Существо низшего порядка. Красивая, богатая и… мертвая

– Ты извини меня, Оля, но это ты полная дура и ничего не соображаешь. Где ее сестринские чувства? Да бесчувственная она, вот что я тебе скажу.

– Ладно, хватит о ней. Конечно, я ее ждала. Надеялась… Но что теперь говорить?

– Как операция-то прошла, Олечка?

– Наркоз сделали не очень-то… Галлюцинации были, даже испугалась… Думала, что в ад попала. Разрез сделали хоть и поперечный, но шов очень долго не заживал… Не хочется даже вспоминать. И вообще, мне бы поскорее выйти отсюда, и больше ничего не надо. Вернусь на работу, отдам тебе долг за квартиру.

– Вот еще! О чем ты сейчас думаешь? Да не возьму я с тебя! Я же тебе не твоя Ирина. Может, я и не богатая, да только квартиру я свою не зарабатывала, мне она от тетки досталась. Так что, пока не найдешь себе хорошего мужа с квартирой, живи у меня, сколько хочешь.

– Это неправильно… Ты еще сама молодая, у тебя появится мужчина…

– Молодая… – Ухмыльнулась Валентина. – Скажешь тоже… Ну, все, мне пора идти. Ешь, пей сок, поправляйся. Когда тебя обещали выписать?

– В понедельник.

– У!!! Я до этого еще пару раз к тебе приду. Все, пока, Олечка!

– Спасибо, что пришла.

Валентина поцеловала Олю в щеку, улыбнулась ей, мол, не грусти, и быстрым шагом направилась к выходу.

Оля подошла к окну.

– Сестринские чувства… – прошептала она, глотая слезы. – А где были мои сестринские чувства, когда я все это натворила?

6. 16 июня 2011 г.

– Что-то мы, господа, припозднились, – сказала Глафира, раскладывая на столе тарелки. – Давно уже не ужинала в половине первого ночи. Прошу к столу… Знаете, Дмитрий, не смотря на то, что я находилась в чужой кухне, мне удалось как-то быстро освоиться. У вас все так удобно, под рукой. И продуктов много, холодильник забит. Ваша домработница хорошо кормит вас. Вот эта прекрасная курица и салаты – все это ее рук дело. Жаль, конечно, что мы не застали ее. Могли бы с ней поговорить об Ирине… Надеюсь, завтра, то есть, уже сегодня утром она приедет сюда? Или как?

– Конечно, приедет! – чуть слышно отозвался Дмитрий. – У нее рабочий день с девяти. Хотя я разрешаю ей иногда приезжать и к десяти. У нее двое детей, да к тому же, много времени уходит на дорогу. Да, она действительно хорошо готовит. И вообще, она хорошая.

Лиза, проголодавшись, набросилась на холодную курицу, вид у нее при этом был крайне задумчивый. Глаша же, проглотив ложку салата, занялась завариванием чая.

– Да уж, – очнулась, наконец, Лиза от своих раздумий. – Жаль, что Людмила к моменту вашего с Ириной возвращения отсутствовала. Если бы она была дома.. Кстати говоря, она у вас никогда не ночует?

– В редких случаях, когда, к примеру, деревню заметет снегом или идет страшный дождь…

– Понятно. Так вот..Если бы она, к примеру, была в доме, то мы бы сейчас не гадали, что же произошло после того, как ты, Дима, вошел в дом. Кстати говоря, что Людмила говорила об Ирине? Как она к ней относилась?

– Да нормально. Уважительно. Она понимала, что мне пора жениться. Понимала и то, что идеальных женщин не бывает. Еще ее, как мне думается, интересовало, что будет с ней в случае, если мы с Ириной поженимся. Я успокоил ее и сказал, что она останется в этом доме, что в ее-то жизни уж точно ничего не изменится. Разве что позже, когда родится первый ребенок, мы пригласим в дом няню. Но Людмила, она такая, как бы это сказать… коммуникабельная что ли. Она не конфликтная, ладит с людьми, умеет находить в них все хорошее. Когда я, к примеру, рассказывал ей что-то об Ирине, ну, о своих там переживаниях, сомнениях…

– Вы в чем-то сомневались? – Спросила Глаша.

