Обезьяний ящик

Англосаксы, потерпев сокрушительное поражение от норманнов в битве при Гастингсе 14 октября 1066 г., мало что потеряли и много что приобрели. Англия, находившаяся под властью слабых датских королей, была разделена на феоды, беспрерывно воевавшие друг с другом. Норманны принесли ей покой и процветание. Через 169 лет, 15 июня 1215 г. на лугу «Раннимед» английский король Иоанн Безземельный подписал Великую хартию вольностей (Magna Carta), важнейший цивилизационный дар норманнов человечеству, в котором были закреплены ограничение и подотчетность власти, верховенство правосудия над произволом, абсолютная ценность человека и т.д.

Ф.Шлегель когда-то сказал: «Историк – пророк, обращенный в прошлое». Англия была покорена норманнами, Русь через две сотни лет – монголо-татарами. Многие серьезные историки полагают, что в результате этого Русь вступила в военно-политический союз с Золотой Ордой, и именно это спасло ее от железной экспансии западных орденских и светских рыцарей, наследников варягов-норманнов. Вот так. Исследовательница права: «Не следует судить о том времени с позиций сегодняшнего дня, поскольку многие вещи, которые тогда считались правильными, сейчас таковыми не являются» (С. 51).

Помимо биографических «портретов» герцогов и королей IX-XI вв. книга содержит дробную-подробную хронику политических событий той чрезвычайно насыщенной военными и социальными катаклизмами эпохи, в частности, речь идет и о Крестовых походах. Гнусное все же дело политика. Исследовательница бесстрастно фиксирует вековечную человеческую алчность, подлость, лживость, низость венценосных политиков, их презрение и пренебрежение к низшим классам, животную «волю к власти», бездумное «переступление» через Божьи и человеческие законы. Читаешь о войнах и мятежах тысячелетней давности и вспоминаешь вчерашнюю газету. Ничто не ново под луной.

В мягком пульмановском вагоне либеральной политкорректности мы «въехали» в XXI столетие. Рухнула Красная Империя, будущее представлялось безоблачным и тщательно спроектированным. Помните знаменитую статью Френсиса Фукуямы «Конец истории?», наделавшую в минувшем десятилетии много шума. Увы, раскаленная цепь мирового терроризма ударила всех – «одним концом по барину, другим – по мужику» (Н.Некрасов. «Кому на Руси жить хорошо»»). В том-то и ужас (в античном понимании), что сегодня в мире никому не хорошо жить. В давние времена цивилизационные конфликты и войны разрешались (не всегда, разумеется) более или менее мирно. Например, болгары-тюрки, покорив славянские племена на Балканах, слились с побежденными, усвоили их язык, приняли православие, так и появилась Болгария.

Нелюди, взрывающие ни в чем не повинных людей, не способны ни на какое слияние языков и культур, симбиоз народов. Они не просто отрицают наши устои, культуру, верования и обычаи, они отрицают нас, наше право на простую обывательскую жизнь. Перед цивилизованными странами (является ли таковой Русь-Матушка – большой вопрос) возникает огненная, в багровых сполохах дилемма: «Кто – кого» (Ленин).

Чего-то я «распоэзился». Вот, как «цепляет» якобы сухая книга, посвященная событиям тысячелетней давности. В те давние века война была аристократической причудой, сражение представляло собой множественность личных поединков. Мирные обыватели, как правило, не становились субъектами и объектами войны. Мировые войны прошлого столетия впервые в истории человечества стали тотальными, приведшими к чудовищным жертвам среди мирного населения. Однако было понятно: где фронт, где враг и, главное, кто враг. Сегодня это малопонятно. Кстати, норманны наносили со своих кораблей точечные удары, никогда не держали правильный фронт и т.д., т.е. не вели позиционной войны. Но они воевали всегда по свято соблюдаемым правилам.

Вот такая занятная научная книга. Невнятное будущее внятно коренится в истории…

29 октября 2004 г. Петергоф.

Грустное имя – Ольгин, или Веселое имя – Ольгин

Вливаются потоками в Истоки

Сквозь сито звёзд просеянные строки.

