Аля-улю или Странствия примерного крановщика

Насчет экзотики-то я нынче непосредственный, поскольку отведавши сего продукта изобильно.

Докладываю, есть я Николай Орлов, парень незатейливой судьбы, добротный в плечах, со скромными притязаниями и женой Тамарой, особой не последнего значения, а если конкретно – габаритной и плотной, имеющей взгляды на жизнь и прочее. Вот судьба и пихнула нас в Болгарию на отдых по случаю пары путевок, не приспособившихся в СМУ, куда причислен я оказался, и Тамариной расторопности. И верно, море еще из самолета приветливо ударило сияющей лазурью, горизонт был близок и вял, в глазах окружающих баловались блики.

Как на место пожаловали, так и пошло. Номер оглядели, котомки бросили и на пляж, чтоб временной отвод до кромки истребить. Наша пара да из группы кое-какие образцы.

Расположились было, а вокруг слова иностранные шмыгают, да не с периферии какой, а все немецких и английских тональностей. Меня сомнение взяло – калашный ряд углядываю, – а тут и мадам болгарского вида подошла и возражать затеяла: вон, де, ваши вотчины. Правда, мимо нас с Тамарой она промахнулась, а женщины наши привстали и принялись следовать указаниям. Я вроде вякнул жене о щекотливости диспозиции, но та возразила так:

– Да пошла она…

И не нашелся я возразить, ибо мадам действительно уже шла.

Тут мальчонка годовалого где-то роста подошел и ну мне рожи конструировать. Я исподтишка оглядываю, чтоб вникнуть, в каких падежах изъясняться – никаких обозначений. И войди в меня шальной проект обратным методом разговаривать: принялся язык да разные физиономии показывать. За кого существо меня принял, не ведаю, только расположился пальцы в разные мои необходимые отверстия засовывать, в ноздри то есть, уши и так далее. А что, скажите, делать, когда кругом рот-фронт и прочая дружба – терплю.

Родительского догляда нет и начал я беспокоиться – этак, думаю, киндер мне всю внутренность попортит. Благо супруга решила посочувствовать и шасть ему в трусы песку пригоршню. Мужик тут же презентом занялся и от меня отвык. Словом, первый конкурс мы прошли.

А тут персон пять мадамсов заграничных склонностей пожаловали и ну перед моим носом лифчики снимать. Под ними у заграничных персон исключительные оказывается предметы содержаться, да все разных ГОСТов и ракурсов. Расстроился, было, от такой умозрительности, но обескуражила меня Тамара немедленно душевным разговором. Так что всю внутреннюю стать сохранил.

В общем, встревожили подобные экзамены, аж Томсон на мой загадочный облик посетовала. На другой день переместились в свой загон и отвердел я на происки окончательно, но ждали еще впереди всякие разносторонности.

Прошло, допустим, пару дней, а уж винные-то магазины я обследовал до исподнего. Доложу при этом, что прекословной моей Тамаре еще дома зарок дал: вынь да положь мне на винище ресурс, а там хоть небо покупай. Тамара слюной, разумеется, брызнула, но ведь поездку-то я спроворил, как примерный крановщик. Так что здесь я баррикада.

Тощота ресурса, само собой, сразу выявилась, и приходилось мне учинять обследование лабазов, дабы прихотливых цен достигнуть. И выявил на этот случай любезный городок Несебр, что обитал неподалеку от Слынчева Бряга. Вот обнаруживаю автобусную остановку и поступью по ней прохаживаюсь. Солнце цветет беспощадно, и одинешенек я остановку оккупирую.

Постоял единолично коротко, ан гляжу, присовокупляются некоторые обыватели. Шесть человек и такого все заграничного и неказистого вида, что слезу у меня чуть не вышибло. Возраста преисполнены далекого, плюгавые да еще в коротких штанишках поголовно… Как не порадеть, когда вижу, что одна бабулька правит прямехонько и метит мне вопрос задать. Изобразил соболезнование и ухо навстречу. Она возьми да по-английски потревожь:

– Простите, это остановка автобуса на Несебр?

Здесь имею доложить, сколько бы вы не расстраивались, что я не дурак. Если наглядно, то в английском языке я гражданин веселый. В учебной школе мне по этому предмету сплошные пятерки с минусами перли, – минусы оттого, что внешность моя к английскому не подходит. Словом, такие-то глупости я сходу разоблачаю. Ну, соответственно, гляжу на старушку умильно и отвечаю искренне:

– Э-э… экскьюз ми (что надо, то есть, уважаемая)…

Самого жалость к бабуле треплет, потому как чувствую, что по-русски она ни полслова. А гражданка попалась хозяйственная, на мой искренний ответ унятия не происходит, а изобретает преклонная следующий зигзаг. Тычет пальцем под ноги и на совершенно голом английском спрашивает:

– Несебр?