– Только дурак не сомневается. Конечно, я присматривался к Ирине, все пытался представить себе ее в качестве жены. И иногда мне казалось, что она не очень-то и любит меня. Все эти впечатления складывались из мелочей… Мне, к примеру, не нравилось, когда она ела одна без меня. И даже не звала меня разделить с ней ужин… Она могла набрать целый поднос еды, унести в спальню и там есть. В то время, как я смотрел, скажем, телевизор в гостиной. Могла бы и меня позвать или ко мне присоединиться… Вам это кажется мелочью?

Лиза, услышав такое откровение, удивилась:

– Вот, Глаша, так живешь с человеком и не подозреваешь, что он обижается на такие мелочи… А ведь и мой муж тоже, наверное, злится, когда я поступаю точно таким же образом – с подносом в спальню… Обожаю есть перед телевизором. И его никогда не приглашаю. Да мне даже стыдно, что мне предпочтительнее есть в спальне, чем с ним за столом… Но это же вовсе не означает, что я его не люблю! Ну, ладно… Речь-то сейчас не обо мне!

– Вы сказали, что делились с Людмилой, вашей домработницей, своими переживаниями, рассказывали ей об Ирине. И что она? – Спросила Глаша.

– Она успокаивала меня и рассуждала примерно таким же образом, что и ты сейчас, Лиза. И постоянно повторяла, что идеальных женщин, так же, как и мужчин, просто не бывает.

– А у тебя до Ирины были женщины? Ты приводил их в дом? – Поинтересовалась Лиза.

– Да, бывало и такое. Пару раз до Ирины я тоже собирался жениться. Но как-то быстро остывал к ним. Начинал хандрить, искал и всегда находил какие-то отрицательные черты девушек, а потом и вовсе приходил к выводу, что у них дурной характер, что мы не уживемся. Людмила говорила, что я слишком уж разборчив, что я так никогда не женюсь…

– Думаю, что тогда ты просто не был готов к женитьбе, а еще – как и всякий холостяк, ценящий свободу, боялся ее потерять. Вот и все! – Улыбнулась Лиза. – Дима, скажи мне, ты зачем отключил все свои телефоны?

За столом стало тихо. Глафира тоже заметила, что все то время, что они находились в обществе Дмитрия, ни один из его телефонов (а она предполагала, что у него, как у очень занятого человека, их как минимум два) не зазвонил. Это было странно по двум причинам. Первая – куда подевались все те люди, которые окружали его и от которого они зависели социально и профессионально. Первая – все его друзья наверняка уже знают о смерти Ирины, и просто не могли бы не выразить ему своего соболезнования. И это не считая других, случайных звонков.

– Я не знаю, – сказал он и поморщился, словно от боли. – Я же был с вами… Не хотел, чтобы нам кто-то помешал.

– Но ты хотя бы понимаешь, что первый человек, который тебя сейчас разыскивает – это следователь, который ведет твое дело.

– Я звонил ему. Мне же Янина дала его телефон.

– И что он тебе сказал?

– Что перезвонит и скажет, где и когда мы встретимся…

– Как его фамилия?

Дмитрий положил на стол визитку.

– Сергей Михайлович Мирошкин… И что теперь будет? Он сильно разозлится?

