Дом, который построил Майк. Хроники Кулуангвы

А Милан, почему-то, все в полицейских метил, мудила. Вот и получили они с подружкой Викой слезоточивую гранату. Вика прямёхонько в лобешник, а он от гранаты газу нахватался до посинения в лёгких.

От Вики мне в память остались ее шведские водительские права, а от Милана – ничего, кроме доброй памяти и… ну и все.

НЬЮ-ЙОРК

Вовка Мишин, маленький, плотный такой, как сбитень, с вечно сальными, длинными, светлыми волосами, совсем не похожий на поэта и даже архитектора, очень любил, когда в Архе учился, играть в хоккей за сборную Института. Поэтому и не стригся, наверное, чтобы на канадских проффи быть похожим. От Военки его освободили по причине вялотекущей шизофринии, хорошо он тогда её на Агафуровских Дачах закосил.

На одной из городских кубковых встреч, (межвузовское первенство), Володьке выбили шайбой все передние зубы. Прямо под корешок. То есть все корни во рту так и остались. Всё бы ничего, пошел к простому советскому зубнику и заменил их, или вырвал просто, да только вот надо же было такому случиться, что у Мишина на то время в кармане уже лежала «грин-карта», успешно выигранная в бесплатную американскую лотерею. Да и до кучи еще и билет до Нью-Йорка.

Полетел бедолага в Америку на зеленом велике. Без денег, естессно. Откуда деньги у простого поэта-архитектора. Там, в Штатах, у него на нервной эммигрантской почве случился какой-то катаклизм со здоровьем, и все болячки как раз в корни этих зубов и ушли. Денег на жирных американских дантистов не было, поэтому у бедного парня стала загнивать кость челюсти и благополучно таки сгнила, дав самое преобычное заражение крови прямо в мозг, пораженный уже вялотекушей шизофренией. Даже 15 тысяч долларов, благодушно выделенные умирающим Иосифом Бродским из Нобелевского гонорара своему старому другу уже не помогли, так как шутки с зараженной кровью в больном мозгу до добра не доводят.

Володя благополучно скончался в конце декабря 1997 года с клинике для бездомных, в Бронксе.

Бродского пережил он совсем немного, но вот стихотворение на смерть поэта написать успел.

Такие дела.

СВЕРДЛОВСК

За что мы еще с Петюней благодарны Викочке лебедю белому, ей, нашей единомышленнице?

За то, что она устроила нашу встречу с любимым вождем и учителем, дорогим товарищем Ким Ир Сэном.

Хау?

Ничего особенного она, правда, не сделала, просто отправила наше письмо в Пхеньян из Копенгагена. И письмо дошло до адресата.

Из России, её тогда еще СССР называли в широких кругах, корреспонденция в эту далекую дружественную страну в ту пору не доходила совсем по понятным причинам. Находилось множество людей, жаждущих прочитать любовные признания лидеру этой славной державы. Потом, видимо, забывали заклеивать вскрытые конверты. А может, просто ветром письма выдувало в открытые окна почтовых отделений или почтовых же вагонов дальнего следования.

Зная это, мы с Петюней решили послать письмо товарищу Ким Ир Сэну не ему лично, а через редакцию нашего горячо любимого журнала «Корея Сегодня». Был такой в нашу бытность. Достаточно раритетное издание, между прочим.

Поступал в продажу журнал раз в месяц и распространялся через магазин «Политкнига», что напротив нашего родного Свердловского Архитектурного Института. И по соседству с парикмахерской «Парикмахерская», куда нас засылал болваниться под бобрик майор Жмаев с Военной Кафедры за 11 копеек из своего же собственного кармана. Еженедельно.

В «Политкниге» работала продавцом Немая На Четверых, большая любительница студентов архитекторов и выпить на халяву. Она-то нам и оставляла (на свой страх и риск) два журнала с каждого выпуска.

ВАНУА-ЛЭВУ

Да было это все. Странно, но не врет. Я про Немую На Четверых. Даже при мне произошло, когда её так окрестили. Сначала-то у неё просто кликуха была Немая. Потому что молчала всегда, выбирала глазами жертву и шумно сопела до тех пор, пока не набиралась по самые зёнки и волокла студента в койку.