Леонид Ольгин

Читатель, помнишь блоковское: веселое имя Пушкин. Разумеется, Леонид Ольгин не Пушкин и не Блок. Он – Ольгин (не больше, и ни в коем случае не меньше). Друг мой, Ты держишь в руках поэтическую книгу. А что такое поэзия: дыхание и слезы Бога, оккультная мистика, страх и трепет перед тем, что Чехов назвал «трагизмом мелочной жизни», язвы в горле и сердце, бездумное и безумное составление рифмованных текстов, преступление и наказание, гордость и боль, проклятие изгойства, клеймо избранничества, венец терновый и крест неподъемный? Не знаю. Не ведаю. Приведу цитату из стихотворения Леонида Ольгина:

Перегрузки, стрессы, драмы, и по коже пот кровавый,

Рвутся сердце, мышцы, нервы…

Лучшее, на мой взгляд, определение поэзии принадлежит Иосифу Бродскому (я уже не раз его цитировал):

«Поэзия не развлечение и даже не форма искусства, но скорее наша видовая цель. Если то, что отличает нас от остального животного царства – речь, то поэзия – высшая форма речи, наше, так сказать, генетическое отличие от зверей. Отказываясь от нее, мы обрекаем себя на низшие формы общения, будь то политика, торговля и тому подобное: это колоссальный ускоритель сознания и для пишущего, и для читающего…. Это уникальный инструмент познания».1 Гениальное позитивистское определение, но нет в нем нескольких фундаментальных составляющих. Поэзия – «высокая болезнь» (Пастернак), горячка и бред и, самое главное, поэзия – огненная тайна.

Ох, неловко цитировать себя, грешного, но что поделать: «Читатель, открою тебе сакральную тайну: стихи не рассчитаны на понимание, они представляют собой набор ассоциативных рядов, запечатлевающих некие эмоциональные знаки-фантомы, которые должен уловить читающий про себя или вслух, и все. Плохих стихов не бывает, бывают плохие рифмованные тексты, но это совсем иная опера. Если ты не "понимаешь" того или иного поэта, то это твоя проблема, читатель, а не автора».2 Сказанное, по-моему, несколько усовестит тех читателей и критиков, которые будут тявкать, мол, мы стихов Ольгина не понимаем, они нам не нравятся и т.д. Не нравится, так и не читайте.

Приведу несравненное четверостишие насельников Оптинской пустыни:

«Где просто,

там ангелов со сто,

а где мудрено,

там ни одного». Так вот, стихотворения Леонида Ольгина одномоментно простые и сложные. Бывает, у русских поэтов все бывает…

Несколько фраз об авторе. Пусть говорит сам поэт:

    «За плечами военная музыкалка, мореходное училище, ПЕД–филология, ВТУЗ–экономика и организация производства. Заочно. Причем последнее доказано еще раз «за бугром», а филология никому не доказана. Даже дома. Потому что, когда пишу стихи, не могу объяснить, откуда они появляются,3 и кому и зачем всё это нужно. Но с упорством маньяка продолжаю писать вот уже многие годы, что никак на мне не отражается». Увы, поэт уже давно не юноша…

Мне всегда по сердцу висельнический юмор, люблю гаерские шутки немолодых печальных трикстеров. Добавлю от себя. Поэту пришлось вдоволь накушаться соленой от слез коркой эмигрантского горького сухарика. В настоящее время Леонид живет в Бельгии, редактирует чрезвычайно элегантный общественно-просветительский и литературный журнал «День». Свидетельствую, в редакции журнала много талантливых и дельных людей.

А почему – грустное имя – Ольгин. А потому, что его стихи трагедийны в своей эйдетической (космогонической) сущности, как говорят хлеборобы Брянщины и селяне из Айовы. «Только с горем чувствую солидарность» (Бродский). Умом Леонида Ольгина владеет манихейская дихотомия, как выражаются торговки колготками на Петергофском рынке. Читатель, эта заметка есть не что иное, как мое частное мнение по частной проблеме. Как я понял, осознанно и неосознанно для поэта равновелики, равновесны Бог и Диавол, Агура-Мазда и Ариман, силы света и силы тьмы, хотя его страдающая душа тянется к просветленному и простому добру. Прихотлив, извилист и опасен путь поэта. Вспомним Лао-цзы: «Дао, которое может быть выражено словами, не есть постоянное Дао». То, что сказано в стихах, неизмеримо меньше и мельче того, что в них не сказано.

Есть гениальное присловье оптинских старцев:

«Смотри в себя,

И будет с тебя».

В стихах книги «И будут звезды моросить»4 поэт тревожно вглядывается «в себя». Поэт фиксирует состояния своей души. Его стихи овеяны библейским духом (многим стихотворениям предшествуют эпиграфы из Писания). В них есть отзвуки индийской и индейской мистики.

