bannerbanner
Промах киллера
Промах киллера

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Промах киллера

Неоконченный дневник наемного убийцы

Глава первая

Всё очень прозаично. С небольшой спортивной сумкой прохожу мимо штамповочного цеха, где стоит неимоверный грохот, сворачиваю за угол и, перейдя трамвайные пути, спускаюсь вниз, чтобы по акациевой аллее добраться до своего бункера. Это старое советское бомбоубежище для работников близлежащего горкома, очевидно, предназначенное на случай атомной войны. Горкома уже нет и в помине – в здании разместилась служба безопасности.

Впрочем, нет и самого бомбоубежища, в нем теперь находится мой тир. В дни январских событий на его месте соорудили оборонительный рубеж из железобетонных блоков и тавровых балок. Почти все это забытое добро лежит там и поныне.

Я пролезаю между хитросплетениями из железобетона и сквозь узкую щель протискиваюсь в бомбоубежище. Дорогу освещаю карманным фонариком и прохожу по деревянному настилу вглубь, в дальние шхеры. Делаю несколько поворотов и, преодолев двадцать четыре ступеньки, оказываюсь внизу. Меня встречают абсолютная тишина и сырой дух. Сначала перехватывает дыхание, но пообвыкнув, легкие успокаиваются, сердце набирает привычные обороты. Подхожу к тайнику и вынимаю винчестер и к нему – коробку с патронами. Внизу, в полутора метрах от стены, ставлю два керосиновых фонаря «летучая мышь». Света, который падает от них, вполне хватает, чтобы разглядеть три небольшие мишени.

Я, не торопясь, распаковываю сверток, достаю разобранный карабин и за минуту-полторы собираю его. Все свое добро раскладываю на длинном отсыревшем столе. Вокруг стола стоят стулья, на одном из них я устраиваюсь. Стреляю тоже сидя, но прежде чем приступить к этому занятию, раскладываю рядом с винчестером патроны, проверяю затвор, оптический прицел – я несколько раз целюсь, плавно спуская курок незаряженного карабина, пока рука не почувствует автоматизма. Прикрутив глушитель, начинаю работу.

Стреляю метров с пятидесяти. Это длина коридора, по бокам которого расположены небольшие боксики на четырех человек. Там остались двухъярусные кровати, раковины, туалет и вентиляционный канал. Но все это уже давно не функционирует и вряд ли когда-нибудь будет использовано. Время ушло.

Мысли порой уносят в непрошеную даль, в иные, пройденные круги. Например, частенько мерещится движение плеч человека, который стал самой первой моей мишенью…

Стреляю со вкусом и не всегда целюсь в десятку. Иногда выбираю неясную точку на краю мишени и стреляю в нее. А порой целюсь чуть ниже или чуть выше центра – в девятку, восьмерку или семерку. Стреляю скорострельно и с затяжными паузами. Я выбираю наиболее приемлемый для себя ритм. Наверное, так же музыкант выбирает для себя подходящую тональность. Я знаю, что наступит время, когда нужно будет в течение шести – восьми секунд выпустить три пули. Когда же потребуется стопроцентный результат, я стану целиться по три-четыре секунды на один выстрел, чтобы был верняк. Впрочем, я выразился неточно. Стопроцентный результат нужен всегда. Мне за это платят. Я всегда стреляю наверняка, но все дело в том, что, кроме меня, моей руки, моего глазомера и моего винчестера, вместе со мной где-то рядом обитает моя судьба. Вернее, две судьбы – моя и того, на кого я охочусь.

Обычно я целюсь… нет-нет, не в голову. Как бы я ни был меток, могу промахнуться, потому что не в состоянии контролировать каждое движение того, в кого целюсь. Однажды, когда нужно было убрать одного авторитета из Люберец, я нашел место, откуда должен был стрелять. Это был заброшенный чердак, где я провел в ожидании два дня. Авторитет оказался пунктуальным человеком, и это облегчило мою задачу. Но за секунду до выстрела мой клиент вдруг задрал голову к небу и стал им любоваться. Может, он гадал – будет ли дождь и не стоит ли вернуться домой за зонтом? А может, подумал о чем-то другом или просто восхищался полетом ласточек, которых там было видимо-невидимо. Они выпархивали из-под крыши старого двухэтажного дома и, пролетев над излучиной реки, возвращались в гнезда.