А тут мы сидели втроём – Мишка, я и Пашка Матюхин в общаге на Июльской 22. Настроение, естественно, как всегда плохое. Пить осталось полбутылки Эгдэма, вдруг стук в дверь – и сразу же без разрешения вваливается Немая в сисю пьяная. Сразу уткнулась тяжелым взглядом в Пашку, засопела и молчит. Пашка такой поднимает указательный палец и говорит ей:

– Ирка (её настоящее имя Ирка), Ирка мы сегодня пьём на троих.

Она тяжело, как Вий, подняла свои красивые сиреневые веки, так же подняла указательный красивый палец в красивых сиреневых ногтях, покачала им красиво и тяжело выдавила из своего красивого сиреневого рта два слова:

– На чет-ве-рых…

МГ.

СВЕРДЛОВСК

И так уж мы полюбили эту «Корею Сегодня» и эту далекую, теплую страну, что долгими зимними вечерами, за решением задач по Строительной Механике и выпиванием легкого недорогого вина, мечтали, как сядем в красивый голубой вагон СВ и поедем туда, где процветают идеи Чучхе.

А на вокзальной площади нас, путешественников, будут с цветами и добрыми улыбками на уверенных лицах встречать маленькие, симпатичные собой мальчики и девочки, пионеры, узкоглазо, но смело смотрящей вперёд державы, верные этим самым идеям Чучхе.

Потом нас, взяв крепко своими мужественными руками за архитектурные запястья, с песнями поведут вот к этому, как здесь на фотографии, дворцу с большим, красочным, но правдивым портретом вождя на фасаде.

Это не то, что нашего Лёню Брежнего расписывали.

Нет! Тут все правдиво будет!

Черновик нашего письма в журнал «Корея Сегодня» существенно усиливает своим патриотичным смыслом коллекцию моего внутринационального, семейного достояния.

Вот оно, это письмецо, один к одному на русском. А Сваниха послала их по своим журналистским каналам из Дании на русском, английском и корейском (сделал перевод какой-то южнокореец) для полной уверенности, что нас поймут.

26 марта 1988 года

Редакция журнала

«Корея Сегодня»

Пхеньян

Северная Корея

Михаил Уржаков

Пётр Малков

Либкнехта 23, Свердловск, 620055

СССР

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Идеи Чучхе живут и побеждают!

Письмо Великому Вождю и Учителю, Дорогому и Любимому Товарищу Ким Ир Сэну.

Любимый наш товарищ, красноречивый соратник по Мировой борьбе, родной до нестерпимой боли, друг пострадавших детей всего Мира, любимый еще раз Ким Ир Сэн.

В эпоху тяжкой борьбы мирового пролетариата и мирового крестьянства и всех остальных людей тоже за равенство и братство между собой и народами свободолюбивого мира мы, простые, мирные, но готовые к борьбе за Вас студенты и последователи идей Чучхе из Свердловского Архитектурного Института Советского Союза говорим Вам, дорогой наш Друг и Учитель, здравствуйте!!!

Здравствуйте на долгие годы на радость нам и скрежещную злобу врагам тоже так же и как!

Зная неусыпную заботу Вашу о подрастающем племени молодых революционеров-борцов за осуществление идей Чучхе, и желая быть в первых рядах таких стремительных орлов, просим Вашего дружеского, учительского, революционного согласия на посещение нами (имена и фамилии указаны выше) Вашей неотделимой Родины Ким Ир Сэна.

Хотим на Великом деле, возвеличенным умом учиться методам славного учителя и просто дорогого человека при Ваших революционных домашних условиях.

Знаем, что не каждый горазд, как у нас в СССР шутят, попасть в кузовок ваших считанных свободных минут. Однако тешим себя гордой надеждой, что сможем оправдать Ваше доверие и пожать Вашу же чистую руку своими комсомольскими еще пока, студенческими, архитектурными тоже руками.

Ждем Вашего, красного от борьбы за лучшее, приглашения, как два готовых на все лишения соловья – пара.

p.s.

Наша студенческая стипендия, к большому социалистическому недоумению не позволяет нам почувствовать тепло Ваших рук. Так что небольшая помощь в покупке авиа или железнодорожного билета с суточным революционным пайком будет весьма признательно принята нами в наши юные последовательные идеям Чучхе, студенческие, заскорузлые борьбой руки.

С красным знаменательным приветом

Михаил Уржаков

Пётр Малков

Смерть врагам империализма!

Смерть врагам империализма!

