Полная версия
Свиток 34. По материалам международных поэтических телемостов
Свиток 34
По материалам международных поэтических телемостов
Валентина Бендерская Редактор
Леонид Колганов Редактор
Олег Боровков Иллюстратор
© Олег Боровков, иллюстрации, 2018
ISBN 978-5-4490-3545-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие. Почему «Свиток» и почему 34?
У одного из авторов нашего альманаха, прекрасного московского поэта Сергея Касьянова есть стихотворение, которое кончается таинственными строчками: «И кто-то свиток развернул. НО Я НЕ ВИДЕЛ КТО?» Свитки – одна из первых форм книг, донесших до нас знания из глубины веков.
Так, в Кумранских пещерах на берегах Мёртвого моря были найдены свитки, датированные периодом от 250 года до н. э. до 68 года н. э., содержащие в себе как библейские, так и раннехристианские тексты. Тексты этих манускриптов как бы объединяют два Великих Завета.
Наш альманах «Свиток 34» – это своеобразная попытка объединить страны мира со Святой Землёй – родиной трёх великих религий. По свидетельству разных источников в пещерах было найдено 7, 10, 33 и т.д… свитков. Поиски продолжаются до сих пор. Наш «Свиток» – «очередная находка» нашего времени под номером 34. В цифре 34, как утверждает нумерология, заключается сила семёрки, которая символизирует удачу, целеустремлённость и особое отношение высших сил.
Это число также символ руководителей, всех известных правителей, революционеров и новаторов, которые редко придерживались установленных принципов, легко распознают ветер перемен и способны возглавить новаторские движения.
Так и наш альманах «Свиток 34», созданный по следам СЕМИ международных поэтических телемостов «Поэзия без границ», первый из которых был проложен в сентябре 2016 года, познакомил, объединил друг с другом креативных личностей – поэтов из разных стран: Израиля, Украины, Греции, России, Белоруссии, Испании. Инициаторами такой жизненно важной и необходимой народно-дипломатической идеи выступили Валентина Бендерская и Леонид Колганов – основатели и руководители Всеизраильского поэтического клуба «ПоВтор». Этот клуб действует в Тель-Авиве в помещении магазина «Книжная ярмарка» при издательстве «Helen Limonova».
В международных телемостах уже приняли участие более 100 авторов из разных городов и стран, вот неполный список участников:
ИЗРАИЛЬ
Светлана Аксёнова
Александр Ошер-Штейнберг
Борис Хайкин
Валентина Бендерская
Валентина Чайковская
Владимир Брагинский
Дмитрий Аркадин
Елена Ханина
Ирина Сапир
Леонид Калганов
Марина Ройтман-Старчевская
Марк Котлярский
Михаил Юрис
Михаил Юрковецкий
Петр Межурицкий
Раиса Ежак
Римма Ульчина
Роман Айзенштат
Феликс Гойхман
Эдуард Хейфец
Евгения Босина
Михаил Ромм
Лев Альтмарк
Владимир Аролович
УКРАИНА
Житомир
Алёна Новикова
Вадим Жалюк
Виктор Гудин
Владимир Мосиенко
Ермолай Леличи
Людмила Вознюк
Руслан Медынский
Святослав Васильчук
Людмила Фединчик
Олеся Янчевская
Ярослав Кравчук
Виталий Травин
Владимир Ковальчук
Игорь Новиков
Лариса Паламарчук
Людмила Лашкул
Оксана Науменко
Олег Климчук
Олена Корж
Полина Майская
Мари Розбицкая
Татьяна Воронова
Дмитрий Раков
Екатерина Сингаивская
Бердичев
Виктор Мартыненко
Виктор Колосов
Алёна Уяздовская
Алёна Лакизюк
Александр Порублёв
Александра Ибатулина
РОССИЯ
Москва
Инна Заславская
Сергей Каратов
Александр Спарбер
Зиновий Антонов
Наталья Богатова
Сергей Касьянов
Александр Асманов
Александр Пелевин
Алла Арцис
Августа Маркова
Калининград
Наталия Алимова-Квеселевич
Лидия Довыденко
Елена Канеева
Владимир Вахрамеев
Юрий Шевченко
Ярл Ворона
Евгений Журавли
Саратов
Маргарита Борцова
БЕЛАРУСЬ
Витебск
Елена Крикливец
Олег Сешко
ГРЕЦИЯ
Нани Сариду
Дареджен Табидзе
Нелли Николаиду
ИСПАНИЯ
Мадрид
Светлана Дион
Юрий Ананьев
В первый выпуск альманаха вошли произведения
34 авторов – постоянных участников телемостов; все тексты даны в авторской редакции.
