Ведьма в лесу. Ведьма 1.0

В типовой квартирке было три комнаты. Родители получили жилье в те времена, когда семье с тремя детьми государство оказывало поддержку квадратными метрами. Самая большая комната сначала была детской, но после того, как старшие птенчики вылетели из родительского гнезда, отец произвел рокировку. Ему потребовалось больше пространства для творчества, и я переселилась в бывшую спальню родителей. После моего ухода из дома мои девять метров стали чем-то вроде гостевой комнаты, где останавливались разные соратники и коллеги отца, приезжавшие на столичные мероприятия из самых разных мест земного шара.

Финансовый успех, снизошедший на отца, решившего издавать свои мысли об устройстве мира, трансформировался в шикарный кабинет, который был бы более уместен в каком-нибудь старинном английском замке. Дубовые настенные панели, книжные шкафы, занимающие всю стену от пола до полка, массивный стол на резных ножках – так и напрашивались в этот интерьер лорды и сэры в сюртуках и цилиндрах. Впечатление портил сравнительно низкий потолок типовой многоэтажки и пейзаж за окном: серый московский двор с грязной детской площадкой слишком уж диссонировал с великолепием дорогого кабинета.

Я застала только самое начало работ по проектированию рабочего пространства отца. И несколько лет назад, попав впервые в законченный кабинет, испытала благоговейный восторг от получившейся торжественной красоты. Но потом жизнь занесла меня в другие кабинеты, и тогда я поняла, что созданное отцом чудо было не более чем грубым подражанием. Качество работ по дереву, да и само состояние исходного сырья оставляло желать лучшего, конструкция полок и наполнение шкафов были тупо скопированы с какого-то журнала и от этого оказались неудобными, заметные потеки лака создавали ощущение неаккуратности и грязи. Не знаю, понимал ли отец, что, несмотря на кучу вгроханных в кабинет денег, результат оказался посредственным. Или я слишком пристрастна?

На рабочем столе стояла большая фотография, на которой отец и мама обнимались с тем самым мужчиной, что был на одном из моих детских снимков. Но на несколько лет раньше. Отец и его приятель казались зелеными юнцами, а мама была стройной девушкой, хотя, пожалуй, и тогда в ней было все, что позже сводило сильный пол с ума. Учитывая, что в кабинете было одно-единственное фото моих братьев размером 10х15, да и то, стоящее за стеклом шкафа, максимально далекого от стола, а я и вовсе не удостоилась изображения, фото троицы много значило для отца. И кто же этот загадочный третий?

Я решительно раздраконила рамку и вытащила хрупкий черно-белый снимок. На обороте стояла короткая кривая надпись: «Маше и Жене на память». И чуть ниже размашисто подпись: Frend. Будто слабо было написать имя, фамилию, отчество, дату рождения, адрес и как связаться лет через -цать.

Осторожно собрав обратно рамку и водрузив ее на место, я приступила к обыску книжных шкафов. Одна из секций была заполнена папками и коробками с документами. Отец поддерживал идеальный порядок во всех бумагах, каждая коробка была аккуратно подписана с помощью распечатанного ярлычка. Оставалось надеяться, что отец не додумался прятать семейные секреты под каким-нибудь неподходящим названием вроде «Материалы к конференции МАКТОБ». Ведь с первого взгляда понятно, что «мактоб» – совершенно точно не то, что надо. Но если нужно кого-нибудь запутать, ничего лучше «мактоба» и не придумаешь.

И все же отцу, видимо, не приходило в голову что-либо прятать. На верхней полке в углу я обнаружила три папки с надписями «Домашний архив», «Дети» и «Семейное фото».

Первые две папки содержали кучу ксерокопий разных житейских бумаг. Некоторые, как например, свидетельство о браке родителей, казались интересными, но в действительности были не более, чем просто документами. Другие, с виду скучные, добавляли к уже известным мне сведениям достоверности. Страницы из трудовой книжки мамы поведали мне о ее работе в разных образовательных инстанциях, подтверждая сам факт ее трудоустройства в конкретных местах в конкретные годы. Но ничего нового увидеть между строк мне не удалось.

