Разбойник Кадрус

Эрнест Ролле

Разбойник Кадрус

© ЗАО «Мир Книги Ритейл», оформление, 2012

© ООО «РИЦ Литература», 2012

Глава I

Дятлы поют странным голосом

В окрестностях Фонтенбло, близ ущелий Франшара, лес принимает дикий, странный характер – местность перерезана вулканическими потрясениями. Там находятся глубокие бездны и огромные гранитные глыбы. Это хаос, над которым возвышаются скалы, нависшие как бы чудом над пропастями. Смотря на них, можно принять их за гигантских сфинксов, стерегущих фантастический пейзаж.

Этот уголок французской земли имеет алжирский характер: он перерезан повсюду оврагами. Скалы имеют тут теплый, красноватый колорит, как будто набросанный грубыми поцелуями африканского солнца. На бесплодной почве расстилается пурпуровый вереск, перемешанный с можжевельником с темными листьями, который придает этой пустыне вид брошенного кладбища. На дороге, едва проложенной, торчат остроконечные вершины скал, которые можно принять за черепа гигантов, побелевшие от времени.

Это франшарское ущелье уединенно. Только одни путешественники безмолвно пробегают его, глубоко пораженные его свирепым видом. Таинственный, неопределенный, но сильный страх овладевает вами в присутствии этих ущелий, так странно расположенных, что они ни к чему не ведут и не дают доступа никуда.

Такова картина первой сцены нашей драмы, происходящей в 1804 году.

Был вечер в конце лета, одна из тех минут, когда воздух неподвижен и, предвещая грозу, сохраняет едкий запах сосен, когда из жгучего песка доносятся в ущелья удушливые испарения. У этих тяжелых вечеров бывают безмолвные закаты солнца, во время которых запоздалые иссохшие листья на ветвях чуть колеблются от редкого теплого дуновение воздуха. Это был час, когда хищные лесные звери приготовляются к ночной охоте.

Голос рыбного орла один нарушал угрюмую тишину, приветствуя своим зловещим криком приближение сумерек и угрожающей грозы. Однако, несмотря на эти неприятные признаки, два всадника со стороны Фонтенбло показались на горизонте. Силуэты их выделялись четко и резко на красном грунте горизонта. Они ехали молча, и копыта их лошадей глухо ударялись о движущийся песок дурно проложенной дороги. В такой час присутствие этих двух человек в этом мрачном месте, так мало посещаемом в то время, трудно было объяснить. Наверняка их не привлекало бедное гостеприимство, которое могла им обещать жалкая гостиница, синеватый дым которой виднелся сквозь деревья, спокойно поднимаясь кверху. Наверняка они не торопились, потому что лошади их шли шагом, выбирая по своей воле между многочисленными параллельными тропинками, проложенными чрез вереск. Впрочем, они медленно подвигались к жалкой гостинице, но хозяева, по-видимому, не управляли ими.

Однако, несмотря на их наружное равнодушие к дороге, эти двое людей время от времени бросали вокруг себя вопросительные взгляды. Внимание их к малейшему шуму доказывало, что они ехали не без цели и прогуливались не без причины.

Чего искали они? Что могли они надеяться найти в этой пустыне? Как будто они осматривали каждый куст, каждый пригорок – и не видели ничего, кроме неподвижности. Их внимательный слух ловил только безмолвие.

– Ну? – вдруг сказал один всадник, как будто спрашивая своего товарища и остановившись на раздвоении двух дорог.

– Я ничего не видел, ничего не слышал, – отвечал другой. – Однако мы должны быть на верном пути.

– Должны? Стало быть, ты не совсем уверен? – Всадник нахмурил брови.

– Едем, – сказал другой.

Засунув два пальца в рот, он закричал, как испуганный и улетающий дятел. Издали ему ответил такой же крик.

– Хорошо, – сказал первый всадник. – Но когда так, почему же никто не является?

– Ты это узнаешь, – сказал другой, сжав бока лошади своими большими, угловатыми ногами.

Бедное животное заржало от боли, и тотчас послышался крик дрозда. Оба путешественника с живостью стали осматриваться по сторонам.

– Будем внимательны! – сказал один. – Нас предупреждают, что кто-то едет по одной дороге с нами. Поедем потихоньку и пропустим этого путешественника.

