Таусерт – цветок лотоса в царской короне

– У меня все шансы и в моих руках вся армия. Не стоит пренебрегать подобным фактом.

Царевна бросила на него взгляд, полный пренебрежения.

– Вы что же собрались сделать переворот при вашем живом отце?

– Боги свидетели, никогда, хотя это было возможно всегда.

Подобная наивность и простота просто поражала. Принцесса продолжала бездумно перебирать валяющиеся лепестки.

– Вы только что сами сказали. Вам чужда война при дворе.

– Но вам же это очень знакомо. К тому же я бы никогда не вмешивался в это. Я бы боролся с врагом извне, пока вы бы воевали здесь.

– Это похоже скорее на мирный договор между соседствующими странами, чем на соглашение между людьми, один из которых пытается завоевать благосклонность другого. Вы потратили много усилий на проявление симпатии ко мне, если вам в сущности нужен всего лишь союзник.

– Это не было лишней тратой усилий. – Тут же запротестовал он. – Только большой радостью для меня очаровать вас, но вижу, что не могу сделать это моим присутствием.

Он подошёл к ней, и подал золотой кулон на тоненькой цепочке.

– Это было подарено моим отцом, который получил в своё время от великой жены Нефертари. Вы ведь слышали о ней?

Таусерт взяла драгоценность в руки – фигурка Исиды, крылья которой раскрашены в красный цвет и инкрустированные мелкими бриллиантами.

– Очень красиво. – сухо заключила девушка.

– Это ваше. Мой отец рассказывал о ней. Она была единственной любовью из 48 жён. Ради неё фараон строил величественные храмы и возвысил до своего величия. Он боготворил её, а когда она умерла – её гробница была самой роскошной и полной великолепия. Рамзес 2 оплакивал её всю свою жизнь. Вы могли стать такой как она.

Маленькая богиня Хатхор перевела взгляд от стоящего Аменмеса на драгоценность.

– Она была женой фараона, но не царицей, восседающей на троне единолично. Она зависела от милости своего мужа и боролась со своими соперницами. Она смирялась, что её муж не с ней проводил некоторые ночи, а с другими. Она не была свободна. – В голосе юной принцессы была сталь. – Её звали Хатшепсут и она не зависела от воли мужчин.

Непрошенный гость не нашёлся что сказать. Боги свидетели, он был убеждён, что эта девчонка затрепещет от оказанной ей чести, а она не просто мечтала быть царицей, она мечтала быть на месте самого фараона.

Таусерт подала кулон Аменмесу.

– Нет, нет. Оставьте его себе, не многие достойны иметь украшение великой царицы. – Тут же запротестовал он

– Если я его оставлю – я дам вам надежду.

– Вы даже не попытались узнать обо мне, и тут же поспешили отвергнуть будущего фараона. А ведь в моих силах смести весь двор и никто не устоит под моей силой. – В голосе зазвучали ничем неприкрытые нотки злобы.

– Безусловно можете, но вы проиграете здесь, вами будут манипулировать и в конечном итоге вы падёте жертвой интриг от чьей-то виртуозной игры. Вы никогда не видите врага, подобно на поле боя, а он за вами следит, пока не уничтожит.

– Я не обладаю вашим умом, но тут его и не нужно так много, чтобы понять почему вы отвергаете меня – вы не верите, что я взойду на трон, поэтому не я ваша цель. Но стоит помнить, что победитель получает все трофеи побеждённого, вы не боитесь, что станете моей добычей?

– Нет, потому, что моя цель не кто-то, а я сама.

– Это решат только боги.

– А я и есть богиня Хатхор.

– Тогда всё-таки оставьте кулон у себя. Заключим пари, либо я увижу его на вас на моём ложе – либо я увижу его на вашей груди, когда преклоню колени перед троном, на котором будите восседать вы.

Он резко повернулся и спешно покинул покои девушки, в обычное существование которой усомнился.

Глава пятнадцатая

Собственный мир Менхеппера был небольшим, но очень привлекательным и не похожим ни на один, который можно было найти во дворце. Переступая порог его обители – человек тут же окунался в какой-то параллельный мир, которому можно было дать название – оазис богов. И это не было пустыми словами. Всё дело в том, что личный секретарь царицы Мескернет и бывший воин ещё с детства обожал заниматься рассаживанием цветов, соединением их в разные букеты и питал слабость ко всему необычному и утончённому. И если тогда он считал это недостойным занятием и никогда об этом не рассказывал, то теперь осуждение от посторонних уже не заботило его никоим образом.