Волчара

– Да я буду только рад, если вы окажетесь правы. Только проблема, по-моему, не столько в том, найдете ли вы отпечатки, а наоборот, в том, что, как вы уже отметили, их будет слишком много.

– Не понимаю вас, Родион. Объяснитесь, – попросил Скворцов.

– Все очень просто, – ответил я. – Покойная соседка по воле случая стала героем газетной истории о бедной несчастной пенсионерке, которая чуть не умерла в одиночестве от голода, заболев и потеряв способность передвигаться. Тогда вообще много писали о проблемах пенсионеров. И ее случай попал, что говорится, в струю. Старуха, слава богу, благополучно поправилась, и у нее появилась куча добровольных помощников. К ней зачастили и неизвестные взрослые люди, и школьники. Носили еду, убирали в квартире. Так что, чего-чего, а отпечатков пальцев у вас должно быть более чем достаточно.

– Да, – протянул майор. – Это, конечно, прибавит работы.

– А разве странный голос не поможет его разыскать? – взволнованно заговорила Машка. – Ведь где-то он разыскал мой адрес. И, наверное, в отделе кадров. Значит, кто-то видел его и разговаривал с ним. И если не обратил внимания на внешность, то голос-то должен был запомнить.

– Голос, говорите, – усмехнулся Скворцов. – Да скорее всего не его это голос.

– Как так? – удивилась Машка.

– Да так, – безрадостно ответил майор. – Почти уверен, что у него обычный человеческий голос, только говорит он через устройство, его искажающее.

У меня мелькнула какая-то мысль, и я вклинился в разговор.

– Но ведь доступ к таким устройствам, наверное, ограничен какими-нибудь учреждениями, э-э-э, так сказать, шпионского профиля?

Скворцов засмеялся.

– Ну, конечно, у них такие штуки есть. Но собрать такую игрушку может любой радиолюбитель. Никаких особых навыков не требуется, было бы желание.

– Значит, у вас на этого урода ничего нет, – обреченно сказала Машка.

– Не будьте столь пессимистичны, – сочувственно заметил Скворцов. – Не забывайте, что прошли только сутки. И у нас уже есть какая-то информация. Даже много информации. Мы на данный момент знаем, что против вас действует не совсем нормальный, но умный человек, который хорошо умеет просчитывать ходы и тщательно продумывает свое поведение. Заметьте, как умело он ведет телефонные разговоры, по сути, играет с собеседником. А если так, то он попадется. Его подведет собственный ум, он где-нибудь сам себя перемудрит, и мы его схватим.

– Надеюсь, это произойдет не на моем трупе, – непонятно, то ли в шутку, то ли всерьез сказала Машка.

– Не говорите глупостей. Я опираюсь на свой опыт. Умники, любящие внешние эффекты, попадаются. Вот если бы мне предложили искать преступника, совершившего убийство в подворотне из-за бутылки водки, тогда, если бы того не нашли сразу пьяным поблизости, я бы развел руками. А пока вы, Мария Витальевна, будьте осторожней. А мы будем делать свое дело. Мельницы Господни мелют медленно, но тонко.

Я вытаращил глаза. Во мент залудил!

Наконец, мои незваные гости засобирались. Из слов Марата я понял, что он намеревается для начала познакомиться с обстановкой, а затем из машины всю ночь наблюдать за подъездом. И это при том, что поначалу менты вовсе не собирались работать по ночам. Их для этого было слишком мало. И я, честно говоря, не видел в этом смысла. Я не верил, что маньяк рискнул бы пойти на взлом запертой квартиры с людьми, а если б и рискнул, то я считал, что закрытой на цепочку двери и моего присутствия вполне достаточно для того, чтобы уберечь Машку. Скворцов считал так же, полагая, что Маше в большей степени требуется страховка днем в моменты, когда она остается одна. Когда же он с умным видом объяснял это Маше, та, несмотря на свой страх, не удержалась и с женским ехидством поинтересовалась:

– Вы имеете в виду, что наибольшую бдительность вы будете проявлять, когда я пойду пописать?

