Все-таки человек величайшее создание Божье. Он разнообразен, многогранен, уникален, изменчив, а точнее даже сказать переменчив. Мы способны изменять кому-либо, чему-либо, да что там, даже самому себе. Меняем свое мнение, настроение, кто-то под влиянием окружающих факторов, кто-то самостоятельно, а подчас даже совершенно не осознанно и это весьма удивительно.

Мы всегда стоим перед выбором. Да, абсолютно всегда. Каждый Божий день. Причем совершенно неважно значительный этот выбор или нет, но он всегда присутствует. Кто-то это четко осознает и воспринимает, как данность, кто-то знает об этом, но делает вид, что ему безразлично, а есть люди и не ведающие об этой стороне существования, но как говорится – незнание закона, не освобождает известно от чего. Человек разумный и слаб и силен одновременно. Парадокс? Верно.

Как тени, по пятам, за человеком следуют его страхи и пороки, подгоняемые так же для кого-то вполне ведомой и осязаемой силой, а для большей части общества неизвестной вовсе. Я тоже человек, и соответственно не являюсь исключением. Так же как и многие, я неохотно, но всё-таки соглашаюсь с существованием возможности выбора и наличием пороков и прочих вещей, а иногда не делаю этого вовсе. Что-то мне знакомо, а что-то так же неведомо.

Но, несмотря на все это, стремление к познанию и собственному развитию, как известно никто не отменял. Поэтому если есть вопрос, на него практически всегда можно найти ответ. Подчеркиваю – практически. Ситуация безусловно несколько иная, нежели чем, когда человек, стоит перед выбором, даже, наверное, лучше будет сказать не иная, а более выгодная. Выбор есть выбор. Своего рода лотерея. Конечно, «Выбор», как таковой, естественно в зависимости от ситуации, можно и не делать вовсе, но своей сути он от этого не изменит. Как итог – оказывается, он практически всегда есть, делать ли тот самый выбор или нет. Ну, не будем закапываться глубже.

А вот ответ на вопрос всегда можно поискать и в итоге найти, конечно, не факт, что он будет верным. Своего рода теория вероятностей или попросту шанс. Конечно, вы скажете, что шанс есть сделать и правильный выбор. Соглашусь. И именно этот факт, еще раз доказывает то, что человеческая сущность является широченным плацдармом для ее изучения. При казалось бы более чем очевидных различиях, приглядевшись, можно увидеть большое количество совпадений.

Теперь хотелось бы пояснить, к чему все эти водные излияния. Как я уже сказал, являясь человеком, хотя бы по внешним признакам, я так же не являюсь исключением. Предлагаю считать все вышесказанное, как некое оправдание или объяснение того, что и мой выбор, в итоге оказался так же не прост, а может он и не был сделан вовсе, так это или нет, решать вам.

Глава 2

Как и любой человек, я жил, а жил я, как принято говорить в моем случае, в неполной семье, хотя признаться честно, поначалу не чувствуя этого. Мама, Бабушка и я. Самая, что ни наесть настоящая семья. А если семья настоящая, как можно считать ее не полной. Подчас мне даже казалось, что если бы я жил только с бабушкой, то по большому счету мало, что изменилось. Бабушка была человеком, который тянул на себе все. Когда еще был жив дед, то и его со всеми закидонами, которые он выделывал на протяжении всей жизни. Теперь же это были мама и я. Справедливости ради скажу, что с нами, наверное, было легче, чем с дедом. У мамы еще был брат, а у него в свою очередь была семья, как принято говорить в таком случае – полная. Мамин брат, его жена и двое ребятишек. С моим дядей, по словам бабушки, а соответственно и с его семьей, гены сыграли достаточно злую шутку. Как говориться, яблоко от яблони. Дядиной жене приходилось нелегко, и бабушка, как никто дугой ее понимала и всячески поддерживала. Маминому брату, как раз были знакомы многие из человеческих пороков, присущих мужчине и более того, он был с ними знаком, возможно, даже они были хорошими приятелями, а может и друзьями. Одним словом у бабушкиной невестки были все шансы со временем стать такой же, как и она сама. Да, бабушка так говорила, но при этом, как-то загадочно улыбалась. Видимо думая, что все происходящее в семье сына, пока не дотягивало до тех перипетий, что пришлось пережить ей за долгую жизнь с моим дедом. Мне судить было сложно, так как дедушки не стало, когда мне было пять лет, а стало быть, что-то упомнить было нелегко. К тому же последние года три жизни он очень сильно болел, так что ему было не до нервотрепки своих домашних. Этот факт я додумал уже самостоятельно.

