bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 2

– А меня это устраивает. Я играю роль яиц: участвую, но не вхожу.



Расставляя точки над i, собеседница спрашивает у Раневской:

– То есть вы хотите сказать, Фаина Георгиевна, что Н. и Р. живут как муж и жена?

– Нет. Гораздо лучше, – ответила та.



– Кем была ваша мать до замужества?

– У меня не было матери до ее замужества, – пресекла Фаина Георгиевна дальнейшие вопросы.



У Раневской спросили: что для нее самое трудное?

– О, самое трудное я делаю до завтрака, – сообщила она.

– И что же это?

– Встаю с постели.



Как-то Раневскую спросили, почему у Марецкой все звания и награды, а у нее намного меньше? На что Раневская ответила:

– Дорогие мои! Чтобы получить все это, мне нужно сыграть как минимум Чапаева!



– Посмотрите, Фаина Георгиевна! В вашем пиве плавает муха!

– Всего одна, милочка. Ну сколько она может выпить?!



– Фаина Георгиевна, на что похожа женщина, если ее поставить вверх ногами?

– На копилку.

– А мужчина?

– На вешалку.



– Фаина, – спрашивала ее старая подруга, – как ты считаешь, медицина делает успехи?

– А как же. В молодости у врача мне каждый раз приходилось раздеваться, а теперь достаточно язык показать.



– Ну-с, Фаина Георгиевна, и чем же вам не понравился финал моей последней пьесы?

– Он находится слишком далеко от начала.



– Фаина Георгиевна, вы опять захворали? А какая у вас температура?

– Нормальная, комнатная, плюс восемнадцать градусов.



– Что это у вас, Фаина Георгиевна, глаза воспалены?

– Вчера отправилась на премьеру, а передо мной уселась необычно крупная женщина. Пришлось весь спектакль смотреть через дырочку от сережки в ее ухе.



– А вы куда хотели бы попасть, Фаина Георгиевна, – в рай или ад? – спросили у Раневской.

– Конечно, рай предпочтительнее из-за климата, но веселее мне было бы в аду – из-за компании.



– Что такое облысение?

– Это медленное, но прогрессивное превращение головы в жопу. Сначала по форме, а потом и по содержанию.



– Почему вы не сделаете пластическую операцию?

– А толку? Фасад обновишь, а канализация все равно старая?!



В 60-х годах в Москве установили памятник Карлу Марксу.

– Фаина Георгиевна, вы видели памятник Марксу? – спросил кто-то у Раневской.

– Вы имеете в виду этот холодильник с бородой, что поставили напротив Большого театра? – уточнила Раневская.



– Сударыня, не могли бы вы разменять мне сто рублей?

– Увы! Но благодарю за комплимент!



– Чем умный отличается от мудрого? – спросили у Раневской.

– Умный знает, как выпутаться из трудного положения, а мудрый никогда в него не попадает.



В Театре им. Моссовета с огромным успехом шел спектакль «Дальше – тишина». Главную роль играла уже пожилая Раневская. Как-то после спектакля к ней подошел зритель и спросил:

– Простите за нескромный вопрос, а сколько вам лет?

– В субботу будет 115, – тут же ответила актриса.

Поклонник обмер от восторга и сказал:

– В такие годы и так играть!



– Чем может утешиться человек, с которым случилось несчастье?

– Умный человек утешится, когда осознает неминуемость того, что случилось. Дурак же утешается тем, что и с другими случится то же.



Во время гастрольной поездки в Одессу Раневская пользовалась огромной популярностью и любовью зрителей. Местные газеты выразились таким образом:

«Одесса делает Раневской апофеоз!» Однажды актриса прогуливалась по городу, а за ней долго следовала толстая гражданка, то обгоняя, то заходя сбоку, то отставая, пока наконец не решилась заговорить.

– Я не понимаю, не могу понять, вы – это она?

– Да, да, да, – басом ответила Раневская. – Я – это она!



Врачи удивлялись ее легким:

– Чем же вы дышите?

– Пушкиным, – отвечала она.



Однажды театральный критик Наталья Крымова спросила уже старую Раневскую, зачем она столько кочевала по театрам?

– Искала святое искусство, – ответила та.

– Нашли?

– Да.

– Где?

– В Третьяковской галерее.



У меня был любовник гусар-кавалерист. Когда мы остались вдвоем, я уже лежу, он разделся, подошел ко мне, и я вскрикнула:

– Ой, какой огромный!

А он довольно улыбнулся и, покачав в воздухе своим достоинством, гордо сказал:

– Овсом кормлю!



– Как Красная Шапочка узнала, что это волк, а не бабушка?

– Ноги пересчитала!



– Фаина Георгиевна, как вы считаете, сидеть в сортире – это умственная работа или физическая?

– Конечно, умственная. Если бы это была физическая работа, я бы наняла человека…



Глядя на прореху в своей юбке:

– Напора красоты не может сдержать ничто!



С такой жопой надо сидеть дома!



Старость – это просто свинство. Я считаю, что это невежество бога, когда он позволяет доживать до старости.



Я никогда не была красива, но я всегда была чертовски мила! Я помню, один гимназист хотел застрелиться от любви ко мне. У него не хватило денег на пистолет, и он купил сетку для перепелов.



Я себя чувствую, но плохо.



Я как старая пальма на вокзале – никому не нужна, а выбросить жалко.



Бог мой, как прошмыгнула жизнь, я даже никогда не слышала, как поют соловьи.



Когда я умру, похороните меня и на памятнике напишите: «Умерла от отвращения».



О своих работах в кино:

Деньги съедены, а позор остался.



Я – выкидыш Станиславского.



Когда мне не дают роли, чувствую себя пианисткой, которой отрубили руки.