Скворцов строго на нее посмотрел, а Марат, оценивающе ее оглядев, пробормотал:

– А что? Я не против.

Но сидеть в машине я его не пустил. Это было глупо и неудобно. Хлопотун, может, и сумасшедший, но не дурак. И что квартира может оказаться под наблюдением, без сомнения мог догадаться. Даже не исключаю, что он и сам этого хотел. Такое вполне в его духе, затаиться и наблюдать, какой из-за него разгорелся сыр-бор. Поэтому я предложил Марату остаться у меня и переночевать на диване. В квартиру с ментом Хлопотун точно бы не полез. Марат колебался не очень сильно. Похоже, из-за Машки ему не так уж хотелось уходить, да и спать в человеческих условиях лучше, чем скрючившись в его тачке. Мы все трое сели на кухне и какое-то время просто трепались. Я побаивался, что присутствие Марата будет нас тяготить, но ошибся. Он относился к нечастой категории удобных гостей. Неприхотливый, улыбчивый, общительный, но ненавязчивый. В конце концов, мы с ним отправили Машку спать или хотя бы лечь отдохнуть, а сами затеяли игру в карты. Я когда-то неплохо играл в преферанс, и мы решили расписать «пулю». Чертов мент, на мое удивление, сделал меня как маленького. Выиграл 20 долларов. Не смертельно, но обидно. Но в итоге ночь прошла, не принеся нам никаких неприятных сюрпризов. А утром зашел Павел, который должен был быть Машкиным телохранителем в течение ближайшего дня.

На работе все было как обычно, не считая того, что с Нинкой я в тот день не разговаривал. Она не звонила, я тоже. Не хотел. Пускай сама проявит инициативу. Я вообще решил на сегодня выкинуть баб из головы. Все равно ситуация уже вышла из-под контроля. Так пусть Нинка покиснет в раздумьях, она, по-моему, это любит. А Машку охраняют и, надеюсь, тщательно. А я пока займусь какими-нибудь глупостями вроде подготовки юбилея фирмы. В принципе, все уже было улажено. Хотя и осталась самая важная часть – согласование церемонии с вышестоящим начальством, то есть с Тимуром. А звонить или, хуже того, идти к нему мне ужасно не хотелось. Я был не в том настроении, чтобы смотреть на его скептически-пренебрежительное выражение лица и слушать критику, что это надо было сделать эдак, а не так. Но, внутренне смирившись, я все же протянул руку к телефону. Придется, уговаривал я себя, лишь чуточку полебезить. Не в первый же раз в жизни и не в последний. Кстати, не забыть бы спросить его про здоровье супруги. Но вместо Тимура я позвонил Скворцову. Тот был явно не в духе. Опрос соседей по подъезду убитой и возможных уличных свидетелей ничего не дал. Ни одной зацепки.

Машка, как ни странно, вернулась со съемок в хорошем настроении. И рассказала, что сегодня было весело, а вся съемочная группа чуть не померла от смеха. Они снимали какой-то важный по сюжету и даже трагический эпизод. В нем Машкиной героине-графине ее тайный покровитель по секрету рассказывает, что царица, которая обещала помочь спасти любовника графини, поступила с ним совсем не по-царски. Из мести и ревности, она настояла на его смертной казни, которую лишь в последний момент заменили пожизненной ссылкой и лишением дворянства. Сцена должна была происходить за завтраком. И снимали, собственно, только верхнюю половину туловища актеров. А в павильоне было жарко, и участники съемок мучились в своих громоздких, непроветриваемых костюмах. Единственный человек, который страдал меньше других и по-своему подошел к решению проблемы, был актер Крутов, играющий покровителя. Он переоделся только наполовину. Верхняя часть полностью соответствовала образу знатного дворянина: парик, камзол, тяжелая брошь, всякие там рюшечки, а низ был современно простецким: короткие стираные шорты и сандалии на босу ногу. Естественно, увидев его, все покатились со смеху. Машке в итоге было сложно играть. Она с трудом сдерживалась, чтобы не засмеяться, слушая мрачный монолог князя и глядя на его голые волосатые ноги. Переодеться полностью он категорически отказался. Но в итоге все прошло как надо.