В целом, нашу семью можно было назвать средней статистической, но только исходя из тех факторов влияния, которые мы оказывали на окружающий мир. Объясню. Видимо, где-то или у кого-то существует некая шкала оценки ячеек общества, по каким-либо неизвестным мне критериям, допустим от нуля до десяти. Так вот наша ячейка, по моему мнению, находилась где-то посередине. Так что именно в этом случае, ответ очевиден.

Жили мы так же средне. Средний доход мамы, плюс такая же средняя бабушкина пенсия. Шиковать себе не позволяли, да и с чего бы. Никому особо не докучали и к себе не требовали внимания и заботы окружающих. Как и многие другие праздновали Новый Год, Рождество, Пасху, не забывали про Восьмое марта. Я ходил в школу, мама на работу, а бабушка вела все домашнее хозяйство. Вечерами мама с бабушкой смотрели телевизор, а я делал уроки, ну или что-то еще. Летом, в течение весны и ранней осенью ездили на электричке на дачу, таковая у нас имелась. Стоит отметить, так же достаточно средняя.

Как бы смешно не звучало, ходил я в среднюю школу, как в прямом, так и в переносном смысле. Про успеваемость, я думаю, так же многое ясно, она не являлась исключением на общем среднем уровне. Учителя на меня не жаловались, на родительских собраниях, куда гораздо чаще ходила бабушка, меня не особо хвалили, но и жалоб на мою персону не поступало. Когда бабушка приходила с собрания, как правило, никаких комментариев не следовало, а мама частенько и не спрашивала, как все прошло и часто из-за того, что просто не была в курсе. В общем, жизнь текла своим чередом, как уже было сказано, где-то на пятерочку, но по десятибалльной шкале. И это всех устраивало, ведь всегда можно было найти оправдание – у кого-то ведь и хуже, а мы очень даже неплохо живем. Признаться, я именно так и считал – мы живем вполне неплохо.

А время шло. Несмотря на кажущуюся стабильность, оно вносило свои коррективы, как в быт, так и в сознание, постепенно добавляя все то, о чем мы говорили ранее; пороки, страхи, и как правило, незнакомые до селе. Наверное, многие меня поймут. Когда с течением времени начинаешь ощущать присутствие в твоей жизни чего-то нового, волей неволей ты приходится по-иному относиться ко многим вещам, идеям, мыслям. Учишься, как сквозь сито отсеивать все то, что на твой взгляд ненужное или не совсем подходящее на сегодня, а может и вообще. Опять же выбор. Правильный и не совсем, чередуются, как дни недели, месяца. А меж тем в хранилище твоего ума все поступают и поступают новые заготовки для последующих размышлений, а может и того самого выбора. Все извилины твоего мозга, при наличии таковых, начинают работать с удвоенной силой. Чтобы автомобиль мог передвигаться, его необходимо заправлять бензином, трактор соляркой, нужная температура в бане поддерживается при помощи воды, постоянно подливаемой на раскаленные камни. Мозг конечно не автомобиль, хотя тоже своего рода механизм, и так же с элементами внутреннего сгорания, и уж тем более не баня, хоть и бывает жарковато. Но он также требует подпитки, и хочу заметить не самой дешевой. Не воспринимайте эти слова буквально. Цена материи может и не столь велика, да и приобрести ее можно чуть ли не в соседнем магазине. Самые сложные процессы – это дозаправка и подбор необходимого топлива. И как не крути – это так же является выбором. И еще один момент, так же с моей точки зрения крайне важный, если не самый. В круговороте появления в жизни множества новых взглядов и мыслей, главное не прозевать момент необходимости пополнения умственных хранилищ. Конечно судьба для этого дает второй шанс и даже третий, а кому-то «везет» и более существенно, но как показывает сама же жизнь, лучше постараться их не разбазаривать. Однозначно лучше.