Пусть наш «Свиток 34» сохранит историю нашего
времени. Да будет так!
Аксенова-Штейнгруд Светлана
(Израиль)
«…Песчаная метель…»
«Мело, мело по всей земле,
Во все пределы…»
Борис Пастернак
…Песчаная метельмела во все пределы.Над морем не свеча,а солнышко горело.Отверженный пророкс печалью лошадинойдышал, как Божий сын,не снегом, а хамсином.Расставив по местамсобытия и страны,он песни сочинялна странном и гортанном.Он плакал над красойОтчизны иудейской,но был гоним, как в той —растерзанно-расейской.Который день и веквсе тонет в фарисействеИзъеден человекизвесткою известий,потоком скользких склоки сплетен суетливых,и так же одинокв березах и оливах.От красного Кремля —к пескам земли Завета,где плавится тоскаСтены Святого Света,где древние грехивозвышенны, как притчи,а взрывы и стихи —внезапны и привычны…«Нещадный воздух Азии моей…»
Нещадный воздух Азии моей,хамсин, плюющий зноем и бензином!Я забываю заспанные зимы,закутанные в снежный звон полей.И лишь ночами жалят злые сны,и тянут кровь, как комары в истоме,и тянут вспять, туда, где в зимнем домешатается предчувствие весны.Болят слова, уставшие терпетьглухую серость отупевших истин,сугробы тают, зеленеют листья,в последний раз обманывая смерть.А здесь застыла Вечность, как комокв божественной, непостижимой глотке.И так тревожны небосвода сводки,как будто скоро явится Пророк.И прекратит проклятый ход времен,где по стеклу скользят мечты босые,где так легко с безумною Россиейрифмуется безумный мой Сион.«Величавы фасады сырых и чумазых домов…»
Величавы фасады сырых и чумазых домов,Целлофановый мусор вдоль царственных улиц кочует.Медный Всадник опять к наводненью и смуте готов.И чугунный Ильич, словно бомж, у вокзала ночует.В Черной речке чернеет и стынет немая вода,И курчавое облако профиль нездешний рисует,И становится музыкой сфер ледяная беда,И на легких пуантах, как Павлова Анна, танцует.Здесь хозяина ищет пропащий, простуженный Нос,Оседают дворцы, не справляясь с культурной нагрузкой,И, устав от наветов, проклятый еврейский вопросОтзывается в сердце поэзией, истово русской.«Петербург! Я еще не хочу умирать!» — задыхается Осип.«На Васильевский остров приду умирать»,– заклинает Иосиф.Это слезы дождят, и миндалины пухнут, и осеньОбреченно и царственно платье помятое сбросит.Это вновь престарелые статуи Летнего садаВ деревянные нужники спрятаны от снегопада.И Ахматова Анна – Фонтанного дома мимоПролетая, шепнет: «Разлучение наше мнимо».«Ветер памяти дует сильнее…»
Ветер памяти дует сильнее,выдувает дни и недели,выдувает сны и событья,выдувает даты и чувства,и туда, где темно и пусто,возвращает первые звуки,золотые запахи детства,где меня находят в капустеили аист приносит – неяснои неважно пока, откудаи куда – игрушки и люди.Вечер дышит полынью и мятойи парным молоком, и дымом —это первые желтые листьяпреют в первом костре несмелом,и крапивы крутое пламятерпеливо теряет силу,и урюка янтарные бусывысыхают на плоской крыше,а в тарелке косточки плачутогорченным вишневым соком:разлученные с ними вишнив медном тазе кипят послушно.Лето плавно впадает в осень,с тонкой талией балеринойкружат желто-черные осынад пушистой сахарной пенкой,что снимает серебряной ложкоймолодая живая мама,а другой своею рукоюгладит кудри мои льняные.Потому ни муха-крикуха,ни оса – меня не ужалят,и гусыня не клюнет в темя,и корова не забодает,не пристанет ко мне зараза,даже баба-Яга не сглазит,даже молния не вонзится,а змея – в ужа превратится!Ничего со мной не случится,пока мама варит варенье,пока сладкой пенкою времяв голубой пиале хранится.Ничего со мной не случится,ничего, никогда не случится,кроме жизни! И та промчится…Аркадин (Онгейберг) Дмитрий
(Израиль)
«Не надо думать: «Что потом?..»
