Шмель

Я посидел секунд десять с опущенными плечами, смотря вперед, в одну точку, на, кажется, палку, торчащую из грязи дороги. По всем канонам фильма с глубоким смыслом, я должен был задуматься о своей жизни, о прошлом, вспомнить дорогие мне вещи, людей, оставивших о себе наилучшее впечатление. Но, увы, я не думал ни о чем, как это обычно и бывает. Вернее, не совсем ни о чем: я думал о той самой торчащей из земли палке и о ее причудливой форме, о том, что она похожа на замерзшую змею, представил, что было на этом самом месте тысячи лет назад…и что-то еще в этом духе. Потом я опомнился, взглянул на сопровождавшего меня парнишку, стоящего в стороне, под высокой елью и грустно смотрящего в землю. Мне показалось, что он, лишь, хочет сделать вид, что его беспокоит моя судьба, а, на самом деле, в мыслях своих уже поглощает ужин за столом в части. Печально, но так оно и было. Правда жизни состоит в том, что, чаще всего, даже близким или давно знакомым людям бывает наплевать друг на друга, так чего же ждать от человека, с которым я познакомился максимум час назад?! Поэтому, я ни сколько не озлобился, лишь выдохнул, достал из нагрудного кармана свой плеер, вставил один наушник в ухо, а второй оставил болтаться в области груди. Сделал я это на тот случай, если мне будут передавать что-то важное по рации, а я, из-за играющей музыки, не услышу сообщение. Нажав на кнопку «плей», я выжал сцепление, мощно пихнул рычаг переключения передач в позицию первой скорости и покатился вперед, плавно отжимая педаль.

Лемми из моторхэд как-то сказал, что они пишут музыку, под которую можно было бы идти на войну. Это правда. Но мне было также удобно идти на войну и под радиохэд, и оазис, и даже кинкс. Главное, я считаю, чтобы эта музыка была хорошей. Меня всегда отталкивали слишком претенциозные и напыщенные команды с тяжелым звуком, явно направленным на большинство слушателей. Гипер коммерциализированная крутость отворачивала меня от многих известных команд. А вообще, тогда, сидя в машине, я уловил некоторое сходство исполнителей с моделями автомобилей. И одних, и других, слава Богу, огромное множество. Для примера, начнем с чего-то по-проще. Это будет молодежная поп-группа, вроде мьюз. Автомобиль, соответствующий ей – это что-то, что довольно состоятельные родители могут позволить своему тинейджеру, что-то доступное и популярное у молодежи. Скажем, это опель астра. В паре слов – отсутствие какой-либо индивидуальности, запоминающийся внешний вид и грамотная реклама сделали успех этой марке. Пойдем дальше и возьмем Раммштайн. Их аналог в машинном мире – это вычищенный и отполированный до блеска немец – бмв х6 или х5, а может и мерседес GL. Автомобиль белого или серебряного цвета, весь из себя большой, мускулистый и не имеющий ничего за душой. Каждый, у кого есть большая сумма денег, покупает именно его. На заднем стекле должна красоваться наклейка с изображением кабана-качка, типа «подумай, прежде чем спорить со мной». Среди вещей, которыми могут воспользоваться водители в драке – костет, монтировка или бита в багажнике. Далее – интереснее, представим Моторхед. Первое, с чем мы сталкиваемся в данном случае – это остро очерченная индивидуальность. Самое подходящее, наверное, старый, грязный и разбитый Гелентваген. Он совсем не стремится показать свою крутость, он нужен, чтобы добраться из А в Б по любой дороге побыстрее. Водитель никогда не начнет «быковать», но если он столкнется с агрессией в свою сторону, то наверняка достанет из-под сиденья мотоциклетную цепь и непременно ей воспользуется, потому что его безумие возникает внезапно, только в точке кипения, и не для показухи. Теперь, самое интересное – Оазис. Мне представляется заниженная, пыльная легковушка, типа Фольксваген Гольф IV, на классных дисках. Возможно, с треснутым стеклом или разбитой фарой. Когда бмв раммштайна, не церемонясь, по-хамски, влезает под напыщенные тяжелые рифы в ряд перед жалким рено с новичком за рулем, этот фольк оазиса на всей скорости под орущую какофонию из звуков гитар и барабанов случайно корежит металл бочины бэхи, из которой сразу выскакивает короткостриженый качок в темных очках и майке. Из фолька же, вылезает обдолбанный, худой, нестриженый молодой парень в белых кроссах и на все угрозы качка лишь крутит головой по сторонам, отсутствующим взглядом, безжизненно смотрит качку в глаза и говорит: «да пошел ты на х…» Садится за руль и устремляется в даль, поднимая столб пыли. Если же качок решит достать монтировку, то быстрая и натренированная рука хулигана опередит его, воткнув заточку ему в ребра, и быстренько смоется восвояси. Еще одна правда жизни: заточка полезнее мускул, в определенной ситуации. Что ж, ситуация, в которой я оказался была именно такой, и здесь были бы бесполезны показушные мускулы раммштайна. Мне была нужна заточка. Небольшое безумие всегда играет на руку.

