Не горюй!

Где ты, лихой крысолов?

И раздирая

пространство латунное,

лаем ответит:

«Я – здесь, я – готов!» —

пинчер подросток

окраса подлунного,

друг мой,

охотник и крысолов!

БУДЕТ ДЕНЬ

Будет день

как в детстве длинным —

будет длиться,

длиться, длиться.

снегом сказочно-былинным

рисовать былые лица.

Сквозь узоры занавесок

детство манит следом санным

в глубь сосновых арабесок

и поёт зиме осанну.

И в санях да на Кауром

полечу я лесом хвойным,

где крадётся сумрак хмурый

и ведёт со светом войны.

Мои сани едут сами,

разметая солнца искры,

и у сосен под ногами

спят оранжевые лисы.

Чтобы вечером проснуться,

отряхнуться для охоты,

посидеть под лунным блюдцем

и бежать, припомнив что-то.

СОН

Жёлтая кровь фонаря

Красит слепой туман.

Воет собака зря —

спит её пан-меломан.

Сон его – это вой,

Жёлтая кровь над головой.

Вой этот – смертный плач,

В красном плаще палач.

Вот он поднял топор,

Вытер его о полу.

Крепко и с давних пор

Спит голова на полу.

Сон её – вой тоски,

Помоста кленовый узор,

Влепленный в край доски.

ЧИСЛО ПИ

Вечером хладным и влажным

желанья свои оскопи —

правит без жалости

миром продажным

число бесконечное Пи.

Выпав из круга однажды,

елеем себя окропи —

чтоб укротить

вековечную жажду

числа бесконечного Пи.

Ты верь в искупление свято —

и Зло, воскрешеньем маня,

тебя не утянет обратно

на круг, как слепого коня.

Тогда от полёта немея,

весёлую силу копи —

исчислить твой Дух

не посмеет

число бесконечное Пи.

МАНТРА

Там, за синими горами

Кришна в золотистом сари.

Харе Рама, Харе Рама.

Рама, Рама, Харе, Харе.

Там цветут миндаль и вишня,

Нет больных, несчастных, парий.

Харе Кришна, Харе Кришна.

Кришна, Кришна, Харе, Харе.

Кришна ищет злато Храма

Даже в варваре-корсаре.

Харе Рама, Харе Рама.

Рама, Рама, Харе, Харе.

Есть для нас и стол и крыша

В Лондоне и Амритсаре.

Харе Кришна, Харе Кришна.

Кришна, Кришна, Харе, Харе.

Мы одарены дарами,

В кураже мы и в ударе.

Харе Рама, Харе Рама.

Рама, Рама, Харе, Харе.

ПРИТЧА О ДЕСЯТИ ДЕВАХ

Пожилые сусальные бабушки

Всё мечтают о вечной любви.

Всё играют в горелки да в ладушки,

Словно мир не запачкан в крови.

В бессердечном восторге маразма

Всё поют о красе и душе.

Мир сгорает от солнечной плазмы,

Всё пропахло распадом уже.

Но в волнах нарастающих смрада

Запевает старушечий хор:

«Милый мой, жду тебя у ограды,

От любви отрекаться не надо —

Отопри потихоньку запор!».

БЛЮЗ

Спокойные шведы

с немытыми патлами,

в изжёванных бородах,

схожих с заплатами,

эстраду как дом

обживали старательно —

ходили, садились,

как будто трудились,

вставали зачем-то опять.

И голос тромбона

закручивал вспять

минуты,

секунды,

рога

и хвосты,

и негра,

торчащего словно цветы!

О, МОДУС ВИВЕНДИ!

Полночный тоскующий

голос метана.

Любовные песни лягушек весенних

укутаны семенем

словно сметаной.

О, модус вивенди!

О, модус вивенди!

Заря, без причуд продвигаясь

к востоку,

пожарами бредит

на утреннем стенде

и всех приголубит светло и жестоко.