Семейные фотографии были аккуратно разложены по датам, темам, местам. Бегло просмотрев часть фоток, я нашла конверт с наклонной надписью «frend».

Два обнимающихся пацана лет по десять-одиннадцать. Два старшеклассника в школьной форме. Два парня с одной девушкой у моря. Двое мужчин в костюмах возле одной невесты. Двое мужчин и одна женщина с группой детишек. Двое мужчин и одна женщина на выставке картин…

Двое мужчин, скорбно склонивших головы возле одной могилы… Таких снимков оказалось два. На обороте одного стояла пометка отцовским почерком: «2 экз. для F».

Мысль напрашивалась сама по себе. Если и был в отношениях мамы и отца кто-то третий, то лучше всего на эту роль вписывался Френд.

Рядом с отцом Френд казался слишком простым и неказистым. Отец уже в юности выглядел аристократично и благородно. Даже в шортах и майке. А его друг и в парадном костюме казался работягой, забежавшим на снимок с соседней стройплощадки. Я вглядывалась в снимок и пыталась представить, какими они были, когда собирались все вместе.

Вот мой правильный отец. Надежный, организованный, спокойный. На него можно положиться, ему можно довериться. Он ухаживает по правилам, он романтичен, он нравится людям, он верен и послушен. Идеальный муж.

Но есть другой. По принципу притяжения противоположностей он груб, не признает правил, не верит в идеалы и заповеди. Но в то же время он обаятелен, его или ненавидят, или обожают. Невозможный муж, но страстный любовник?

Чем ты приворожила их обоих, мама? И почему Френд исчез из твоей жизни за несколько лет до твоей гибели? Хотя приехал на твои похороны и, судя по фоткам, твоя смерть была для него потрясением. Ты любила их обоих? Тогда зачем, зачем сбивала с пути истинного других: Васю, Мурада да и остальных, ведь, скорее всего, этими двумя эпизодами твои похождения не исчерпывались?

Frend – по-английски «друг». С одной стороны, понятно, что тот, кого называли Френдом, явно был другом семьи, а может, и по отдельности родителей, хотя и в несколько разных смыслах. Но, может, прозвище основано на созвучии с именем-фамилией? Френд почти тоже самое, что и Федор или Федоров, например.

Забрав одну из фотографий с похорон, остальные я максимально аккуратно сложила обратно. Незачем давать отцу повод обвинить меня в явном криминале. Устроившись за помпезным столом, я внимательно пролистала толстую телефонную книгу. Отец педантично вписывал в нее все свои контакты полностью. Сделал бы он исключение для Френда? Может, и для телефона он воспользовался таким же обозначением?

Увы, в телефонной книге не было ни одного Френда, зато обнаружилось семь Федоров. Трех можно было не считать, поскольку это были дети издательских работников. Кто-то из оставшихся мог быть загадочным Френдом, а мог и не быть им. Никаких упоминаний Френда я не нашла и в здоровом адресном справочнике, найденном в нижнем ящике стола. Сами ящики представляли собой все такой же образцовый склад накопленных за жизнь вещей. Впечатляла коллекция корочек, начиная с партийного билета КПСС и заканчивая сувенирной книжицей «Члена приличного общества». А вот собрание значков разочаровывало: сплошное «Будь успешным» и «За мной в светлое будущее».

Кто такой Френд и как его найти, я так и не узнала.

Кирилл закрыл за мной дверь квартиры. Я благодарно улыбнулась ему и охотно подставила губы под сладкий долгий поцелуй. Но где-то внутри моей головы уже шла работа по планированию звонков и визитов на ближайшее время. Кто-то из старых друзей родителей расскажет мне, кто такой Френд. Пусть посмеются над маленькой бестолковой неудачницей Ритой или позлорадствуют над досадной оплошностью в жизни Рогальского – его бестолковой дочкой. Главное – пусть болтают. А слушать я умею.

17. Тупики и стены

Тернопольскую я достать не сумела. Великая Ариадна отключила закрытый экстренный телефон, по которому я вызвала ее в больницу к Осинке. Пресс-секретарь вежливо попросил меня не беспокоить звезду, так как та сильно занята подготовкой очередной раздачи подачек для своих протеже, замаскированной под фестиваль песни и актерского мастерства.