Когда я подкарауливаю жертву, замечаю многое. Взрослых, детей, стариков. Иных просто так, для тренинга беру на мушку и веду в прицеле до тех пор, пока позволяет угол обзора.

Стрельба в тире нужна мне как воздух. Во-первых, это позволяет держать форму, во-вторых, я не представляю жизни, ни одного ее дня, без того, чтобы ладонь не чувствовала соприкосновения с отполированным цевьем и прохладным металлом. Это прекрасный коктейль ощущений.

Я люблю все виды оружия, но наиболее мне близок этот десятизарядный карабин по имени Винчестер, калибра девять миллиметров. Стоит он дороже «мерседеса», и я не преувеличиваю: изготовили его в Штатах по спецзаказу. Разумеется, не по моему – этот фирменный карабин был создан специально для ЦРУ, для тех его людей, которые всегда должны убивать наверняка, без осечки. Пуля по винту проходит с легкостью неимоверной, не отклоняясь ни на йоту, не теряя ни одной миллионной доли заданной скорости. Я снял его в Анголе с одного убитого цэрэушника, с которым мы проводили дуэль без малого два месяца. Я вел отстрел тех, кто был на стороне УНИТА, по нас же пуляли чернокожие, натасканные американскими наемниками.

Сначала у меня был самозарядный карабин отечественного производства СВД – снайперская винтовка Драгунова. Спасибо и земной поклон этому Драгунову. С помощью его карабина я набил целую толпу, сколько, наверное, не было убито всеми спецназами. Я сидел в засаде, в каменной норе, откуда как на ладони открывалась дорога, прорезающая джунгли.

Справа от нее – река, по которой хоть редко, но передвигались унитовские отряды. Обычно я начинал поражать тех, кто шел в хвосте отряда или колонны. Пока передние разберутся что к чему, с десяток отправится к праотцам. Стрелял я обычно в грудь двумя быстрыми пулями. В эти мгновения человек еще не понимает, что убит или смертельно ранен. Он замирает, словно тушканчик в параличе, и в это время я его добиваю контролкой. На нашем языке это контрольный выстрел в голову. Отдыхал я вечерами, когда движение по дороге и реке замирало и воюющие стороны расходились ужинать. Ночью я возвращался в нору, но уже в другую. Я знал, что меня засекли и постараются перед рассветом достать ножами. Но меня там уже не будет, и те, кто придет по мою душу, найдут только мою лежку и услышат лишь шорохи, оставляемые самой большой змеей джунглей – бушмейстером.

Ночью я пользовался ночным прицелом. Через него я видел людей, движущиеся машины, так похожие на фотонегативы, по которым я стрелял с большой охотой и азартом. Однако азарт снайпером завладевает не сразу. Сначала на курок нажимает страх. Потом, когда первый, десятый, сотый выходы проходят нормально, возникает ни с чем не сравнимое чувство азарта. Азарт охотника – ничего сладостней мужчина не может испытать, если, конечно, он настоящий боец.

Однажды, когда спецназ кубинцев отбросил первую линию наступающих, я увидел лежащего у самой дороги того американца. Наша разведка подсказала, что это один из сотрудников ЦРУ, инструктирующий чернокожих партизан. Рядом с ним и лежал этот бесподобный винчестер. За две золотые цепочки с одним нашим моряком я переправил карабин в Союз…

…После того как стрельба в бомбоубежище заканчивается, я тщательно убираю за собой все. Считаю отстрелянные гильзы и упаковываю их в отдельную коробку. Я не курю, и поэтому проблемы оставленных чинариков для меня не существует. Оба фонаря перед уходом прячу в тайнике. За кучей старой рухляди. Я выхожу из бункера так же незаметно, как и прихожу.

На улице уже темно, и лишь звездочки и запах акаций отвлекают от только что пережитого ощущения. От меня, наверное, разит порохом, но я стараюсь не думать об этом. Не спеша иду по неосвещенной тропинке, внимательно прислушиваясь к тому, что происходит вокруг меня.