Я деланно посмеялся с ней за кампанию и спросил, не мешал ли ей мент. Машка удивилась.

– Павел? Да что ты. И вообще все это выглядело глупою, – произнесла она. – Едем вместе в метро и делаем вид, что не знаем друг друга. Я в какой-то момент даже сказала ему плюнуть и не устраивать спектакль, а ехать рядом со мной. Но он отказался. Может, постеснялся.

Мы что-то перекусили и заскучали. Удивительное дело, в любой другой день мы совершенно спокойно провели бы вечер вместе, занимаясь своими делами, но сегодня именно потому, что лучше было не высовывать на улицу носа, Машка ужасно хотела куда-нибудь пойти. Я считал это глупым, но, в конце концов, сломался и предложил просто прогуляться по окрестностям. Погода была приятно прохладной, но не промозглой, а рядом с домом располагался маленький зеленый скверик, когда-то запущенный, а сейчас усилиями мэрии приведенный во вполне товарный вид. Мы вышли. В машине неподалеку сидел Павел. Я подошел к нему и сказал, что мы собираемся немного прогуляться. Он недовольно скривился.

– Ищите мне работу, – сказал он, нехотя вылезая из своей «Лады». – Нет, чтобы сидеть спокойно дома.

Я с извиняющимся выражением лица пожал плечами.

– Это не я, Паша. Это все женское коварство.

Но в скверике действительно было хорошо. Ярко по-праздничному горели фонари, бабушки сидели со своими весело играющими внучатами. Машка с каким-то новым интересом стала присматриваться к их возне. Мы присели на скамейку.

– Как ты думаешь? – спросила Машка. – Стоит мне делать УЗИ, чтобы узнать пол ребенка? Или пусть останется тайной, как это было раньше?

Мое настроение сразу испортилось. Зря Машка напомнила мне, что я должен стать папой.

– Поступай, как хочешь, – с плохо скрываемым раздражением ответил я.

По Машкиному лицу я видел, что она начинает обижаться. Я попытался сгладить ситуацию.

– Маш! Не нужно вкладывать в мои слова больше смысла, чем в них есть. Подумай, разве мальчика ты будешь любить меньше, чем девочку?

Машка улыбнулась и отрицательно покачала головой.

– Так зачем тебе УЗИ для определения пола? Я мог бы понять, что ты хочешь проверить, все ли у ребенка в порядке. Это другое дело. Но только чтобы узнать пол? Так что я снова повторяю, поступай, как знаешь. Хочешь сделать – нет проблем.

В этот момент раздался хлопок, и что-то с треском вонзилось в доски скамейки рядом с Машкиным плечом. Отскочившая щепка больно стегнула меня по лицу.

Мы оба вздрогнули, не понимая, что происходит, и вдруг я сообразил. Бог ты мой, это же был выстрел. Я схватил Машку и повалил ее на землю, прикрыв своим телом. Краем глаза я увидел бегущую к нам фигуру с пистолетом. Я молил бога, чтобы это был не Хлопотун. К счастью, это оказался Павел. Он остановился рядом с нами и жестом показал, чтобы мы не вздумали подниматься. Он внимательно осмотрелся, но снова все было тихо. Старушки с удивлением поглядывали на нашу компанию. Они вообще не поняли, что произошло. Просто где-то лопнула шина.

– Вы целы? – спросил Павел.

Я посмотрел на Машку. Она от испуга быстро и поверхностно дышала, но в остальном была в порядке.

– Да, мы целы… Пока, – с горечью констатировал я.

