Настасья Алексеевна. Книга 4

А совсем скоро, 22 сентября в стране наступил «Чёрный вторник». Перед этим 17 сентября Борис Ельцин подписал указ о переходе к новым регулируемым ценам на отдельные виды энергоресурсов. А через пять дней курс доллара по отношении к рублю вырос почти на пятнадцать процентов. Всего через неделю после этого рубль упал ещё на восемнадцать процентов, и доллар стал стоить 309 рублей. Естественно мгновенно выросли цены на все товары, в первую очередь на продукты питания. Люди не успели оглянуться, как молоко и масло подорожали в семьдесят пять раз, сахар в сто раз, хлеб в сто пятьдесят раз, картошка в двести пятьдесят раз. Видя такое дело, государство незамедлительно повысило заработную плату и пенсии аж в тринадцать раз. Но что это по сравнению с ростом цен. А, к примеру, газеты самые разные возросли в стоимости от семидесяти до ста шестидесяти раз.

Такого в стане ещё не видывали и не были к этому готовы. В советское время валюта вообще не ходила в стране. Сталиным после Великой Отечественной войны был взят курс на независимость национальной валюты, которую перевели на золотую основу, защитив рубль от доллара. После ухода Сталина из жизни в стране постепенно отошли от взятого им курса и начали подстраиваться под доллар, и, тем не менее, его стоимость определялась до самого конца Советского Союза в шестьдесят копеек.

Да, мой дорогой читатель, я привожу эти данные с одной только целью, чтобы тебе было понятно, что почувствовали шахтёры, проработавшие по контракту около или более двух лет, откладывая довольно большую зарплату с учётом северной надбавки, накопившие солидную сумму денег, на которую можно было купить и новую квартиру, и машину, и жить безбедно, и вдруг узнали, что их кровно заработанные стали в сто раз дешевле, что они практически ничего не заработали.

Настенька, когда узнала о такой новости, горестно рассмеялась:

– Вот тебе бабушка и Юрьев день. Помнится наша бухгалтерия сильно переживала, что я большие деньги загребу за курсы, которые веду для шахтёров. А так получается, что всё заработанное за год пшиком обернулось. Выходит теперь, что хочешь-не хочешь, а работать надо продолжать здесь на севере, где хоть питанием и жильём мы обеспечены.

НЕПРЕДСКАЗУЕМОСТЬ

1.

Первый снег с приходом сентября выпал сначала небольшой и покрыл слегка лишь столовые горы, которые были теперь словно украшены белыми коротким скатёрочками для приёма гостей, но ещё не уставленные никакими блюдами. Эти столы опирались на мощные крутые лапы, спускающиеся к морю и только у самого подножия переходящие в некое подобие долин, всё ещё зеленеющих мхами да изредка розоватыми камнеломками или белыми полярными маками.

Но зато в настоящих долинах русские люди в августе и до самого первого хорошего снега отводили душу не только тем, что грели на солнце свои натруженные тела, раздевая их почти догола во время жаренья шашлыков, но и собиранием грибов, коих тут видимо-невидимо. Больше, правда, невидимо, так как они в большинстве своём коричневатые и напоминают российские сыроежки, а потому на почве не очень заметны. Грибникам приходится обладать хорошим зрением и большим желанием найти гриб, хоронящийся среди горного щавеля или ложечной травы.

Настенька была заядлым грибником и очень любила выбираться с бабушкой в подмосковные леса. Но она даже не предполагала, что за Полярным кругом, как говорится, у чёрта на куличках, можно насобирать полное ведёрко сыроежек, подосиновиков, груздей, моховиков и даже подберёзовиков. Берёзы-то здесь есть, только карликовые, не более тридцати пяти сантиметров в высоту и всего два-три сантиметра в диаметре. Иные цветы вырастали выше них.

Готовясь к проведению экскурсий, Настенька по местным книжкам хорошо изучила природу Шпицбергена. А что её изучать, если из деревьев кроме карликовой берёзы растёт ещё только ива полярная, которая ничего общего не имеет с нашей российской плакучей ивой, о которой Настенька когда-то написала грустные стихи:

Плакучая ива плачет.

Что ей, плакучей иве,

до тех, кто от счастья скачет,

до тех, кто её счастливей?

Я глажу листочки ивы.

Мне грусть её так понятна.

Я в детстве была счастливая,

но счастье ушло куда-то.