Я полностью выжал газ, и моя ленивая, тяжелая буханка медленно покатилась вперед. К моменту, когда я должен был показаться на открытой поверхности, пришло время включать вторую передачу, что я и сделал. Как же медленно она разгонялась. Её создатели, явно, не думали о скорости, как о первоочередной характеристике, а для меня она была одной из таковых. Я пытался вытолкнуть педаль газа из салона, и мне это почти удавалось, только быстрее машина от этого не ехала. К моменту, когда пришло время врубать третью, я едва-едва набрал 30-40 километров. Выжав сцепление, я столкнулся с подлостью, которую не ожидал, но которую , в тайне, боялся. Рычаг ни в какую не хотел вставать в нужное положение, как я его ни вдавливал и не пихал. Музыка громыхала у меня в ухе, но я не мог разобрать ее, мой пульс участился, я чувствовал себя ребенком, играющим в прятки и стоящим в шкафу, к которому только что подошёл вода. Еще секунда, и он распахнет дверь и найдет меня. Я нервничаю и потею. Теперь рука еще и скользит по рычагу. В какой-то момент, я понимаю, что машина сильно снизила скорость до такой степени, что не потянет уже и вторая передача, а первую на ходу будет точно не воткнуть. Нужно остановиться. Не теряя много времени на раздумья, я выжимаю тормоз до отказа, но автомобиль продолжает катиться. Я слышу громкий хлопок. Изо всех сил дергаю ручник, и буханка со скрипом останавливается, шаркая заблокированными колесами по рыхлой земле. В этот самый момент, передо мной разрывается снаряд, поднимая в воздух пыль, грязь и рваные ошметки земли. Это поразительно, но, если бы я продолжил движение, в воздухе, скорее всего, витали бы уже мои рваные ошметки. Громоздкая и неповоротливая буханка дала мне шанс. Я снова воткнул первую и тронулся, поспешно разгоняясь, объезжая воронку от взрыва, и переходя на вторую. Еще немного разогнавшись, я беру левее и снова оттормаживаюсь. Снова хлопок, и взрыв слышен уже где-то справа. Примерная тактика и схема движения сформировалась в моей голове, я постарался сосредоточиться и даже запомнил мотив AC/DC, игравший у меня в ухе. Такими рывками и резкими остановками с поворотами я добрался до половины поля и уже не рассматривал возможность оставаться на нем навсегда. Поразительно, что делают с человеком уверенность и нажеда: мои конечности двигались слишком слаженно, как части немецкого, хорошо собранного механизма. И буханка уже не давала ни одного сбоя, тоже почувствовала эту уверенность. После четвертого взрыва поблизости я уже, практически, перестал их замечать, ехал себе по замысловатой, непредсказуемой даже для меня траектории. Через некоторое время, я сумел разглядеть въезд на лесную дорогу, продолжающуюся под надежным шатром из веток, покрытых листьями и хвоей. Заехав в безопасную зону, я не стал картинно останавливаться и глубоко вздыхать. Наверное, в основном потому, что действовал инстинкт самосохранения: я все еще боялся быть настигнутым одним из снарядов. Теперь, уже значительно медленнее, я продолжал движение по полу-разбитой лесной дороге на очумевшей от произошедшего буханке. Готов поспорить, она никогда до этого так не ездила. Бедная старенькая кобылка. Надеюсь, она была благодарна мне за то, что я раскрыл ее потенциал.