С первым более менее существенным выбором я столкнулся ближе к закату своего пребывания в средней школе. Мне предстояло решить – закончить восемь классов, затем поступить в какое-нибудь училище, получить стоящую профессию, после посетить ряды вооруженных сил, отдав долг родине, а по завершении службы вступить в ряды серых масс, оставаясь на привычном среднем уровне, или искать другой вариант развития событий. Казалось, что тут такого? Обычный выбор, обычного школьника, вступающего во взрослую жизнь. Тем более первый вариант проверенный годами и не подводящий практически никого, сулил вполне себе нормальное будущее. Но что-то мне подсказывало, действовать нужно по-другому. Нет, я конечно понимал, что практически все мои сверстники сейчас так же ломают голову над тем, как быть дальше, но внутренний голос говорил: «Так, да не совсем» – не объясняя, что именно у меня было не так. Бабушка настаивала на развитии событий в формате училище, армия и так далее, а мама с ней не спорила, а точнее молча соглашалась. Не то чтобы меня это задевало. Нет. Мне просто по-юношески казалось, что все должно быть как-то иначе.

Пути Господни неисповедимы. Возможно здравый смысл, может что-то еще, а судьба распорядилась так, что бабушкин план не возымел должного воздействия на мой разум и я принял решение остаться в школе до десятого класса, с возможностью последующего поступления в университет. У меня было два года для того, чтобы окончательно определиться с дальнейшим выбором. В конце концов, бабушкина «идея», имела силу и в этом случае. Как раз это и был главный аргумент, когда я убеждал своих в правильности моего выбора, так как остальные не имели особого воздействия. Два года казались целой вечностью. Можно было расслабиться и со средней напряженностью, более похожей на расслабленность, плыть по течению. Мама на работу, я в школу, бабушка на кухню. Все как всегда. Признаться – это успокаивало. Легкое напряжение возникало лишь тогда, когда в голове всплывали мысли, что рано или поздно все-таки придется что-то решать более кардинально. Девятый класс прошел в спокойном режиме. Время не летело, да и тянущимся его тоже было сложно назвать. Летние каникулы я провел, как и обычно на даче. Мы имели небольшой домик с пристройкой в виде кухни и небольшой летней террасой. Вокруг дома был небольшой клочок земли, где-то около четырех-пяти соток. Одним словом, нам хватало. С одной стороны у нас были соседи, а с другой находился небольшой прудик, окруженный кустарником, молодыми соснами и такими же туями, историю происхождения которых в нашей полосе никто не мог объяснить. Лично мне было все равно, каким таким ветром сюда занесло семена этих дивных хвойных деревьев. Главным было то, что они крайне гармонично вписывались в общий пейзаж. Дом по соседству выглядел ровным счетом так же, как наш, за исключением террасы, так как каждый член садового товарищества пристраивал ее исключительно самостоятельно с использованием исключительно собственного воображения. У соседей она была на порядок больше, и соответственно придавала дому более внушительные размеры. В доме жила семейная пара неопределенного возраста. На пожилых они пока еще не тянули, а назвать их возраст преклонным не поворачивался язык. На первый взгляд очень воспитанные, образованные и интеллигентные люди. Во всяком случае, последние несколько лет. Лично для меня показателем интеллигентности на тот период являлось то, что из открытых окон комнаты частенько звучала классическая музыка. Что это было сказать не могу. Крайне ненавязчиво, может быть даже тихо, из раскрытого окна защищенного светло-серым тюлем на улицу вырывались звуки. Струнные, в сочетании с духовыми, то затихая, то усиливая звук, взлетали ввысь, безмятежно парив над нашей небольшой террасой, чтобы бесшумно, как июльский тополиный пух, опуститься на воду безмятежно лежащего пруда, окруженного туями, ядовито-зеленого цвета и неизвестно, как попавшими сюда. Иногда это была сугубо фортепианная музыка. Нескончаемые переливы клавиш лично на меня наводили какие-то странные ощущения. Чувство полного непонимания в сочетании с безудержным печальным восторгом. Иногда я представлял себе, что это я сижу за этим инструментом. В белой накрахмаленной рубашке со стоячим воротником, черном смокинге и такой же бабочке, а туфли на ногах непременно лакированные. Я точно знал, что каждый пианист усердно нажимает какие-то загадочные педали, расположенные строго посредине инструмента, около самых ног. Загвоздка была в том, что я совсем не понимал, зачем он это делает. Так вот, цель моего мысленного пребывания в этом где-то может быть сказочном для меня образе, была именно в этом. Как можно больше и чаще нажимать те самые педали. Мне казалось, что та музыка, которая как тот самый пух, выпархивающая из окна, рождается не нажатием черно-белых клавиш, отнюдь. Для меня все то, что я слышал, являлось исключительно результатом нажатия тех самых заветных металлических педалей, отчетливо гладких и упругих, лишь с небольшим вкраплением основного источника звука – клавиш.