Хлопотун нападение повторять не стал. Не хотел рисковать. Приехавшие Скворцов и криминалисты осмотрели место происшествия и выковыряли пулю.

– А у него, оказывается, есть еще и пушка, – безрадостно заметил капитан.

Я озадаченно на него посмотрел. Не слишком умное заключение. О наличии у Хлопотуна огнестрельного оружия мы догадались и без него.

Расследование на месте ни к чему не привело. Точное место, с которого был произведен выстрел, установлено не было. Предположительно это был второй или третий этаж подъезда близлежащего дома. Из опрошенных возможных свидетелей никто никого подозрительного, ни мужчину, ни женщину, не видел, а уж тем более кого-то с предметом, напоминающим пистолет или винтовку.

Я отвел трясущуюся от страха Машку домой. Она была в прострации, ничего не говорила и не отвечала на мои вопросы, в ее глазах застыл ужас. Я пытался ее как-то расшевелить и успокоить, но безуспешно, она лишь периодически, как робот, повторяла:

– Он меня убьет.

Я понял, что вряд ли справлюсь с ситуацией, и вызвал «скорую», набрехав, что у женщины плохо с сердцем. Бравые медики, как обычно, приехать не торопились. А когда появились, то первым делом стали с плохо скрываемым интересом разглядывать мою квартиру, прикидывая, сколько им может обломиться. Я, не говоря ни слова, сунул доктору две тысячи и сказал:

– Док! Мне, по сути, ничего от вас не надо. Эту женщину сильно напугал на улице какой-то ненормальный, и она никак не может прийти в себя. Все, что ей требуется, это – успокоительный укол. Пусть просто поспит. За него получите еще столько же.

Эскулап колебался не долго. Он, было, подошел к Машке и попытался с ней заговорить, но та никак не реагировала, а только безучастно сидела на стуле, уставившись куда-то вдаль набухшими от слез глазами. Тогда доктор бросил команду сестре:

– Людочка! Сделай инъекцию реланиума.

Но Машка, все так же не говоря ни слова, не давала себя уколоть. Не помогали ни ласковые уговоры, ни попытки применить силу. Наконец, Машка выдавила из себя:

– Ну, пожалуйста, не надо. Я попытаюсь перебороть сама. Без лекарства. Оно может повредить ребенку.

И она погладила себя по животу.

Елки-палки, Машка же думает не о себе. Может, она вообще боится смерти только потому, что это означало бы и гибель ее неродившегося ребенка.

– Не бойтесь, женщина, – уверенно произнесла сестра. – Реланиум можно. Мы его делаем беременным.

Доктор с оттенком сомнения кивнул. Может, сказанное и было правдой, а может, жалко было отказываться от еще двух штук. Мне было важно то, что Машка получит передышку.

Она, наконец, заснула. А я вдруг сообразил, что вряд ли она сможет выйти завтра на работу, да и мне, вероятно, лучше будет остаться с ней. И понял, что понятия не имею, с кем из ее сослуживцев (не знаю, называют ли актеры себя сослуживцами) следует связаться, чтобы сообщить, что она не придет. Поколебавшись, я залез в ее сумочку в поисках записной книжки. Бог ты мой, у меня появилось ощущение, что я засунул руку в мусорное ведро. Какие-то самые разные по форме и консистенции мелкие предметы лезли мне в руку. Единственные вещи, которые я с уверенностью опознал на ощупь, были ключи и мобильник. Выругавшись, я высыпал содержимое сумки на стол. Чего там только не было. Какие-то ненужные скомканные бумажки, пара конфет, салфетки для утирания носа, смятый пластиковый пакет, конечно же, щетка для волос и прочая, и прочая. И тампон. Скажите, на хрена он беременной женщине? Слава богу, из кармашка выпала и маленькая записная книжка. Но теперь возникла другая проблема. Кому я, собственно говоря, собирался звонить? Фамилии ее знакомых из-за их обилия я привык пропускать мимо ушей. С большим трудом я вспомнил, как зовут режиссера. Леонид Игнатьевич. Но ведь у него еще должна быть и фамилия. Перелистав Машкину записную книжку от начала до конца, я все-таки наткнулся и на режиссера. Разин, черт возьми, его фамилия. А кто ж этого не знал? Жаль только, что не Степан.