Часовой встретил меня с нескрываемым удивлением на лице.

– А мы уже и не ждали, – честно признался он – повезло тебе, никак, слабенько стреляли?

– По мне так достаточно, – ответил я без особого энтузиазма.

Пока разгружали автомобиль, я пил любезно предоставленный мне кофе из жестяной кружки и слушал указания командира развед батальона. Смысла их слушать не было: все, что он мне говорил, было написано в бумагах, загружаемых мне в машину, а если не доберется она, то я и подавно. Легкая эйфория сменилась свинцовым осознанием того, что предстоял точно такой же путь обратно. Удивительно: у меня, ни тогда, ни теперь не было и мысли отказаться. Может, это сказывалось чувство долга, осознание высшего предназначения, не знаю. Когда я ехал обратно, было в моей голове понимание какой-то, что-ли, правильности того, что я делаю. Все в первый раз в жизни стояло на своих местах: была ясная цель, абсолютно очевидные препятствия и сложно рассчитываемые шансы. Только временем и желанием проводить эти расчеты я не располагал, поэтому, только и делал все, что мог. Без длительных и душещипательных описаний своей поездки, скажу лишь, что снова преодолел весь путь, слыша еще больше взрывов по сторонам и вращая рулем, как капитан корабля вращает штурвал. В части меня встречали с радостью и ликованием. Все похлопывали меня по плечам и спине, кто-то даже обнимал. Я не был уверен, что именно радует всех меня окружающих: тот факт, что я добрался живым, то, что я доставил все необходимые данные или то, что мы, хоть каким-то способом показали врагу, что он не способен контролировать все то, на что рассчитывал. Скажем так, моя поездка перенесла несколько очков общей уверенности из корзины противника в нашу, полупустую корзинку.

Следующая неделя прошла по привычному распорядку, снова без каких-либо всплесков, одной, плавно текущей толщей мутной, прохладной воды. На следующей неделе командир снова вызвал меня, отметив, что у меня отлично получилось выполнить задание в прошлый раз, за что мне будет сделано небольшое поощрение. Он также аккуратно поинтересовался, как я отнесусь к предложению повторить этот триумф в ближайшие дни. Я был не против, отчего полковник сразу стал активнее и все больше упоминал про всяческие поощрения. Как будто, мне было до них дело.

Через день я снова сидел за рулем знакомой буханки и смотрел стеклянными глазами перед собой, на открывающееся после узкой лесной дороги поле. Музыка снова играла в ухе, и я ее не подбирал специально. Любая вещь из тех, что мне нравятся, была к месту и положительно воздействовала на мой настрой. Мотивирующе, если можно так сказать. Я думал о людях, прыгающих с парашютом. Ведь, они сами едут к черту на рога, на аэродром, платят большие деньги за возможность подняться на самолете и прыгнуть из него с необходимым оборудованием и… в самый последний момент им нужна мотивация, для того чтобы выйти из самолета и сделать то, к чему они стремились. Это как, если бы вы шли по пустыне, изнемогая от жары, мучаясь жаждой. Увидели бы оазис вдалеке, произвели бы усилие над собой, пройдя еще пару добрых километров по раскаленному песку и… в последний момент, стоя у маленького озера, вам нужна была бы мотивация, чтобы сделать глоток. Все прошло хорошо и в этот раз. Я удачно добрался, как туда, так и обратно, доставив все необходимое и чувствуя себя еще увереннее. А вот машина явно требовала ухода. Она скрипела сильнее обычного при повседневной езде, а педали теряли даже остающуюся чувствительность. В части меня снова встречали, как героя, даже накрыли стол, и к чаю дали шоколадку и пряники. Не могу сказать, что они стоили моей жизни, но были весьма приятным к ней бонусом.

