, но не любви. И знаешь, что самое неприятное во всем этом? Когда ты любишь, тебе в ответ нужна только любовь и ничего больше, никакой подделки. Фианит блестит также ярко, как и бриллиант, но это лживая копия. И когда ты понимаешь, что вместо любви тебе дают что-то другое, хорошее, теплое, но другое, ты гибнешь. Умираешь. Это как неизлечимая болезнь. От нее только одно спасение такая же по силе любовь, а у единственного донора по венам течет кровь другой группы, несовместимая с твоей. Но ты ее все равно переливаешь, и от этого становится только хуже, отторжение, полное отторжение.

– Ты хочешь сказать, что ты так любила?

– Во-первых, любить можно только так. Во-вторых, любовь не проходит…

*****

«Посмотри на меня, нет, посмотри внутрь меня. Что ты там видишь? Да, правильно, там внутри меня груда камней, они мешают жить, мешают чувствовать, верить, с ними невозможно взлететь. Я строю из них башню и поднимаюсь вверх по винтовой лестнице, но она бесконечна. Я сильная, я очень сильная и смелая, я уже ничего не боюсь. Камни осыпаются у меня под ногами, пути назад нет, и я иду вперед. Сверху летят новые камни, они бьют меня по голове, по лицу, но я уже не чувствую боли. Я ничего не чувствую, я просто поднимаюсь вверх. Дует сильный ветер, он мешает, заставляет идти медленнее, я уже почти ползу, но там наверху спит маленькая девочка, я должна подняться и взять ее за руку, там наверху я, кто-то очень давно отобрал меня у меня, и я должна вернуть себя. Я не хочу быть взрослой, я не хочу ничего решать, мне надоело всех понимать, входить в положение, прощать. Я хочу быть ребенком, которым я никогда не была. Я хочу плакать, когда мне больно, я хочу просить помощи, когда мне плохо, я хочу не бояться своих чувств, я хочу смотреть на тебя, не отводя глаз, я хочу обнимать тебя, когда мне одиноко, я хочу брать тебя за руку, когда мне страшно, я хочу верить, наивно верить в то, что все будет хорошо. Я пытаюсь закричать, чтобы разбудить эту маленькую девочку, но крик замирает в груди, и вырывается только хриплый стон, в нем столько тоски и одиночества, что на секунду я теряю веру в себя, но только на секунду. Я заставляю себя встать и идти вперед. И я дойду, потому что даже у бесконечности есть предел».

*****

Игорь ехал в метро и думал о ней. Он скучал. У него с утра болела голова, и нестерпимо натирали пятки новые ботинки. Он так хотел рассказать ей об этом. Именно ей, его Тане. Она бы написала, что он, как всегда, жалуется и вечно всем недоволен. А вечером приехала бы к нему, они бы пили чай, она болтала без умолку, а он бы наслаждался чувством умиротворения, которое дарил тембр ее голоса.

Он вышел на улицу, октябрьский утренний ветер дунул ему в лицо, и он вспомнил ее кудрявые волосы, аромат ее духов и нежность кожи. Он никогда не любил ее, никогда…Она просто была другая. Внутри него возникло мерзкое болезненное ощущение потери, и он закурил. Было непривычно одиноко…

Таня шла на работу, почти бежала, опять опаздывает, и опять поругалась с утра с мамой по телефону. Зря, конечно, она на нее накричала. По щеке побежала слеза…это все питерский октябрьский ветер. Он трепал ее кудрявые волосы, и руки покраснели от холода, в карманах пальто перчаток не оказалось, она опять, наверное, забыла их дома. Она хотела достать телефон и написать ему, что она замерзла и ей не хватает его тепла, но вспомнила, что вчера положила перчатки в сумку. Она убрала телефон. Ей было так привычно одиноко…

*****

«Мы замечательные, обидно только, что непутевые…

Знаешь, давай удочерим эту осень, повяжем ей мой рыжий шарф и оденем на нее твой свитер. А еще купим ей резиновые сапожки, обязательно желтые. Ей будет тепло, и она не заболеет, даже если попадет под дождь и будет дуть сильный ветер. Она сможет бегать по лужам и громко смеяться. Она будет такой счастливой, какой хотела стать я, но не получилось.

Мы будет вместе с ней сидеть на теплой кухне и пить чай из больших чашек. Все в смешных шерстяных носках и длинных шарфах. Я сама их нам свяжу. Тебе какого цвета? Я себе хочу зеленый. Я буду вслух читать вам стихи. Залезу на табуретку, как в детстве перед гостями. Это, наверное, будет очень забавно. Напеку нам пирожков. Ты с какой начинкой хочешь? Давай с яблоками и брусникой? А еще можно с грибами и картошкой. Свечки по всей квартире зажгу. Красиво будет. Уютно.

Осени будет с нами хорошо. Я веселая и добрая. Ты умный и серьезный. Это даже хорошо, что мы такие разные. Осень получится идеальная, забрав у нас только самое лучшее. Мою улыбку и твою нежность.