Точно будто в этот вечер все необыкновенное должно было происходить у Франшарских ущелий. Только что последний крик дрозда пронесся по вереску, как еще один всадник показался слева, выехав из покрытой травой тропинки.

Судя по его наружности, это был богатый мещанин. Вероятно, он знал эту местность, иначе каким образом отважился он пуститься в такой час в место, пользовавшееся такой дурной славой? Беспокойству следовало приписать и удары хлыстом, которыми он наделял свою лошадь. При криках дятла и дрозда добрый мещанин остановился на минуту.

– Дрозд в этот час! – заворчал он сквозь зубы. – Деревьев здесь нет, а крик дятла…. что-то неладно!…

После этого монолога он осмотрелся вокруг и только тогда приметил двоих всадников. При виде их он сделал нерешительное движение. Но так как вдали позади них виднелся дым гостиницы, это придало ему мужества, и он храбро пустился в путь. Лошадь, несмотря на то что хозяин подбадривал ее, ехала рысью. Как медленно ни ехала она, но скоро догнала незнакомцев. Мирный гражданин собирался сделать им самый любезный поклон, но слова замерли у него на губах, а рука остановилась на полдороге. Он невольно задрожал.

Однако в обоих этих всадниках не было ничего, что могло бы возбудить такой испуг. Костюмы их были очень обыкновенны в Фонтенбло – это была форма императорских охотников. Ничего не могло быть естественнее, что эти два охотника по прихоти или по случайности отделились от охоты. Однако, несмотря на все доводы, какими успокаивал себя добрый гражданин, он невольно задрожал и не мог отвести глаз от этих двух незнакомцев.

У одного был нос такой длинный, что он как будто составлял клюв хищной птицы с острым и выдающимся подбородком. Между этим носом и подбородком не было губ, так сказать, а огромный, насмешливый и жесткий рот.

Другой незнакомец, мрачный и угрюмый, скрывал свои черты под широкими полями шляпы. Он был молод, судя по его изящному стану. Его самоуверенные движения и резкие слова говорили о том, что он имел привычку получать повиновение при малейшем знаке. Этот последний, очевидно, был главным, придумывающим, приказывающим и обсуждающим. У обоих на боку висел длинный нож в кожаных ножнах. Оружие это было обычно для их охотничьего костюма, однако глаза мирного путешественника не могли оторваться от него, потому что оба ножа были украшены оригинальным рисунком, придававшем ножу что-то зловещее. Это были действительно охотничьи ножи, но ножи необыкновенные, непохожие ни на какие другие. Нож молодого человека был неимоверно богат, и на нем были вырезаны символические буквы, масонские знаки, может быть. Может быть, также это была каббалистическая фраза, имевшая смысл только для одних посвященных.

С одной стороны ножа виднелась сделанная из массивного золота фигурка с головой, окруженной венцом, опиравшаяся на крест и держащая папскую тиару и корону с лилиями. С другой стороны был изображен в тюрбане и восточном костюме старик с полумесяцем в руке. Вместо пьедестала этим двум фигуркам служили змеи и таинственные буквы.

Полумесяц и крест в одном узоре! Христианство и магометанство подавали друг другу руку! Какое значение придать подобной эмблеме?

Хотя менее богатая рукоятка ножа другого всадника была не менее странная – она состояла из огромного куска слоновой кости, но кусок этот был так тонко вырезан, что искусство прибавило значительную ценность к ее существенной ценности. Соколиная охота особого рода была представлена на этой рукоятке, которая сама представляла эту жестокую птицу с распущенными крыльями, вырывавшую глаза у упавшей газели. Очевидно, эти странные рукоятки имели смысл..

Путешественник, как бы побужденный предчувствием при виде этих незнакомцев и их загадочного оружия, проехал мимо них так скоро, как только могла его лошадь, и исчез около гостиницы, о которой мы говорили.

Глава II

Опасно посылать своего слугу в трактир

Побуждаемый безотчетной боязнью, путешественник быстро доехал до дверей гостиницы. При звуке копыт его лошади на скалистой дороге из гостиницы вышел человек и поспешил помочь ему сойти с лошади. Редко трактирщик видел других посетителей, кроме туристов, которым подавал молоко и вино, а иногда закуску.