Много, много в стихах Ольгина того, что Чехов назвал «трагизмом мелочной жизни». Не будем вдаваться в дискуссию о лирическом герое. Поэт пишет про себя и для себя. Его стихотворения насквозь «литературоцентричны»: всё о Поэзии и всё о поэтах. Они «моросят» тем, что К.Юнг назвал «метафизикой внутренней жизни». Проблематику таких стихов можно исчерпывающе передать исчерпывающей строкой Александра Ивановича Введенского: «Кругом, возможно, Бог». Вдумайся, Читатель.

Есть у Цыпочки моей Несравненной и у меня безошибочный критерий качества стихов: хочется ли оные читать вслух и запоминать. О, как сладко и славно перекатывать во рту фонемные карамельки и «вкусные» строчки. Так вот, все это есть у Ольгина. Приведу запомнившиеся слету строки:

Наши жены – жизни наши, перемноженные на сто.

Наши жены – души наши, не сгоревшие в аду.

И грудь земли сосут деревья, как телята.

Твердо знала распятая Муза твоя

О конце Бытия на пути острия.

Спят, обнявшись, две подушки

Будто белые коты.

И тихонько крадётся ночь

Чёрной кошкой по белому снегу.

И склоняемся в поклоне

Мы, азарта не тая…

Там, в Осташковском районе,

Заблудилась тень моя.

Замедляет бег свой не от лени

Всё живое. Призрак холодов

Ставит осторожно на колени

Суету надменных городов.

Где когда-то

медовые реки текли,

Там лишь

камни растут

в прокалённой пыли…

Натруженно написанные строки

Не восхвалят библейские места –

Душа еврея, потеряв Истоки,

Рыдает с православного креста.

А теперь на перекрёстках

пахнет от старух деньгами,

и меняют люди веру,

как на ярмарке товар.

Я знаю дом, в котором ждут.

Всю ночь в том доме суета.

Там кухни ласковый уют

И снисходительность кота.

И гордо властвует над нами

Высокомерие Голан.

Рок мистический тригонометрии

В перепадах удач-неудач.

Любезный читатель, Ты справедливо спросишь: а почему «веселое имя – Ольгин»? Отвечаю. Существенную часть книги занимает прелюбопытный раздел «Ироническая поэзия» с известными в сети «Размышлизмами». Ирония у Ольгина – не злая, он не воздевает руки и очеса горе, не учит читателя, не обличает, не бичует, не приказывает.

Царствие небесное Раисе Максимовне Горбачевой, однако, не могу не процитировать четверостишие Ольгина:

Вы не верьте этой байке,

что в народе ходит бойко,

будто из-за ПерестРайки

провалилась ПереСтройка.

Многие читатели (я – первый) согласятся с поэтом:

Я светлому и чистому

Служить всегда готов.

Но почему ж так истово

Я не люблю ментов?

Огромный раздел книги Ольгина занимают литературные пародии и дружеские шаржи (ныне весьма редкий жанр) Поэт прав:

Настоящий Поэт пародиста не судит сурово -

Лучшим другом сочтёт пародиста «от Бога Поэт».

Пародируя того или иного автора, пародист оказывает ему высокую любезность, ибо поэтом в подлинном смысле этого богатого лексическими обертонами слова может быть лишь тот, кого пародируют. Признание поэта начинается с появления пародий на него. В своих смешных и забавных пародиях Леонид Ольгин (опять же) добр, великодушен и милосерден. В его текстах нет и нотки оскорбительного заушания, пренебрежения, глумления, издевательства. И я окажу честь поэтам, которых пародировал Ольгин: приведу список их имен:

Владимир Маяковский, Владимир Авцен, Ривка Баринштейн, Анатолий Болутенко, Тиберий Грановский, Алена Кирилина, Инна Кулешова, Виктор Куликов, Эстер Ланда, Полина Люлькина, Елена Матевосян, Джулиетт Норманн, Александр Сендер, Леонид Скляднев, Марина Тарасова, Иосиф Фридман, Владимир Цвыг, Сергей Юрьев и др.

Господи, сколько было бездарной, виновной и злонамеренной болтовни, будто поэзия погибла, демократы погубили словесность. Все это вранье. Наше дело не погибло. Читатель, не поленись, зайди на сайт «Стихи. Ру»: там зарегистрировано 65 (шестьдесят пять) тысяч стихотворцев. Ты держишь в руках настоящую книгу настоящего поэта – вот вечное доказательство вечности поэзии. И в заключение: хорошая книга – хороший отзыв. Dixi…

19 декабря 2004 г. Петергоф.