Я удивлялся сам себе, но, несмотря на факт присутствия опасности, я ждал следующего раза с нетерпением. Думаю, что этому поспособствовало то, что меня не стали отстранять от обычных обязанностей. Я все также мёл полы и улицы, что невозможно надоедало, и единственным спасением от этой наскучивающей рутины я видел поездку по тому полю. Только подумайте, риск потерять жизнь ради каких-то данных, был для меня более приемлем, нежели обыденность и сомнительная полезность обычной, физической работы. Возможно, имей я хоть какое-то количество радостей жизни, вопрос о целесообразности рисковать этой жизнью вставал бы часто и остро. Но, имея лишь тягости и лишения военной службы, не особенно переживаешь и боишься их потерять.

Гайки на моей буханке слегка подкрутили, и она, со слов мастеров, была готова к новым подвигам и путешествиям. Я доверился знающим людям, и, практически весь маршрут в ту сторону, мое средство передвижения преодолело стойко, лишь, в самом конце, заезжая крутым поворотом на лесную дорогу издав жуткий, скрежещащий звук. Я о нем почти сразу забыл, спокойно добираясь до пункта назначения, но, с волнением, вспомнил о нем, когда, на обратном пути, спустя какую-то сотню метров после выезда на поле, свободный ход руля заметно увеличился, да и ответные действия машины на мои импульсивные вращения стали заметно менее острыми. Кое-как я добрался до середины, а после рулевое колесо почти совсем отказало. Я ехал, можно сказать, по непредсказуемому маршруту, на удачу, и, перед самым заездом обратно на лесную дорогу меня резко крутануло и почти совсем развернуло. После того, как мне удалось все-таки направить свой аппарат к желанному заезду, взрыв раздался слишком близко, слишком громко и стекла разбежались вон из своих рамок, предварительно попрощавшись со мной звонким дребезгом. Кое-как автомобиль заехал-таки в лес, на дорогу и, проехав еще несколько метров остановился. Я качнулся в сторону того места, где должна была быть дверь и выпал плашмя на землю. Больше я не помню ничего до дня, когда мне в госпиталь командир, в белом халате, принес сетку апельсинов. Я провалялся на койке около месяца. Из травм у меня были лишь контузия и пара ссадин. Буханке досталось сильнее: теперь у нее отсутствовали дверь и стекла, три колеса стояли под разными углами к корпусу, а одно было идеально перпендикулярно, но находилось возле сарая, метрах в двадцати от машины.

Когда я вернулся в распоряжение части, меня вызвали к командиру, который рассказал мне, что два офицера, назначенные на выполнения моего задания вместо меня, совершали свои вылазки на стоящих на балансе части «козликах» и, к сожалению, не справились. Результаты этих неудач можно было обнаружить на том самом поле. Они представляли собой две кучки искорёженного металла, засыпанные землей и покрытые пылью с грязью. Логичным завершением этого повествования был вопрос, готов ли я снова оказать ему, части и родине неоценимую услугу. Подумав, я согласился, но с одним условием.

Это условие было доставлено в часть на следующий день. Практически новый, темного цвета автомобиль надежной марки «форд» в кузове «универсал». Таким образом, скоростные и маневренные показатели были гораздо лучше, чем у буханки, а места для транспортировки всех необходимых вещей было лишь немногим меньше. Я, а следом за мной и десяток моих сослуживцев, обходили авто кругом, прикасаясь к его кузову, зеркалам и колесам, пробуя новинку на ощупь. На номерных знаках красовались буквы ОСА, что свидетельствовало о причастности данного автомобиля к ближайшему отделению ГИБДД. Мы смотрели поочередно, то на номера, то на сам автомобиль, то снова на номера и дружно решили, что, никакая это не оса, а, скорее, целый шмель, грузный, объемный, с пухлым задом. Это прозвище быстро приклеилось к машине, а, следовательно, и ко мне, как ее водителю и единственному пассажиру. Вскоре, даже позывной по рации у меня был «шмель».