Тут я, понятное дело, обиделся.

– Ты что, – говорю, – дарлинг. Это Слынчев Бряг. А Несебр – там.

И показываю в надлежащем направлении.

Здесь у болезной глаз как-то странно дернулся. Посмотрела она на меня пристально и отодвинулась мелкими шажками к своим. Сбились в кучу, талдычат невнятно о вещах и по сторонам озираются.

Стоим, стало быть, во времяпрепровождении. Солнце прет, деревья шебуршат, птицы свое лопочут, машины туда-сюда ерзают – лепота. И приходит мне в этом счастливом мироздании идея: черт меня дери, так бабец, поди, про остановку спрашивала. Одернул меня тут конфуз и обрел я фантазию: как бы, думаю, пострадать за русский народ, чтоб домыслов о нем каких не состоялось.

Здесь-то и потребно пояснение. Аккурат намедним днем затеял я такой же вояж и обзавелся некой практикой. Дело в том, что наша остановка была второй от начала маршрута, а весь жаждущий контингент, вероятно из удобства расположения, сосредотачивался на первой. Стало быть, к нам автобус прибывал с наличием изрядным. Поскольку езда до места сопровождалась временем, удобно было садиться в автобус, следующий из Несебра, то есть на другой стороне дороги.

Говоря проникновенно, задумал я отделить тайну моим старичкам с заботой о здоровье. Вот выскреб все имеющиеся в английском языке слова и сляпал в голове очень актуальную фразу. И не стал мешкать, а подойдя к сообществу излагаю историю на помеси двух насущных языков.

И видно очень ловко все это я изложил, потому как сразу после звуков двинулись ребята всем кагалом на противолежащий тротуар. Да вот же подлость, только они это закончили, выныривает автобус с совершенно пустяшным наличием. Поскольку я остался на прежнем месте, не болея о сидячем положении, пришлось мне взгромоздиться в транспорт и уехать, унося обиду недоразумения.

Оно бы и безделка, кабы не встретил я часом позже оных уже в Несебре и не выслушал разные словосочетания хоть и английского свойства, но явно невеселого содержания.

Сидите в околотке, обещаю я вам. Полшага за границу ступишь, сплошные карамболи пойдут.

Вот пример. Едем мы как-то из Бургаса, что расположился вне Слынчева Бряга. Глядим, растут обочь дороги черешни, а цыганки, отделив руками плоды от дерева, кладут весьма непосредственно их в рты и надлежащие емкости. Тотчас и припожаловала к моей Тамаре, близкой к торговым кругам, громоздкая мечта.

– Чем я хуже цыган? – озаботилась она проблемой. – Положим, гадать я в мастаки не набиваюсь, а уж черешню надкусить, будьте любезны… Тут я непременно чавел.

А пора вам знать, что гуляючи единожды вместо променада по окрестностям села Слынчев Бряг напоролись мы на обширный сад с расположенными в нем деревьями. Соответственно, излагает Тамара свой чертеж, заканчивая так:

– Значит, пойдем мы вдоль заборчика, и как выглянет за него нерасторопная веточка, уж по ягодке тогда и отломим.

Меня, естественно, сомнение взяло, и принялся я думать, как афронт учинить, но запустила моя Тамара разными местами ко мне прислоняться, и от такого загадочного поведения я разволновался и решил отложить проблему до рациональных времен.

На другой день вечером углядел в существовании моей нежнейшей полное созревание и решимость. Сунулся приборматывать что-то насчет насморка и головной боли, но пресечено это было так:

– По ягодке и больше ни-ни.

Так что взяли мы баульчик довольно безразмерный и следуем в дислокацию. Дефилируем, стало быть, весьма нервно и молчим промеж собой. Стали подтягиваться к расположению, я не сдюжил:

– На международный скандал нарываемся.

– Что ты за мужик такой, – сердечно отвечает Тамара торговая, – ничего не бойся, положись на меня.

– Положиться, положим, я могу, поскольку мужчина обаятельный. Только когда международный – это совсем не чай с витаминами. Сошлют в кутузку, а у меня режим.

– Экий ты невоспитанный, – поучает деликатная, – ну сошлют, мух меньше будет.