Да, она продолжала писать стихи, главным образом, для себя. Вернее, потому что они сами приходили в голову, и она их записывала. Здесь тоже, например, пришли строки о Груманте, ещё весной, когда ласковое солнце уже перестало заходить за горизонт, и они поднялись над заснеженными горами на вертолёте:

О чём молчишь ты, грозный Грумант,

Надевши снежную доху?

Усевшись в воды фьорда грузно,

о чём так холодно вздохнул?

Припомнил древние сказанья?

Бродил по джунглям динозавр,

а волны с шумом разрезали

под небом пышущий пожар.

Веками расползались змеи

под птичий гомон, зверя крик.

Они и думать-то не смели,

чтобы мороз сюда проник.

Проходит всё в тысячелетьях.

А что тебя сегодня ждёт,

когда расплавит потепленье

не таявший веками лёд?

Она прочитала эти стихи Евгению Николаевичу, а он настоял на том, чтобы она выступила с ними на концерте, посвящённом юбилейному шестидесятилетию треста «Арктикуголь» совсем недавно в августе. Настенька очень волновалась, так как в зале присутствовало всё московское начальство, журналисты, гости из Норвегии. Но все долго ей аплодировали, и пришлось вспомнить и некоторые другие свои стихи. Евгений Николаевич вёл всю концертную программу, но то, что он тоже пишет стихи, сказать постеснялся.

Не меньше, чем грибы, Настеньку поражало обилие на Шпицбергене самых разных цветов. Вечная мерзлота на архипелаге оттаивала всего на несколько сантиметров и только на полтора-два месяца, но и этого оказывалось достаточно для того, чтобы на почве вдруг появлялись на фоне высокой белой пушицы, головки которой напоминают белые черкесские мохнатые шапки, кисточки красной вшивицы, а над вечнозелёными подушечками мха поднимаются мелкие, со спичечную головку, красно-розовые цветочки рододендрона лапландского, красуются розовые кисти астрагала,. То тут, то там выглядывают голубые колокольчики, на крошечных стебельках поднимаются синие цветочки незабудок или лиловые гвоздики, а среди скал часто привлекают к себе внимание чуть розоватые камнеломки. И уж совсем много белых цветов. Помимо пушицы здесь есть похожие на ландыши колокольчики бесплодицы полярной, но не менее красивы и многочисленны шпицбергенские белые маки. А красных, привычных материковым жителям, маков тут не бывает.

Словом, цветов предостаточно, однако собирать их не рекомендуется или даже запрещено в целях охраны природы. Восхищайся себе на здоровье, но не рви. Так же нельзя убивать здесь животных. Да их на островах архипелага совсем немного. Иной раз где-то вдалеке при внимательном взгляде можно заметить пробегающего песца или наткнуться на спустившегося в посёлок, пока есть трава и грибы, низкорослого, но с огромными рогами, чем-то напоминающими грабли, оленя. Он может позволить даже сфотографировать себя. И, конечно, никто в посёлке его не тронет. Охота на оленей разрешается только по специальным лицензиям, выдаваемым конторой губернатора за определённую плату. В российских посёлках, насколько было известно Настеньке, таких лицензий никто не имел, да и ружьями обладали лишь бойцы горноспасательного взвода.

К началу октября снег уже прочно обосновался на всей поверхности как гор, так и долин. Фиорды продолжали бороться с морозами, и на причале в порту в короткие часы дневного света, а иногда захватывая и темноту, встречались заядлые рыбаки со спиннингами. Особенно много их появлялось, включая даже редких женщин, когда в Грин-фиорд заходили косяки трески, подгоняемые стаями дельфинов. Обычно дельфины с громким всплеском выпрыгивали из воды стройными рядами, двигаясь вдоль фиорда, загоняя торопливо уплывающий косяк к концу залива, где и расправлялись с ним, а оставшуюся часть точно так же гнали обратно на выход. Остатки их пиршества доставались рыбакам, одетым в тёплые дублёнки и шапки ушанки и часто скидывающие с рук столь же тёплые рукавицы только для того, чтобы снять с длинной лески на десяток крючков трепыхающихся сразу пять-шесть рыбин. У менее опытных рыбаков, забрасывающих удочки близко от причальных свай, попадался вместо трески несчастный большеголовый бычок, и, снимая его с крючка, неудачник не знал, что делать с таким уловом: бросать ли в целлофановый пакет или отпускать на волю.