Найдя нужный телефон, я, по правде, решил, что мои проблемы только начинаются. Если он действительно известная личность, то вряд ли побежит поднимать трубку. Наверняка он неуловим для звонков от неизвестных людей. Так приблизительно оно поначалу и выглядело. Мне ответила какая-то мымра и стала что-то нудить. А у меня не было настроения уговаривать ее по-хорошему. Поэтому я строгим голосом представился начальником налоговой службы Зверевым, имеющим несколько приватных вопросов к Леониду Игнатьевичу. Это подействовало. Ага, подумал я, задергался лауреат. Смотри, говорил я себе, будешь плохо разговаривать, точно познакомишься с налоговыми инспекторами. У меня и в самом деле были среди них дружбаны. Но Разин оказался на высоте своего достославного лауреатского диплома. Он вежливо посмеялся, когда узнал об обмане и даже посочувствовал Маше.

– Нет никаких проблем, Родион Николаевич, – сказал он. – Я и так практически закончил сцены с Марией Витальевной. И послезавтра должен уехать на натурные съемки, где она не участвует. В принципе, мы планировали еще что-то доснимать с ней завтра, но это не срочно и может подождать.

Я только успел положить трубку, как телефон зазвонил.

– Я говорил, что больше не буду звонить, – раздался механический голос Хлопотуна, – но решил все-таки вас побеспокоить, чтобы напомнить русскую поговорку «первый блин комом».

И раздались короткие гудки.

Хорошо, что Машка спит, подумал я, очень надеясь, что команда Скворцова записала и этот разговор. А вскоре позвонил и сам капитан и сказал, что ему известно об очередном звонке. Я в свою очередь поинтересовался, не удалось ли установить, откуда велся разговор в предыдущий раз. Ответ был не весел.

– Звонил он с мобильника из центра города, где искать его совершенно бессмысленно. Запросто мог говорить из какой-нибудь подворотни. А сам телефон был куплен неким Карапетяном Арамом Ивановичем. Мы встретились с ним. Это пожилой человек, с трудом передвигающийся, и очень-преочень толстый. По его словам, мобильник у него украли в метро где-то с месяц назад. В милицию он заявлять не стал.

– Значит, очередная «пустышка»? – разочарованно протянул я.

– Значит, так, – в тон мне ответил Скворцов и положил трубку.

Машка проспала до следующего утра. Она проснулась все еще испуганной, но ужасно злой.

– Что же мне теперь из дома вообще носа не высовывать? – выговаривала она мне, как будто я был в чем-то виноват.

Я только пожимал плечами и пытался утихомирить надвигающуюся бурю.

– Да я сама разорву его на части. Пусть мне только попадется!

Мне было и смешно, и тревожно. Что могла эта храбрая женщина сделать против хитрого и целеустремленного противника? Он знал про нее все, а она о нем ничего. Кроме того, я ясно отдавал себе отчет, что, если б она была не просто Маша Пономаренко, а та же Нина Кагановская, то на розыск преследователя было бы брошено намного больше сил, а не только профессиональная, но маленькая команда Скворцова.

Я успокаивающе обнял ее за плечи.

– Машенция! Ты по крайней мере в ближайшее время никого рвать на части не будешь. А тихо сядешь на диванчик и будешь смотреть телевизор. – Я насильно усадил ее, заботливо подложив под спину подушку. – А с твоим Разиным я договорился. У тебя сегодня и еще в течение нескольких дней съемок нет.

– Ты говорил с самим Разиным? – с удивлением и не без уважения спросила Машка. – А откуда у тебя его телефон? – подозрительно поинтересовалась она.