Короче, роптал я роптал, ан и к месту пришли. Оглядели предприятие и сникли до крайности, как не вылезают ветки за заборчик. Прошлись от беспредметности затеи и высмотрели в глубинах оазиса домик и калитку в заборчике. Тамара неразлучная мне и говорит:

– Стой на месте и не дыши.

Сама к домику направилась да и скрылась в нем. Я не дышу, что мне.

Только выглядывает Томка из строения и рукой машет: придвинься, мол. Я снизошел на просьбу.

Подле дома собачки – все по международным правилам – воркуют на меня прискорбно. Но веревочкой прикреплены, так что я им улыбочку: де, по промежуточным делам, без греха. А Томсон мне совет дает:

– Газуй в общежитие, бери бутылку и обратно чтоб мигом.

Это заветную-то, из дома привезенную! Я, понятно, сердечную скорбь испытал и экзаменую ненаглядную:

– Зачем бутылку?

– На черешню поменяем, – открылась Тамара взаимная.

Вздрогнула, конечно, моя сущность и рассуждаю я ласково:

– Ты что, курва, рехнулась? Божеский напиток на какой-то там фрукт… Да я скорей тебя отдам!

– Молчи, дурак, – выражается в ответ душевная моя, и ба, выглядывает из-за ее контуров человек достаточного возраста и болгарских предрасположенностей.

– Здравствуй, – говорит и улыбку содержит в физиономии.

Не станешь же при обозначенной ситуации доказывать, что дурак не я, а как раз напротив. Разворачиваюсь, стало, и поспешаю до хранилища, мечтая при том каверзу в дальнейшем моей дражайшей соорудить.

Обратно когда прибыл, застаю питие чая в обстановке любезнейшей. Передаю сверток дерзкой, та гражданину-сеньору, а этот незамедлительно хлобысть предмет на стол. Отлег я немножко душой, а мужик тем временем раскрывает перед Томкой весь свой образ жизни. И что характерно, на исконном нашем языке, хоть и с примесями. Я, дело ясное, сторожу, когда открывать начнет.

Расклад между тем такой. Внедрились мы в кооперативный сад, а товарищ-господин – хранитель. При этом обходительный – отворяет флакон. Там и на столе рацион: колбаса, сыр-брынза, перец, фрукт разнообразный. Словом, млеет душа.

– Был русский – старший брат, теперь – друг по демократии, – назидает благодетель и по емкостям прохаживается.

– Ты кто, – отвечаю я ему.

– Петко Петков, – возражает.

– А я крановщик. За процветание будущего, – и туда ее родимую.

Попрепирались мы недолго, а резервуар уж и пуст. Тамара-то, что обидно, от нас не отстает. Смотрю, демократ Петко в сусек лезет и извлекает жидкость очень пристойную для глаза.

– Сливовица, – докладывает.

«Хоть тараканица», – думаю и ликование по телу испытываю.

Только мы приспособились по лапушке в себя окунуть, вникает в пространство еще один член болгарского демократического общества. Весь из себя пригожий и совершенно молодой. Тамара употребившая зырь на него и излагает:

– Ах присаживайтесь в компанию.

Тот и плюх за стол, поскольку очень Тамара приветливая. Оно и сосудинка ему на столе уместилась.

– Ты кто? – говорю я для манеры.

– Васко, – рассуждает.

– Васков, – догадываюсь умно. – Я крановщик, – и вдогонку ее, целомудренную.

Разговариваем, иным словом, за демократию рынка, а пресловутая уж и высохла. Глядим тогда на Петю Петрова в упор, а он скрытничает: забыл про сусек. От такого заблуждения заводит Томка околичный разговор. «Черешни, – говорит, – чрезмерно хочется несколько килограммов». На такие запросы у Петрухи из души прет:

– Вам, широкоуважаемая, как старшему брату будет угодно. Вот демократ Васко Васков и отложит меру.

Встает тут томная моя Тамара преспокойно и удаляется вместе с членом общества, прижав баульчик к фигуре. Я же в этот период веду доскональное доследование.

– Хороша влага, уважаемый сильно Петя. И хочется еще прикоснуться к вещи.

Не преминул Петя и стоит над столом ласковая беседа.

Сколько минуло отрезков времени не ведаю, только посмотрел я в оконное отверстие и вижу, склонились на двор темные сумерки. И в этом винном благополучии, глядя на сей пейзаж, ухватываю вредную мысль: а ведь Томки-то с Ваской Васковым давно нет. Между тем про себя думаю: как можно в таком темном обстоятельстве черешню собирать? И задаю следующий подвох:

– А не забыл ли драгоценный Вася спички? Поскольку утомительно собирать черешню в данной обозримости.