– Так нельзя, Дима. Он должен тебя допросить. Возможно, он уже приезжал сюда днем или даже вечером, может, поджидал тебя здесь до определенного момента, пока не понял, что ты уже не вернешься… И я тоже хороша, не удосужилась выяснить, кто твой следователь…

Лиза не могла признаться даже себе, что убийство Ирины потрясло ее, выбило из привычной колеи. Визит Родионова, его рассказ о том, что пропала его невеста, как-то не произвел на нее впечатления, ей подумалось, что причина этого визита кроется в чрезмерной мнительности ее приятеля. И тут вдруг это убийство. И бросающаяся в глаза нервозность Дмитрия. А ведь это он ее убил и забыл – это было первое, что она подумала, глядя на него. Еще эти разговоры об алкоголе, и его желание держаться поближе к Лизе, словно он заранее предчувствовал надвигающуюся беду… Еще и телефон отключил, словно действительно не хотел, чтобы ему помешали общению с потенциальным адвокатом.

Лиза вышла из кухни, поднялась на второй этаж, достала свой телефон и, не смотря на поздний час, сама позвонила Мирошкину.

– Сережа? Разбудила? Извини… Ты ведешь дело Виноградовой? Ты был сегодня у Родионова? Искал его? Ясно… Я так и знала. Просто мы все это время были вместе. Я в том смысле, что он от тебя не прятался. При встрече я тебе все объясню. Встретимся утром, если хочешь, у меня в офисе, мы будем с Родионовым. Там вы сможете спокойно поговорить. В прокуратуру? Сережа… Психологический фактор, да, и что в этом такого? Он и так запуган… Нет-нет, это не он, можешь мне поверить. Ты же знаешь – там наезд, ее убили… Он собирался на ней жениться… Да… Спасибо, Сережа. Еще раз извини. В девять тебя устроит? Отлично. Тогда до завтра.

Она вернулась в кухню. Перед Дмитрием на столе лежало два телефона.

– Включил?

– Да. Извините, что так получилось.

– Ничего. Завтра… Вернее, уже сегодня в девять мы должны встретиться с ним у меня в офисе. Вот там и поговорите. Надеюсь, Дима, ты помнишь обо всем, что я тебе сказала? О чем предупредила?

– Да, помню.

– А теперь давай с тобой поговорим. Постарайся вспомнить, были бы на Ирине драгоценности и какие именно.

– Да, были, конечно. Ведь мы же вернулись из гостей. Ирина вообще очень любила драгоценности… Хотя, конечно, кто же их не любит… Очень красивые сережки с брильянтами, а в центре – сапфир. Точно такое же колье, ну, не все, конечно, из брильянтов, еще подвеска и перстень из этого же комплекта. И чисто платиновый браслет, усыпанный брильянтами. Думаешь, ее убили из-за драгоценностей?

– Все узнаем сегодня утром. Так, уже кое-что проясняется. А сумочка при ней была?

– Была. Вы же все, женщины, сходите с ума по каким-нибудь «биркиным»… Вот и у нее тоже была сумка «биркин». Вообще некрасивая сумка. Что касается моего мнения, так, ерунда какая-то, стоящая немыслимых денег…

– Какого цвета?

– Белого. На ней же было платье черное, в белых горох… Бррр… Не могу вспоминать все это без дрожи… Там. На столе, в морге, Ирина лежала уже без одежды… Но я видел…

– Тебе показывали ее одежду, понятно. Ты ее опознавал?

– Да, видел… Разорванное платье, все в крови… Белье… Туфли.

– Ну, вот и ответь теперь – тебе предъявили ее драгоценности? Эту же сумку?

– Нет… – он вдруг замер, словно в голове его моментально прокрутились кадры из недавнего прошлого, в частности, сцена опознания вещей покойной в морге. – Нет-нет, ничего такого не было… Честно говоря, мне тогда было не до драгоценностей и, уж тем более, не до какой-то там сумки. У меня все плыло перед глазами. Я даже долго не мог понять, почему вся одежда в таком виде… А уж когда увидел тело… его изуродовали, словно сломали…

– Знаешь, Дима, может, тот факт, что при ней не оказалось драгоценностей и сумки, скорее всего, с деньгами, и сыграет в твою пользу. Следствие может выдвинуть версию убийства с целью ограбления. Хотя, с другой стороны, это могло быть элементарное мародерство. Это когда кто-то обнаружил труп и обчистил его…