Семен Павлович Орехов – теперь продюсер и режиссер, выросший из мосфильмовского человека на побегушках, долго и обстоятельно излагал мне историю знакомства родителей, случайно встретившихся в Новом Афоне, возле знаменитых пещер. Он помнил, что у папы был друг по прозвищу Френд, и даже поделился запутанной историей о несчастном диссиденте, пытавшемся публиковать разоблачающие власть статьи, и оттого вынужденного эмигрировать в Штаты.

Дина Аркадьевна Штайн – строгая редактор в издательстве, вспомнила, что отец действительно дружил в юности с каким-то «товарищем», но кто был этот товарищ и как его звали, припомнить не могла. Зато вспомнила, что Френд был вынужден покинуть Россию из-за родни в Америке. Какая-то больная старушка мечтала умереть на руках давно потерянного двоюродного племянника.

Тарас Мыколаевич Кулебяка – прежде квартирный маклер, а теперь директор агентства недвижимости, оказался более памятливым. Он четко описал Френда, но имени-фамилии его не знал. По его словам, Френда всегда называли только так. Зато он поделился со мной уверенностью, что Френд был родственником отца. Они даже подшучивали друг над другом из-за этого. А потом Френд женился на американке и слинял на загнивающий запад. Все, конец дружбе.

Ирэн Подвалова – обычная челночница, теперь представляющаяся хозяйкой дорогого бутика, тоже сообщила мне причину, по которой Френд исчез из жизни родителей. Вроде бы он эмигрировал в Штаты, решив сменить замшелый советский НИИ на заморский университет. Френду не давали на родине развернуться с научными экспериментами, и он отчалил к далеким берегам.

Костя Мармеладов – маркетолог, зарабатывающий на впаривании лохам сложных таблиц и графиков, выдал мне свою версию бегства Френда. С его слов, талантливый режиссер Френд был лишен на родине возможности ставить свои гениальные фильмы, а потому улетел в заокеанские дали за Оскаром.

И так далее. И тому подобное. Никаких сведений о настоящем имени Френда. Зато полтора десятка версий, почему Френд оказался в Америке. И столько же мнений о том, чем эта загадочная личность занималась в жизни. Сплошные тупики.

Решив подойти к проблеме с другой стороны, очередным утром я отправилась на поиски сослуживцев мамы в министерстве. Вероятно, время, необходимое для проникновения в какие-либо кабинеты, является во вселенной некоей постоянной величиной. Сравнительная легкость моего проникновения в комитеты образования явно компенсировалась неприступностью министерства. Если районные кабинеты «главных по школам и училкам» сменили вывески, но остались на своих местах, то министерство пережило несколько слияний-разделений, переездов, расформирований и прочих передряг. Никаких обнадеживающих контактов, никаких старых теток, любящих посплетничать.

Единственной зацепкой стал выцыганенный у одной девочки из архива телефон заслуженной работницы отдела кадров – некоей Анны Ивановны, которая недавно вышла на пенсию, но до этого проработала во всех ипостасях министерства лет двадцать пять. Увы, милейшая по рассказам Анна Ивановна на деле оказалась весьма вредной старушкой. Со всем своим опытом общения с дамами преклонного возраста я так и не смогла ее уговорить на встречу. Уперлась в непроницаемую стену.

Наконец, и еще одна ниточка растворилась во времени, так и не давшись в руки. Мой визит к Косте казался не совсем напрасным. Брат выболтал мне информацию, добыть которую самостоятельно я, вполне вероятно, и вовсе не сумела бы. Даже через пару лет хождения по кабинетам. А теперь я знала номер дома ребенка, в котором я была до усыновления. Увы, оказалось, что этот дом ребенка был расформирован несколько лет назад (видимо, тогда же Косте удалось заполучить наши документы). Обе дамы, руководившие заведением в интересующий меня отрезок времени, уже умерли.

Еще один тупик.

Бедный Минотавр, тяжело тебе было день за днем слоняться по лабиринту. А ты все же был внуком Гелиоса. Что же делать нам, простым смертным?

