Проходи, одиночество, слушай мою историю

Белая говорила, что я милый, смешной и хороший. Что за нелепые определения. Ну какой же я хороший? Я не люблю детей и не открываю незваным гостям. А милые – это котята, щенята и, максимум, еноты. И работа у меня скверная, жрет кучу нервов и слов – диспетчер страхового агентства.

Кстати.

Может, Белая тогда призрачно намекала, что мы еще встретимся на том свете?

Паршивка.

Я поднимаю глаза, уже совсем ничерта не различающие, на Одиночество и думаю, исказили ли капли слез его лицо до довольной ухмылки, или оно действительно издевается.

– А что же случилось? – я ждал этого вопроса.

Опускаю веки, чтобы совсем не закружилась голова и выдыхаю сквозь зубы – получается забавный свист.

– Разве можно бросать человека по той причине, что он слишком в тебя впитался? – Прошептал я со всем негодованием, сгущающимся в груди и выпрашивающимся наружу.

Это был её аргумент. Она пришел ко мне и сказала, стоя в пальто в коридоре, на шее – легкий шарф, в волосах – темная кора дуба, шоколад и кофе:

– Мне кажется, нужно всё закончить.

Ни раздражения в голосе, ни упрека, только отдаленная грусть, которая даже ближе к светлой. Ненавижу, потому что с такими обычно ничего не сделаешь, не поспоришь, не закатишь истерику.Я стоял перед ней, расправив руки, как на расстреле.

– Я не понимаю, – было моим последним словом, таким несуразным.

– Я опустошена, я растеряна, не могу собраться, ничего не чувствую, – вздохнула она, опуская плечи. – Это не в тебе проблема, а во мне, ладно? Не обижайся.

Будь слова «не обижайся» материальны, я бы швырнул их ей в лицо. Умолял, выпрашивал нормальные – нормальные – объяснения, она пыталась меня просветить, и я понимал, но не осознавал.

«Я всё у неё отнял».

«Истощил её, как человека».

В процессе разговора даже не заметил, как присел на краешек дивана, скрестив руки и свесив голову, как наказанный. Белая была права, разумеется.

Я отнял часы сна, подложив вместо них бессонные ночи в полудреме на холодных подушках нос к носу с переплетами пальцев и ног.

Отнял неспешные обеды, дав вредное, заказное, без единой салфетки прямо на постели или ковре.

Отнял спокойные вечера в компании законодательных кодексов и составил из них график на еще не увиденные фильмы Тима Бёртона под подушками без единого источника света помимо экрана.

Отнял музыку, книги, увлечения, всё сделал своим, поделил на двоих.

Но, черт возьми,

По факту, в процессе общения мы делим себя на других, разве нет? Разве это не есть отношения?

– Я не виноват, – вот, что было первое, что я сказал ей тогда. А потом такое глупое. – У меня есть алиби. Белая, я люблю тебя.

На этих строках она устало или нехотя покачала головой, и я уже ничего не добавлял, наблюдая её уход. Конечно, стоило планировать весьма странный разрыв с таким человеком. Может быть, мои чувства по сравнению с её были слишком сильные, броские, энергичные? Возможно, я их не рассчитал.

– Знаешь, слезы пришли только на следующее утро, – промычал я в пустую бутылку, уже намереваясь закончить. – Я кое-что понял за это время.

Вся суть в том, что люди не отнимают у тебя лучшие годы жизни. Они делают их таковыми. За это их нужно благодарить.

(А все обвиняют и ненавидят).

Я поднимаю глаза на Одиночество и глубоко вздыхаю, видя его румяное, расцветшее лицо.

– Ну что, останешься на ночь?

В этот момент, когда мой гость уже вытягивает губы в круглой «о», из коридора слышится скрежет замка, а я смутно пытаюсь в голове посчитать, у скольких людей есть второй ключ от моей квартиры. На ум приходят только два, один из них – мама, а второй…

Зайдя в комнату, Белая, раскручивая ключи на пальце, в первую очередь смотрит на Одиночество:

– Проваливай.

То хмурится, бледнея на глазах, а я поворачиваюсь к девушке. Воздух, ты где, ты мне нужен. Очумевшая радость в пьяном состоянии хоть и утраивается, но сложно проявляется. Видимо, я тупо продолжаю сидеть на полу, напрягаясь всем телом, пока Белая присаживается рядом со мной и кладет ладони на плечи.

– Извини меня, ладно? – и такой тон невозможно неправильно расшифровать, – настолько он мягкий. – Я не хотела тебя обижать, и отношение своё не поменяла, просто… Мне нужна была пауза. Просто чтобы потом вернуться.

И я всё равно молчу, потому что боюсь что-то сказать, вдруг исчезнет? Никто не отменял версию о беспамятном бреде, тогда лучше его не спугивать.

– Давай с «начала»?

Белая реальная, потому что её губы реальные, холодные с улицы, леденят мои, раскрасневшиеся и горькие. Я перемещаю руки на её живот, чувствую её дыхание, прерываю поток:

– Давай,– и снова в волну.

Ныряйте в людей. Отнимайте, дарите, отдавайте свои кусочки, прикладывайте их к своим, собирайтесь в комплекте с другими в новые пазлы. А если утоните – скажите спасибо за плавание и закройте глаза.

(Вам будет, с кем поболтать.)