И так 37 раз, дорогой наш любимый товарищ и учитель Ким! Если можно Вас так называть!

ТОРОНТО

Милан, этот козленок по имени Гав, кстати сказать, удивительной был судьбы человек. После того, как он откинулся через два дня под залог и подписку о невыезде из Торонтовского КПЗ на улице Куинсвэй 234, просидев там, как герой за хулиганство и причиненный вред полицейским, судьба наградила его выигрышем в лотерею 6 из 49 в размере не много ни мало, а 992 тысячам долларов. Могло быть и больше, но еще двоим везучкам попали такие же номера. Милан отдал югославской общине сполна 50 штук залога, которые за него были заплачены, и через Нью-Йорк, так как из Торонто его бы не выпустили, улетел на свою далекую европейскую родину с оружием в руках защищать ее свободу и независимость. Оружие у него было в руках только одно – ракета земля-воздух «Стингер», которую он приобрел в Румынии на часть своего выигрыша.

Вот тот большой, красивый, черный, недосягаемый самолет Американских ВВС «Стэлс», сбил в окрестностях родной маминой деревни, как вы уже догадались именно он. Позвонил мне в Торонто со своей мобилки. Похвастался этим.

Герой мой недобитый.

А что толку. Тремя днями позже погиб при бомбежке Белграда, спасая какую-то старушку из горящего дома.

Да и та старапердень оказалась всего навсего китаянкой из близлежащих руин Посольства Пиплс Репаблик оф Чайна.

Ну? Хоть одна геройская и гордая собой смерть в моей коллекции.

Такие дела.

СВЕРДЛОВСК

Теперь о гордыне.

Приблизительно то, что я высказал отцу Алексею, перед тем, как ему оказаться «на динэ самива килубокага калоца». Когда батюшка мне твердил о гордости усмиренной и о том, что человек это терновый венец истории, попивая церковные запасы кагора, то я своим ответом легко подтолкнул его к могиле и встречей с Отцом небесным. Человек не может жить без чувства гордости, так как гордость – это не что иное, как самоутверждение самого ценного, что у тебя есть – своего собственного «я». Перед бесконечной вечностью и бесконечным временем, перед бесконечно убогими по отношению к этому людьми и Богом.

Одни люди гордятся собственными достоинствами, другие – достоинствами Господа. И наслаждаются при всем этом своей ничтожностью.

Совсем не нужно, Алеша, развиваться и «не позволять душе лениться, чтоб в ступе воду не толочь, чтобы не было больно за бесцельно прожитые годы, и не жег позор за мелочное прошлое», достаточно наглядно продемонстрировать окружающим, как ты упиваешься и гордишься достоинствами нашего Отца небесного.

Что мы видим, Лешенька – гордость от собственного смирения. Стукнул ты меня по правому яйцу – вот тебе, гад, левое, я все стерплю, всю эту несправедливость, всю эту мерзость, потому, что я выше тебя, противный… Выше тебя, потому, что лучше исполняю заповеди, а значит и ближе к трону Божьему.

Гордость отсутствием гордости.

Потому как нельзя не гордиться вообще, если только ты не полный даун, как, скажем, Вадим Самойлов после бутылки коньяка. Гордиться можно чем угодно, если только сознаёшь себя личностью, пусть даже именуемой «рабом Господа нашего».

Господи, какой же я умный!

ОДА (ни к селу, ни в красную армию)

Ода Кошачьей Религии.

Кошка, ожидающая котят, в миллион раз важнее всех религий и направлений вместе взятых. Больше того: она важнее всех поступков, устоев, традиций, мыслей и решений человечества. Она – кошка!

Она ждёт котят и всё!

Вселенная копошится на брюшке самой её презренной, слепой блохи

Где-то я уже это слышал. В упор не помню где, наверное в моей третьей.

ВАНУА-ЛЭВУ

Дурак ты плюшевый и электроникой не проверенный. Евангелие от Маяковского. Ну не лез бы ты со своим скудным умишком в дебри религии. Ты ведь даже и креститься то толком не умел. То справа на лево, то слева на право. Стыдно было смотреть на тебя, идиота, во время нашего венчания, а потом, годами позже, и крещения Стешки.

А как остаканишься, так прямо глаза на лоб лезут с идиотскими мыслями. Умник с тараканьими мозгами.

МГ.

