Зверёк и суета вокруг теней

Бельчонок, сидя на хвосте среди кучек хвои, почёсывал в затылке.

– Я почти затащил его наверх, когда всё сломалось, – пожаловался он. – Филин Ух не стал мне помогать. Он сказал, что камень слишком тяжёлый и что лучше всего будет построить подъёмный механизм.

Зверёк обнюхивал камень.

– Это просто булыжник, – вынес он свой вердикт.

– Не просто. Это морской орех, – поправил Шкрябл. – Доисторический морской орех.

– Мы идём вызволять похищенные тени у старого ворона с башни, – сказала Кся. – Ты с нами?

– Моя тень всё ещё на месте, – сказал Шкрябл. – Мы с ней бегаем наперегонки, и бегаем так быстро, что никакие злоумышленники просто не могут за нами угнаться.

Он тут же продемонстрировал это, сбегав вверх и вниз по сосне. После чего умоляюще взглянул на Зверька и Ксю.

– Ну как, поможете мне поднять камень?

– Не раньше, чем вызволим тени других зверушек из подпольного театра, – твёрдо сказала Кся. – Кстати, где ты взял эту катушку? У сэра Призрака пропал ларь со швейными принадлежностями. Точнее, ларь-то остался, но всё, что в нём было, исчезло.

– Я нашёл её под кустом крыжовника, – признался Шкрябл. Пока он смотрел на катушку, Зверёк накрыл камень своим пышным хвостом и бельчонок моментально про него забыл.

Зверёк и Кся переглянулись. Кто-то смотал с неё почти все нитки.

– Наверное, этот Чернопёр шьёт костюмы своим артистам, пленным теням, – предположила Кся.

– Так мы идём или нет? – спросил Шкрябл. – Я-то уже давно готов!

О башне за зелёным лабиринтом и садом статуй закрепилась дурная слава. Птицы, пролетая над покрытым бурой черепицей шпилем, не присаживались отдохнуть, потому как верили, что за стрельчатыми окнами живёт что-то большое, страшное и опасное.

И поэтому лесные обитатели, увидев Шкрябла, спешащего к маяку с зажатым во рту клочком бумаги и карандашом, думали, что это какой-то другой бельчонок, не тот, что вошёл в башню и исследовал её вдоль и поперёк.

А того, конечно, съели, не оставив даже косточек.

– Я не видела на карте этой башни, – сказала Кся. – Неужели ты её не нарисовал?

– А как же? – удивился Шкрябл. – Нарисовал. Но старый ворон сказал, что все обходят это место стороной и стараются его не замечать, поэтому её нужно нарисовать невидимыми красками. Я и нарисовал. И даже подписал: «Башня старого ворона Чернопёра».

– Вот хитрец! – восхитился Зверёк. – Но мы не можем его не замечать, ведь здесь спрятаны все-все похищенные тени, из-за которых сэр Солнце чувствует, что он никому не нужен. И мы обязаны их вернуть.

Двери у башни давно уже не было, а камни, составляющие проём, поросли густым зелёным мхом. Несмотря на то, что воздух снаружи был раскалён почти добела, внутри царила прохлада. Везде таились тени, но Кся, которая загодя запаслась светляками и складным сачком, не смогла поймать ни одной.

– Почему они убегают? – в конце концов в сердцах сказала она. – Мы же пытаемся их спасти!

А Шкрябл унёсся наверх по витой лестнице, прыгая через ступеньку и кривляясь.

– Господин Чернопёр! – голосил он. – Господин Чернопёр! Я привёл друзей, которые хотят взглянуть на вашу коллекцию теней! Если хотите, они будут делать вид, что вас не существует… ой! Ой-ой!

Зверёк и Кся бросились следом за бельчонком, но не нашли его. Для лесного зверька и маленькой феи башня была прямо-таки огромной: потолки терялись в вышине, окна находились на недосягаемой высоте, старинная мебель, покрытая пылью и паутиной настолько, что даже сэр Призрак не смог бы угадать её исходных форм, ютилась по углам. Чьи-то шаги эхом отдавались меж ярусами и перекрытиями, то и дело мелькало в осколках зеркал чьё-то отражение. Сквозняк волок чёрные перья и не менее чёрный пух. Друзья уже и рады были убраться отсюда восвояси, а Шкрябл всё никак не находился.