– А что ее собирать, – отвечает Петко, – когда утром собрана. Насыпал и гуляешь.

Здесь я и затосковал. И хоть вы как меня уговаривайте, а приходит мечта, что надругался Вася по обоюдному согласию над Тамарой, вышедшей за меня замуж. Сколько мне баек насчет русских баб за границей доказывали и вот вам натурализм. Испытал, значит, скорбь и думаю: посмотреть хочется. Так сказать, зрелищем снабдиться. Спрашиваю совета:

– В каких краях процесс происходит?

Петко мне благонамеренно ответствует:

– Ушла Тамара. Васко ее проводит. У нас так заведено.

Неказистое, смекаю, заведение и упрямлюсь:

– Нет, ты мне край укажи.

– Иди, – воодушевляется Петя и выводит прочь из дома, – вон там брали, – и указывает на сарайку, что вдали мерещится (в саду, оказывается, наглядно, потому что лампочки там-сям воткнуты), – а дальше идти – дверь. В нее и вышли… Ближе.

Хотел Петя попрощаться, но не успел – я уж к месту стремлюсь.

Собственно, не сараюшка, а так, навес. Ящики, хлам. Огорчился я за Тамару – очень место неудобное. Давай прохаживаться, чтоб улучить сердешных. Пустота.

Покумекал я пристально и понял, что прежде в свои закрома пойдут, дабы товар доставить до места. Да и комфорт какой-другой. Порадовался Тамариной обстоятельности и степенно так поспешаю до обозначенной калитки. Мах через нее, поскольку закрыта, и дальше.

Только гляжу – налет на глаза садится: муть кругом. Уж я и глаза потер – ни зги. Да и прочие приключения: то по сторонам кидает, то встречные предметы в двух экземплярах предстают. Заболел, видать, от влажности.

Достигаю, однако, апартамента. Достаю ключ и затеваю войти исподтишка с целью апофеоза пригубить. Ковырь, ковырь ключом, а от надсады нервов не могу одолеть. Погонял так механизм, только вижу, дверь сама открывается и Василий с голым торсом – правда, в штанах – проем занимает. Еще и улыбается – понравилось, видать.

– Ах ты паскуда, – обращаюсь я к нему по отчеству, и нежно так за горло глажу, – я ж из тебя последнюю артерию выну.

Василий мне от любезности слова разные принялся хрипеть и все на таком заграничном языке, что я ни бельмеса в нем. Тут и ненаглядная моя появляется. Да еще такое безобразие на себя нацепивши, что неловко, ей бог, сделалось. А как увидел, что она и физиономию какую-то совсем на себя не похожую придумала, расстроился до крайности и соболезную Ваське, отойдя от него:

– Что ж ты, нехорошая, мужа перед человеком позоришь? Откуда ж ты такое неглиже на себя напялила?

А Тамарка мне чужим голосом разговаривает:

– Ви кого находитэ?

Тут до меня что-то доходить принялось, и уточняю ситуацию:

– Курву нахожу.

– Но Курва, – рекомендует особь, – ест Мадлен.

Оглядел я помещение и окончательно убедился, что неправ вышел. И давай свою ошибку дискредитировать:

– Я, собственно, привет зашел передать. От нашей туристической группы. Так что вы не журитесь.

Сам думаю, мотать надо. Придвигаюсь к выходу и Ваське Васькину изъясняю:

– Ты Мадлену не обижай. Купи ей что на душу. Сомлеет девка.

И ей обратно:

– Если какое – прямо ко мне. Враз юшку отковыряю, – да и был таков.

Местожительство я, дело прошлое, перепутал, и поэтому пришлось на улицу удалиться. Огляделся по сторонам – кругом очертания. Спрашиваю близлежащего прохожего:

– Ты мне общежитие укажи.

«Вот так, говорит, сперва, потом этак. Фасом и упрешься».

Выполняю я фразу и действительно упираюсь. В заведение по имени бар.

Кто не понимает – это площадка со стульями. А промеж них столы. Сидят за ними народ, и каждый к себе стакан с винищем прижимает. Музыка поет и танцуй, кому приспичило. И приходит мне размышление, что надобно отведать вина, дабы прояснить изображение в глазах. Достаю ресурс. «Кто, спрашиваю, крайний». Мне на стол показывают: садись, дескать, дядя. Я и не преминул.