Новейший Пелевин, или «Они шагают под звук другого барабана»

Памяти Владимира Баранова

Любезный читатель! Смею заверить Тебя в том, что последнюю книгу Виктора Пелевина «Священная книга оборотня» (М., Издательство Эксмо. 2004. 384 С. Тираж 150 100) я внимательнейшим образом изучал с карандашом в руках, с выписками и закладками. Почему я об этом говорю? Только что прочитал на «бумаге», не в сети – разносную, хамскую, облыжную рецензию на прекрасный фильм «Турецкий гамбит», причем автор СПЕЦИАЛЬНО оговаривает то обстоятельство, что фильм он не смотрел, а пишет об экранизации, проглотив лишь рекламный ролик (мол, картина настолько гнусна, что и в кино ходить не надо). Советская марксистско-ленинская критика бессмертна…

Строка «Они шагают…» («They march to the sound of a different drummer») принадлежит гениальному американцу Генри Торо (1817-1862), прославленному… (ну, это и сантехники знают). Так вот, Пелевин и его персонажи «шагают под звук ДРУГОГО барабана», чем мы с Тобой, дорогой читатель. Впрочем, далеко, очень далеко шагают…

Берем быка за тестикулы. Книга «Священная книга оборотня» представляет собой чрезвычайно редкое в отечественной литературе явление: авантюрный, с существенными сатирическими элементами роман на самом деле является тщательно закамуфлированным философским, богословским и религиоведческим трактатом. Ну, ладно, философским, а почему богословским и религиоведческим? Читатель, открой С. 20-21. Писатель на двух страничках формулирует СУТЬ сикхизма и пленительную разницу между «богоискательством» и «БОГОНАХОДИТЕЛЬСТВОМ». Эх, было дело: пописывал я о богоискателях, а зря. В этой странной, но исключительно талантливой книге писатель предпринял дерзкую, но внятную и ПОНЯТНУЮ ревизию «вечных» вопросов соотношения духа и материи (не по ленинскому определению), божественного и низменного, вечного и бренного, сакрального и профанного, мира Верховного Владыки и буддийской пустоты, кармы и освобождения, истины и лжи, мышления и языка. Я совершенно серИозен (Маяковского цитирую).5 Впрочем, автор горестно замечает: «Никаких философских проблем нет, есть только анфилада лингвистических тупиков, вызванных неспособностью языка отразить Истину» (С. 260). Коммунистический привет прадедушке Людвигу Витгенштейну (1889-1951).

Свою писательскую сверхзадачу Пелевин сформулировал так: «Я напишу книгу… Ты узнаешь из нее, как освободиться из ледяного мрака, в котором скрежещут зубами олигархи и прокуроры, либералы и консерваторы, пидарасы и натуралы, интернет-колумнисты, оборотни в погонах и портфельные инвесторы» (С. 367). И сочинитель справился с этой задачей, ибо помимо прочего «Священная книга оборотня» роман-утешение (вот такой жанр я выдумал): «Причина заблуждения живых существ в том, что они полагают, будто ложное можно отбросить, а истину можно постичь. Но когда постигаешь себя самого, ложное становится истинным, и нет никакой другой истины, которую надо постигать после этого» (С. 90; курсив В.О.Пелевина). Такие софизмы меня утешают…

«Священную книгу оборотня», по моему скромному мнению, можно поставить в один ряд с романом Валерия Брюсова «Огненный Ангел», где «личная, биографическая основа мастерски скрыта… под тщательно выписанными аксессуарами Германии XVI века».6 Кстати, в романе много писательского мастерства-плутовства в духе «монтажа аттракционов». Режиссер и теоретик кино Сергей Эйзенштейн (1898-1948) так именовал особые приемы принудительного ВЛИЯНИЯ на психологию потребителя искусства. О чем это я? Да о том, что многие молодые читатели Пелевина (с нетренированным мозгом и податливым духом) отчалят на парусных джонках в океан восточной эСотерики (писать «З» в этом слове сейчас непристойно). Не верь, читатель, это я бодхисатву валяю. Вильнем лисьим хвостом налево. Читатель, а Тебе не приходило в голову, что лермонтовский роман «Герой нашего времени» зиждится целиком на приемах киномонтажа (цикл повестей, в которых Лермонтов показывает своего героя с разных ракурсов). А до изобретения кинематографа еще оставалось больше полувека.