Но такое удовольствие с дельфиньим загоном случалось не очень часто, а вскоре и буксир, названный в честь бывшего директора треста «Гуреев», стал на прикол, ибо лёд-таки победил морскую стихию и сковал её до следующего лета. Но Евгений Николаевич, относящийся тоже к заядлым рыболовам, хотя в силу своей постоянной занятости не имевший возможности выходить на причал, когда хочется, всё же успел до льда выйти на рыбную охоту со своей ставкой, то есть леской с десятком крючков, и наловил полное ведёрко трески пополам с пикшей.

Гордый добычей, он принёс её домой Надежде, ставшей недавно комендантом гостиницы.

Надя, молодая девушка, приехавшая в Баренцбург вместе с мужем Николаем, которого она звала Миколой, поскольку он тоже был украинец, и маленьким сыном Тарасом, которого мама и папа называли не иначе, как Тарасиком. Надежда закончила педагогический институт во Львове, так что по диплому она была учителем английского языка, но приехала сюда приложением к мужу, а он был мастером по шахтному электрооборудованию. Его профессия оказалась нужной на Шпицбергене, а Надежда, хоть и могла работать переводчиком, но такой вакансии в тресте не нашлось и потому хрупкую по натуре девушку определили на работу кухонной рабочей – подносить к плите и снимать тяжёлые котлы, мыть посуду, чистить картошку, убирать в зале и всё в таком духе.

Разумеется, молодому специалисту с высшим образованием такая работа оказалась не по вкусу не только потому, что труд этот был не из лёгких, но он ущемлял её гордость. В самом деле, стоило ли учиться в институте целых четыре года и преподавать несколько лет в школе, чтобы потом исполнять столь неквалифицированные обязанности? Однако её в Москве предупредили, что, если хотите ехать с мужем, хотите, чтобы он получал высокую зарплату, как полярник, то соглашайтесь для себя на любую работу.

Муж её Микола был по характеру очень скромным человеком, привык во всём слушать свою жену, потакать ей во всём, но не мог пойти к директору и попросить перевести супругу на какое-то более привлекательное место. Зато сама Надежда проявила более пробивной характер. Поработав месяц на кухне, освоившись в Баренцбурге, и выждав свободные дневные часы, она пришла в кабинет к Евгению Николаевичу.

Девушка с чёрными, спадающими до плеч волосами, с большими почти испуганными глазами, в выглядывающем из-под раскрытого пальто платье, украшенным украинскими кружевами, сразу понравилась своим видом и ощущением беззащитности. Евгений Николаевич не знал, зачем она пришла, но почувствовал подсознанием, что ей нужна помощь, и он её окажет.

Она села на предложенный стул и заговорила сначала дрожащим, но постепенно выравнивающимся голосом:

– Евгений Николаевич, я работаю в столовой. Там мне очень тяжело. Я не привыкла носить тяжести, а приходится. И вообще, у меня высшее образование, я учитель английского языка. Может быть, я могу вам чем-то помочь? Я готова для вас на всё.

На этих словах девушка запнулась и, как бы поправляясь, тихо произнесла:

– Ну, на любую работу согласна, даже горничной, чтобы только не в столовой.

Евгений Николаевич подумал, во-первых, что сидящая перед ним пусть не красавица, но весьма миловидная девушка может сейчас расплакаться, и, во-вторых, её фраза «готова для вас на всё» прозвучала для него, человека, лишённого женской ласки, очень даже недвусмысленно. Однако эту последнюю мысль он тут же отогнал от себя. Слишком много женщин в Баренцбурге засматриваются на одинокую здесь личность, чтобы откликаться на их призывы. Прослывёшь Дон Жуаном, и перед женой никогда не оправдаешься. Хватит того, что на их отношения с Настенькой все смотрят намекающими взглядами. Ему хорошо было понятно, что о них могли говорить за спиной, да ведь рты никому не закроешь. Пусть говорят и думают, но хотя бы об одной Настеньке.

Подумав немного, Евгений Николаевич сказал:

– Вас как зовут?

– Надя.

– Вы с семьёй здесь?

– Ну, конечно. Мой муж инженер-электрик. А то, как бы меня сюда взяли? И с нами сын Тарасик. Но он уже большой. Ему скоро девять лет будет. Он тут в школу пошёл во второй класс.

– Понятно. Я сейчас познакомлю вас с Настасьей Алексеевной. Она моя переводчица, но недавно мы приказом оформили в Баренцбурге туристическое бюро и её назначили заведующей. Так что нужно с нею согласовать для начала.