Вдруг под сводами разнёсся хриплый кашель. Кся подпрыгнула и растеряла всех своих светляков, которые расползлись по углам. Зверёк сделал в воздухе кульбит и приземлился на все четыре лапы. Наверху, на кованой люстре, утыканной огарками свечей, сидел ворон. Длинный клюв его был обломан у самого кончика, оперение выглядело неопрятным и грязным, на когтях заметны следы болезни, но глаза смотрели зорко и строго.

– Могу я вам помочь, господа и дамы? – спросил ворон, увидев, что завладел их вниманием.

Зверёк хотел спросить, не этого ли ворона зовут Чернопёром, но Кся его опередила. Она подобрала с пола чайную ложечку из потемневшего серебра и швырнула ею в птицу.

– Отдавай нам Шкрябла, – воинственно сказала она. Ложечка не долетела до ворона, упав на пол.

– Рискну предположить, что так зовут этого несносного бельчонка, – сказал Чернопёр. Это, несомненно, был он. Откровенно говоря, Зверёк в этом не сомневался, но правила вежливости не позволяли ему обращаться к незнакомому ворону по имени.

– Только мы, его друзья, можем называть его несносным! – обиделась Кся.

– Что ж, простите, здесь я, конечно, не прав, – признал ворон. – Но не могу не заметить, что я непричастен к его исчезновению. Я прятался в чулане, надеясь, что вы подумаете, что меня нет дома и уйдёте, и слышал, как бельчонок сбежал через окно.

Кся прислонила сачок к стене и вскарабкалась по нему, как по шесту, на подоконник.

– Я вижу Шкрябла, – сказала она. –Улепётывает в сторону маяка. С чего бы ему нас бросать?

– Здесь нет моей вины. Он вспомнил про какой-то морской орех. Очевидно, этот орех на самом деле не маленький, потому что он мгновенно вытеснил из крошечной беличьей головы и меня, и вас, и все остальные мысли.

Ворон вздохнул.

– Итак, чем обязан?

– Простите за вторжение, – сказал Зверёк. – Меня зовут Зверьком, а эта маленькая воинственная леди – Кся из несуществующей вещи. Мы пришли прояснить судьбу некоторых пропавших теней.

– У вас есть театр? – перебила Кся. – Театр, в котором играют тени?

Ворон кашлянул, два пера на его макушке встопорщились.

– Что ж, – сказал он, – прошу за мной.

Он спланировал вниз и, цокая коготками, направился куда-то вглубь башни. Несмотря на впечатляющий размах крыльев, ему было трудно летать, поэтому он предпочитал ходить пешком, и ни одна сорока не посмела бы поднять на смех Чернопёра. Среди птиц о нём ходила поистине дурная слава.

Башня эта когда-то была обжита, хотя Зверёк был в этом уверен, сэру Призраку, любителю чистоты и порядка, здесь не пришлось бы по душе. Хозяин-барон держал здесь личную библиотеку, ставил химические опыты в ретортах и пробирках, а на самом верху стоял направленный на Луну телескоп. Линзы давно уже выпали; одна из них закатилась в гнездо к Уху, ещё одна покоилась на дне пруда, и рыбы, в том числе мудрый Сом, наблюдали через неё за жизнью микроскопических рачков.

Чернопёр провёл гостей мимо пустых рыцарских доспехов и оранжереи, растения из которой давно уже сбежали на волю, засеяв всё вокруг своими семенами и дав начало вековечному лесу, к раскрытому настежь стенному шкафу, за которым пряталась самая настоящая тайная комната.