Не надо думать: «Что потом?»И не печалиться притом,когда с тобою шепотом,простится век шальной.И отмщенье, аз воздам,кто сам возьмет, кому раздам,кому-то яблочный «Агдам»,кому – то мозг спинной.Кому деньгами на суде,кому кругами на воде,сынам нигде или везде,отцовством между делом.Хоть Магендовид или крест.Жизнь, как халва в один присест,тошнит кого-то, кто-то ест,на фоне сине-белом.Как исчезает с евро знак,с тобой случится тоже так.Быть распыленным аки злак,скажем на косогоре.Ничто не вечно под луной,лежи иконой не страстной, —случайной книгою одной,на каменном заборе.Про мысли на рассвете
За то, что просыпаюсь утром каждым,за то, что в мышцах всех – ещё мужик,за то, чтоб к жизни не исчезла жажда,жить и лететь ну, скажем, в Геленджик,за то чтобы уважить всех убогих,как равно и успешных! Даже МИД,чтоб не лизать ни ж….ы и пороги,и рук не жать любезных потных гнид!За то, чтоб день сегодня был не хуже,улыбки незнакомого лица,за то, чтоб так же шлепали по луже,внучата-капельки умершего отца.За то, что чуточку однажды был распятым,за то, чтоб снова так не довелось!Чтоб вновь, как в детстве собирать опята,за то, чтоб, словом, всё опять моглось!Строчить ночами ей шальные строчки,нежнейшим чувством к женщине томим.Чтобы в Казанском солнечном тенечке,она себя представила бы с ним!Надо себе без выбора, без «либо»,налить и выпить! Нужно так же ведь,сказать при этом Господу «спасибо»,чтоб он, как раньше, не мешал и впредь!«За колыханием гардин…»
За колыханием гардин,сюжет мне видится один,там молодая, без седин,стоит в окошке мама.Сегодня я как бы продрог,и заболел и занемог.Шафар звучит ли, просто рог,идёт к финалу драма.Жизнь отступает, как вода,как гром, где горная гряда,как если б где-то города,косой равняла дама.За нею нет уже надежд,нет поля, леса без одежд,ни умных нет и ни невежд,футбол, азарт, «Динамо».А я в другом окне седой,в нём новый дождик молодой,стучит не каплями, водой.Шофар, молитва, мама.Аролович Владимир
(Израиль)
«Сгнивают в погребе без банок овощи…»
Сгнивают в погребе без банок овощи,К зиме (хворь мучает) закрыть не смог.Приехал сын,сто лет родства не помнящий,Подкрасил лавку, починил порог.И ближе к вечеру дождался «скорую»,Над дверью лампочку вкрутил в патрон.Затих старик…Как будто срезал сорнуюТраву на поле жизни Агроном.«Мы с детства с ним знакомы…»
Мы с детства с ним знакомы.Пусть я – космополит,А он в церквях иконамОклады мастерит.Я из породы бестий,Он – любящий отец.Среди фольги и жести —Шмат сала, огурец.Над яблоневым садомПлывёт вечерний звон.И пахнут сладко ладанИ горько ацетон.На дне ещё немногоСпиртного.В кайф сидим.Так выпьем же за Бога,Нас двое, он – один!«Бывают и у нас мгновения…»
Бывают и у нас мгновения,Когда разорван в крике рот.И разум знает, что падение,А сердцу кажется —полёт!«У Стены Плача толпы…»
У Стены Плача толпы.А из Космоса токи.Я стою не дыша.Между камнем и небом,Между словом и хлебом,В оболочке душа.«Семитских черт палитра…»
Семитских черт палитра.Притален автомат.Духов впитался в свитерЦветочный аромат.В причёске голос детства,До плеч девятый вал.Но как улыбкой дерзкойСтреляет наповал.Берет прижат погоном,И с номером кулон.Чего же каркал воронУ мамы под окном?«Всего-то был один росток…»
Всего-то был один росток,А собран пуд зерна.Мы сока выпили чуток,Но вышло – жбан вина.Виски давно подкрасил мел,Солидней стал, кажись.Лишь час с тобою пролетел,А оглянулся – жизнь.«На столе блинов конверты…»
На столе блинов конверты,Винегрет, компот, котлеты.Абрикоса в окнах ветки.Бродят в доме кот и лето.По стеклу – пчела у рамы.Я во сне опять.У мамы.«Как песня не поётся…»