Сняв трубку внутренней связи, набрал номер и попросил:

– Настасья Алексеевна, зайдите, пожалуйста.

В официальных разговорах Евгений Николаевич всегда обращался к Насте по имени и отчеству. Она хорошо это понимала и не обижалась.

– Настасья Алексеевна, – сказал Евгений Николаевич, приглашая жестом Настеньку сесть напротив гостьи, – к нам пришла Надежда… Извините, как по отчеству? – спросил он Надю.

– Тарасовна, – поспешила ответить девушка и добавила: – Тарасика в честь его деда назвали.

– Ну, это ясно, – усмехнулся Евгений Николаевич. – Так вот Надежда Тарасовна по профессии учитель английского языка, а сейчас работает в столовой. Я вот что подумал. У нас на днях уезжает комендант гостиницы в связи с окончанием договора. Не попросить ли нам генерального директора, к счастью он сейчас в Баренцбурге, взять комендантом Надежду Тарасовну? Она нам очень пригодится со своим знанием английского языка.

Настенька внимательно посмотрела на Надежду и, не скрывая радости, сказала:

– Вы, как всегда, мудры, Евгений Николаевич. Мне кажется, это замечательный вариант. Только я бы хотела, чтобы работу коменданта Надежда Тарасовна совместила с работой переводчика, то есть, чтобы в весеннее и летнее время, когда у нас будет много туристических групп, она бы водила экскурсии. Я, правда, готовлю себе общественных помощников, но профессионал, несомненно, лучше.

Лицо Надежды буквально засветилось счастьем:

– Конечно, я всё буду делать с удовольствием. Я ведь для этого училась. Но я не знаю, что рассказывать.

Евгений Николаевич рассмеялся:

– Это не проблема. У Настасьи Алексеевны давно текст экскурсии написан. Остаётся только выучить наизусть, как стихи. – И уже серьёзно сказал: – Завтра же идите на приём к генеральному директору. Только он решает о приёме на работу. А я позвоню сегодня директору рудника Леониду Александровичу, чтобы он записал вас на приём и походатайствовал. И скажите, если спросит, что с нами вопрос согласован.

А на следующий день произошёл смешной казус. Надежда пришла к генеральному директору, который принимал сотрудников в кабинете директора рудника и в его присутствии, и обратившись с просьбой перевести на работу в качестве коменданта, заключила свою просьбу для убедительности, как она думала, словами:

– Настасья Алексеевна согласна.

Лицо генерального директора, привыкшего, что здесь всё решает он, побагровело, и он едва не взорвался, но пересилил себя и спросил Леонида Александровича:

– Кто это Анастасия Алексеевна, что даёт согласие на работу? Зачем мне её согласие?

Перепуганная Надежда решила, что всё пропало, когда услышала спокойный голос Леонида Александровича:

– Павел Филиппович, вы же помните, что мы приказом организовали туристическое бюро? Гостиница входит в административное подчинение заведующей Болотиной Настасьи Алексеевны. Она вместе с Евгением Николаевичем Инзубовым разговаривала с Надеждой Тарасовной прежде чем направлять её к вам. Ну, и я тоже думаю, что она нам подойдёт, так как она знает английский язык и может сама разговаривать с туристами и выписывать счета на оплату.

Так и разрешилась едва не возникшая конфликтная ситуация, и Надежду приняли комендантом гостиницы. В тот же день был подписан приказ, а как только улетел предыдущий комендант, семья Надежды переселилась в гостиницу. С тех пор Надя часто приглашала к себе в гости Евгения Николаевича и Настеньку. Поэтому и в этот раз Евгений Николаевич принёс наловленную рыбу Надежде с тем, чтобы она приготовила её и, как обычно, устроила застолье, что и произошло.

На жареную рыбу гостеприимная Надежда пригласила кроме своих шефов Настеньки и Евгения Николаевича свою подругу по столовой и, как оказалось, землячку Маричку, тоже с Западной Украины, но приехавшей сюда с мужем из Донбасса, откуда его пригласили как опытного шахтёра. Это был рослый парень с густой шевелюрой светло-серых волос и обладающий настолько могучим басом, что ему приходилось его притушёвывать, когда все начинали после принятия некоторого количества спиртного хоровое исполнение украинских песен, а его голос буквально заглушал хор.