Несколько лет тому назад я писал в буклете, который был издан к пелевинскому вечеру в Лондоне:

«Пелевин – совершенно изумительный повествователь, излюбленный автор профессиональных комментаторов, которые «торчат» на нем в самом высоком и многоаспектном смысле этого великого русского марксистско-ленинского глагола (я торчу, следовательно, я существую). Понятно, что серьезный комментарий к любому пелевинскому творению в десятки раз по объему превзойдет авторский текст – можно и в голове играть на баяне без баяна…

Среди писателей (прекрасных, высокоталантливых и даже гениальных) поразительно много дураков в самом расхожем смысле этого слова. Так вот, Пелевин – художник невероятного ума, – мудрец-духовидец, мистик-визионер в самом подлинном значении… К тому же и читать его – НЕВЕРОЯТНО ИНТЕРЕСНО». Прошли годы, однако, к этому суждению ничего не могу ни прибавить, ни убавить.

Разномастная и разношерстная критика, понятно, «рухнула» на новый пелевинский роман со всей мощью пролетарского гнева, с доносительно-поносительной ненавистью-завистью. Пелевин несомненный фаворит, форвард в писательском футбольном матче за читателя–тиражи–гонорары и т.д. Всё, ату его! Мудрый и циничный Франсуа де Ларошфуко (1613-1680) как-то зло обмолвился: «Ненависть к фаворитам есть не что иное, как любовь к фавору; люди, не добившиеся фавора, утешают себя презрением к тем, которые его добились». Умри, Александра Маринина, лучше не скажешь. Эх, капитаны полковой гаубичной артиллерии, не бывать вам майорами (это я и про себя). Вот читатель скажет, опять Пригодич будет хвалить писателя и т.д. За дело, за дело хвалить… Один простодушный критик, прочитав книгу моих статей, написал, мол, недурственно пописывает Пригодич, но монотонно. Лихачев у него – хороший человек, Пелевин – замечательный писатель. Скучно. А вот если бы эссеист написал, что Лихачев – мерзавец, а Пелевин – говно, то было бы ИНТЕРЕСНО. Увы, я не привык кривить душой, хотя, разумеется, иногда приходится.

Сюжет романа состоит из похождений-рассуждений-размышлений бессмертной феи-лисы А Хули в разных временах и в разных странах; о ее трагедийной связи с волком-оборотнем, который, натурально, является генералом-лейтенантом ФСБ. Больше о сюжете ни словечка. «“А Хули” по-китайски означает “лиса А”. По аналогии с русскими именами можно сказать, что “А” – это мое имя, “Хули” – фамилия», – признается героиня романа (С. 8).

Атас! На этом «тормознулись» ВСЕ критики. Это «прозвище» настолько потрясло их детские мозги, ослепило и оглушило, что практически все ламентации вертятся вокруг самоназвания прелестницы. Жалко, что пацаны конкретные не прочли более 30 страничек. В романе действуют Е Хули, И Хули, идет речь о замечательном приборе под грозным наименованием «хуеуловитель», об инсталляции под названием «пизда из кожезаменителя над заброшенным футбольным полем» и т.д. Замечу, драгоценный читатель, что в сюжетной ткани (простите за пошлость) «Священной книги оборотня» важное место занимает соположение-сопоставление древнескандинавских вселенского волка Фенрира, который в конце времен пожрет Одина, космического пса Гарма, который в конце света (Рагнарёк, по ихнему, как теперь принято изъясняться) пожрет бога Тюра (даже слесари выше третьего разряда дифференцируют богов Тора и Тюра), и русского пятилапого Пса под горделивым, чеканным именем Пиздец. «Он спит среди снегов, а когда на Русь слетаются супостаты, просыпается и всем им наступает…» (С. 322). Наша собачка еще спит, слава Богу, а когда проснется, то…

Феи-лисы прикатили в наши Палестины из Китая. Был там такой дивный духовидец Пу (фамилия) Сунлин (имя; 1640-1715), который под конец жизни издал дивную книгу «Рассказы Ляо Чжая о чудесах». Ляо Чжай – псевдоним.7 У этих лисичек и была такая особенность: они, оборотни, могли «перекидываться» из лисы в женщину и обратно. Вот своеобразный дневник такой «лисы» и предлагает нам Пелевин.