Вот тогда сижу и взираю в окружность. Выходит из нее относительно женского пола девица, пододвигается ко мне и задает конкретный вопрос:

– Чего желаете?

Я ей объясняю, что моя жена Тамара любит черешню и поэтому, конечно, получит. Но Петя Васин, выпив мою бутылку, ведет себя противно демократическим принципам. И от такого жизненного разнообразия очень хочется акклиматизации.

Смотрит на меня девица пристально и спрашивает прямолинейно:

– Ты кто?

– Крановщик, – отвечаю я утонченно.

Уходит она немедленно и приносит на обратном пути стакан жидкого вина. От такой объективности я и припал к нектару. А как одолел дозу, так и задумался. И первая мысль – отблагодарить обходительную. Она как раз рядом деликатничала. Видать, из общества какого благородного.

– Спасибо, – говорю я задушевно.

Таких слов ей, поди, никто не говорил и с непривычки девица возьми да вырони что в руках было. Тут же принялась голову свою щупать и нервные слова говорить на благородном общественном языке.

– Ты, – говорю, – не тушуйся. Стаканы разбились – это мелочь. Если что, я и из горла могу.

Тут народ начал осматривать нашу взаимность. Очень, похоже, из нас пара обоюдная выходила. Один даже комментировать принялся – Озеров Николай, понимаешь.

– Стеклянные, – говорит, – стаканы были.

Я посмотрел внимательно – действительно, стеклянные. Здесь еще один умный обнаружился, чем-то на девицу похожий. Тоже, стало быть, из общества. Давай меня Левой обзывать. Лева да Лева. Я, говорю, крановщик. А он мне опять Леву.

Тогда я ему такое предложение делаю: ху-ху, говорю, ни хо-хо?

А за диспутом нашим все больше народу стало подглядывать. Другой мужик хотел, знать, с меня пылинку снять, да так зацепил, что рукав чуть не ободрал. Ну и я его почистил. Здесь музыка всякая заговорила, и народ под нее плясать принялся. Я какое-то антраша затеял и об коленку чью-то головой прикоснулся. Дальше уж и не припомню вечеринку.

А на утро вся загадочность и обнаружилась. Очнулся я и первым делом всю поганость земельного существования осязаю. Так все, знаете, по родному: и башка тебе нудит, и память припорошена, и всякие нерентабельные предчувствия. Взор было открыл, а там контур знакомый Тамаркин. Господи, думаю, сошли меня куда.

– Здравствуй, Тома, – обращаюсь к веществу. – Как в настоящий момент поживаете? Как здоровье, семья, родители?

– А-а, козел! – повествует Тома. – Ожил таки… Чтоб ты сдох, зараза… – ну, и так далее.

Словом, все честь по чести, на утренние ритуалы болгарский климат не действует. Правда, после кратковременной душевности Тамара меня не одолевала. Только после завтрака в ресторане указывает на парня из соседней группы и слова говорит:

– Иди, вон, к своему другу – благодари.

Во мне разные образы зашатались, и пошел я, мечтая их пронумеровать. Тот меня увидел, затеял улыбаться и разговаривать:

– Привет, орел! Ну, ты лихой.

В дальнейшем излагает вот какую историю.

– Зашли мы втроем – два парня еще из нашей группы – вчера вечером в бар и сидим для времяистребления и соблюдения тонуса. Часу в одиннадцатом ты обнаружился. Явно дуговастый. Я тебя сразу углядел – лицо знакомое… Подходишь к официантке, она рядом с нами хозяйничала, давай ее за рукав теребить. Ну, она – что надо? Ты с грустью на нее смотришь и говоришь: «Жену хочу». Та смеется, на кольцо показывает: замужем я. Тут ты совсем затосковал и садит она тебя за свободный столик. И такой у вас разговор.

– Что принести?

– У тебя шуба есть?

– Такое не готовим.

– Я ей шубу купил из китайской собаки.

– Есть курица-гриль, салаты. Вот фрукты.

– Годы ломался, как последнее животное. А она за черешню.

– Заказывать будете?

– А машина стиральная есть?

– Посудомоечная? Конечно – у нас все стерильно.

– Причем здесь посуда? Стиральная машина «Сименс». Страшные деньги. Как примерному ссуду дали на полгода.

– Послушайте, вы пьяный…

– Пьяный? Я не пью, когда не на работе. А вот сейчас выпью.

– Вы будете заказывать или нет?

– Я крановщик, желаю пить.

– Кофе, коньяк, водка, сухое.