Как песня не поётся,Как зябко у огня…Та женщина проснётсяСегодня без меня.Заправит аккуратноХолодную постель.Та женщина обратноНе требует потерь.На кухне кофе сваритЗачем-то для двоих.И спрячет в ЗазеркальеСвой невесёлый лик.И, уходя, под коврик,Простив мою вину,Запрячет ключ, которыйПо глупости вернул.Вот так ей и живётся…Но ведь и у меняТак песня не поётся,Так зябко у огня.«Два дождя до самолёта…»
Два дождя до самолёта.Чашка кофе,день в две трети.Ту, что в памяти не стёртаДве возможности не встретить.Листьев с грязью мокнет помесь.И покажется излишнейНеоконченная повестьОтзвучавшей фальшью жизни.«Как с этой болью, то тупой, то острой…»
Как с этой болью, то тупой, то острой,Дышать и в темноту с тоски не выть?Пытался к Вам я напроситься в гости —Наивный и нахальный, может быть.В подъезде безнадёжно и отчаянноВаш профиль рисовал я на стекле.Луной в моём стакане ложка чайнаяСо звёздами, прокисшими в тепле.«Не шла – плыла. И подавлялся стон…»
Не шла – плыла. И подавлялся стон,Когда случайно под полою ситцаШёлк трусиков оранжевой лисицейНырял в нору, виляя нам хвостом.Мы, пацаны, зачумлено лежали.Речной песок трамбуя животом,Кто грезил, а кто клялся, что потомЕё он точно встретит на причале.Причал заглох. Усох давно газон.Мир озверел. И как-то парк минуя,Её увидел мятую, хмельную…Какой красивый оборвался сон!«Когда в полночь тоска испекла калачи…»
Когда в полночь тоска испекла калачиИ в бокале вина утонул лунный свет,Ты тайком от соседей ко мне постучи,Даже если тебя на земле больше нет.Когда после кошмаров и так, без причин,Ты на кухне уныло встречаешь рассвет,Подними тот бокал, в нём от солнца лучи,Даже если меня на земле больше нет…«В пятницу преставился сапожник…»
В пятницу преставился сапожник.В акте зафиксирован инфаркт.Вперемешку с ваксой запах кожиПереполз тихонько в катафалк.А в каморке хлопал дверью ветер,Завещая мелкие долги.И с опухшей рожей дворник ПетяВместо орденов нёс сапоги.«Стекал сливовый сок…»
Стекал сливовый сокС ночного небосвода.Торчал заката клокУгаснувшим аккордом.И огненный каблук,Педаль вдавив едва лишь,Удерживал тот звук,Не нажимая клавиш.«Верб гулящих вереница…»
Верб гулящих вереница.Срез бревнадля колки дров.У заброшенной криницыРжа замучила ведро.Под орехом сучьев рифы,Бочки сплющенный овал.Для любимой я тут рифмыС яблонь в ливень воровал.У крыльца алкаш-надомникМрачно выслушал вопросО луне с дождём в ладонях,Волосы – колосьев хвост.Плешь его слегка блестела,До ушей беззубый рот:«Ты про милку? Сдохла стерваОт запоя в прошлый год».В звуках речи монотоннойШепелявила тоска.Я простился. Вслед котёнокПрипустил – хвост в колосках.И ушли мы по дорожкеВместе под гусей галдёж……Но с женой не ладит кошка,Любит яблоки и дождь.«Лужи лохань…»
Лужи лохань,Улицы хлябьВечер, что рань.Да ты б, да я бСмогли б.Да вотСерости сеть.Пучит живот.И не взлететь!Арцис Алла
(Москва)
Пел мальчик
Шел дождь, выламывая стекла,Швыряя листья наугад.Лило. Душа до пят промокла,А мальчик пел про снегопад.И стало тише. Стало слышно,Как за стеной включили свет.Я босиком из дому вышла —Там нет дождя, там только снег,Искрящийся, хрустящий, пышный,Он подступал со всех сторон.А это был не снег, а вишниСорили свежим серебром.То розоватые облатки,То фиолетовый шифон:То сад играл со мною в прятки,А это был не сад, а сонДавнишний. Сада нету больше —Ни жирандолей, ни куртин.Вкус снега на губах все горше.А это был не снег, а дым.К нему подмешан запах тминаИ мяты, будто пили чай;И мальчик, стоя у камина,Все пел…Ах, мальчик, выручай!