– От верблюда, – коротко ответил я, но все-таки сознался, что залез к ней в сумку. Вряд ли ей это понравилось, но Машка ничего не сказала.

– Кстати, – добавил я, – в твоей записной книжке оказалось много мужских имен. – Машка покраснела. – Кто такой, например, Женя М.? «М» – это чудак на букву «м»?

Похоже, Машка чувствовала себя неуютно. Я раньше никогда не интересовался ее прежними и, возможно, настоящими связями с мужчинами. Мне было все равно, я никогда не видел драмы в том, что женщине может быть интересен не один мужчина. А на общественную мораль мне было наплевать. Она глупа и устарела. И если я мог позволить себе погуливать, то почему бы то же самое не могла сделать и моя подружка. Но Машка приняла мое праздное любопытство за проявление нехарактерной для меня ревности.

– Что ты, дурачок, – с видом нашкодившей кошки заговорила она. – Женя – это гример. От него зависит, буду ли я красивой в фильме или нет.

Меня забавляла ситуация. Раз уж Машка начала оправдываться, то пусть по полной программе продолжает и дальше.

– А телефон его тебе зачем? – я сделал недоуменно-глупое лицо. – Он что, гримирует тебя частным образом? Делает красивой на дому?

Машка возмутилась.

– Да ты полный дурак. Просто у Жени есть напарница, которая тоже хороший гример, но актрис не любит и часто устраивает им, особенно начинающим, мелкие пакости. В киношной кухне есть много тайных хитростей. Можно наложить грим так, что вживую выглядишь великолепно, а сними человека на пленку, и он превращается в размалеванную куклу. Вот я каждый раз с Женей и созваниваюсь, чтобы гримировать меня приходил он.

– Да-а, – протянул я. – А кто такой Ашот с пометкой в скобках «бюстгальтеры»?

– Да ну тебя, – возмутилась Машка. – Если я пишу «бюстгальтеры», это и означает «бюстгальтеры». И ничего больше. Знаешь, сколько этот предмет стоит в бутике?

Я не знал, но мог предположить.

– Так вот, Ашот торгует с приличной скидкой теми же бюстгальтерами, но «левыми», которые до бутиков не доходят.

В конце концов, я ее пощадил и перестал задавать дурацкие вопросы. Машка облегченно вздохнула, хотя и выглядела рассерженной, но, по крайней мере, она отвлеклась от мыслей о Хлопотуне.

Я просидел с ней весь день, время от времени от скуки позванивая на работу. После обеда я набрал номер Скворцова узнать, как дела, и он меня удивил. Их специалисты по баллистике затруднялись определить происхождение пули. Им пришлось самим консультироваться, и выяснилось, что она выпущена из оружия иностранного производства, не имеющего у нас широкого распространения. Предполагали, это что-то подобное карабину «Intervention M200». Точнее идентифицировать его пока не могли, но, кажется, на территории России это оружие при совершении преступлений не применялось.

Я не знал, дает эта информация какую-либо зацепку или нет. Но по логике вещей факт определения вида орудия, как и отпечатки пальцев, – это только средство доказательства вины в суде, если орудие найдено, а не поиска преступника. Не такой Хлопотун дурак, чтобы себя подставить. Наверняка ни в каких официальных базах данных эта пушка не числится. Но проверять, конечно, нужно, и этим, очевидно, и занималась группа Скворцова.