Здесь была устроена сцена, завешенная красными драпировками, и зрительский зал с одной-единственной ложей, напоминающей птичье гнездо. За зрительским залом прямо в стену вмонтирован подсвечник для четырёх свечей, и все они горели, делая бордовые драпировки ещё более бордовыми. Шерсть у Зверька встала дыбом, а Кся юркнула ему под брюшко.

– Не бойтесь, – сказал Чернопёр, – этот огонь не кусается, я давно уже с ним знаком. Но помните: спички зверятам не игрушки. Это очень опасное оружие, которое может уничтожить весь лес, целиком. Особенно в такой жаркий день, как сейчас. Присаживайтесь, и я покажу вам то, что не видел ни один зверь на многие километры вокруг.

– После этого вы отдадите нам тени, которые забрали? – спросила Кся, но ворон только грустно покачал головой.

Он встал между подсвечником и сценой, дёрнул шнурок, свисающий с потолка, и занавес поднялся. Кся, падкая на всякие чудеса, ожидала, что в зрительский зал сейчас хлынут диковинные звери, но увидела только большой белый холст, на который немедленно упала тень ворона.

– Я не люблю гостей, – сказал ворон, – и с тех пор как умер мой хозяин, а его наследники навсегда покинули эти места, предпочитаю одиночество любой компании. Моя главная страсть – театр, но я не намерен ни с кем ею делиться. Вы здесь для одной-единственной цели.

Птичья тень на белом холсте вдруг изменилась. Теперь там полз, ворочая длинным хвостом, крокодил.

– Чтобы забрать у нас наши тени, так же, как и всех этих несчастных существ? – сказал Зверёк, чувствуя, как дрожит рядом Кся. – Чтобы запереть нас навсегда-навсегда в темницу?

Крокодил превратился в журавля и полетел к солнцу, которое представляло собой чёрный полукруг. «Неужели он украл тень и у сэра Солнце тоже?» – поразилась Кся. Облетев вокруг солнца, журавль спикировал вниз и обернулся жабой. Вдруг зазвучала музыка, и жаба, прыгая туда и сюда, принялась ловить мошек, а потом обернулась черепахой и нырнула в глубины океана, где быстро поплыла среди кораллов, таких же чёрных, как она сама. Происходящее на экране зачаровало друзей. Одни декорации сменялись другими, диковинные существа, о которых слыхом не слыхивали даже бубли-путешественники, охотились, играли, выпрыгивали из воды, выпуская фонтаны брызг, и ныряли под землю, а потом взлетали, расправляя прекрасные крылья. Иногда в этих движущихся картинках вдруг появлялся сюжет, и они становились сказками. Вот скучает у окна выдра-царевна. Вот лисица ходит на задних лапах, подражая человеку-охотнику, бесшумно кувыркается и резвится за его спиной. Музыка была то печальной, то весёлой, то заводной, а то такой, что хотелось заплакать.

В какой-то момент Зверёк обернулся, чтобы посмотреть откуда она звучит, и увидел, что Чернопёр перебирает когтями струны лиры, а крылья… крылья как будто живут своей жизнью, и каждое перо играет свою роль, порождая тени.

Зверёк толкнул носом Ксю, потом ещё раз, потому что та зачарованно смотрела на экран. Малявка ахнула:

– Так это всё вы! Вы творили эти тени из вашей собственной!

– Так и есть, – сказал ворон, закончив выступление. Он взял последний аккорд, проведя когтем по струнам. – Но вы бы не поверили мне, если бы не увидели всё сами. Я слышал об этих кражах, но непричастен к ним. Я никогда бы не стал отнимать у другого существа тень, потому как знаю, что без своей тени в одиночестве ты действительно останешься совсем один.

– Простите нас, господин Чернопёр, – искренне раскаялся Зверёк.

– Я не сержусь, – ответил ворон. – Вы делаете действительно важное и нужное для леса дело. Об одном только хочу попросить: не судите предвзято, когда поймаете воришку. Я не думаю, что он на самом деле хочет навредить. В мире гораздо больше добра, даже если оно выглядит как зло, но любое добро можно обратить ко злу, если относиться к нему не так как полагается.