Солдат

(быль)

Горел дом. И никто не мог в него войти, и, даже, как-то и не хотел особенно.

А солдат подошел и сказал:

– Я войду. Ему сказали: – Сгоришь

Солдат сказал:

– Два раза не умирать, а раз не миновать…

И вбежал в дом…

Вообще-то, сам по себе юноша оригинальный. Их, славян, не поймешь.

Такие дела.

ЛОНДОН

Грязный, маленький барчик «Plugman» в районе Сохо приютил умного меня и умного Сашу Калужского в дождливый декабрьский вечер. Я поил его пивом, а он говорил, говорил и говорил не умолкая. Я так думаю, что, совершив большую ошибку назначив Сашу менеджером, Слава Бутусов его выгнал именно за то, что тот слишком много говорил.

Словами моего доброго друга Лао-Цзы из далекого Гонконга: – «Говорящий не знает, а знающий не говорит».

СВЕРДЛОВСК

Надо сказать Слава Бутусов говорил мало, и иногда, когда говорил, говорил монументальные вещи. Вот пример. Как-то раз мы оказывали непосильную помощь в употреблении портвейна и сдаче диплома Архитектурного Градостроителя жене Димы Умецкого, Капитолине. До сдачи проекта приемной комиссии оставались какие-то считанные часы, а начертить еще нужно было оооййй как много. Вдруг Слава обнаружил, что в запутанной развязке дорог, одна уходит куда-то под мост и, блин душа, не выходит из-под него. И тут возник спор между Димой и Славой. Первый говорил, что огнем все гори, главное чтобы проект выглядел выхлестнутым, получить этот диплом, скрутить его трубкой и забить себе в бэк. Слава все это спокойно выслушал и сказал сакраментальную фразу:

Дима, дорога не может идти в никуда.

Типа того что, дескать, мол, всё окей – должна вести к храму?

Я моментально влез своим пьяным и потным языком в этот липкий спор.

Почему?

В первую очередь потому, что в ту пору активно находился под сильным влиянием Святого Писания, Корана и Сай Бабы. Святое писание, переписанное от руки щительнее нельзя моей бабушкой Катей, Коран – найденный на чердаке заброшенной мечети в селе Большеустьикинское, а Сай-Баба просто прилетал ко мне в моих снах каждую трезвую, не похмельную ночь.

Перед смертью баба Катя много мне лекций-пророчеств наговорила по поводу того, куда этот мир безбожный катиться.

Действующий и активно назло врагам коммунизма, пионер Уржаков не многое что запомнил, но вот задним числом вонючий интеллигент и художник иммигрант Гейтс восстановил в памяти, что мир по Писанию, скоро будет опутан сетью, которая задушит все живое на Земле и всем грешникам, типа тебя, пионер, будет присвоено число Зверя страшного, которое вопрут им в их грешную плоть. И как только это произойдет, то мир провалиться в геенну огненную, типа того, что, дескать, мол, перестанет совсем существовать.

Попомни мои слова, внучёк-милой-сын.

Конечно, каким образом нас задушит паутина, и как нам выжгут знаки, все это бабушка объяснить не могла по бедности человеческого языка, отвердевшего в борьбе с нуждой колхозной коллективизации. Однако умно и тягостно покачивала перед моим сопливым пионерским носом-картошкой своим заскорузлым в нудной работе указательным пальцем.

Ну и что мы видим сейчас?

Паутиной, интернетом, затянута уже добрая, продвинутая и просвещенная собой половина человечества. Вторая половина, не затянутая и не просвещенная, без сопротивления умирает, преспокойно расставаясь с нескучной жизнью.

А самая! продвинутая человечина в их японском лице уже вводит себе под кожу штрих со всей своей шестизначной информацией. Иногда даже без спроса, между прочим, родителей.

В Святом Коране так совсем понятно сказано —

Сума-46.7

…последней дорогой к Всемогущему Аллаху, что есть никуда и нигде идущая, так как недосягаемая высотой своей и чистотой…

…Аллах Акбар – Воистину Акбар

Сай-Баба, белый такой, бородатый старик-индус (я сначала думал, что это просто Смерть, но потом увидел его фотографию на стене в номере Гребня в Новотэле в Торонто), просто прилетает ко мне каждую Божию трезвую ночь и говорит, что уже давай, покупай билет, и полетели со мной в в в никудааааааа!!!