Пришли и живущие здесь же в гостинице Люба с Игорем. Она работала в баре гостиницы и охотно занималась у Насти на курсах английским языком, который ей был очень нужен в почти ежедневном общении с иностранными туристами. Бар был специально для них. Всё, что там имелось: русская водка, французские вина, виски, ром и другие напитки, а так же закуски, различные блюда, привозимые из столовой, чай, кофе, яичница, сигареты и русские сувениры – продавалось только за норвежские кроны. Люба принадлежала к роду чувашей. На круглом лице выделялись чуть раскосые глаза и большие губы. Чем-то она понравилась Леониду Александровичу, что он поставил её на это хлебное место, приносящее доход в валюте не только тресту.

Однажды Евгений Николаевич заметил, что в баре появилось баночное пиво, которое привезли на рудник с материка, и он поинтересовался у Любы, как оно сюда попало. Дело в том, что все продукты в бар закупались в Лонгиербюене за кроны и продавались здесь с небольшой наценкой. Всё актировалось. А тут водка и пиво из магазина Баренцбурга. Люба, несколько смущённо сказала, что всем распоряжается директор. А через полчаса в кабинете уполномоченного треста раздался телефонный звонок от директора. Тот мягко, а он умел так говорить с нужными людьми, сказал:

– Я прошу вас, Евгений Николаевич, не вмешивайтесь в работу бара.

А ещё несколько минут спустя, позвонил консул и спросил, почему Евгений Николаевич расстроил Любу.

Словом, уполномоченному треста стало понятно, что не его дело финансовые отношения на русских посёлках.

И мужа Любы Владимира, невысокого, но плечистого и мускулистого парня, Леонид Александрович взял к себе водителем на газик, что тоже означало приближённость к директору.

До начала вечера, когда входили гости, в центре внимания оказывался маленький Тарасик. Как ни в чём не бывало, он подходил к взрослым и протягивал руку. Ничего не подозревающие гости, улыбаясь, брали его руку и внезапно отдёргивали свою ладонь, ощутив электрический разряд, с треском проскочивший между соединившимися руками. Мальчишка хохотал и предлагал руку следующему гостю. Происходило то же самое. Это казалось феноменальным. Мальчишка легко наэлектризовывался и как будто бы бил всех током, что очень развлекало малыша. Зато мама сердито говорила:

– Тарасик, перестань сейчас же. Ты так всех гостей разгонишь.

А гости, поняв, в чём дело, больше не касались мальчика, которому непременно хотелось снова ударить кого-то разрядом.

Но, наконец, все уселись за стол, накрытый, конечно, не только рыбой, но и массой других закусок в основном консервированных. Полярникам Шпицбергена ежемесячно выдавались различные овощные, мясные и рыбные консервы. Кому не хватало того, что выдавалось по разнарядке, могли прикупить в буфете или поюшарить в столовой селёдочку, солёную капустку, свеколку. Некоторые любители огородных дел устраивали у себя в квартирах на подоконниках целые оранжереи, где выращивали помидоры, перцы, огурцы. Надежда пока не успела взять себе рассаду из теплицы, но наметила на будущее.

Застолье было шумным. Евгений Николаевич часто запевал любимые им украинские песни «Ридна маты моя», «Ничь яка мисячна», «Реве та стогне Днипр широкий». И особенно всем понравилось, когда он запел популярную украинскую песню про Маричку. Ну, оно и понятно: все смотрели при этом на живую Маричку за столом. А Настенька запевала русские песни «Катюшу», «Ваку вакузнице», «Оренбургский платок» и «Стенька Разин». Потом, когда Тарасик лёг спать в соседней комнате, включили магнитофон и начали танцевать.

Почти за полночь разгорячённые, развеселившиеся гости стали расходиться по своим апартаментам. Евгений Николаевич провожал Настеньку до её номера. Никогда раньше он этого не делал. Она просто не позволяла этого, быстро взбегая по лестнице, если выходили из кабинета на первом этаже, или, останавливая его предупредительным жестом, когда он собирался пойти с нею. Тут как-то получилось само собой, что они дошли до самой её двери и Евгений Николаевич, тяжело вздохнув, вдруг начал:

– Настюша, я давно хотел тебе сказать…

Но она не дала ему договорить, прижав палец к его губам:

– Не надо, Евгений Николаевич. К вам через неделю прилетает жена. Не будем всё портить. Останемся честными до конца, – и, отперев дверь, вошла, оставив Евгения Николаевича в коридоре.