– Я ничего не поняла, – честно сказала Кся.

– А я, кажется, немножечко понял, – ответил Зверёк. – Но не мешало бы уточнить у Талисмана.

Когда Зверёк и Кся собрались уходить, Чернопёр вдруг робко сказал:

– Раз уж вы здесь… Нельзя ли мне немного аплодисментов? Я привык быть наедине со своими тенями, но иногда они очень уж тихие.

Зверёк и Кся аплодировали так, что от ветра, созданного их ладошками, потухли все свечи.

Глава четвёртая. В которой несколькими загадками становится меньше

Добрались до родных мест друзья уже поздним вечером.

Кся отправилась посмотреть какой ущерб несуществующей вещи нанесло весеннее половодье, а Зверёк завалился спать, забравшись к себе в трубу и раскрыв рот, так, что если вдруг какой-нибудь ночной жучок залетит в звериную нору, можно было съесть его, не просыпаясь.

Зверёк проснулся сразу и вдруг, обнаружив, что по уши вляпался в какие-то мокрые неприятности. Везде, абсолютно везде была вода: она заливалась меж острых его зубов, холодные капли катились по языку, она же смочила шёрстку, заставив её слипнуться. Начав бить всеми конечностями одновременно, он почувствовал, что может держаться на плаву. Считая себя истинно сухопутным зверем, он никогда не заходил в воду глубже, чем было нужно, например для того, чтобы напиться.

И вот теперь такая напасть. «Неужели океан вернулся?» – подумал Зверёк, прежде чем вода вновь залилась ему в рот. Он обнаружил, что находится совсем недалеко от берега, и принялся усиленно грести лапами и хвостом. Было уже почти темно, но он успел заметить, как кто-то удирает в заросли. Наверное, какой-нибудь пугливый грызун выбрался посмотреть, кто же взбаламутил идеально ровную гладь лесного озера.

– Вперёд, к далёким берегам! – пропищал кто-то над головой, и Зверёк заметил, что у него на макушке, держась за ухо, катается кся водяной лилии в своём белом, едва светящемся наряде.

– Не могли бы вы позвать мою Ксю, – попросил он. – Ксю из несуществующей вещи.

Кся водяной лилии скорчила гримаску и исчезла. Зверька это не удивило. Многие лесные духи и всяческие кси завидовали его Ксе, у которой, как они считали, есть ручной зверёк.

Он выбрался на глинистый берег, скользя и поминутно рискуя съехать обратно, и как следует отряхнулся. Он знал это место. Озеро, прозванное Круглым, занимало свой почётный угол на карте Шкрябла. Именно здесь нынешней зимой они с Ксёй подарили немного света обитателям глубин во главе с мудрым Сомом, что обернулось невероятным приключением.

На Зверька уставился добрый десяток настороженных глаз.

– Кто-то похитил меня из норы в печной трубе, – сообщил Зверёк таинственным ночным обитателям. И из воды на него тоже смотрели круглые рыбьи глаза. Жители озера хотели знать, кто побеспокоил их среди ночи.

– На крыше дома этих дружелюбных приведений живёт Зверёк, – послышался чей-то голос.

– Так я и есть Зверёк! – воскликнул Зверёк. – Не могли бы вы позвать мою Ксю? В нашем расследовании появились новые зацепки!

Повисла тишина, а потом кто-то – судя по голосу это была одна из сестриц-выдр – сказал:

– Я знаю Зверька. Он юркий и быстрый, и ни за что не позволит застать себя врасплох. Правду я говорю, лось?

Высоко вверху послышался влажный вздох, и Зверёк подумал, что это и в самом деле может быть лось.

– Зверёк – отличный парень, – высунув морду из воды и смешно шлёпая губами, сказал карась. – Он подкармливал нас лесными ягодами. Мы зовём его Зверьком Приносящим Свет и ежевику.

– Это всё я, – растроганный, сказал Зверёк. – Только врасплох меня застать всё-таки можно, когда я сплю или ем.