Я за ним лечу так, лечу, а он мне кричит, да кудаж-ты, ёбтать, летишь то, ты билет сначала купи, урод ты русский, православный. Вот и пойми его.

А утром просыпаюсь после таких с ним полетов – такой стояк на меня нападает, что сразу приходиться над собой в душевой кабине активно работать, даже никаких журналов с красивыми такими, голыми картинками не надобно.

Ну, так вот.

Так что говорится в бабушкином Писании и потом подтверждается в Святой Библии в Апокалипсисе от Фомы (Александрийская библиотека)?

Господи Иисусе гневный наш во всей Силе Своя пошлет народзы неверные Ему в путь страшный, в пучину черную, где возврата нету никому, и ведет тот путь в никуда неизвестно никому…

И тогда соблазнятся мнози, и друг друга предадят, и возненавидят друг друга…

А вот Фомы Неверующего писанина:

39, 5 – 876

чтение четвертое о Звере

и поведет он всех мучеников отрекшихся

в своих золотых обиятиях

в луче небывалой яркости

по дороге в никуда

ибо не будет больше пути иного

для грешников

Я это достаточно внятно, на портвейном языке Славе высказал.

Слава попросил меня свернуть нежно все это трубочкой и засунуть себе в бэк. А так же попросил эту дорогу, ведущую в никуда на проекте Капитолины Умецкой, заштриховать почернее, чтоб дипломная комиссия не врубилась.

Понял, дурандас нетрезвый!

На этом спор о дорогах удачно завершился, потому как чувствовал я за собой вину страшную еще за прошлый год рабства.

А годом раньше, когда мы уже нашей отработанной бригадой помогали завершать дипломный проект Саше Коротичу, работавшему над градостроительством Комсомольского района в нашем таком горячо-сильно-так-любимом Свердловске, по моей вине произошел казус, который повлиял на презентабельность нашего такого любимого города.

Как существующий ночной сторож Клуба Арха, готовящийся в ряды Вооруженных донельзя Сил, постоянно выпивал по ночам с совершенно левым народом. Чаще всего с дипломниками и музыкантами, так как в клубе было прописано множество молодежных музыкальных коллективов, несущих в своих песенках разумное, доброе, вечное.

В те февральские дни заглянули ко мне в подвал на огонек не кто иной, как Карнет и Терри, с их новым и дорогим обнималовом в лице поэта-песенника Юры Юлиановича Шевчука, тогда еще только начинающего подниматься в глазах прозревшей на путь истины молодёжи.

Пришли такие трое, уже навеселе, грят, давай мы у тебя бутылочку портвигана пропустим, и пойдем Короту помогать с его завалящим дипломом. Там уже Бутусняк с Умкой ждут.

Я грю, да чо давайте пейте, веселитесь, только если комендантша Хафиза Исмаиловна прибежит, эта мышь белая, надо будет бастренько бутылки под стол запихать, атоеть уволят меня, как пить дать без выходного пособия.

Портвигана «Чашма» оказалось не одна бутылка, а одна бутылка в каждую руку.

Ну, сели, пьём. Шевчук все навертывал рассказать о газе «Зарин», которым, как, оказывается, дышит вся Уфа в определенных количествах. Грит, что если бы не Зарин, то в Уфе одни бы ординарные люди только и жили, а сейчас большинство – неординарные. Я грю, да, я знаю, сам Уфич. Вот гляди на меня, у меня один глаз немного выше другого. Ну, мы потом тут о политике немного поговорили в его песенках, потом стали под третью бутылку уже об армии, а на пятой бомбочке перешли, как положено на баб. Потом петь потянуло, хотя закон всем нормальным пацанам известен издавна: – «Воздерживайтесь от вина, женщин и песен. Преимущественно от песен».

Ну, тут мои прихожане потянулись за кисетами с сигами Прима и Стюардесса. Я грю, эээ нет, поколение вы моё потерянное, давайте-ка на февральскай марозец, типа того что, дескать, мол, трезветь, и дымите там. Сейчас Хафиза с первого этажа смог почует и к нам в подвал прибежит, вот тогда мне пиздец приключится. (Экскьюз май фрэнч). Коря с Терри сразу врубились, сиги попрятали, а Шевчуган сел такой в кресло, закурил свою Приму и давай дымить мне в лицо, сука.