Я просидел с Машкой весь этот день и еще два следующих. Тимур был любезен и разрешил, если понадобится, в пределах разумного не выходить на работу. «Или увольняться», как не без ехидства добавил он. Впрочем, почти уверен, что он сам вряд ли был рад видеть мою физиономию. Мы и так должны были встретиться в пятницу на приеме в честь юбилея фирмы, на который не пойти я не мог. Иногда я звонил Скворцову, но от него скорых результатов ждать не приходилось. Он справедливо считал, что единственная реальная зацепка в деле при отсутствии прочих – необычность примененного оружия. И подключил людей к разработке каналов поставок экзотических, на любителей, видов вооружения. Кстати, заодно решил проехаться и по самим любителям. По крайней мере, на часть из них у ментов была информация. Но провернуть все это было ого-го каким трудом, не сулящим быстрой отдачи. Между прочим, эта чертова винтовка чуть не подвела меня под монастырь. В первый раз, услышав название «Intervention M200», я из чистого пижонства сделал вид, что понимаю, о чем речь, хотя и не имел ни малейшего представления. Но, в конце концов, мне надоело чувствовать себя дураком, и я спросил капитана, что это за чудо-юдо. Тот развеселился.

– Знаете, Родион, – сказал он, – вы сейчас сняли с себя подозрение в причастности к покушению на Машу.

Я удивился, а он объяснил:

– Помните, я упомянул в разговоре, что выстрел, вероятно, произведен из оружия иностранного производства с названием, напоминающим о гражданской войне – «интервенция». Я сам понятия не имел, что это такое. А вы не выразили никакого удивления, словно знали. И я собрался покопаться повнимательнее в вашей личности. Но вы, наверное, просто постеснялись спросить. Глупо. Так знайте: это, может, и не самая-самая, но суперсовременная разборная снайперская винтовка со всякими прибамбасами.

– Откуда же она у этого человека? – снова удивился я.

– Родион Николаевич! Хоть вы не изображайте наивность, – раздраженно буркнул капитан. – В наше время за деньги можно позволить себе очень многое, если не все. Только еще нужны связи в определенных кругах. Этими кругами и связями мы сейчас и занимаемся.

Наступил день юбилея. Я колебался, что мне делать. Не пойти, как уже говорилось, не мог. Вопрос был в том, как поступить с Машкой. Несколькими днями раньше я, как полагается, получил на красивой открытке официальное приглашение на прием. И, как принято, на двоих. В другой ситуации я бы, не колеблясь, потащился с Машкой, но сейчас меня обуревали сомнения. Хуже того, прекрасно понимая, что мужики на такие приемы без баб не ходят, Машенция буквально требовала, чтобы я взял ее с собой. Наконец, я сдался. Может, действительно будет спокойнее, если мы будем рядом друг с другом. Хотя, по-честному, я больше опасался не Хлопотуна, а того, что на приеме будет Олигарх. А у него, как известно, дочь Нина. Знакомить этих женщин в мои планы не входило.

Не могу не похвастаться: благодаря моим трудам, прием прошел на высшем уровне. Не было перегрузки ни в еде, ни, что немаловажно, в питье. Даже с артистами мне повезло. Тимур настаивал, чтобы я позвал кого-нибудь из «звезд». Но я своевольничал. По моему мнению, присутствие «звезды» или «звезд» всего лишь отражало финансовое состояние фирмы, которое у нас было и так в порядке, и в рекламе не нуждалось. Так что, экономно рассудил я, пускай молоденькие сотрудницы сохранят трусики сухими и не понюхают, каким одеколоном пахнет от какого-нибудь Киркорова. У меня был другой вариант. Я как-то был на подобном мероприятии, и там развлекательную программу вели какие-то молодые неизвестные ребята. Причем очень профессионально и здорово. Они дали не только хороший, но, что немаловажно, незатянутый во времени концерт, который мог бы удовлетворить вкусы самого привередливого зрителя, но, слава богу, привычными атрибутами торжественных представлений, вроде па-де-де из балета Минкуса не пользовались. Артисты были, если можно так выразиться, неудачниками шоу-бизнеса. Будучи не хуже, а может, и лучше некоторых знаменитостей, они по капризу судьбы в «звездную» обойму не попали и сколотили собственный коллективчик, который неплохо зарабатывал на всякого рода праздниках, благо поводов для них и шальных денег у богатеев было предостаточно. Я тогда на всякий случай взял их координаты. И теперь не переставал сам себя хвалить за дальновидность.