Перед железной дорогой мне показалось, что кто-то идет навстречу. Я сделал шаг в сторону и затаился в кустах. Действительно, вскоре появилось двое молодых людей, и один из них рассказывал приятелю, как он трахал Люську в подъезде своего дома…

Прихожу домой, принимаю душ и включаю телевизор. Затем кипячу чайник, нарезаю сыра и колбасы. Подошла пора ночных новостей. Это для меня самое приятное время: располагаюсь в кресле, пью крепкий чай и жую бутерброды. Я неприхотлив, довольствуюсь малым.

По телевидению передали сообщение о захвате в Минводах заложников. Трое придурков прищучили автобус с пассажирами и требуют шесть миллионов долларов и в придачу вертолет. Очень много захотели и, значит, очень мало получат. Я знаю, какое кольцо из спецназовцев стягивается сейчас вокруг этих недоумков. Они даже не подозревают, что каждый из них при переходе из автобуса в вертолет будет взят на прицел как минимум тремя такими же, как я, профессионалами. Никто не уйдет. С ними поиграются, пообещают выполнить все их условия, а затем… С нынешней оптикой не составляет труда взять на прицел муху, ползущую от тебя за версту. Пусть кто-нибудь хоть на секунду появится в перекрестье прицела: мгновение – и проблемы нет. Снайперам по террористам разрешено стрелять пулями с нарушенным центром, чтобы наверняка. Кстати, я и сам использовал эти «дум-дум» и в Анголе, и в Никарагуа, и здесь, в СНГ, если требовал заказчик…

Строго говоря, я не должен интересоваться тем, кого и за что приговорили к моей пуле. И кто, собственно, приговорил.

Обычно бывает первый и единственный контакт. В один прекрасный день на горизонте возникает мистер Икс и предлагает непыльную, но денежную работу. В моем случае это был вкрадчивый, незаметный тип, все время держащий руку к боковом кармане пиджака. Он ни разу во время разговора не расслабил мышцы лица, ни разу не повысил голос и лишь к концу разговора на его лысом черепе появились капельки пота.

Когда он спросил, какое оружие для меня самое подходящее, я все понял. Я был в ту пору без денег, без работы и без малейшей надежды найти ее. Страна без шума и пыли распадалась. В моем паспорте «не того» цвета стоял «не тот» штамп. Он был круглый, как нуль, как петля, в которую можно просунуть голову любого Негражданина… Но я этому типу не сказал ни «да», ни «нет». Я даже не пожал плечами и вообще не выразил никакой определенности. Он вперил в меня свой птичий взгляд, но не настаивал на каких-то заверениях. Он тоже четко знал правила этой игры.

«Вам позвонят», – сказал этот тип и выложил из кармана толстую пачку долларов. А я, придурок, посчитал, что, засунув руку в карман, он держит там наготове ствол.

Однажды мне позвонили и назвали код ячейки в автоматической камере хранения центрального вокзала. Я хотел звонившего послать в одно сырое место, но почему-то не послал. Меня томила преснота жизни, руки просто дрожали при воспоминаниях о той же Анголе.

С тех пор так и повелось: мне звонят, называют букву с четырьмя цифрами, после чего я отправляюсь на вокзал, в камеру хранения. Там меня ждут фотография, адрес и телефон того, кого следует убрать. И аванс – треть от общей суммы.

Предполагаю, что моя фамилия находится в каком-то банке данных киллеров-профессионалов. Кто его владелец или хозяин, мне невдомек. Все в тумане, ничего и никого не видно. Наверное, мне уже дали псевдоним. В спецназе меня называли Стрелком. Возможно, кто-то из старых приятелей по войне в Анголе или Никарагуа дал мне «лестную» характеристику и меня взяли на заметку.

Конечно, провал возможен в любом деле, но я по опыту знаю, что чаще всего проваливаются те, кто хочет застраховать себя на все случаи жизни. Я этого никогда не делал, хотя к работе готовился основательно.