Очередной конец дня оказался совсем пустым и тоскливым. Кирилл взял меня на презентацию книги модной писательницы. Краткое содержание всего происходящего вполне выражали детские стишки «Дело было вечером, делать было нечего». Кирилл был в любимой роли птицы-говоруна. Переговорить его не смог даже пресс-секретарь депутата Думы. Я послушно изображала фею – нечто красивое, эфемерное, недосягаемое и порядком глупое. Это последнее защищало меня от необходимости вступать в беседы.

Вместо еды предлагали малосимпатичные драные кусочки на палочках. Книгу о путешествии девочки-привидения в мир волшебных самолетиков и говорящих собачек я не читала. А услышав пару мнений о том, что эта сказка – «квинтэссенция авторского философского взгляда, консолидирующего солипсизм и сенсуализм», обрела уверенность, что и не буду читать. Зачем мне такие чужие приходы? Своей дури в голове хватает. Новое платье стерло мне кожу на талии слева каким-то дефектом на шве, и мои мысли свелись к тому, чтобы двигаться максимально осторожно, не тревожа ранку.

Уже в момент трогательного прощания с героиней вечера и хозяевами галереи, где происходило действо, я вдруг заметила девушку в обтягивающем кожаном топе. И вспомнила о человеке, у которого, возможно, есть список контактов отца примерно шестилетней давности. Причем список не формальный, а самый что ни на есть рабочий, актуальный. Идея снова встретится с Дориком не вызвала ничего, кроме стойкого подташнивания и иррационального чувства вины перед Кириллом. Но другого пути я не видела. Самый последний способ с получением информации от привязанного к стулу папы (миром дело точно не решить) отложим на потом.

В середине ночи, прикрывшись шумом душа, я позвонила гению компьютерных игр и договорилась, что завтра к нему заеду. Пришлось пообещать, что я привезу нечто такое, чего умудренный многолетней практикой извращений Дорик еще не видел. Боюсь, его изрядно шокирует то, что я намерена сделать.

18. Гейм овер

Я приехала к Дорику вечером, в опустившейся на город темноте осенней ночи. Что-то мелкое и мокрое сыпалось с небес, намекая прохожим, что в такое время нормальный хозяин и собаку на улицу не выгонит. Увы, люди – не собаки, и сами себя успешно гонят во мрак и холод. Я чапала от метро пешком вдоль мерзких длинных заборов промзоны, где и в дневное время мало кто отваживался бродить в одиночку. Но я не боялась ни бродячих собак, ни пьяных подростков: завидев меня издали собаки сворачивали и растворялись во тьме, а подростки спешили прикинуться паиньками и пройти мимо с максимальной вежливостью. Звериные инстинкты подводят нас только в цивилизованном обществе.

С Дориком меня мои собственные инстинкты подвели очень капитально.

Наш роман продолжался всего пять недель, хотя поначалу я была абсолютно уверена, что нашла отличную тихую гавань, в которой пришвартовалась надолго. Но не сложилось. После у Дорика было еще несколько романов, о которых до меня доходили невнятные слухи. Но сама я никогда не видела его с того момента, как однажды покинула его дом.

Квартира Дорика была убежищем убежденного холостяка и домоседа. Все краски мира он воспринимал одним единственным образом – с экранов своих дорогих мониторов. Раньше у него их было три. Сколько было компов, я не знаю, но самым ценным из всех серваков и компов сам Дорик считал старенький ноутбук, с которым никогда не расставался. До тех пор, пока я не залила его вермишелевым супом.

Еще я не знала, живы ли у Дорика родители и кто они. Иногда мне казалось, что компьютерный фанат отпочковался от серверов и только по недоразумению оказался человеком. Забавно, но, при всей его любви к умным железкам, Дорика мало кто считал настоящим профи. Дорик собирал кривые конфигурации компов, которые не могли работать нормально. Он допускал дурацкие ошибки при программировании, из чистого упрямства отказываясь переделывать даже очевидные ляпы. Его нельзя было подпускать к сетям, потому что последствия оказывались обычно катастрофическими. Он грубил заказчикам и обзывал коллег. В целом, он жил только за счет того, что Москва – город большой, и всяких дураков в нем предостаточно.