С этих пор и началась славная история шмеля: военного курьера, следующего каждую неделю по одному и тому же маршруту, по изрытой земле, сквозь град снарядов, высыпающихся с неба. Через некоторое время, я знал свой путь наизусть, мог с точностью сказать, на каком участке поля почва более или менее зыбкая, куда не стоит заезжать в дождь, а где лучше проехать, не опасаясь коряг и замаскированных мхом валунов. Мой новый автомобиль радовал меня все больше, с каждым днем: наверное, мое впечатление было улучшено тем контрастом, который я обнаружил после буханки. Педали реагировали теперь резко, машина хорошо набирала скорость и быстро останавливалась, руль слушался меня великолепно. Единственное, за что я переживал, был дорожный просвет: буханка стояла значительно выше, а, следовательно, имела лучшую проходимость. Но, уже после первых поездок я понял, что переживал зря: машина не уступала по проходимости ни одному полноприводному внедорожнику. Все из-за грамотного распределения веса, как я могу предположить. Думаю, я изрядно поднадоел вражеским артиллеристам, поскольку каждый последующий день они обстреливали меня больше и сильнее, чем в предыдущие. Пару раз подключали даже авиацию, но она успевала подлететь лишь в самый последний момент, когда уже я снова скрывался в лесном массиве и оказывался вне зоны видимости пилотов. Моя тактика была проста: я ездил так, что никто, и я в том числе, не мог сказать, куда направится мой автомобиль в следующую секунду. Я выписывал круги на сырой траве поляны, рывками стартовал и сразу останавливался, иногда, я разворачивался и на полном ходу мчался в обратную сторону. Моим ноу-хау было хаотичное движение автомобиля под музыку, играющую теперь не из моего наушника, а из динамиков, причем, на полную мощность. Меня подначивали и раззадоривали яркие, гаражные напевы, например, Соникс или Белых Полос. Меня заставляли двигаться резче и острее ритмичные гитары Франц Фердинанд. Я вальяжно плавал на своей темной лодке по зеленому озеру под Йэна Брауна. Чего никогда не позволял я себе делать – так это оставаться на одном месте более 2х-3х секунд, потому что знал, что такое промедление может быть губительно. Это знали и мои враги, и я чувствовал, как они ждут того момента, когда я останусь на месте и дам, наконец, им возможность хорошенько прицелиться и разнести меня на куски. Это забавно, но, иногда, в условиях плохой видимости: когда стоял густой туман или шел проливной дождь, в сумерки или в полумраке раннего утра меня не обстреливали вовсе. Давали один контрольный, первый залп, показывая, что они всегда следят за мной и прекращали обстрел с целью экономии снарядов, я так понимаю. Мой форд стал легендарным, а позывной «шмель» бил все рекорды по популярности. В разных частях складывали всяческие небылицы, якобы, машина снабжена огромным жидкокристаллическим дисплеем с одной стороны и камерами с другой так, что, когда она едет, этого не видно, ведь, монитор отображает вид поля за ней. Кто-то говорил о последней системе стелс, некоторые фантазировали о фантастических глушилках электроники, установленных в моем авто и действующих на пушки и ракеты, находящиеся за много километров. В этом случае, никого не волновало, что обстреливали меня из проверенных, механических орудий. Командир прочил мне все больше наград и поощрений, а для меня уже бесценным был этот азартный момент, когда я выезжал, под любимую музыку, порезвиться на поле в хорошем авто. Сослуживцы уважали и не понимали моего хладнокровия, хотя причина ему была – проще не придумаешь: то, что я делал, было банально интереснее, чем моя обычная жизнь.

Около двух-трех месяцев я отъездил подобным образом, не позволив ни одному снаряду более-менее серьезно задеть себя.