– Так ведь Зверёк, он же чёрный как ночь, – сказала сестрица Выдра. – Скажи, лось?

Снова утвердительный вздох. Все загомонили разом.

– А я… – сказал Зверёк, и только потом посмотрел на своё отражение в воде. Рыбы брызнули от него во все стороны, сверкнув чешуёй и, очевидно, решив, что он хочет ими полакомиться.

Мордочка, которую Зверёк привык видеть, исчезла. Её заменила рыжая наглая морда с пухлыми щеками и белым пятном по центру лба.

– Ты, наверное, маленькая лисица, – сказал подкоряжник, ковыряя в зубах длинным пальцем. – Зовётся Фенек. Мне про них рассказывал один перелётный гусь.

– Уши маловаты, – покачала головой сестрица Выдра. – Скажи, лось?

Зверёк хотел попросить, чтобы рыбы позвали древнего Сома, который в своей мудрости наверняка опознает Зверька, но все они попрятались в ил.

– Нужно отвести его к лисицам, – зашлёпал губами лось. – Если они опознают своего, значит это фенек.

Собравшиеся загомонили. Никто не хотел идти к лисицам. Лисицы, вообще-то, не злые, но очень увлекающиеся создания. Они могут заиграть маленькую птичку или зверька до смерти.

– Ух! Что здесь происходит? – вдруг раздался знакомый голос.

Мелкие грызуны немедленно ретировались. Зверёк посмотрел наверх и увидел в свете луны нахохлившуюся, округлую фигурку.

– Мы поймали маленькую чудо-лису, – сказала сестрица Выдра. Она не доверяла хищным птицам, поэтому отвечала с неохотой. – Она говорит, что она – Зверёк из печной трубы! Ты же знаешь Зверька?

– Ух! Ещё бы я не знал Зверька. Долгой снежной зимой мы пережили вместе столько приключений, что и не счесть.

– Значит, ты сможешь призвать свой совиный авторитет и подтвердить, что это не он?

Зверёк хотел сказать, что это и в самом деле он, но, бросив взгляд на своё отражение, ничего не сказал.

Все выжидательно уставились на Уха, даже лось повернул голову, правда, птицу не увидел, потому что филин сидел у него на рогах.

– Ух! Мой авторитет не вызывает сомнения, и поэтому я забираю эту рыжую мышку с собой!

Зверёк вдруг почувствовал, что его лапки больше не касаются мягкой травки, а земля стремительно удаляется.

– Изображать Зверька – неплохая игра, – прогудел филин. – А изображать Зверька, если ты и в самом деле Зверёк – игра с двойным дном. Такие я люблю больше всего. Ух!

– Так ты и в правду думаешь, что я тот самый Зверёк? – подал голос Зверёк. – У меня больше нет моей чёрной шёрстки, зато есть рыжая с белыми пятнами, и она мне совершенно незнакома.

– Почему бы и нет? – спросил Ух. – Пролетая над озером, я мог угодить в петлю реальностей и попасть в другую вселенную, где шкурка у тебя другого цвета, и ещё множество возможных вероятностей. Представь, как будет весело их находить!

– А я? Я тоже угодил в петлю реальностей? Я уснул в своей трубе, а проснулся в озере.

Зверёк от волнения укусил себя за лапу.

– Мы просто обязаны проверить, есть ли ещё мой дом!

Заложив вираж, филин полетел в сторону призрачьего жилища так низко, что верхушки елей щекотали Зверьку брюшко. Он чувствовал себя как обычно, но был уже ни в чём не уверен.

Труба оказалась на месте, а окна дома слабо светились. Ух, который предвкушал самое необычайное приключение в своей жизни, немного расстроился, зато Зверёк почувствовал себя спокойнее. И вдруг в голову ему пришла страшная мысль.

– А вдруг моей Кси в этой вселенной не существует, и никто не создал Несуществующую вещь? – спросил он, и тут же увидел на Ручейном холме вертушку, лопасти которой чётко вырисовывались на фоне Безлесого холма – Летим туда!