О, модус вивенди!

О, модус вивенди!

И примет нас день,

но совсем не в объятья —

как братьев холодный расчётливый денди.

И будет смотреть не в глаза,

а на платье.

О, модус вивенди!

О, модус вивенди!

И только лягушки

в любовном угаре

не знают про деньги, про бредни и бренди,

плевать им на даму

в лиловом муаре.

О, модус вивенди!

О, модус вивенди!

ПОСЛЕДНИЙ ВИАДУК

День сгорел сосновой спичкой.

Значит – будет ночь.

Солнце раскалённой бричкой

с косогора – прочь.

Скрылась солнца колесница —

пала в листопад.

И сияет и дымится,

и летит закат.

Свет его над миром держит

лес железных рук —

как последняя Надежда,

старый виадук.

Словно он всех нас живее,

словно – в небо дверь.

Упадёт и заржавеет.

И проснётся Зверь

БУМЕРАНГ

Проклятой жизни

бумеранг

в руках у Дьявола,

как бита.

И столько чудищ

в нём набито,

что не спасёт

священный Ганг.

И даже Слово*

не поможет —

зверинец сделать

Храмом Божьим

ОТ БОГА

Среди камней

Безгласно-неподвижна

Я простояла

Тысячи веков.

Иисус Христос

И Магомет, и Кришна

Меня лишили

Каменных оков.

Среди деревьев

самой деревянной,

сосновой самой

долго я была.

Среди собак

Я самой окаянной

Навеки обездоленной слыла.

И, наконец, сегодня

Человеком

В мучениях и корчах

Родилась —

Принять от Бога

И от века

Любовь и Ложь,

Прощение и Грязь!

ЕЩЁ НЕ СЛЫШИТСЯ В РАССВЕТЕ

Ещё не слышится в рассвете

Печного дыма хвойный ток.

Ещё висок таит в портрете

Заветный детский завиток.

И там, в невидимом пока,

Гуляет солнце в зимних рощах,

И карамельный день полощет

В глубоком небе облака.

Но в тех же рощах и пампасах,

За всё цепляясь, всё круша,

Отчаянно и многогласо

Вопит животная душа.

Она уже готова в клочья

Порвать и весело глодать,

Жевать, урчать и жаждать ночи.

И врать.

И взять,

а не отдать.

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ

Москитный флот идёт на Землю,

погибельная саранча,

хитиновыми рожками стуча!

В нём сонмы вирусов летучих

кишат во мгле без берегов —

распад души,

распад мозгов!

Не чуя смерти, человеки

картошку жарят на огне,

торча неделями в окне.

Не чуя смерти, человеки

твердыни строят из камней

на краешке последних дней…

АПРЕЛЬ. ЗВОНЯТ КОЛОКОЛА

В меха закутана по моде,

Зима волчицею прошла.

Апрель.

Звонят колокола.

Последний сон

В деревьях бродит.

А утром, изумрудно чист,

Поранит небо, словно скальпель,

Живой пахучий острый лист.

И несколько карминных капель

С небес на землю упадут,

Окрасят крыши, окна, пруд…

И двери настежь – и с петель —

Сорвёт апрель!

СИЛА ЖИЗНИ

Смертны все мы —

И гвельфы, и эльфы.

В светлый глей

И оранжевый глёт

Ляжет каждый однажды,

Когда умрёт.

Но в бессонных

Полях гекатомбы

Ужас сводит

Накожный покров.

Жертва —

Звук этот ложный

Открывает, как бритвою,

Кровь.

Протестует разъятою кожей

И из клетки изъятым ядром

Сила жизни,

Проклятая Сила —

Богом данный

Священный синдром!

ДА БУДЕТ МНЕ ПО ВЕРЕ

Да будет мне по Вере —

Берёзовой Дриадой

Языческих поверий

Летать в аллеях сада.