Читатель, Ты не поверишь, Пу Сунлин был неимоверно популярен в питерской литературной «тусне» – богеме в конце славных 1970-х годочков (в 1960-е в почете были «Дхаммапада», Вивекананда, Рамачарака и Кришнамурти; все течет, но НИЧЕГО не изменяется). Чтобы не грузить господ, проявивших внимание к этой заметке, дробным-подробным «анализом проблематики» творчества и биографии Пу Сунлина, приведу свой рифмованный текст:

В.Ш., А.З., Д.Р.

«Русь. Захолонувшая равнина.

Виселицы. Снежные заносы.

Бродят по страницам Пу Сунлина

С посохами мудрые даосы.

Феи-лисы дарят людям ласки,

Нежные, одна другой пригожей…

Господи, да за такие сказки

Я готов расстаться с белой кожей,

Стать шеньши в замызганном халате,

Складывать стихи витевато.

Чем поэт бедней и бесноватей,

Тем его искусство больше свято…

Мозг кусают злые мысли-трутни

И зудят в болезненном круженье:

Перетрутся скоро струны лютни;

Дао призывает к погруженью…

7 февраля 1981 г.» И т.д. и т.д. по тексту.

Грешно, право, но скажу честно: в этих незатейливых словах – весь Пу Сунлин и весь Пелевин (только не гневайтесь; я не страдаю манией учителя-поучителя и бредом реформаторства).

Книгочей, знаешь, что такое «супрафизическая трансформация» (С. 226)? А что такое муладхара, наби и манипура (С. 210)? А чем отличается оборотень от сверхоборотня (страницу не указываю, об этом ВСЯ книга). Нет? Читай Пелевина. Я уже писал когда-то, что Виктор Олегович непомерно (точное слово) культурен. Сие, кстати, мешает писателю, ибо он полемизирует не с читателем, а с суровыми «олимпийцами». Скажем так, что он бухает (нюхает кокаин?) с Буддой, Гань Бао, Нагвалем Ринпоче, Оккамом,8 Шекспиром, Гуру Гант Сахибом, Беркли, Руссо, де Садом, Байроном, Толстым, Оскаром Уайльдом, Рудольфом Штейнером,9 Фрейдом, Шпенглером, Малевичем, Набоковым, Борхесом, Солженицыным, Стивеном Хокингом, Деррида, Мураками, Энди Уорхолом, Вонгом Карваем и прочая, и прочая, и прочая. В конце романа небо застит прообраз-образ Желтого Господина Радужного Потока… Да-с, путешествие на остров Ultima Thule с лисой А Хули (в рифму). Просвещенному глотателю книг Пелевина не надо напоминать о том, почему об этом крайнем северном пределе Ойкумены писали Пифей, Страбон, Плутарх и Плиний (старший).

Книга одновременно смешная, глубокая (иногда и по-газетному мелкая) и содрогательно трагическая. Пелевин безжалостен к Матушке-Руси.

Приведу несколько цитат (для уловления потенциального читателя):

«Элита здесь делится на две ветви, которые называют “хуй сосаети” (искаженное “high society” <высшее общество> и аппарат (искаженное “upper rat” <верхняя крыса>. “Хуй сосаети” – это бизнес-комьюнити, пресмыкающееся (так!) перед властью, способной закрыть любой бизнес в любой момент, поскольку бизнес здесь неотделим от воровства. А “аппарат” – это власть, которая кормится откатом, получаемым с бизнеса. Выходит, что первые дают воровать вторым за то, что вторые дают воровать первым» (С. 101); «Реформы… вовсе не что-то новое. Они идут здесь постоянно… Их суть сводится к тому, что из всех возможных вариантов будущего с большим опозданием выбрать самый пошлый. Каждый раз реформы начинаются с заявления, что рыба гниет с головы, затем реформаторы съедают здоровое тело, а гнилая голова плывет дальше. Поэтому все, что было гнилого при Иване Грозном, до сих пор живо, а все, что было здорового пять лет назад, уже сожрано» (С. 102; курсив – В.О.Пелевина); «Я давно заметил одну китчевую тенденцию российской власти <Борис Большое гнездо, Владимир Красная Корочка>: она постоянно норовила совпасть с величественной тенью имперской истории и культуры, как бы выписать себе дворянскую грамоту, удостоверяющую происхождение от славных корней – несмотря на то, что общего с прежней Россией у нее было столько же, сколько у каких-нибудь лонгобардов, пасших коз среди руин Форума, с династией Флавиев» (С. 87).