– Тащи.

– Закусить.

– Я – крановщик.

Она уходит.

Сидишь ты, мы наблюдаем – очень ты нам понравился. Посидел чуток, давай песню петь. «Ты ж менэ пидманула, ты ж менэ пидвела». Но почему-то на мотив «естэдэй». Музыка как раз не играла и очень у тебя это душевно получается. Народ улыбается.

Дальше – шире. Поднимаешь ты голову, начинаешь смотреть этак мутно по сторонам. Что уж высмотрел, неизвестно, только громогласно и сурово объявляешь:

– А что вы думаете!! Полагаете, если на Тодора Живкова, так сказать, наобструкцали, так и все можно?! Дудки!

Здесь явно впадаешь в раж, что следует из отчаянного выражения лица. Глубоко дышишь, встаешь, взгромождаешься на стул. Гаркаешь надрывно:

– Смотрите на меня, сволочи!!! Над седой рваниной моря горько реет буревестник, весь на молнию похожий! Но я не об этом! Никогда!! Вы слышите? Никогда человек не произойдет от обезьяны… потому что нравственность – вот что определяет его как гому сапиенса… и в чем-то эректуса! Это обезьяны готовы за банан все что угодно показать, а гома – у него своя молния! И буря грянет… даже не беспокойтесь! – Закидываешь голову и поешь: – По нехоженым тропам протопали лошади, лошади!!

Делаешь поклон, изящно соскакиваешь со стула, садишься. Кручинишься.

Приходит официантка, приносит стакан вина. Ты его сейчас же и оприходовал. Вот тут и началось.

Как стакан выпил, очень гордое лицо у тебя сделалось. Поднял стакан и стал на свет его разглядывать. Не знаю, что там увидел, только встаешь. Благородно так, вальяжно. Подходишь к официантке – она тут рядом находилась, а в руках ее поднос со стаканами и чашками. И отчетливо, степенно говоришь:

– Мадам!.. Мы с вами детей вместе крестили?

Она на тебя смотрит ошарашено.

– Мы телят вместе пасли? – продолжаешь ты.

– Чего вы хотите? – лепечет та.

– Нет, я говорю, мы кошкам вместе хвосты крутили?

– Послушайте, о чем вы? – ропщет девица.

– Я компот просил? – говоришь ты грозно. – Я вино заказывал.

– Это сухое вино.

Подышал ты, подышал и объявляешь проникновенно:

– Завтра за расчетом ко мне в кабинет, – грациозно разворачиваешься и идешь к выходу.

Здесь, конечно, все легли.

Но слушай дальше. Официантка сначала сникла, а потом углядела, что ты сматываешься, и за тобой. «Позвольте, мужчина, с вас полторы тысячи левов».

Ты останавливаешься и нравоучительно ей:

– Вы мне не хамите.

Официантка зовет на помощь. К ней подходит болгарин. Она ему объясняет ситуацию. Вот тут мне очень понравилось… Стоишь ты – руки в карманах, ноги на ширине плеч. С интересом смотришь на болгарина. Он тебе:

– Вы обязаны тысячу пятьсот левов.

А ты, с большим достоинством:

– Ну ты, Вася. Почем черешня? – И надменно поворачиваешься к нему спиной.

Дальше пошли неприличности. Тот хватает тебя за руку и пытается развернуть. Ты резко выдергиваешь руку и тебя отбрасывает в сторону. Налетаешь на официантку. Поднос падает. Причиндалы вдребезги.

Подбегают еще двое болгар. Пытаются схватить тебя. Одному ты приложился. Второй легонько толкает тебя, и ты уходишь под стол.

Здесь мы вскочили и начали болгар утихомиривать. За посуду и вино заплатили, ну и тебя из-под стола достали. Ты доказывал кому-то, что очень примерный. Вот, собственно, и все. На место мы тебя доставили и деньги супруга вернула…

Что вы мне ответите на такие достопримечательности? Ведь хоть пожитки собирай. Как тут не заболеть каким-нибудь душевным синдромом? Уж мне и не надо никаких затей, сидел бы в конуре да молчал – кстати, и обварился я от неумеренности – так супруга приказ издала:

– Ты, – говорит, – придурок, от меня дальше взгляда не отходи. Свои деньги я за тебя платить на стану (самоличный-то ресурс от приключения истек).

Вот и ждешь ночи, чтоб приснился какой-нибудь противовес, а то и прораб Степан Егорыч. Так ведь и здесь оказия, которая кроется в насекомом по фамилии комар.