После, произошло кое-что малоприятное для меня – война закончилась. Конечно, это было хорошо в том смысле, что жертв и случаев внезапно оконченных жизней стало гораздо меньше. Сестры не теряли братьев, жены мужей, матери сыновей. Но, что самое важное, никто толком не задумывался, а почему вообще нужно было кого-то терять? Ведь, война – это конфликт интересов. Всегда. И интересов, отнюдь, не простого народа. Всегда. Так вот, заставить отправиться на войну людей, которые не имеют никакого к ней отношения – это высший пилотаж манипуляционного мастерства. Предоставление информации под правильным углом, закладывание с рождения в человеческое сознание необходимых принципов, не базирующихся на логике – вот неполный список умений и инструментов в портфеле среднего политика. Так вот, главный парадокс состоял в том, что окончание войны было веянием положительным для всех тех, кто не размышляет над ее сутью и, безусловно, не утешающим для меня, человека, который нашел в этой бесполезной мясорубке какой-никакой смысл своего существования. Мне нравилось то, что я делал и, что было одним из важнейших факторов по моей жизненной философии, я не причинял никому вреда, а только лишь избегал чужого. Более того, проезжая то поле каждый раз, я выполнял что-то маловозможное для других и, поэтому, никогда не страдал от чрезмерных ожиданий: я мог подорваться завтра, и никто бы не посмел осудить меня. Я, скорее, удивлял всех каждый раз, когда не попадал под снаряд. А это самое приятное в работе, когда ее выполнение не является твоей обязанностью, а невыполнение не делает тебя негодяем. Война закончилась, в какой-то степени и благодаря мне, но необходимость в моих услугах отпала. И вот, я помню, как сейчас, что иду через плац, сквозь поднимающиеся вверх гейзеры фуражек, пилоток и кепи, протискиваюсь через ликующие и орущие во все направления лица сослуживцев, и ни следа улыбки или радости нет на моем лице. Это, явно, не мой праздник. Не моя война, не моя победа и не моя радость. Я только что потерял любимую работу, какая тут радость?! Только обреченность на обыденность.

Командир, в финальном разговоре, снова упоминал все те привилегии и поощрения, которые я заработал, предлагал остаться на сверхсрочную службу, учиться по своей специальности, неплохо зарабатывать. Я отказался, было неинтересно. Тогда, при мне он набрал по телефону уже свое начальство, объяснил ситуацию в самых ярких красках, надо отдать ему должное, и выторговал для меня весьма неплохие условия: теперь я считался героем войны, имел соответствующую пенсию и отчисления из сопутствующих фондов, льготы, а также плохенькую квартирку на краю своего города. Всего этого должно было хватать на крайне скудную жизнь. Я согласился. Вернее, кивнул, когда это все было мне озвучено. И уехал. Машину мою вернули в ГИБДД, поскольку она была у них на балансе. Это меня, конечно, тоже расстроило, но, с другой стороны, я осознавал, что ее место было тоже только там, на том поле, и нигде больше. Спустя месяц, когда я уже сидел в своей норке, раздался телефонный звонок. Это был командир, он говорил весело, бодро, просил спуститься и выйти к подъезду. Говорил что-то про подарок штаба. Я вышел под дождь и увидел военного, который строевым шагом подошел ко мне, поздравил и вручил ключи. На мой вопрос от чего они, он кивнул в сторону кармана дома. Там стояла новенькая шевроле камаро желтого цвета, с двумя черными полосками через весь кузов, от капота до багажника. Служивый подмигнул мне, сказал, что документы в бардачке, затем сел пассажиром в военный УАЗик и уехал прочь. Вот так. Шевроле камаро. Новый. Эти идиоты посчитали, что мое прозвище возникло из-за восхищения фильмом «трансформеры» и его героем с таким же именем. Я терпеть не мог этот фильм, бездарный и безыдейный, не несущий никакой смысловой нагрузки, ориентированный на зрителей, воспринимающих только визуальную картинку. Нужно ли говорить, что машину я на следующий день продал без малейшего сожаления. Тут же пошел и купил подержанный форд в кузове «универсал», отдал его в мастерскую для полной проверки и необходимого ремонта, а потом рассчитал, что на оставшиеся деньги можно неплохо пошиковать месяца два-три.

В квартире было пустовато, и одному обжить ее у меня долго не получалось. Поэтому, для помощи в этом деле, да и просто, чтобы иногда отвлекаться от одиночества, которое, надо сказать, меня никогда особенно не напрягало, я взял кошку. Она была еще маленькой, но уже сильно пушистой. Я назвал ее Лялей. У Ляли оказался непростой, но положительный, своенравный характер. Она не часто, но подходила ко мне, заставляя себя гладить, после чего внезапно уходила восвояси. Еще, бывало, спала рядом, когда было холодно. Все, что мне было нужно.