– Постой… У меня на самом деле что-то с памятью… Меня же спрашивали еще там, в морге, этот человек, который показывал мне ее одежду… Да, он спросил, были ли на ней какие-нибудь драгоценности, и я ответил, что, конечно, были… Господи, да что со мной такое происходит? Да-да, меня уже об этом спрашивали…

– У тебя шок. Ничего страшного. Это проходит, – тихо заметила Глаша. Она испытывала к Родионову очень сложные чувства от какого-то тихого, сладкого восторга до жалости.. В морге, увидев труп Ирины, она обратила внимание на ссадину в области темени, где волосы девушки были пропитаны кровью, а так же синяк на скуле. Понятное дело, что и Лиза не могла этого не заметить. Но вряд ли такое ранение Ирина получила вследствие наезда машины. Глаша, отличавшаяся богатым воображением (плюс все то, что она услышала от перепуганного насмерть Родионова), очень хорошо представила себе сцену ссоры во дворе дома после того, как Дмитрий привез свою невесту домой. Понятное дело, что, вероятнее всего, он сдерживал себя в проявлении своих чувств там, у своих друзей, у которых они были в гостях, но уж оставшись наедине с Ириной дома, не смог утерпеть, чтобы не съездить ей по физиономии. И это не она, а он наверняка оскорблял ее, обзывал разными словами и ударил по лицу. Быть может даже и не один раз… колесо машины не могло оставить на темени девушки такой след. Возможно, что и на затылке тоже имеется ссадина, если он взял в руки какой-нибудь предмет, которым он и ударил ее. Она же не стояла перед ним, как истукан, в ожидании новой порции ударов. Вероятно, он бил ее. Глафира и сама не знала, откуда в ней родилось это устойчивое чувство. И, что удивительно, она ему сопереживала! И презирала! И снова это странное, охватившее ее чувство…

Да конечно, он избил ее, после чего она, спасаясь от града ударов, выбежала со двора на улицу, побежала, куда глаза глядят… Учитывая, что она была пьяна, да еще удары по голове, она мало что тогда соображала. Побежала по дороге, плача и рыдая, пока ее не сбила проезжавшая мимо машина. Водитель вышел, увидел, предположим, что она еще дышит, и решил добить ее.. И сделал он это по одной-единственной причине: Ирина могла знать либо эту машину, либо водителя… Или просто за рулем сидел какой-то отморозок, без чувств, без сердца, и он просто-напросто испугался и решил не рисковать, а убить сбитую им женщину… Потом снова вышел из машины, чтобы убедиться, что она мертва, заметил на ней драгоценности, снял их, прихватив и сумку, после чего сел в машину и уехал. Дорога пустынная, к тому же, ночь. Его никто не видел. Нет человека – нет проблемы.

Родионов же, помня, что избивал Ирину, теперь трясется от страха и ищет сочувствия у Лизы.

Да, он еще и телефоны свои отключил. Боялся допроса следователя. И правильно, между прочим, боялся. Одно неверное слово, и все, Сережа его расколет…

С памятью у него что-то стало. Лжет…

– Дима, назови, пожалуйста, фамилию того парня, с которым целовалась Ирина.

– Туманов. Илья Туманов.

– Бизнесмен, говоришь?

– Ну, да… Я иногда встречал его в компании Мусинцов.

– Он женат?

– Да, у него жена Женька.

– А теперь, если ты не возражаешь, мы с Глашей осмотрим дом.

– Да, пожалуйста!

Большой дом, множество комнат, большинство из которых были явно не жилыми. Чисто убранные, с аккуратно заправленными кроватями, зашторенными окнами, разве что таблички с гостиничными номерами на дверях отсутствовали. Не дом, а хорошо оборудованный в домашнем стиле отель с множеством чудесных ванных комнат, уютных холлов с диванами и ухоженными растениями, коврами и картинами. Чувствовалось, что хозяин очень любит дом и вкладывает туда с удовольствием и щедростью деньги.