От ветра, который создавали крылья филина, вертушка лениво провернулась на два оборота. Она была воткнута в землю будто знамя. Ух выпустил Зверька, и тот побежал вокруг холма, крича: «Кся! Кся! Ты здесь?»

Но отвечали Зверьку только подкоряжники, передразнивая его на разные голоса. Сныть-трава покачивала белой кучерявой головой. Несуществующей вещи нигде не было. Зверёк уселся на хвост и подумал вслух:

– Нужно срочно её создать. Что там было? Ивовые прутики… или камышовые? А внутри? Опилки, скорлупки, сушёные ягоды…

Зверёк с ужасом осознал, что если он соберёт Несуществующую вещь заново, это будет уже другая Несуществующая вещь, а значит, и Кся в ней будет жить другая.

– Кто это там зовёт меня среди ночи?

Кся вдруг появилась из колючего кустарника и, уперев руки в бока, посмотрела на гостей. На ней была ночная рубашка из паучьего шёлка, а на голове – шапочка-фонарик из ореховой скорлупки с живым светляком внутри. По крылышкам в его свете пробегали серебристые искры.

Зверёк собрался было кинуться к ней и обнять, но вспомнил, что он больше не тот Зверёк, которого знала Кся. Сама Кся как будто сразу это поняла: она довольно долго вглядывалась, склонив голову на бок.

– Ты что, выдернул волосы в носу? – спросила она. Пожаловалась: – Видишь ли, мою Несуществующую вещь унесло весенним половодьем, поэтому я живу теперь не на ручейном холме, а в зарослях крапивы и чертополоха.

– Кси обычно смотрят прямо в сердце, и такие мелочи, как цвет шёрстки, не имеют для них никакого значения, – подсказал Ух.

– Точно! Ты сменил шкурку! – воскликнула Кся. Она заплясала вокруг Зверька, разглядывая его со всех сторон. – Ох и хороший у тебя теперь загривок! А хвост! Ну не загляденье? Должна сказать, ты теперь совсем не похож на Зверька, которого я знала.

– Мне нравилось быть просто Зверьком, – печально сказал Зверёк. – Снова нужно будет пачкать лапку в краске и прикладывать к дереву, чтобы Талисман определил, из какого я семейства?

– Как это «из какого»? – Кся вытаращила глаза. – Ты Зверёк из рода куньих.

– Но я больше не чёрный. Что, если я – уже не я? Что если мои отпечатки тоже изменились? Может, это теперь копытца или появились перепонки между пальцами?

Кся надолго задумалась.

– Даже если ты вдруг отрастишь ласты и жабры, и будешь жить в колодце, ты всё равно останешься моим любимым Зверьком, – решила она.

Зверёк рассказал Ксе, как ни с того ни с сего проснулся в пруду и стал объектом пристального внимания приозёрных обитателей – тех, что не спят ночью.

– Это всё вода, – убеждённо сказала Кся. – Ты же никогда в своей жизни не мылся, а сам живёшь в печной трубе. Вода смыла с тебя сажу и угольную пыль. Ты всегда был рыжим.

Зверёк подумал, что ощущать себя чёрным ему нравилось гораздо больше.

– Нужно поскорее вернуться в трубу и доспать остаток ночи, – сказал он. – А утром я снова проснусь тем самым Зверьком, которого все знают.

Кся нацелила на него указательный палец.

– Сначала нужно выяснить, как ты оказался в пруду. Тебя похитили, это яснее ясного. Хотели похитить твою тень, но перепутали её с тобой. Ты чёрный – и она чёрная!

– Ух! – сказал филин, о котором друзья совершенно забыли. – Дело приобретает иной оборот. Значит, кто-то топит тени в пруду. Интересно, зачем? Если это такая игра, то её смысл от меня ускользает.

Кся сняла шляпу-фонарик и поднесла её близко-близко к Зверьку. На камни и цветок незабудки легла густая тень. Только после этого Зверёк вздохнул с явным облегчением. По крайней мере, его тень осталась такой же, как и была.