Горилла
(На основе реальных событий)
«Вот если б мой малыш, моя кровинка,Моих желаний сокровенных плод,Моей души вторая половинка,Моих надежд единственный оплот,Моих страданий и моих стараний,Моих свершений самый главный приз,Моей мечты заветной стародавнейОсуществленный праздничный сюрприз…»…А мальчик ловко вспрыгнул на стремянку —Он, как всегда, от деда убегал —Большую заводную обезьянкуОдну в пустом вольере увидал.Она сидела, все еще не веря,Ссутулившись и тяжело дыша:Ну что за люди, это просто звери —Зачем-то отобрали малыша.И вдруг, в нелепой розовой панамке,В распахнутой рубашке и штанахЕе Малыш к своей мохнатой мамкеЛегко бежал на задних двух ногах!…Какой-то шум, все тонет в круговерти,Стук, запоздалый окрик «не стрелять!»Ей все равно уже, но перед смертьюОна успела мальчика обнять.МадридСгустился сок упавших ягод —след, словно бисерный стежок:инфанты узкий сапожоки каблучок менины рядом.Их поступь тающе легка,их тень в прибрежной тине тонет,на них взирают свысокаФилиппы, Карлы, доны, доньи,кивает старая мадроньяи к ней приставленный медведь – 1все говорят, что это самка,но рискнул проверить сам-то,не опасаясь умереть?Из тьмы самшитовых аллейшеренги готских королейравняют строй, как для парада,и у дворцового фасадана лапы задние присев,честь отдает державный лев…Мне дела нет. Мой век так долог:я всплеск, я воздух, я песок,я прежней роскоши кусок —спиральной ракушки осколок.Я нимфы розовый сосокя фавна жалкая ужимка,я перламутровая жилка,и мной пульсирует високк воде припавшего кентавра,или сармата, или мавра —тут кто угодно может пить,пока теку, на солнце парясь:ушел Магриб – Мадриду быть!Теперь мне имя Мансанарес, 2а прочих множество именпокрыто толщею времен.Асманов Александр
(Москва)
К слову о полку Игореве
Игорь из плена бежит, променяв на оковы оковы,Лошадь несет седока на закат осторожно и плавно.Плачет в шатре на персидских коврах Кончаковна,Плачет в Путивле на белой стене Ярославна.Скоро утешится, впрочем, и вылечит мужнины раны,Дети родятся, конечно, хлопот еще будет немало…Только о битвах и славе слагают былины бояны,А о дальнейшем потомки снимают потом сериалы.Чем он трапезничал? Как управлялся с делами?Повод убогий для домыслов и для фантазий…Лошадь несет седока. Полыхает закатное пламя.В нем догорает судьба поражением славного князя.Путь к неизвестности гладок, а к лаврам дорога неровна,Думает Игорь о прошлом, вздыхая порою о главном:Может быть лучше бы было остаться в шатре с Кончаковной?И тосковать на ковре о далекой своей Ярославне…Вий
Когда-то жилось в нашей веси богато,Под небом высоким согласье да мир,На речке ловили плотву пацанята,Отцы в воскресенье сходились в трактир.С кумою кума языками чесали,Скотина паслась, колосились хлеба,Мы жили спокойно, мы горя не зналиОт мора, от ворога и от ума.Гремели на дальней чугунке вагоны,По тракту кандальники плыли в пыли,А мы на поправку окладов иконамОтцу Диодору монетки несли.На ярмарку в город бывало и баринЗаедет да выкатит бочку вина,Обмерит кого канифасом татарин,Его посекут – и отпустит сполна……По благости этой мы справили тризну,Мы нынче умны – не ищи дураков.Так было бы ныне, так было бы присно,Так больше не будет во веки веков.И в старой часовне у края кладбищаВ тяжелый и темный предутренний час,Какие-то бесы все ищут да ищут,Зачем бы? Кого бы? Вестимо, что нас.Да сами мы стали от них неотличны,У старых и малых ножи в сапогах,А души тревожат заморские кличиНа птичьих невнятных и злых языках.Кто в храме свечу у иконы затеплит?Кто выгонит нечисть за круг меловой?Мы нынче оглохли, мы нынче ослепли,Мы нынче все реже дружны с головой…В селе тишина. Не найти человека.Лучинку спросить без опаски нельзя…А ну-ка, сосед, подними-ка мне веки.Давай-ка посмотрим друг другу в глаза.Осенние мысли на прогулке