– А у него хорошая домработница, – заметила Лиза, заглядывая в очередную спальню. – Все буквально вылизано. Но предлагаю тебе, Глаша, вернуться все же в спальню хозяев. Может, Ирина и не успела стать его женой, но все же поселилась, жила здесь, возможно, начала вить гнездо… Кто знает, может, все эти картины и ковры были куплены с ее подачи…

Спальня хозяев была просторнее всех остальных, и уж точно была жилая. В ней присутствовал особый дух жизни. Словно ее только что покинули ее обитатели. Слегка примятое покрывало на кровати, небольшой бумажный беспорядок на столешнице маленького бюро, рассыпанная пудра на туалетном столике, розовые домашние тапочки на ковре возле кровати, нечто воздушное, кружевное на спинке кресла, раскрытая книга в изголовье… Пепельница с недокуренной сигаретой.

Лиза позвала Дмитрия. Сонный, он появился в дверях.

– Дима, а что, твоя домработница здесь не убирается?

– Ты что! Всегда убирается.

– Посмотри внимательно, разве ты не видишь, что здесь не убрано?

– Ну, не знаю… Наверное, это я тут наследил… Может, вчера… Не знаю. Не помню.

– Это твое? – Она подняла и продемонстрировала ему женскую сорочку. – А сигареты? Ты куришь женские сигареты? И пудришься? Случайно вот пудру рассыпал…

– Нет-нет, это не я, конечно. Думаю, что Людмила просто не успела.

– Знаешь, Дима, я ничего против твоей Людмилы не имею, но может, это Ирина ночью тут была, курила, припудривалась?

– Нет. Она здесь не была. И не спала. Видишь, покрывало слегка смято, но она не спала, может, присела…

– Хорошо. Покажи мне тогда комнату твоей Людмилы. У нее есть здесь своя комната?

– Да, есть. Как ты понимаешь, комнат в доме много, вот я и выделил ей одну. Там она переодевается, отдыхает, когда устанет. Ванная есть… Да мало ли… Пойдемте, я вам покажу.

Комната Людмилы была вылизана, узкая постель заправлена, на полках ни пылинки. На тумбочке скромный светильник, в углу комнаты старый, с большим экраном телевизор. На столе – ноутбук.

– Какая у вас, Дмитрий, продвинутая домработница! С интернетом, наверное, дружит.

– Да, у нас беспроводной… Мы же в деревне живем, – словно оправдывался Дмитрий, – поэтому я научил ее пользоваться компьютером, чтобы она заказывала продукты в интернет-магазине. Она и в игры иногда играет. Живой же человек.

– Хорошо. Вернемся к Ирине. Где она хранила свои документы? Драгоценности? В спальне?

– Она еще не окончательно сюда переехала. Поэтому все основное еще хранила у себя дома. У нее там, как она говорила, есть надежный сейф… Но здесь, вот в этой шкатулке, видите, у нее тоже полно золота… Господи, неужели ее больше нет?!

– Ладно, Дима. На сегодня хватит. Как ты думаешь, уснешь или нет? Тебе просто необходимо выспаться… У меня с собой есть снотворное, всегда ношу с собой для таких вот случаев. Если хочешь, могу дать таблетку. Хотя бы отдохнешь. Если ты еще не забыл, в девять у нас встреча с Сергеем Мирошкиным.

– Да-да. Это я еще помню… Тогда давай свою таблетку.

Лиза проводила Дмитрия спать, и они с Глафирой еще некоторое время провели на кухне, обмениваясь мнениями по поводу случившегося.

– Ты давно его знаешь? – Спросила Глафира, включая электрический чайник. – И что ты вообще о нем знаешь? Я же вижу, что ты в душе уже заранее его защищаешь. Даже, если завтра выяснится, что он убийца, ты все равно попытаешься его отмазать.