– Как? – сказал он. – Это вы, господин Лонге?… По какому случаю? В такое время в Франшар…

Так как ему не ответили – приезжий поспешил войти в гостиницу, не поручая даже своей лошади, – трактирщик продолжал:

– Но что такое с вами?.. У вас такой странный вид… Разве не надо задать овса вашей лошадке? Вы ничего не говорите… Отвести ее в конюшню?..

Видя бесполезность всех своих вопросов, трактирщик настаивал:

– Верно, вы потеряли что-нибудь, поэтому у вас такое мрачное лицо?

– Нет, – ответил наконец путешественник, – но встретить людей с таким странным видом, как встретил я, все равно что наткнуться на виселицу.

– Людей с подозрительной наружностью?

– И да и нет…

– Как же это?..

– У них на боку висели ножи такой странной формы, что я невольно дрожу, когда подумаю о них.

– О, как же вы испугались такой безделицы! Разве все эти знатные господа в замке не носят за поясом охотничьи ножи? Ведь император привез нам кучу людей просто в бесстыдных костюмах. Я сам видел человека с престранным ножом с загнутым лезвием, как наши косы. Рукоятка и ножны были до того покрыты бриллиантами, что блестели словно солнце.

Путешественник не слушал, он продолжал свою мысль.

– Скажите, дядя Фрион, – спросил он трактирщика, опускаясь на одну из скамеек, стоявших параллельно у большого стола, разделявшего кухню надвое, – скажите мне, какая погода будет завтра?

– Какая погода? – повторил трактирщик, удивленный подобным вопросом.

– Да, – повторил Лонге, – как вы думаете, будет завтра дождь?

– О, дождя не будет! Может быть, гроза… Но дождя нечего опасаться, тем более что нет еще новой луны.

– Однако среди ущелья я слышал пронзительный крик дятла, показывавший дурную погоду.

– Дятел во Франшаре! – сказал Фрион с недоверчивым видом. – Этого не может быть!

– Однако я слышал… Но это еще не все! Что вы скажете об испуганном дрозде, который вскрикнул так, как будто вылетел из-под ног моей лошади?

– Так поздно! – сказал трактирщик. – Должно быть, у вас была сегодня вечером куриная слепота.

– Это совсем неестественно.

– Вам послышалось.

– Дядя Фрион, – сказал Лонге, как бы боясь, чтобы его голос не услышал кто-нибудь другой. – Это не птицы пели, а говорят, что шайка Кадруса появилась здесь. Тогда вы понимаете…

– Шайка Кадруса! – воскликнул трактирщик. – Кроты!

– Да, кажется, недавно один бедный купец, возвращавшийся с меленской ярмарки, был убит при въезде в лес.

– Но Кроты ли Кадруса сделали это?

– Нельзя ошибиться – у несчастного на горле была та необыкновенная рана… Знаете, под подбородком один удар кинжалом, рассекающий горло вдоль. Рана такая глубокая, что жертва всегда сама поглощает свою кровь, она остается внутри.

– Какой странный обычай! – сказал трактирщик, задрожав.

– Так хочет Кадрус, – сказал путешественник, также дрожа, – а когда начальник приказывает, известно, шайка повинуется. Он хочет, чтобы его жертвы были отмечены.

– Теперь я понимаю, что ваша встреча с незнакомцами вас испугала, а эти необыкновенные крики дятла и дрозда заставили вас призадуматься. Но вот жена моя сейчас воротится с бельем, а мои оба сына придут с поля ужинать. Может быть, Кадрус со своей шайкой не явится распарывать горло такому множеству людей. Они, впрочем, знают, – гордо продолжал трактирщик, – что я отставной солдат и что за камином есть ружья, чтобы вооружить всех.

Это продолжительное исчисление сил, которыми мог располагать трактирщик, по-видимому, оживило мужество Лонге, и он сказал тихо:

– Я сообщу вам о моем деле, дядя Фрион. Сегодня нотариус в Фонтебло отдал мне деньги за мой саблонский дом.

– Уж не поехали ли вы в дорогу с этими деньгами? – с живостью спросил трактирщик.

– К несчастью, да.

– Не узнаю вашего обычного благоразумия, господин Лонге… Как! Сто тысяч франков в кармане – потому что ведь вы за эту цену продали ваш дом? – и спокойно кататься в такое время во Франшарских ущельях!.. Ну, с вашего позволения, вы верно потеряли голову! А Жан, ваш старый слуга, почему он не с вами?