На Солнце – бардак. Там какие-то магнитные волны. Врачи мне сказали: «Пока магнитные волны, вы себя плохо будете чувствовать». Я вся в магнитных волнах.



Как ошибочно мнение о том, что нет незаменимых актеров.



Я, в силу отпущенного мне дарования, пропищала как комар.



Я провинциальная актриса. Где я только не служила! Только в городе Вездесранске не служила!..



Четвертый раз смотрю этот фильм и должна вам сказать, что сегодня актеры играли как никогда!



– Лесбиянство, гомосексуализм, мазохизм, садизм – это не извращения, – строго объясняет Раневская. – Извращений, собственно, только два: хоккей на траве и балет на льду.



Получаю письма: «Помогите стать актером». Отвечаю: «Бог поможет!»



У меня хватило ума глупо прожить жизнь.



– Жемчуг, который я буду носить в первом акте, должен быть настоящим, – требует капризная молодая актриса.

– Все будет настоящим, – успокаивает ее Раневская. – Все: и жемчуг в первом действии, и яд – в последнем.



Я не признаю слова «играть». Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене жить нужно.



Кто бы знал мое одиночество? Будь он проклят, этот самый талант, сделавший меня несчастной. Но ведь зрители действительно любят? В чем же дело? Почему ж так тяжело в театре? В кино тоже гангстеры.



В Москве можно выйти на улицу одетой как бог даст, и никто не обратит внимания. В Одессе мои ситцевые платья вызывают повальное недоумение – это обсуждают в парикмахерских, зубных амбулаториях, трамвае, частных домах. Всех огорчает моя чудовищная «скупость» – ибо в бедность никто не верит.



– Сегодня я убила пять мух: двух самцов и трех самок.

– Как вы это определили?

– Две сидели на пивной бутылке, а три на зеркале, – объяснила Фаина Георгиевна.



Проклятый XIX век, проклятое воспитание: не могу стоять, когда мужчины сидят.



Качалов мне когда-то сказал (он мне говорил «ты», а я не могла): «Ты старомодна…» Когда я впервые повстречалась с ним на Столешниковом, я упала в обморок. В начале века обмороки были в моде, и я этим широко пользовалась».



Я говорила долго и неубедительно, как будто говорила о дружбе народов.



Мне незаслуженно приписывают заимствования из таких авторов, как Марк Твен, Бернард Шоу, Тристан Бернар и даже Эзоп и Аристотель. Мне это, конечно, лестно, и я их благодарю, особенно Аристотеля и Эзопа.



Пусть это будет маленькая сплетня, которая должна исчезнуть между нами.



Мне попадаются не лица, а личное оскорбление.



Если бы я, уступая просьбам, стала писать о себе, это была бы жалобная книга.



Что-то давно мне не говорят, что я б…дь. Теряю популярность.



Кино – заведение босяцкое.



Комната Раневской в большой коммунальной квартире упиралась окном в стену соседнего дома и даже в светлое время суток освещалась электричеством. Приходящим к ней впервые Фаина Георгиевна говорила:

– Живу, как Диоген. Видите, днем с огнем!

Марии Мироновой она заявила:

– Это не комната. Это сущий колодец. Я чувствую себя ведром, которое туда опустили.

– Но ведь так нельзя жить, Фаина.

– А кто вам сказал, что это жизнь?

Миронова решительно направилась к окну. Подергала за ручку, остановилась. Окно упиралось в глухую стену.

– Господи! У вас даже окно не открывается…

– По барышне говядина, по дерьму черепок…



Я ведь еще помню порядочных людей… Боже, какая я старая!



Мне всегда было непонятно – люди стыдятся бедности и не стыдятся богатства.



О Ленине:

Знаете, когда я увидела этого лысого на броневике, то поняла: нас ждут большие неприятности.



– Удивительно, – говорила Раневская. – Когда мне было двадцать лет, я думала только о любви. Теперь же я люблю только думать.



О коллегах-артистах:

– У этой актрисы жопа висит и болтается, как сумка у гусара.

– У него голос – будто в цинковое ведро ссыт.



Раневская как-то сказала одной даме, что та по-прежнему молода и прекрасно выглядит.

– Я не могу ответить вам таким же комплиментом, – дерзко ответила та.

– А вы бы, как и я, соврали! – посоветовала Фаина Георгиевна.



Объясняя кому-то, почему презерватив белого цвета, Раневская говорила:

– Потому что белый цвет полнит.



– Я не пью, я больше не курю, и я никогда не изменяла мужу потому еще, что у меня его никогда не было, – заявила Раневская, упреждая возможные вопросы журналиста.

– Так что же, – не отстает журналист, – значит, у вас совсем нет никаких недостатков?

– В общем нет, – скромно, но с достоинством ответила Раневская. И после небольшой паузы добавила: – Правда, у меня большая жопа и я иногда немножко привираю!



С упоением била бы морды всем халтурщикам, а терплю. Терплю невежество, терплю вранье, терплю убогое существование полунищенки, терплю и буду терпеть до конца дней.



– У меня будет счастливый день, когда вы станете импотентом, – заявила Раневская настырному ухажеру.



В доме отдыха на прогулке приятельница заявляет:

– Я так обожаю природу.

Раневская останавливается, внимательно осматривает ее и говорит:

– И это после того, что она с тобой сделала?



Птицы ругаются, как актрисы из-за ролей. Я видела, как воробушек явно говорил колкости другому, крохотному и немощному, и в результате ткнул его клювом в голову. Все как у людей.



Всю жизнь я страшно боюсь глупых. Особенно баб. Никогда не знаешь, как с ними разговаривать, не скатываясь на их уровень.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Любовь Орлова.

Конец ознакомительного фрагмента
Купить и скачать всю книгу
На страницу:
2 из 2