– Да, я знаю его давно. Он хороший знакомый моего мужа. Гурьев отзывался о нем, как о порядочном человеке. У них когда-то были общие дела, возможно, Дмитрий выступал на процессе в качестве свидетеля… Я уж не помню точно. Но он бывал у нас дома, и мой Дима довольно много времени проводил вместе с ним в кабинете. Они о чем-то разговаривали, договаривались ли, не знаю… Он всегда приходил к нам один, и у меня создалось впечатление, что он знаешь, хороший такой карьерист… Милый, славный… Нет, Глаша, он не способен на убийство, хоть ты и пытаешься меня сейчас убедить в обратном…

– Я просто хочу сказать, что эти его провалы в памяти – ничто иное, как страх быть разоблаченным. К тому же, если ты еще не забыла, я в недавнем своем прошлом тоже была замужем за Адамом, и мы с ним довольно часто разговаривали на разные темы, в том числе, и о ревности. Так вот, он рассказал мне, какие муки испытывает мужчина, который ревнует. И что он в кризисные минуты способен на такие поступки, которые в обычном его состоянии ему не свойственны. Вот.

– Хочешь сказать, что Адам тебя так ревновал, что способен был убить?

– Не знаю, как убить, но ненавидеть в эту минуту, когда видит, к примеру, тебя в объятьях другого мужчины – это точно. Думаю, что и ударить тоже может. И твой Родионов тоже наверняка ее ударил… Впрочем, я тебе уже все рассказала о своих чувствах и подозрениях.

– Ладно, Глаша, остановимся пока что на фактах, завтра они, надеюсь, прибавятся, и нам уже будет из чего выбирать – на чем остановить свое внимание, а что пропустить мимо…

– Загадками говоришь, Лиза.

– Ты тоже стала какая-то загадочная, и глаза у тебя блестят… Я понимаю тебя – он хорош собой, в нем есть что-то такое… Я заметила, ты не отрывала от него взгляда…

– Лиза, прекрати!

– Хорошо, Глашенька, пойдем спать. Дима сказал, что мы можем выбрать любые комнаты.

– Вот увидишь, он тебе пообещает весь дом подарить, лишь бы ты его отмазала.

– Глаша, ты взяла с собой пижаму?

7. 16 июля 2008 год

Оля вернулась в палату, легла и отвернулась к стенке. На душе было так тяжело, так муторно, что даже слезы уже не помогали. Ей казалось, что мир вокруг нее весь упорядочен, что у каждого человека нормальная и, главное, правильная какая-то жизнь. Только не у нее. Ко всем женщинам в палате приходили родные, друзья, рассказывали о том, что у них дома, как все за них переживают, как ждут их возвращения. И все несли им полные сумки продуктов, фруктов. Большинству женщин в послеоперационный период приходилось пользоваться личными, принесенными из дома, унитазными сиденьями, и их им приносили, упакованными в большие пакеты, и это было нормальным, естественным. Это было проявлением заботы со стороны близких. Больные – есть больные. И только Оле никогда и никто бы не принес эту интимную и такую необходимую для нее вещь. Не было у нее, получается, ни друзей, ни родственников, которые любили бы ее, заботились о ней. И не потому, что она какая-то не такая, а просто потому, что после того, что с ней произошло, ей и самой было стыдно многим появляться на глаза. А потому, после того, как она оказалась на улице, как сняла комнату у Валентины, бывшее ее окружение осталось в прошлом, подружки исчезли из ее жизни, а сестра… Сестра сама вычеркнула ее из жизни. И, судя по тому, что рассказала Валентина, навсегда.