– Жан, – отвечал домовладелец, – приезжал со мной в Фонтенбло. Вечер был такой душный, что я позволил ему сходить освежиться в трактир, который находится как раз напротив конторы моего нотариуса. Покупатель мой потребовал прибавить несколько новых пунктов к контракту; я остался в конторе долее, нежели думал. Удивляясь, что не нахожу моего слуги у дверей конторы, я сам пошел за ним в трактир. Я нашел Жана за столом вместе с какими-то разносчиками… Он обыкновенно не пьет, а тут находился в самом жалком состоянии. Вино развязало ему язык, и дурак рассказывал им о моей продаже и как я увезу с собою сто тысяч франков, так как завтра же должен буду платить за покупку моего нового дома.

– Ах, старый скот! – вскричал трактирщик. – Экий негодный пьяница!

– Так что я принужден быль оставить Жана проспаться в трактире и отправиться без него.

– Не удивляюсь более вашему страху. Но для чего же было ехать?

– Надо было. Мне надо быть на маленькой ферме Брежана, которому нужны наличные деньги. Ферма эта только за пол-лье отсюда. Мне хочется приобрести эту ферму; я знаю, что на нее есть другой охотник. Показав наличные деньги, я мог бы получить ее дешево. Этот Брежан задержал меня на три часа; я все думал, что он уступит, а он не поддавался. Наконец запоздно уже должен был я уехать и приметил, что очень глупо потерял время с Брежаном, который все набивал цену по мере того, как я уступал. Воротиться было дальше, чем приехать сюда. Я сказал себе, что заночую у вас, если вы поедете провожать меня с вашими сыновьями. Как вы посоветуете? Что лучше?

Трактирщик подумал.

– Я вам сейчас говорил, – сказал он. – что моя жена и сыновья скоро воротятся; конечно, это помощь… И притом через день у нас бывают дозорные, и сегодня будет дозор.

– Вечерний дозор? – спросил Лонге.

– Да. Вы знаете, – отвечал Фрион, – что через день бригада лесных жандармов проезжает здесь. Сегодня она непременно будет – в лесу большая охота. Поезжайте с нею, а так как бригадир человек добрый, он с удовольствием проводит вас до дома.

– О! Благодарю вас за эту прекрасную мысль, – сказал Лонге, успокоившись. – Решено, я подожду жандармов.

– Пойду задать овса вашей лошадке, – сказал трактирщик, входя в свою роль. – Вам, господин Лонге, что подать?

– Что у вас есть лучшего. Я только теперь чувствую, что ничего не ел с утра.

– Ну и прекрасно! – заключил трактирщик. – Покушайте хорошенько, прежде чем вас съест волк.

Пословица, хотя очень наивная, заставила задрожать владельца ста тысяч франков.

Глава III

В пустыне и камни могут говорить

Пока Лонге беспокоил трактирщика Фриона, два незнакомца продолжали свою безмолвную прогулку. Подъехав к Плачущей Скале, один из всадников сказал резко:

– Смотри!

Другой немедленно сошел с лошади и, приблизившись к источнику, который капля по капле вытекает из-под камня, источника, давшего название этой скале, сказал:

– Они все там. Я сосчитал камешки… одного недостает.

– Как! – вскричал первый всадник. – Недостает одного? Этот проведет неприятный час! – прибавил он с угрозой.

– Он, должно быть, в этом не виноват, – заметил другой, – а то камешек, который предупреждает меня об этом, был бы совершенно повернут к воде, а он лежит к полю… Должно быть, он задержан где-нибудь.

– Позови! – приказал вместо ответа младший всадник.

Его товарищ тихо запел как снегирь. Никто не отвечал.

Во второй раз пение было повторено несколько громче. Опять ничто не показывало, чтобы этот зов был услышан. Однако – странное дело! – вдали кусты вереска зашевелились как бы от легкого ветерка. Но ветра вовсе не было. Тот, кто смотрел бы внимательно, мог бы приметить, как кусты вереска приподнялись, точно будто норы, приподнимаемые огромными кротами.

В третий раз пение зяблика разнеслось по пространству. Тогда скалы и кусты как будто оживились. Человек двадцать, вооруженные с ног до головы, выскочили из-под земли, так что никак нельзя было догадаться, откуда они явились. Они молча стали на краю тропинки. Они держали двух лошадей, полудиких, которые способны были пасть мертвыми от быстроты своего бега. Без сомнения, их нескромного ржания боялись, потому что у обеих лошадей были разодраны ноздри.