Оставить след кипучий

В лохматой кроне ив,

А после взмыть под тучи,

Земное позабыв.

ДРЕВО УДАЧИ

Не жалко, что жизнь коротка.

Не жалко и краткого лета.

Но больно, что сердце отпето,

и тонет в тенётах рука.

И сердце тяжёлое плачет,

и путает крылья мои.

Святой Искуситель,

отродье змеи,

дай Плод мне от Древа Удачи!

А Древо Познанья

в пустыню забрось —

пусть сохнет

его ядовитая гроздь!

ТОЧКА НА КАРНИЗЕ

Вверх ногами,

Головою вниз —

Это я взлетела

На карниз.

Так велел мне мудрый Илия.

Точка на карнизе —

Это я.

В ЧАС НЕЧАЛИ ГРЯДУЩЕЙ

Словно тайные свечи в покоях княжны

Золотые соцветья весенней сосны.

И как ветер летуча, воздушна, нежна,

Молодая колдунья, лесная княжна.

Закукует кукушкой, обернётся сычом.

Мне с такою подружкой

Жизнь и смерть нипочём!

Я пополню её королевскую рать,

Стану светом кометы ночами играть.

Пусть засыплет цветами больная весна,

Но меня не оставит лесная княжна.

В час печали грядущей,

Печали земной,

В заповедные кущи

Улетим мы с княжной.

МОЛИТВА О ЖИЗНИ ПОСЛЕ ЖИЗНИ

Уходят званые в свой час.

И мы уйдём и всё забудем,

Огонь родства в себе остудим,

Верней, его погасят в нас.

Сотрут нам память,

пусть во благо.

Но почему, но почему

Пустая белая бумага

Противна сердцу и уму?

Оставь мне, Боже, после смерти

О сыне память – лишь о нём!

Не разлучай с её огнём!

Мне не нужны другие дети!

АДАМОВЫ ГОРОДА

Ночь. Мороз да морозный треск.

С каждым часом всё злей и круче

Ветерок подувает жгучий.

Космос. Вечность. Зима окрест.

На огромной чёрной Земле,

От крови и горя чёрной,

Городов золотые зёрна

Прорастают в Добре и Зле,

Как на Древе Познанья листья.

То Адам в ледяном краю

Всё мечтает достигнуть Истин

Тех, потерянных им в Раю.

Я – ЛЕТУЧЕЕ ЖИВОТНОЕ

Я – летучее животное

поднебесное,

лишь ветрам

до облакам интересное.

Здесь никто меня не любит

и никто меня не знает.

Жизнь – ни добрая, ни злая,

но меня она погубит!

Я летаю – не живу,

Время и Пространство рву.

ЗАКАТ НА КРОВИ

День, не имеющий направленья —

просто безродный скаляр,

жжёт, дожигая остатки поленьев

и неофита футляр.

Так надоело уже

притворяться —

хочется Истины, Света,

Любви!

Но пережитое наспех и вкратце,

снова рождает Закат На Крови.

Снова война —

для героя и труса.

Головы падают,

падают с плеч!

Так понимают

буквально

Иисуса:

«Не мир я принёс вам,

но Меч!»

ПРИВЫЧКИ

Я уйду, и станет жутко

тишине пустой квартиры

из угла слоняться в угол,

слушать звяканье часов.

На исходе будут сутки.

За окном темно и сыро.

Тишина тотчас с испуга

дверь закроет на засов.

Из-за двери, из-за шторы,

из тройного зазеркалья

выйдут все мои привычки,

сядут чинно, кто куда.

И начнут привычно спорить

всё о том, как привыкали,

но теперь совсем привыкли —

и на долгие года!

Мирно, чинно, надоедно

поведут они беседу,

как всегда в бодрящем марше

дней бездумно деловых.

Ну, откуда знать им, бедным,

что когда назад приеду,

с понедельника и дальше

я решила жить без них!