Винчестер я ношу в брезентовом чехле для спиннингов и удочек. Из него действительно торчит телескопическое удилище, и никому в голову не приходит, что идет не рыбак, а киллер. Мои коллеги, наверное, делают то же самое, и тут сказывается человеческая глупость – всеобщая тяга к стереотипу. Наиболее наглые засовывают оружие в скрипичные футляры и разгуливают с ними, как завзятые маэстро. В принципе, это дохлый номер. Любой внимательный сыщик, увидев наши уголовные хари и музыкальный инструмент в руках, враз заметит туфту.

Когда надо пронести свое оружие через таможню, я это делаю через знакомую стюардессу: отдаю ей свои «удочки» и прошу спрятать их в самолете, на котором полечу и сам.

Обычно это рейс на Москву, оттуда проще добраться до любого города России. Стюардесса получает двадцать пять долларов, и все обходится без лишней нервотрепки и разговоров…

Я смотрю на экран: показывают автобус с заложниками. Видно, съемка велась с довольно приличного расстояния. К нему направляется электрокар – возможно, везут жратву и то, что требуют террористы. Я знаю, что они никуда не уйдут, потому что слабы в коленках и страха у них за свои кишки не меньше, чем у тех, кого они захватили. И не умны. Будь не так, ни за какие коврижки в эту авантюру не полезли бы.

С ними будут говорить опытные психологи, съевшие зубы на подобного рода уговорах. Их не раз и не два направляли в тюрьмы и в колонии, в которых поднимались дикие бунты, и поэтому они прекрасно разбираются в психологии и наклонностях зэковской братии. А в том, что террористы – бывшие зэки, у меня не было ни малейших сомнений.

Они меня раздражали, и я выключил телевизор. Спать не хотелось, и потому, улегшись на диван, я взял в руки книгу. Я никогда не читаю детективов – пустое и скучное занятие. Там все неправда, поэтому ничего нового из них не узнаешь. Мне нравятся биографические книги и мемуары. В книге об Экзюпери меня поразило то место, где рассказывается о катастрофе, которую его самолет потерпел в Андах. Снег, мороз, ледяной холод скал и полное одиночество. Как у меня. Но Экзюпери не потерял надежды. Он полз, ломал об лед пальцы, глядел в звездное небо и чего-то от него ждал. Я порой тоже – смотрю в небо и чего-то жду. Прислушиваюсь, как будто что-то должно в груди переключиться – и я снова стану нормальным человеком.

Мое горе в том, что я все о себе знаю. Я – недочеловек, убийца, какими бы мотивами это ни оправдывать. Тешу себя маленькой надеждой стать другим. Ищу ответа в дневниках Толстого. Не могу поверить, что этот великий человек так боялся своей Софьи Андреевны, что даже вел тайный дневник. Он все время кается – тому-то, мол, сказал грубое слово, с тем-то был высокомерен…

В школе нам говорили, что Толстой – «зеркало русской революции». Интересно, а что отражает мое «я»?

Но вот нашел интересное место. «Есть ли Бог? Не знаю. Знаю, что есть Закон моего духовного существа…» – говорит этот старик. На каждой странице все о Боге, а тут вдруг засомневался. Почему? Может, ему что-то открылось?

Я-то ни во что не верю… Нет, не так. Однажды я тоже поверил: мне не хотелось убивать одного пацаненка. Он был таким еще молокососом, что когда я глядел сквозь оптический прицел на его юное лицо, сердце у меня екнуло. Губы – как у девочки – полные, свежие, вместо усов – детский пушок. Я не знал, что он сделал, какой грех совершил… Я целую неделю откладывал его убийство и все время искал для себя новые причины. И, наверное, Бог услышал меня. Буквально за минуту до того, как отправиться в него стрелять, мне позвонили и дали отбой. Что там у них стряслось, что не сложилось, мне не дано знать. А может, все произошло по закону духовного существа? Того пацана, видно, сильно берег Бог. А может, он оберегал покой матери паренька? Наступит ли такой момент, когда закон моего духовного существа придет мне на выручку?