– Это что? – спросил человек с повелительным голосом, приметив лошадей.

– На всякий случай… – смиренно ответил тот, кто казался начальником этой безмолвной шайки, выскочившей из-под земли.

– Подойди, Альбинос.

Человек, которого назвали Альбиносом – вероятно, в насмешку над его смуглой кожей и черными волосами, – подошел и что-то шепнул на ухо всаднику. Тогда тот сошел с лошади и, сев на одну из приведенных лошадей, сделал знак своему спутнику последовать его примеру. Минутная борьба произошла между всадниками и их новыми неукротимыми лошадьми, но скоро животные успокоились.

– Наши плащи, маски и шляпы! – опять сказал незнакомец.

Один из шайки поспешил принести требуемые вещи. Скоро оба всадника исчезли под широкими складками своих новых плащей и под широкими краями своих шляп; тогда невозможно было угадать их рост и определить возраст, тем более что маски совершенно изменили их лица. Во время этого туалета Кроты – эти люди принадлежали к той знаменитой шайке, которая как будто выскакивала из-под земли – Кроты, говорим мы, хранили глубокое молчание перед своим атаманом. Незнакомец сказал своей шайке повелительным и резким голосом:

– Пусть двое из вас засядут у дороги, ведущей в гостиницу! Трое станут на пятьсот шагов далее. Пройдет женщина с бельем. Пусть ее остановят на полчаса, впрочем, не делая ей вреда. Ее два сына придут несколько позже. Так как они придут издалека, те, кто будет стоять впереди, должны их захватить, а потом возвратить свободу так же, как и их матери. Одного достаточно, чтобы наблюдать за окрестностями. Теперь все должны исчезнуть. Отправляйтесь к кресту Гарт… Если меня будут преследовать, вы знаете, что вам делать. Пятьдесят тысяч франков будут разделены между Кротами, если я останусь доволен. Но горе тому, кто покажет себя бесполезным! Особенно чтобы никто, из ложного усердия, не являлся ко мне, не будучи призван. Ступайте!..

Все эти люди исчезли, как пришли, то есть нельзя было угадать, каким образом.

Атаман Кротов и его спутник медленно направились к гостинице Фриона. Через минуту самая однообразная тишина, самое угрюмое безмолвие тяготели над Франшарскими ущельями.

Глава IV

Охота на человека

Никогда не бывало охоты подобной той, которая через час происходила на непроходимых франшарских тропинках. Это не была жестокая свора с кровожадной пастью, гоняющаяся за благородным зверем. Это было хуже… Человек гнался за человеком. Это было мщение, преследующее преступление.

Вот что случилось.

Как он и сказал, трактирщик понес овса лошади своего посетителя. Тот при виде вкусной яичницы прогнал свои мрачные опасения. Трактирщик располагал вернуться в дом, когда вдруг его схватили и связали, так что он не успел даже позвать на помощь. Он не мог даже видеть двух человек, которые бросились на него; ему на лицо тотчас надели глухую маску. Впрочем, он и без того не увидел бы ничего, потому что на этих людях тоже были маски. Вероятно, никто не имел умысла покушаться на его жизнь, потому что в маске было сделано отверстие, позволявшее ему дышать, и его только крепко связали, не делая ему вреда.

Видя себя в невозможности пошевелиться или закричать, чтобы предупредить Лонге, трактирщик должен был покориться необходимости. Его положили в углу конюшни, а дверь заперли снаружи.

Чрез полчаса, когда несчастный пленник спрашивал себя, надолго ли оставят его в таком ужасном положении, он вдруг услыхал страшный шум. Со всех сторон звали Фриона. Это кричали его жена и сыновья. Голоса их выражали беспокойство и испуг. Шум этот заглушался нетерпеливым топотом лошадей. Несчастный трактирщик делал неслыханные усилия, чтобы освободиться от своих уз. Оставалось только ждать. Наконец кто-то вздумал посмотреть в конюшне. Дверь отперли и Фриона освободили. Потом начались обнимания и ругательства. Радовалось семейство Фриона, ругались жандармы, потому что тут была лесная бригада. Ее присутствие напомнило трактирщику его обязанности.

– А господин Лонге? – вскричал он.