Настенька не могла себе и представить, насколько она была права.

2.

Середина октября ещё светлое время суток на Шпицбергене, когда полярная ночь приблизилась, но пока не наступила. Солнце появляется над горами поздно и уходит рано. Гуси, утки, журавли, лебеди и более мелкие пернатые обитатели архипелага такие как жаворонки, ласточки и прочая мелюзга давно покинули эти края, отправившись со своим недавно выведенным потомством в далёкое путешествие на юг, в жаркие страны. Улетели и крачки, так досаждающие людям своей агрессивностью особенно в период выведения птенцов.

Это удивительно смелые птицы почти полностью белого цвета, но с чёрными сверху головками. Проходящего мимо их гнездовья человека они бесстрашно атакуют, падая на него стрелой сверху вниз и норовя долбануть острым красным клювом в самую макушку. Не успевший отмахнуться получает внушительный удар в голову, после чего он уже не будет столь беспечным и станет постоянно взмахивать над собой руками, заслышав угрожающий крик несущейся на него крачки. Иной раз они пускаются в атаку по несколько особей сразу, что кажется вообще опасным для проходящей спокойно жертвы.

Не встретишь в октябре и такую же белую, но с чёрными крыльями, пухленькую красавицу пуночку, головка которой бывает бурого или рыжеватого, как короткий клюв, цвета. Это самая доброжелательная птаха, которую особенно ласково встречают в шахтёрском посёлке с приходом весны, благодаря её замечательно мелодичному пению. Она напоминает воробышка, весело скачущего по улицам почти под ногами людей, только белоснежного цвета и поющего.

А если вам пришло в голову прогуляться по берегу фиорда в летние месяцы с конца июня по конец августа, то всенепременно встретите среди гальки, такую же как она серую, остроклювую птичку, торопливо убегающую, но, казалось бы, не обращающую никакого внимания на вас, вечно занятую поиском выбрасываемой волнами пищи. Это морской кулик. К нему очень трудно приблизиться, чтобы поймать в кадр фотоаппарата, настолько он непоседлив и быстр в передвижении, беспрестанно суя свой нос в щели, ложбинки, трещинки между камнями. Но к сентябрю он тоже улетает в дальние края.

Зато чистики держатся дольше. Эти небольшие чёрные летающие создания снабжены смешными хохолками на голове, напоминающими рог. Этих птиц так много, а их рог настолько привлекателен, что в честь него назвали одну скалу горы Протектор, что в переводе с латинского означает «защитник», так как она находится у входа в Ис-фиорд, как бы защищая его от океана. Скала, получившее название «Рог чистика», выглядит птичьим хохолком горы.

Тут многие горы называются по какому-нибудь подобию. Например, две горы «Груди Венеры» сразу говорят сами за себя, на что они похожи. В районе Баренцбурга на противоположном берегу Грин-фиорда вершину горы называют «Спящий рыцарь». И действительно, не надо особо присматриваться, чтобы увидеть наверху очертания лежащей, словно уснувшей ненадолго, головы в шлеме. А на севере архипелага, возле международного научного городка Нью-Олесунд местной достопримечательностью являются три горы, которые прозвали Тре-Крунур, то есть «Три короны», по названию древнего деревянного замка шведских королей, сгоревшего дотла в 1697 году. На самом деле эти вершины напоминают три зубца одной шведской короны. Но символом Швеции изображаются три короны.

За год своего пребывания на Шпицбергене Настенька и Евгений Николаевич так часто летали на вертолёте, что лётчики смеялись, говоря, что им обоим пора выдавать сертификат пилотов. Помимо еженедельных полётов, а то и дважды в неделю, в Лонгиербюен или на Пирамиду, они успели побывать во всех населённых пунктах самого большого острова архипелага. Летали и в небольшой норвежский шахтёрский посёлок Свеагрува, и на польскую исследовательскую станцию Хорнсун, и в тот же Ню-Олесун, где раньше норвежцы тоже добывали уголь, но после взрыва метана в шахте в 1962 году, во время которого погиб двадцать один шахтёр, в связи с чем правительство страны вынуждено было уйти в отставку, через пять лет здесь сначала открыли телеметрическую станцию, а потом трансформировали её в международный научный центр. Всюду у Евгения Николаевича были дела по налаживанию связей с хозяйственниками и учёными Шпицбергена, по отправке и получении международной почты.