Зато у него было два хобби, занимавших все его время. Одним были компьютерные игры: стрелялки, бродилки, квесты – все, что выпускалось и было модным в геймерской среде. А о втором хобби в приличном обществе обычно если и говорят, то только очень тихо и с полным отрицанием интереса к теме.

Вояж мой был напрасен. Поднявшись на площадку девятого этажа, я увидела приоткрытую дверь квартиры и поняла – Дорик тоже мертв.

Заранее заткнув нос, я проскользнула внутрь квартиры. Дорик, залитый кровью из перерезанного горла, лежал поперек маленькой комнаты. Его руки и ноги были связаны. Голова, запрокинутая чуть вбок и вверх, пялилась остекленевшими глазами на древнюю паутину в верхнем углу прихожей.

Отведя глаза от мертвого тела, я быстро огляделась. В квартире за шесть лет почти ничего не изменилось. Обычная декорация к съемкам фильма в стиле хоррор. Обои местами отклеились и висели гирляндой ветхой бумаги. Грязные окна не пропускали свет, а, словно наоборот, поглощали его, превратившись в этакие хищные серые губки-светоеды. Давно не мытые полы напоминали нечто наспех и неаккуратно забетонированное, хотя изначально это был желтый линолеум.

Налюбовавшись разрухой (похоже, я была последней, кто делал здесь уборку), я обратила внимание на варварское разрушение драгоценных компьютеров Дорика. Из открытых системников была выдрана начинка. Куча разломанных винтов оказалась сложенной на кухне. Но неведомый злодей понятия не имел о тайных пристрастиях геймера.

Я схватила с полки в прихожей перчатки. Дорику они уже не понадобятся. Натянув их и бросившись в ванную комнату, я быстро отодвинула панель, закрывающую пространство под ванной. Кое-что и в этом мире не менялось никогда. С трудом вытащив из-под ванны здоровую деревянную коробку, я скинула крышку и обомлела. Игрушек у Дорика явно прибавилось. И работы у меня тоже. Наскоро перебрав кое-как сложенные в коробке предметы, я все же нашла то, что искала, хотя форма и размер находки оказались для меня сюрпризом. Флешка в эксклюзивном оформлении едва влезла в мою немаленькую сумку. Хотелось сказать Дорику «Чтоб ты сдох», но, увы, теперь такое пожелание геймеру было кощунственным и бесполезным.

Добыв главную драгоценность Дорика, я немного успокоилась. И мое сознание услужливо развернуло перед моим мысленным взором картину убийства. Дорик сам впустил убийцу в квартиру. Сам предложил выпить, запустил какую-то новую игру. Сам предложил убийце интересное реалити-продолжение с веревками…

Нужно вызвать ментов. Вслед за этой мыслью я представила, что именно подумают менты, застав меня над еще теплым трупом. Кто-то очень ловко меня подставлял. Осознав это, я сбежала с места преступления быстрее.

Отдышавшись у ларька на ближайшем перекрестке и избавившись от перчаток, я решила все же удостовериться в своем предположении. Купив бутылку лимонада и печенье, я устроилась на детских качелях в соседнем с домом Дорика дворе. Оттуда мне хорошо был виден подъезд и даже окно кухни.

Менты появились через пять минут. Я бы не сказала, что они торопились. Минут через пятнадцать приехали еще два экипажа. Судя по всему, это были эксперты. Когда я уже собралась уходить, к подъезду подкатила машина, из которой вылез высокий торопящийся мужчина. Бирман. Отлично, задержись я всего чуть-чуть, меня ждала бы веселая ночь разговоров и, вероятно, новый экстремальный опыт – знакомство с тюремной камерой. Или куда там сажают предполагаемых преступников.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Что означают коды в мобильнике Риты: TLP – Твой Любимый Папа (Евгений Рогальский), SKV – С Книжной Выставки (Кирилл Весенин), XNA – Осинка (Олеся Блюнтер), ZOV – Зотова (Изабелла Зотова)

2

Рита цитирует притчу о хозяине виноградника весьма вольно, опуская некоторые строфы.