Ну, я, молча так налил себе еще стакан, выпил, подхожу к нему, а он ведь крендель худооой, как глиста тогда был, в чем душа держалась. Всего себя на сцене вымотал.

(В Торонто когда он приезжал в 2001 году – репа у него, вооо какая стала. На телеге не объедешь).

Думаю, ну щас как я ему въеду по роже его наглой, пельмень душный, ох и завоешь же ты у меня, будешь знать, как курить у меня на рабочем месте!

Он, наверное, понял, чо к чему и как вставит мне своей худой ногой прямо не вставая по моим аичкам. Он как-то потом уже многими годками позже так же сильно на каком-то тусэ Бутусову под сраку пнул. Вот скандал то был. По пьяни, наверное.

Пинщик, блядь. Экскъюз май фрэнч.

Я то тут при чем.

При том, что умер на несколько мгновений своей ущербной жизни. Полетел в какую-то черную трубу, лечу так себе на яркий свет. Опять же Сай Баба появился откуда-то, говорит, давай уже возвращайся, билеты то опять не купил. Я грю, да какие же билеты-то, у меня и денег на билеты нету. Я вон даже до Сочи в прошлый раз из Свердловска на поезде зайцем добирался. А Сай Баба мне грит – билет-то тебе за баксы покупать придется.

Ну, тут уж я совсем одурел, аж отрыгнул криком, то есть портвейном немного из спертой духом грудной клетки.

Отрыгнул, значит, и глаза так открываю, а меня наша мышь-белая-комендантша в засос целует, и рубаха у меня до пояса на груди расстегнута. Я так испугался и ей к-а-ак дал в глаз правый, прямо вот сюда, только цифры на табло засверкали! Она ведь совсем маленькой биксой была, отлетела к стене с музыкальными инструментами и благополучно катапультировала худой жопой на Умкин Фэндэр Джаз-Бас, у которого так же благополучно переломился гриф в двух местах. А фэндэрочком то этим в то время не много ни мало можно на Жигу-копейку обменяться не глядя.

Я встаю, такой весь полуголый, в блевонтине весь почему-то подозрительно не своем, «мышь» на полу стонет, за голову держится, волосы ее распущенные говорят о распущенности, лоб нежно кровоточит. А трое молодцов моих Карнет, Терри и Шевчуган стоят и смотрят на меня, и лица у них подозрительно трезвые и белые.

Наверное, на мороз все же курить уходили ненадолго так, пока Хафиза ко мне приставала грязно. Я грю, – «Да ладно с этой гитарой, пришлет ему еще одну бабка его любимая из этой сраной фашистской Германии».

Они всё стоят и молчат. Я тоже молчу так. Потом Терри грит, – «Ты же умер тут у нас на глазах, козёл, чуть нас всех под статью не подвёл. Юрка тот вообще сознанием выключился, когда мы поняли, что у тебя мотор не стучит. Ну, мы с Корей-то знаем, как искусственное дыхание делать – не зря на военку ходим. Прямой массаж мышцы и прямое же вдувание воздуха тебе в ротовую полость, а затем в легкие. Массаж мы тебе правильно делали, но вот как дело дошло до вдувания, нас с Корей обоих стало на тебя рвать. Как только губ твоих посиневших коснемся – сразу тошнит портвейном. Мы так поняли, что нам, наверное, никак не смогётся полюбить тебя крепко. Поэтому мы дёрнули наверх, к твоей любимой «мышке».

Хафиза молодец, даже под конец рабочего дня не выпила ни грамма. Так что мы решили, что она будет тебе свой могучий воздух вдувать из плоской груди, а мы своими могучими руками значит, будем тебе на грудь в область сердца давить с периодичностью в четыре секунды.

Раз-два-три-четыре – вдох, раз-два-три-четыре – вдох!

Вот так ты и ожил, совсем как в кукольном спектакле «Иисус Христос Супер Звезда».

Давай уже застёгивайся, блевонтин смывай и пошли отсюда. Люди ждут. Мы этот портвейн не только для тебя несли».

Ну, короче, Хафизу мы откачали от моего удара, влили ей стакан портвишка, и пришлось мне её за моё спасение поцеловать взасос. И тут выяснилось, что она такие фертеля может языком делать, что мама-не-горюй. А язык то такой длинный, что сам Мик Джэггер позавидовал бы. Я чуть опять не задохнулся.