– Мы должны вернуться к озеру и опросить свидетелей, – решительно сказала Кся.

– Ух! – сказал филин. – Садитесь, прокачу!

Возле пруда отнюдь не стало менее многолюдно, хотя близился рассвет. Тёмная вода была густой, как кисель, а камыши неуклюже качали вытянутыми головами. Кся и Ух приставали с расспросами ко всем подряд, но никто ничего не мог рассказать.

– Видишь ли, – объяснила Ксе сестрица Выдра. – Ночью жизнь не мармелад. Те, кто бодрствуют ночами, заняты либо выслеживанием добычи, либо тем, чтобы как следует спрятаться от хищника. И нет никого, кто бодрствовал бы ночью просто так, от нечего делать. Ну, кроме маленького бестолкового енотика. С енотами никто из хищников не связывается, себе дороже, вот он и шатается по округе, помогая всем и каждому. Только толку от этой помощи чуть, сплошные неприятности. Возможно, он прямо сейчас кому-нибудь «помогает». Не тебе, Лось?

Лось, который собирал огромными влажными губами мох у основания деревьев, покачал головой.

Кся не собиралась сдаваться. Она всерьёз хотела заиметь хоть какую-то зацепку.

– И вы не видели ничего подозрительного? Прям ничего-ничегошеньки?

– Только мокрую лисичку-фенека с маленькими ушами, – сказала выдра. – Да вон она сидит!

– Это и в самом деле Зверёк, – сказал Ух. – Только из параллельной вселенной.

– Ох, ну простите, господин Зверёк, – сестрица Выдра сделала книксен. Она выглядела смущённой.

– Я кое-что слышал, – вдруг сказал лось. Его речь была неразборчивой из-за набитого мхом рта. – Если прижаться ухом к самой земле, можно различить странный стук. В эту ночь стук был даже больше, чем в предыдущую. Скажи, Выдра?

– Думаю, это кроты играют в шашки, – сестрица Выдра накрутила на палец ус.

– Кроты предпочитают шахматы, – возразил Лось. – Кроме того, они не селятся рядом с водой.

В эту секунду друзья тоже услышали стук. В мире, притихшем в ожидании рассвета, он был особенно громок. Это было ритмичное «тук-тук-тук», как будто из дырявого мешка высыпается горох.

– Вперёд! – сказала Кся, и, припав к земле, забегала кругами. Она довольно быстро нашла место, где стук был громче всего. Это укромная, усыпанная листьями земляники полянка, спрятавшаяся за частоколом берёз.

– Эй! – позвала Кся, и стук сразу стих. Довольно долго ничего не происходило, но лишь спустя какое-то время Зверёк понял, что всё уже произошло. Из-под каждого листика земляники, и даже из-под шляпки гриба, что рос у кромки леса, глядело по настороженной паре глаз.

– Семка! – обрадовался он, узнав одну мышку. – Ты и твои братья-сестрички, вы помогали мне раскрутить вертушку. И пусть у нас ничего не получилось, это была неплохая попытка!

– Я не Семка, – пропищала мышка, к которой он обращался. Она показала на другую мышку. – Вот она Семка.

– А кто же тогда ты? – спросил Зверёк.

– Не та, что помогала тебе дуть на вертушку. Нас очень много и мы все одинаковые.

– Как тебя зовут, малышка мышка? – вмешалась Кся.

– Семка, – поколебавшись, ответила мышка. – Мы все Семки.

Кся выглядела озадаченной, а Зверёк заметил ещё одну странность: мышка, с которой он разговаривал, была в крошечном плаще из тёмно-зелёной ткани, с завязками на шее и даже маленьким капюшончиком, который в аккурат налезал на круглые ушки. Он огляделся и увидел, что многие мышки, словно подражая сэру Призраку и его сыновьям, носят одежду, и все разную. Кто-то щеголяет в камзоле, кто-то в сюрко, в платье или в дублете, чаще всего из зелёной замши, но встречались также синий хлопок и красная бязь.