Вот за что я не очень-то жалую осень —За туман, словно старость, отрезавший дали,За тяжелую слякоть, за наледь в мангале,За вечерний рефрен: «Тридцать восемь и восемь».Сталагмит прорастает у ржавого слива,Раздаются с небес перелетные крики,Деревца у дороги толпятся тоскливо,Словно вдовый гарем – и черны, и безлики.Мы пойдем, обновим по снежку первопуток,Ледоколом до пруда, и сразу вернемся,Поглядим через хмарь на неяркое солнце.По дороге покормим оставшихся уток.Сколько раз мы в одну погружаемся реку? —Сколько раз проплываем районную заводь?Все одно. Может разве что больше узбековСтало в нашей воде бултыхаться и плавать.В перекрестиях веток – дрожат расстоянья.В ноябре все намного круглее, чем летом,В ноябре так фатально быть нищим поэтомНа костлявых коленях у Вечности ранней.Отдалились тайфуны, самумы, хамсины,С неба крошево – замков воздушных крушенья,Только дом и улыбка веселого сынаИскупленье погоде, судьбе утешенье.Скоро елка, подарки, снежки, мандарины —Ну и черт с этим холодом, станем как дети!Загадаем желания – только о лете,И да будут они и светлы, и невинны.Загадаем желания – только о солнце,О тепле, о листве загадаем желанья…Скоро, скоро весна. Доживем, как придется.До свидания, осень. Давай – до свиданья.Айзенштат Роман
(Израиль)
«В молодости море по колено…»
В молодости море по колено,Радость жизни – золотистый грог,Кровь бурлит и наполняет вены,И до смерти не отмерен срок.В зрелости оно уже по пояс,А порой доходит до груди.Ты идешь, слегка лишь беспокоясь,Что не виден берег впереди.В старости ты погружен по шею,Дно порою не достать ногой,Знаешь: «Выбраться уж не сумею!»,Ждешь, когда накроет с головой.Вино любви
Спасибо вам, дни светлые, за светлость,Вам, ночи темные, за вашу темноту.Но больше всех всегда любил рассветностьЯ утра раннего, нагую красотуТой женщины, что мне дарила радость,Чьей страсти, нежности искристое виноЯ пил взахлеб и даже смерти сладостьГотов принять был за мгновение одно.И в нашем мире, солнечном и лунном,Прошу, не растворяйте в тусклой суете,Вы, память о чудесном и безумномВине любви, о той рассветной красоте.Глазами ребенка
Мы приехали в Израиль – море, солнце, красота,На базарах, в магазинах здесь такая вкуснота.Фрукты сами во рту тают, овощей хоть пруд пруди,И хозяйки выбирают – слева, справа, посреди.И, что важно: овощ тот же, ну, а вкус совсем другой,Взять, хотя бы, лук обычный – ну, и сладкий он какой!Да, конечно, все иначе, только мама что-то вдруг…– Мама, почему ты плачешь? Здесь такой ведь сладкий лук.«Да, не был я на той войне…»
Да, не был я на той войне,Родился в год послевоенный,Но все равно живет во мне,Проникла с кровью прямо в вены.И в наши детские боиОна проникла слишком явно:«Чужие» есть и есть «свои»,И не была игра забавной.И ненависть, и гной, и пот,И пули свист, вой бомб, разрывы…Она всегда во мне живет,Война, а с ней ее нарывы.Живут они…
Над головой кружится белый снег,И волосы невольно побелели.Куда уходит звонкий детский смехИ мама, что сидит у колыбели?Куда мои товарищи ушли?Их лица, их стихи передо мною.Чей возглас постоянно слышу: «Пли!»Я за чужой невидимой стеною?И женщины, которых я любил,Исчезли, не остались даже фото.Умчалось все, что я боготворил,В ту даль, где не бывает дней отсчета.Но я, пока живу, пока дышу,Шагаю, как могу, сквозь снега замять.Всех помню и расстаться не спешу,Живут они, пока о них есть память.Картина
Художник рисует картину,Фантазии буйной итог.Не вижу ее, только спину…Ну, вот, подобраться я смог.– Обилие красок, но, мрачныйВесь облик картины твоей,Фантазии плод неудачный,С натуры-то было б живей!На критика смотрит он хмуро,Ответил:– Послушай-ка, брат,Коль я рисовал бы с натуры,Все было б мрачнее стократ.Одиночество