Однажды в Анголе наша БМП, в которой находился и я, угодила в трясину. Почему не меня взял Бог, а тех пятерых пареньков, которые больше меня боялись смерти и больше меня любили жизнь? Я помню зеленовато-торфяную гадость на их губах, в которой шевелились белые червяки.

Звонок раздался уже ночью. И что самое гнусное – я ему был рад. В последние дни я буквально маялся, мне не хватало допинга – чувства опасности. Я, словно наркоман, и дня не мог прожить без достаточной его дозы.

Звонили наверняка из телефонной будки. Голос был глухой, без заметных модуляций. Мне сказали, что есть работа и что завтра меня найдут. Всего одна, с короткими паузами, фраза.

Телевизор уже давно не работал. Я открыл окно и несколько минут смотрел на мерцающий огнями город. С момента звонка мною начат отсчет времени, что-то внутри меня подобралось. Какая-то тревожно-сладостная мелодия пела внутри.

Внизу лежал город, хоть и спящий, но опасный, полный смертельных схваток и темных страстей. В эту ночь, как, впрочем, и любую другую, кто-то не дождется утра и будет убит.

Я представляю, как некто в темном переулке подходит к водосточной трубе и начинает подниматься. Дотягивается до перил балкона, перекидывает сначала одну ногу, затем другую и – оказывается на балконе. А что там, за дверью? За тюлевой занавеской? Спящие мужчина и женщина, в соседней комнате посапывает пацаненок со своими долгими снами. Он не услышит, как тот, что на балконе, тихо откроет задвижку, тенью проскользнет в комнату, застынет столбом, пока глаза не привыкнут к темноте.

Еще я вижу, как по улице перебежками продвигается тень, длинные волосы полощутся по узеньким плечам и подгоняют к бегу. Но стук каблуков предательски ее выдает. Кто-то на этот стук, как рыба на наживку, откликается сразу же. Натянув на мускулистую грудь нечистую рубашку, он выходит из своей конуры и начинает коварную погоню.

Ничего в этом городе хорошего нет. Он лицемерен, и никогда не узнаешь, что у него на уме.

В центре лба, ближе к переносице, что-то захолодило. Возможно, этот холод исходит из соседней девятиэтажки? Из того темного окна, в котором уже которые сутки не зажигают свет? Ну конечно же, из того окна исходит этот ледяной луч. Я непроизвольно потираю рукой лоб и чувствую, как страх мечется по позвоночнику. Но я продолжаю стоять и смотреть на изрытый огнями город. Мелодия вдруг смолкла, и я почувствовал себя абсолютно никчемным в этой точке земного пространства.

Я лег на диван в своих спортивных штанах и скрестил на груди руки. Закрыл глаза и полетел над джунглями. Внизу, озаренная солнцем, желто-зеленая густота леса, светлеющие закорючки высыхающих русел и белая, как мел, дорога, по которой катится стадо какого-то зверья. Этот движущийся клубок оставляет после себя синюю борозду. Мне хорошо, потому что легок мой воздушный путь.

На мгновение я проснулся – показалось, что кто-то шевельнул ручкой двери. Нет, это съехала на пол повешенная на ручку моя рубашка. Светлым пятном она лежит у самого плинтуса.

Засыпаю и сразу же попадаю в бой. Меня окружают чернокожие люди, я прячусь за БТР. Согнувшись почти до самой земли, они бегут и бегут на меня. Я стреляю и стреляю, но вдруг начинаю понимать, что пули никуда не летят, а падают рядом со мной. Руки скованы, словно жгутом резины, перепоясано тело. Но мне не страшно, потому что подсознательно я как бы знаю, что это всего лишь сон и ничего со мной не случится.

Глава вторая

Утро пришло дождливое, и это самая лучшая для меня погода. Я быстро побрился, накинул на плечи легкую кожаную куртку и отправился в город. Я ждал, что после ночного звонка меня как бы случайно встретят и…

Я терялся в догадках – зачем и кому я нужен? Что изменилось? Наверное, подумал я, и нанять киллера уже нельзя без определенной бюрократической процедуры.