В сопровождении всех он побежал к двери дома и отворил ее. Он остановился в испуге – страшное зрелище поразило его глаза. Лонге лежал на полу мертвый, весь в крови. Он сжимал еще в руке ложку, которою собирался есть яичницу. На шее у него была только одна рана, но рана необыкновенная – печать, налагаемая на жертвы рукой Кротов.

Фрион остановился, на минуту оторопев, но потом энергия старого солдата зашевелилась в нем, и он закричал:

– Они были верхом! Ни один жандарм не должен выезжать отсюда на лошади, потому что он затопчет следы!

Побежав по дороге, он внимательно осмотрел следы, оставленные убегавшими убийцами, и с негодованием честного человека закричал:

– За мной! В погоню! В погоню! Вот следы. Убийцы не могут быть далеко. Выпустите всех моих собак!.. В погоню… В погоню – и смерть убийцам!

Люди кричали, собаки выли, и все помчались как стрела по вереску. Как старый и хитрый сыщик, Фрион, бывший когда-то лесничим, не ошибся.

Так как приказания атамана не могли быть исполнены вследствие непредвиденного прибытия жандармов, Кроты дали знак убийцам, которые теперь скакали, убегая меж скал. Смотря на убийц, закутанных в развевающиеся плащи, на черные гривы их лошадей, можно было принять их за фантастические существа, изобретенные басней. Они перескакивали через кусты, через овраги, через непроходимые чащи. Прогалины сменялись прогалинами, холмы – холмами, но ничто не могло уменьшить дьявольской быстроты всадников.

За ними гнались покрытые пеной и пылью запыхавшиеся лошади жандармов. Потом бежали пешие, выбиравшие кратчайший путь, но страшно утомившиеся. Однако наверху какого-нибудь возвышения появлялись убийцы, насмешливые, иронические и как будто издевавшиеся. над теми, кто гнался за ними. Тогда ярость овладевала теми, кто преследовал убийц, и погоня начиналась опять ожесточеннее прежнего.

Однако человеческие силы имеют предел. Трактирщик и его дети должны были остановиться. Даже жандармы, может быть, прекратили бы погоню, которая до сих пор казалась им бесполезной, если бы им не показалось, что лошади разбойников начали уставать, Они были в эту минуту очень далеко на дороге, спускавшейся к кресту Гарта, который ясно виднелся с того места, где находились они. Жандармы не захотели отказаться от погони, не сделав последнего усилия. Пустив своих лошадей во весь опор, они как вихрь пронеслись по холму. Они могли уже примечать почти ясно обоих незнакомцев и их лошадей и уже думали, какую честь доставит им такая значительная поимка, когда вдруг их лошади почти замертво повалились к подножию креста. Перед лошадьми была натянута веревка, но они заметили ее слишком поздно.

Адский хохот послышался в ту минуту когда эти несчастные упали. Тогда из-за каждого дерева около перекрестка, на котором находился крест, вышел вооруженный человек; потом, соединившись, все они сошли по тропинке к берегу и, подняв шапки кверху, закричали:

– Жандармы первой лесной бригады! Нам досталась первая победа, скоро будет вторая! Вы видите, что если бы Кроты хотели вас убить, то убили бы!

И они исчезли в чаще леса.

– Вот и первая победа, – пробормотал Фрион, подоспевший к перекрестку почти в одно время с жандармами, потому что он бежал через лес. – Для вас первая и, может быть, вторая, но за мною будет последняя!

Это был крик охотника, от которого ускользнула добыча.

Глава V

Как девушки вдруг делаются умными под действием электричества

Двор скоро должен был оставить замок. Была большая охота, и последние звуки охотничьего рога только что перестали потрясать отголоски леса.

Был один из тех вечеров, когда ни один лист не шевелится. Солнце не освещает уже вершины леса, но его последние лучи бросали еще яркий блеск.

Этот таинственный час, час неопределенных мечтаний, длинных свиданий наедине, прогулок без цели, слез без причины.

Несмотря на тишину, мало-помалу спускающуюся на окрестности, две молодые девушки, две родственницы, судя по фамильному сходству и нежному общению, стояли у окна Магдаленского замка, прислушиваясь к неопределенному лесному шуму. Нечего было надеяться, чтобы в такое время кто-нибудь решился явиться в замок, красный силуэт которого прикрыт сумерками и который утопает в желтоватых оттенках осенних листьев.