ПЕРЕД ТРЕТЬЕЙ МИРОВОЙ

Какая в мире тишина!

Какое лунное молчанье!

В одеждах, сотканных из сна,

Рассвет и ночь

Летят к венчанью.

И замирает за сто вёрст

Тобой услышанное сердце.

Вдали среди туманных звёзд

Приоткрывает утро дверцу.

Оно полно до верха сном,

Зарёю алой, листопадом.

И словно амфора с вином

Благоухает спелым садом.

Подходит к утренней меже

Ночного мрака и лазури,

Оно кончается уже —

Затишье это перед Бурей!

Моему отцу посвящается

Кузнецову Максиму Степановичу

За протокою в дальнем озере

одолень-трава – жёлтый цвет.

Тальники вокруг, воды впрозелень,

воздух высвечен и прогрет.

Рядом тихою, тихой старицей

хвощ-болотник высок и густ,

камышей золотые палицы,

чёрно-сизой крушины куст.

Всё мне кажется – в роще таловой

старый пасечник добр и сед.

Соты режет он, мёд опаловый

преломляет полдневный свет.

Только где она, эта рощица,

добрый дедушка, вербный мёд?

Лист осенний в ветрах полощется-

старой пасеки не найдёт.

ВОТ Я БЫЛА

В Бездну летящая —

В чёрную Бездну —

Я невесомо и ярко исчезну.

Вот она – вспышка

Зелёного света.

Вот я была —

А теперь уже нету!

Всё потерявшей

в юдоли земной,

мне ли бороться

с самим Сатаной,

КРУГОМ НИ ЗГИ

Кругом ни зги – уснул Зелёный клин.

Ослепли деревянные дома.

Лишь спиртзавод не выдохся один —

Его трубой ревёт ночная тьма.

Завод ни в ночь, ни рано поутру

О песне никогда не забывает.

Над ним волною ветер завивает

Всё круче дух картошки на пару.

Там варят медицинский препарат

Или хмельное огненное зелье.

Его хозяин сказочно богат,

Ведь в зелье том – и горе, и веселье!

В МЕТЕЛИ

Такого снега не бывает,

Такого ветра не найти —

Пропали торные пути.

Одни сугробы впереди,

Да степь

Как пустошь меловая.

Столбы шагают напрямик,

Столбы в метельный сон

Уводят.

Им доверять не стоит, вроде,

Они потворствуют погоде,

Ловя и множа

Ветра крик.

Поля ожившие страшны,

Как раскачавшиеся горы —

В свои кипящие просторы

Принять готовы полстраны.

Не полстраны, а всю округу!

Просвета нет и света нет.

И мы кричим,

кричим друг другу,

но без надежды на ответ!

УТЁС «ТАТАРИН»

Качнувшийся в реку скалистый обрыв.

Солнце, ветер, тень.

Бритую голову наклонив,

Смотришь ты в долгий день.

Там, под обрывом, бушует река,

Камни катя вниз.

А у подножия греет бока

Старый корсак – лис.

Вёснам давно потерял ты счёт.

Вечен покой твой.

Пусть ураганный ветер поёт

Прямо над головой.

И потому ты не будешь знать

даже на час вперёд —

первая трещина – смерти знак —

где и когда пройдёт.

ЗАВИРУХА

Носится безумная старуха-

вздорная ночная завируха.

То кричит, незрячая, сычом,

то зацепит дерево плечом.

Космами дорогу подметая,

обещает ветру: «Я – святая!»

Но за то под окнами она

запевает вкрадчиво: «Грешна!»

А под утро вруша – завируха

засмеётся весело и глухо,

и, парик откинувши седой,

станет белоснежно молодой!

ДЫХАНЬЕМ ГОРОДОВ ОТРАВЛЕНЫ

Дыханьем городов отравлены,

берут снега Россию в плен.

Гудят столицы и окраины

от непогод и перемен.