Я зашел в кафе и заказал ростбиф с овощами. Я люблю овощи, и мне надо их много есть. Они содержат химические элементы, которые положительно влияют на зрительный нерв. Ведь зрение для меня – самое важное в жизни. Жуя сухой ростбиф, я думал о бомбоубежище, куда через какое-то время отправлюсь набивать руку.

Слева от себя вдруг замечаю подростка. Стриженый затылок, кроссовки, красно-синяя нейлоновая куртка. Он как-то неестественно вертится, и я догадываюсь, к кому навострился. Наконец он подваливает к моему столу и без приглашения присаживается. Без звука достал из кожаной папки пакет и положил передо мной.

– Это вам… меня просили передать, – и не говоря больше ни слова, поднялся и зашагал к выходу.

Дома я вскрыл пакет и через несколько мгновений понял, что попал в ловушку. Нет, никто ее мне специально не готовил. Здесь не было преднамеренного подвоха. Просто то, что я увидел на фотографии, меня потрясло. На меня смотрела улыбающаяся Марина Влади, когда ей было, наверное, не больше двадцати семи лет. Слегка скуластое, треугольное лицо женщины – счастливой, удачливой. Впрочем, я бессилен передать то, что исходило от этого портрета. Последний раз я влюбился на выпускном вечере, когда впервые в жизни поцеловал «настоящую женщину» – Риту Бойко, к тому времени переспавшую чуть ли не со всеми пацанами нашего детдома. Я мог тогда убить любого, кто хоть единым словом плохо о ней обмолвится. Она так задурила мне голову, что когда после школы вышла замуж за курсанта мореходки, я чуть с ума не сошел. А возможно, я и в самом деле безумен, только об этом никто не хочет знать?

В пакете лежали доллары, но я их не стал считать, оставил это удовольствие на вечер. На компьютерном листе бумаги отпечатан лаконичный текст: домашний и рабочий адреса, номера телефонов, имя и фамилия – Велта Краузе. В фамилии чувствовалось противоречие с портретом. Как если бы захотели соединить шелк с цементом. Это жесткое «кр» резало слух, но только в первые мгновения. На заднем плане фотографии, справа от Велты Краузе, я рассмотрел светлое, в псевдоготическом стиле здание, по фасаду которого шла золотистая надпись «Интер-континенталь». Слева виднелся кусок зеленого моря с белой каемкой пляжа и вереницей пальм. Это могли и быть и Канарские острова, и Кипр, и Монте-Карло. Я понял, что эту женщину давно пасут и фотография сделана с определенной целью.

Я смотрел на ее изумительного рисунка рот и высокий полет бровей, и в какое-то мгновение моя рука непроизвольно потянулась к фотографии. Я накрыл ее ладонью, словно пуленепробиваемым щитком, и почувствовал подступающую к горлу ярость.

Отвел ладонь и снова взглянул на ее безоблачно счастливое лицо. Я поймал себя на мысли, что когда-то его видел. Повторив несколько раз ее фамилию, я начал кое-что вспоминать. Вне всякого сомнения, ее имя как-то было связано с именем князя местной мафии. Рэм Заварзин – слегка за тридцать и на каждые десять лет по судимости. С приходом капитализма перестал гопничать и занялся рэкетом – спохватился одним из первых. Обзавелся публикой себе под стать.

Вспомнил, когда доканчивал третью мишень. Это было навязчивое воспоминание. Вернувшись из бункера домой, я сгреб с полки кипу старых газет и стал их лихорадочно листать. На третьей полосе «СМ-сегодня» я наконец нашел эту мелкую публикацию под крупным заголовком «Решится ли госпожа Краузе дать показания?» Под нижним обрезом корреспонденции – две фотографии: Велта Краузе и Рэм Заварзин.

Суть публикации сводилась к тому, что власти долго испытывали нажим со стороны прессы и вот решились на арест «короля мафии» Заварзина. Ордер на его арест прокуратура подписала перед самыми выборами в Сейм. Мотивы те же: мафия, дескать, берет за горло государственный аппарат. Кто правит страной? – риторически вопрошали газеты.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Конец ознакомительного фрагмента
Купить и скачать всю книгу