Сейчас, когда прошло целых два года с тех пор, как все это случилось, она, пытаясь увидеть себя со стороны, сама приходила к выводу, что повела себя, как ненормальная. Вернее, как полная дура. Что она, ослепленная чувствами к мужчине, предала в первую очередь, конечно, свою родную сестру. И что теперь удивляться, что Ирина не хочет ее ни видеть, ни слышать о ней? Она сама сделала все, чтобы случилось именно так, а не иначе. Ведь это ее стараниями, благодаря ее легкомыслию, она оставила без жилья и себя, и Ирину. И это просто счастье, что у Ирины все сложилось в жизни иначе, и есть крыша над головой. И пусть она потеряла любимого человека, он умер, зато у нее осталась квартира и куча денег.

Оля прочитала в своей жизни довольно много книг. И все они были преимущественно о любви. Сейчас, когда вся эта любовь осталась в прошлом, ей хотелось бы спросить авторов этих любовных романов, что хорошего в любви и, тем более, в страсти? И так ли уж важна в жизни любовь? Не важнее ли здоровье и деньги? Вот составляющие настоящего счастья. И никакие мужчины не нужны. Жаль, что она не писательница, а то написала бы роман о вреде любви, о том, что мужчинам нельзя верить. Что многие из них хорошие психологи и понимают, как сделать так, чтобы женщина отдала им последнее…

Его звали Борис. Они познакомились в парке. Старше ее на пятнадцать лет. Еврей-стоматолог. И фамилия красивая – Исаковских. Хорошо одет, лицо холеное, с румянцем. Носил длинное пальто с норковым воротником и малинового цвета узорчатое кашне. Шапка тоже норковая, новая, красивая. Ходил не спеша, дышал полной грудью, словно наслаждаясь каждой минутой жизни. В ресторанах заказывал семгу, грибы, жареного гуся. Пил дорогой коньяк. Ни в чем себе не отказывал. Говорил, что жизнь дается человеку одна, и что все зло в суете. Что спешить нельзя, что спешка укорачивает жизнь, лишает ее особого аромата наслаждения. Уговаривал Олю пойти учиться на протезиста, говорил, что возьмет ее с собой в Петербург, где у него свой кабинет, что они будут работать вместе, что она будет хорошо зарабатывать, что они поженятся, и их дети никогда и ни в чем не будут нуждаться. Называл Олю красавицей, что у нее самые красивые ножки, особенно восхищался ее ступнями. Покупал ей дорогую обувь, подарил беличью шубку. Привозил ее к себе домой, где кормил самой дорогой колбасой и рыбой, поил розовым шампанским, угощал шоколадом, а перед сном целовал ее всю от макушки до пяток, приговаривая, что в жизни не был так счастлив.

В Олин родной город он приехал на полгода – решать свои наследственные дела. Одну квартиру он уже отсудил (ту, в которой принимал ее, прекрасная генеральская квартира с пятью комнатами и шестой – для прислуги), на очереди был особняк в центре города, оставшийся ему в наследство от тетки.

Оля, в ту пору работавшая менеджером в магазине офисной техники и зарабатывавшая копейки, в свою квартиру Бориса не приглашала, считала, что увидев обшарпанные стены и старую мебель, вытертые ковры и облезлые двери, он просто бросит ее, что она упадет в его глазах, посчитает, что сильно ошибся в ней. Ведь он называл ее «принцессой, обращался «моя леди», и настолько сильно приподнял ее в собственных же глазах, что ей и самой уже стало тошно бывать в собственной квартире.

Квартира осталась им с сестрой от родителей. Большая, в центре города, но требовавшая хорошего, дорогого ремонта. Ирина обещала в скором времени заняться этим вопросом, говорила, что деньги есть, что это не проблема. Просто ей было тяжело после смерти Виктора вообще чем-либо заниматься. Она жила в его квартире и тоже ждала момента, когда сможет войти в права наследства. Дождалась, после чего, устав от нервотрепки, уехала на три месяца в Европу, к одной своей знакомой – чтобы придти в себя, залечить душевные раны. Когда вернулась, роман Оли с Борисом был в самом разгаре.