Во время импровизированного концерта, хозяин дома частенько выходил на террасу. Это был человек небольшого роста, плотный, может быть даже немного упитанный, но толстым его нельзя было назвать. С округлым лицом и коротко подстриженными седыми волосами. Крупные черты лица, придавали его взгляду некую уверенность, временами может быть даже суровость. Он не спеша вышагивал по сухому и скрипучему лакированному полу террасы, озираясь по сторонам. Практически у самого выхода с террасы, стояло кресло-качалка. Черного цвета, на широком деревянном основании, с толстыми подлокотниками округлой формы. Поверх кресла лежал плед, возможно меховой, а может и плюшевый, достаточно толстый, чтобы обеспечить комфортное времяпрепровождение. Руки хозяина никогда не были пустые. Если это происходило утром, то, как правило в них он держал свежую прессу, которую каждое утро забирал из почтового ящика, расположенного на центральной улице садовых участков. Что эта была за газета сказать сложно и, наверное, это не столь важно. Во всяком случае, серьезный вид соседа при чтении, в сочетании с надвинутыми на кончике носа очками, в неприлично тонкой оправе говорили, что это явно не желтая пресса. Если подобная картина наблюдалась в обеденное или послеобеденное время, то перед хозяином дома непременно была раскрытая книга. Процесс приема пищи в этой семье так же проходил преимущественно на террасе. Посередине веранды стоял большой круглый стол на толстых деревянных ногах, покрытый плотной скатертью темно-вишневого цвета, что безусловно гармонировало в сочетании со всем вокруг. Обедали и ужинали они с женой вместе, сидя друг напротив друга. О чем-то беседовали, а иногда молчали. В эти моменты взгляд мужчины был погружен в книгу. Жена лишь изредка позволяла сделать замечание, что чтение отвлекает супруга от приема пищи, и она наверняка уже остыла. Тот согласно кивал головой, при этом, не отрывая глаз от книги.

Я часто сидел на диване-гамаке, который находился у импровизированного забора из кустов, спиной к пруду и с интересом наблюдал за идиллией своих соседей. Они же попросту меня не замечали или только делали вид. Не спеша и размеренно они делали свое дело. Поначалу мне казалось, что они не могли меня не замечать, но со временем, когда подобные наблюдения с моей стороны стали систематическими, я стал думать именно так. Мое присутствие, да и вообще все происходящее вокруг никак не влияло на поведение этих людей. Будь на улице дождь или зной, все было предельно размеренно и величаво. Странно, почему я не замечал этого раньше? Скорее всего, мне просто было не до этого. Я целыми днями носился на улице, только изредка прибегая домой, чтобы пообедать, и то, если бабушке удавалось меня отыскать, что признаться было нелегко. Сейчас же все было по-другому, все казалось иным. Другое лето, другие соседи, возможно, стал другим и я. Да что тут странного, казалось мне? Оставался всего год. Так что все было по-честному, еще немного и я встану, может быть, перед самым главном выбором в своей жизни. Признаться, от этой мысли становилось немного не по себе.