Все-таки, отдыхать постоянно, ничем не занимаясь – это большой труд, от которого быстро портится настроение, и в голову лезут не лучшие мысли. Поэтому, я начал искать себе хобби. Ничего, вроде собирательства монет или марок, а также склеивания моделей самолетиков или машин я не принимал по одной причине – у меня все еще были мужские гениталии. От компьютера я быстро уставал. Честно признаться, я презирал всех людей по причине их моральной недоразвитости, но мне необходимо было, хоть мини-мальское, общение, поэтому я не нашел другого выхода, кроме как начать «бомбить» днем, по вечерам и, иногда, ночью, когда не спалось. Плюс, это были и дополнительные деньги, которых никогда не бывает достаточно. Уже довольно скоро я изучил почти все улицы города, секретные проезды, время и места появления пробок. Хорошенько разобравшись в правилах дорожного движения, я понял, что не верю в них. Теперь я еще больше стал удивляться поведению людей вокруг. Я пришел к выводу, что человечество изжило себя. Смысл сохранения лучших ветвей развития утерян в бездне бесполезных, одинаковых, серых и ущербных дней. Естественный отбор не работает, кто-то постарался сделать так, чтобы самые неприспособленные могли подольше потоптать землю и усложнять жизнь остальным. Из-за многих изобретений, призванных, якобы, обезопасить нас, бездарные и никчемные индивиды могут спокойно продолжать существование и дальше портить генофонд. Простой пример – светофоры. Без них было бы очень тяжело. Приходилось бы лишний раз пользоваться глазами, оглядываясь по сторонам, оценивать возможные угрозы, рассчитывать скорость приближающихся машин. Так гораздо мудренее, нежели, чем, как собака Павлова, ориентироваться на лампочку, и доверять ей свою жизнь. Подумайте сами, множество индивидов бы закончила свой жизненный путь на каких-нибудь перекрестках. Но, ведь, это здорово. Ценой всего лишь нескольких тысяч жизней мы избавились бы от тупиковых ветвей развития и ущербных пустышек, сопровождающих нас на каждой улице, на каждом переулке. Вдобавок ко всему, из-за этих бездарщин светофорами были снабжены даже нисколько не затруднительные и не опасные участки дорог. Вы не чувствуете себя, как минимум, глупо когда вынуждены стоять в три часа ночи на абсолютно безлюдной дороге, когда ни одной бодрствующей души нет и за километр вокруг, перед, по непонятным причинам, горящим красным светом?! Вы не считаете, что таким образом просто выбрасываете в помойку драгоценные секунды и минуты своей жизни только из-за того, что какой-нибудь безмозглый алкаш может не принять во внимание свет надвигающихся фар, или пустая девушка с ярким макияжем закроет глаза, заслушиваясь популярной музыкой в танце за рулем и не заметит мать с двенадцатью детьми, переходящую дорогу на удачу?! Возможно, лучше было бы подогнать всех подобных ошибок эволюции к обрыву и скомандовать шагнуть на счет три, избавив себя и множество других от страданий, связанных с присутствием этих тупиц. Единственным оправданием большинства систем безопасности может быть вопиющая несправедливость: из-за действий большинства убогих мыслителей могут пострадать вполне полезные и развитые люди. Так в какой же момент времени мы решили дать природе отпуск и решать самим, за нее, кто способен отвечать за себя и контролировать свои действия?! Мы сами обрекли себя на муки, позволив один раз неполноценному днк проскользнуть в нормальный, и теперь дефектные клетки повсюду. Мир не способен избавиться от них обычными методами, потому что мы не только дали им проникнуть к нам, но и всячески обезопасили их от возможных неприятностей. Мир подумал и сказал: «ну хорошо, я выжгу эту саранчу огнем дорожного движения». Но мы подумали и создали суперкрепкие материалы, корпуса, дополнительные рамы прочности, ремни, подушки и шторки безопасности, световые приборы, сигнализирующие о том, что мы едем, стоим, поворачиваем, разворачиваемся, открываем дверь и багажник. Где же интерес в поездках теперь, когда все возможные опасности учтены, и ты, даже если ты самый отъявленный кретин, въехавший в двери заправки с пистолетом от колонки в бензобаке, останешься цел и невредим?!