Ах, вот уже всё переменится —

вот-вот возвысится Добро!

Там, наверху, большая мельница

всё мелет, мелет серебро.

Оно опять на Землю падает,

как сто и триста лет назад.

А в темноте под эстакадою

молчит пустой забытый сад.

А в нём насыпаны, насыпаны,

как это будет через век,

под карагачем и под липами

сухие листья, мусор, снег.

БЫЛ ЗНАК

Да, я нарушила Закон,

пойдя наперекор.

Был Знак мне, Знак

их тех Времён,

из тех незнаемых Времён,

из дальних-дальних гор.

Меня позвал

в летучий сон

Любви волшебный хор.

Был голос мне

из тех Времён,

из тех незнаемых Времён,

из дальних —дальних гор.

Но я забыла поутру

что пел полночный хор.

И мне казалось —

я умру.

И слово странное

«гуру»

блуждало в недрах гор.

МАЙСКИЙ СНЕГ

Майский снег

по живому, зелёному

Ослепительной дробью сечёт.

Травяными древесными стонами

Сад израненный в бездну влечёт.

В голубую, слепую, бездонную,

Где снега зарождаются сонные,

где и гром – тишина!

И любовь —

Как война!

Где обратно

Послушно текут времена.

Где в каком-то святом,

Очень узком кругу

Безобразный фантом

Погибает в снегу.

Не увидишь конца,

Не услышишь: «Прости!».

И черёмуха снегом

Устала цвести.

Брату Александру

У кладбища,

где горочка крутая,

где долго-долго снежники не тают,

там девочка оплакивает брата.

Ей кажется —

оттуда нет возврата,

Ей кажется —

там мёртвые рыдают.

Но это ей мерещится порою —

лишь тишина над грустною горою.

Лишь запах вод

с реки приносит ветер-

его ни с чем не спутаешь на свете.

В четыре года трудно быть сестрою,

стоять и ждать с горючими слезами,

с закрытыми от ужаса глазами,

и вдруг увидеть братову рубашку,

накинутую просто – нараспашку,

его вихор с льняными волосами.

И словно в свет ступив из темноты,

себе не веря, крикнуть: «Это ты?»

И с обожаньем обнимая брата,

спросить его: «Ну, что там, за оградой?»

В ответ услышав смелое: «Цветы!»

МАЛЬЧИК-ВЕТЕР

Кружатся голуби. Несутся облака.

Над крышами летает мальчик-ветер.

Его прозрачная холодная рука

свой путь

узорной снежной пылью метит.

Он постучится весело в окно.

Ему играть и прыгать надоело.

Его услышат, высунутся, но

увидеть не сумеют между делом.

Прислушается к шорохам зимы,

но не дождавшись звука и привета,

вздохнёт легко, и разметав дымы,

умчится вдаль

холодный мальчик-ветер.

У КОСТРА ЗОЛОТОГО

Кружась у костра золотого,

Как будто бы пламя листая,

Звенит комариная стая,

Погибнуть и сгинуть готова.

Мятутся горячие струи,

Кидаясь то вправо, то влево.

Вот жук в ослепительной сбруе,

Вот бабочка – королева.

Луна же уйгуркою юной

Бледнеет от яркого света.

Сегодня мне главной колдуньей

Служить – костровым до рассвета.

Кружась у костра золотого,

Как будто бы пламя листая,

Вольюсь в комариную стаю,

Погибнуть и сгинуть готова!

ВРЕМЯ МЫСЛИ СОБИРАТЬ

В ярко-ярко бирюзовых

сумерках берёзовых

привидениями – совы,

лунный серпик розовый,

да мышей

летучих

рать…

Время мысли собирать!

ТОЛЬКО МЫСЛЬ

Предрассветная полумгла.

Тишина. Не качнётся лист.

Вдалеке на краю села

свет зари над Землёй повис.

Вот крадётся туман с реки,

холодит, ледянит роса.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.