В детстве я иногда задавал себе вопрос, как это становиться взрослым? Должен ли человек что-то чувствовать в этот момент? Я был абсолютно уверен, что это изменение должно произойти не то, чтобы в одночасье, но явно с какими-то ощутимыми признаками, но с какими конкретно ясно не было. Если ребенку что-то не понятно, то он вполне естественно обращается к взрослому. Так было и в моем случае. В моем распоряжении были мама и бабушка. Я принял решение обратиться к бабушке. Во-первых она старше, а стало-быть опытнее и умнее, а во-вторых она просто была все время дома и задать ей любой вопрос не составляло особого труда. С мамой было сложнее. Услышав мой вопрос, мне показалось, бабушка сначала немного растерялась, очевидно не ожидая с моей стороны подобного интереса, ну а затем, начав откуда-то совсем издалека, плавно перешла к тому, что мне необходимо закончить хорошо школу, поступить в училище и так далее. В общем, через пять минут бабушкиных объяснений, я понял, что ничего нового я для себя не узнаю. Я поблагодарил ее за подробный рассказ о переходе во взрослую жизнь и удалился, чтобы снова вернуться к собственным размышлениям, как вдруг меня посетила одна мысль, а не тот ли самый это момент? Бабушке не удалось рассказать мне крайне поучительную историю о необходимости успешного завершения школы, которая и так понятна без всяких разъяснений, и я не поддался. Может быть, будь я ребенком, я бы уделил этому рассказу гораздо большее внимание? Да нет, все равно многое не сходилось, ребенку такие вещи так же должны быть ясны. Тогда так; взрослый понимает подобное в любом случае, с объяснениями или без них, а ребенку для понимания все-таки требуются некие пояснения, причем систематические. Такой расклад меня устраивал гораздо больше. Стало быть, в бабушкиных словах была и доля правды. Переход во взрослую жизнь не может и не должен быть резким. Здесь все происходит последовательно, так, что порой и не заметишь, но я то другое дело. Я заметил. Эта мысль, безусловно, предавала мне уверенности и поднимала в собственных глазах, а это приятно.

Глава 3

В моменты, когда на террасе по долгу никого не оказывалось, я либо продолжал сидеть в гамаке, погруженный в свои мысли, либо тщетно пытался найти себе какое-либо занятие. На улицу меня особо не тянуло. Поэтому, если поначалу ребята ко мне еще заходили, чтобы позвать погулять или на пруд искупаться, то ближе к середине лета их визиты прекратились. Признаться меня это не расстраивало, более того, даже не пугало. Стоп, а это не еще ли один сигнал? Как здорового ребенка могут не интересовать летние прогулки со сверстниками, если он конечно здоровый. Здоровый – отвечал сам себе я. Просто это еще один показательный момент для меня, что процесс продолжается. Каким же нужно быть человеком, чтобы не заметить таких очевидных вещей? Но тут же у меня в голове начинали закрадываться сомнения. А может быть это все мои предрассудки, и ничего такого не происходит. Ну, подумаешь, не хочется на улицу, что здесь такого. Завтра все может измениться, а то, что нужно хорошо учиться в школе, становилось все более ясно, как Божий день. Такие мысли нагоняли на меня грусть. Неужели все мои доводы ошибочны? И я по-прежнему ребенок.

Когда подобные размышления начинали одолевать окончательно, я понимал, что необходимо что-то было делать. Немного подумав, я решил. Раз меня не особо тянет на прогулки со сверстниками, почему бы не делать это в одиночку. Эта идея мне очень сильно приглянулась. Как я уже говорил, по правую сторону от нашего дома находился пруд. Подойти к нему напрямую с участка не представлялось возможным, несмотря на отсутствие ограды. Древние, разросшиеся до небывалых размеров и давным-давно не плодоносящие кусты крыжовника и толи красной толи черной смородины, вместе с молодыми деревцами и выросшей по пояс травой, стояли непреодолимой преградой. Так что в принципе, можно было сказать, что забор все-таки существовал.

Чтобы приблизиться к водоему, надо было выйти на улицу через калитку, и повернув направо миновать двух-трех метровый подъем. От сюда открывался совершенно иной вид. Пруд, как и наш участок, находился немного в низине. Практически правильная овальная форма придавала пруду некую нелепость. Но общий пейзаж, заставлял не обращать на это никакого внимания. Каемка из ярко-зеленой ряски тонким слоем лежала на мутной, но в тоже время казавшейся кристально чистой воде. Как я уже говорил, лето подходило к своему экватору. В эту пору пруд выглядел особо чарующим. Связано это было не только с тем, что по его периметру красовались те самые невысокие сосенки, ели и туи, с упругими ветками, усыпанными тысячами длинных, неприлично здорового вида иголками, но и от того, что на поверхности воды, абсолютно в хаотичном порядке, как поплавки, безмятежно расцветали кувшинки и лилии. Высокие упругие лепестки желтого цвета, а на фоне пробивающихся сквозь листву солнечных лучей, казавшиеся даже золотистыми, аккуратно обрамляли соцветия. Кувшинки были не менее очаровательны. Белые, но не белоснежные, с бледно-желтыми прожилками, чем-то напоминающие аккуратно надрезанные маленькие тыковки, при помощи неведомой силы, медленно вращающиеся вокруг своей оси, при этом, не создавая ни малейшей ряби на водяной глади.

Стоя на небольшом пригорке, и наблюдая за всем происходящим, я чувствовал, как мысли в голове замирали. Вообще казалось, что все вокруг, пусть на миг, но останавливалось. Методом мимолетной дедукции, я понял, что этот оазис, если и предполагал, то лишь размышления строго определенного характера. И мне подумалось, что как раз те, что интересовали меня, и это было как никогда кстати. Обогнув пруд по левому берегу, можно было попасть на небольшое открытое пространство чем-то напоминающее опушку, но не совсем. С этой стороны пруд выглядел не менее очаровательным, только вот наш небольшой домик, с облупившейся краской, на заднем плане, немного портил картину. За опушкой начинался лес. Сначала немного жиденький, состоящий из полуоблезлых елей и сосен, только гораздо более высоких нежели, чем возле пруда. Но чем дальше ты заходил вглубь леса, тем плотность растущих деревьев постепенно возрастала. Время от времени под ногами попадались вросшие в землю куски арматуры, гнилые доски, прикрученные к остаткам асбестовых столбов, иногда даже обрывки колючей проволоки, лично для меня говорящие о том, что возможно когда-то здесь была жизнь. И в этом было что-то загадочное.

Преодолев по постепенно сгущающемуся лесу несколько сотен метров, ты попадал на еще одну опушку, но чуть более внушительных размеров, нежели та, что была ранее. Вокруг нее, как исполины возвышались высоченные сосны с толстыми стволами, меж которых, словно братья меньшие, как бы извиняясь, покачивались невысокие, болезненного вида березки вперемешку с кустами орешника и карликовыми елками. Могучие кроны сосен, видимо совсем не пропускали солнечного света, тем самым не оставляя шансов остальным обитателям опушки вытянуться еще хоть немного. Власть в этом месте принадлежала только им. Пятачок был покрыт плотным слоем свежей и достаточно высокой травы, которая нигде не была примята, это говорило о том, что здесь давненько никто не прохаживался. И это так же мне было по душе, как ни странно. Практически в самой середине опушки стоял большой пень, может быть сосновый, а может и нет. Определить было сложно, коры на пне давно не было, а иные признаки мне были незнакомы. Прогнивший у основания, влажный даже в сухую погоду и судя по всему, с годами кардинально изменивший цвет, казалось он не способен послужить даже временным пристанищем для одного—другого десятка опят. А для меня оказался, как никогда кстати.

Каждый день, когда терраса моих соседей пустела, я отправлялся в лес, а точнее к тому самому пню. Поначалу просто так, а потом – это стало своеобразным ритуалом. Мне казалось, что высокие сосны приветствуют меня с присущей им величавостью, а небольшие березки, как детвора, начинали судорожно трястись, не скрывая своей искренней радости.

Сделав несколько кругов по периметру опушки, дабы поприветствовать всех обитателей лесной коммуны, затем я усаживался на пень, предварительно подстелив что-нибудь под пятую точку. Как я уже говорил, пень постоянно оставался влажным. Возможно, и здесь вмешались сосновые шапки, мешающие солнечным лучам беспрепятственно достигать всех частей опушки, а может быть – это была его особенность. Ведь это был непростой пень, а он действительно был особенным, пусть только для меня. Если погода была солнечной, я садился лицом к солнцу.

1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

1 из 4