Два героя

– Ну вот неужели ты не узнаешь Виллафану? – возразил незнакомец с притворным изумлением.

– Нет,  – ответил Рамузио, немного подумав.

– Правда, ты не можешь помнить меня, ты был слишком мал, когда я уехал, а когда я вернулся, то уже не застал тебя. Но я хорошо знал твоего отца. Товарищ,  – сказал Виллафана вставая,  – там, в городе, бывшие воины Нарваеса дружатся с героями Кортеса за стаканом шоколада и пульке. Пойдем со мной, на мою квартиру, пульке такой же хороший напиток, как и вино, в особенности когда нельзя достать вина. Пойдем промочим горло, легче будет разговаривать.

Он взял его под руку, и Рамузио без сопротивления последовал за ним, несмотря на то что был сильно утомлен быстрым переходом и жарким боем предыдущей ночи. Между тем и солнце уже скрылось за цепью Андов, над которыми царила снежная вершина Оризаба.

* * *

Поданное индейцами-слугами Виллафаны пульке отличалось необыкновенной крепостью и скоро подействовало на усталого воина. Виллафана тотчас заметил это, но еще избегал возобновлять прежний разговор и продолжал рассказывать о своем переезде через океан и своих приключениях на Эспаньоле и Кубе. Но наконец он решил приступить к делу.

– За твое здоровье, товарищ! – воскликнул он, поднимая кубок.  – Выговаривай же лозунг, чтобы мы могли говорить откровенно о дорогой донне.

– Итак… донна Луиза! – начал Рамузио нерешительно.

– Браво! Но этого мало. На свете есть много Луиз! Луизой зовут также смуглую принцессу, супругу Альварадо. Дальше, дальше… скажи фамилию?

– Донна Луиза – первая красавица во всей Севилье! Дочь врача Костанеды! – воскликнул с живостью Рамузио.

– Верно! Не слаб ли этот пульке? – заметил Виллафана.

Рамузио выпил полную чашу и спросил:

– Любит ли она еще меня?

Виллафана хитро усмехнулся и, постукивая своими тонкими пальцами по столу, сказал:

– Теперь отец согласен на ваш брак. Горе дочери тронуло наконец его сердце. За здоровье будущей супруги Рамузио! – воскликнул он, чокаясь с молодым воином.

– Правда ли это? – спросил Рамузио, осушая чашу.

– Отец ее не без основания переменил свое мнение,  – пояснил Виллафана.  – Педро Рамузио разбогател в одну ночь. Но к этой радостной вести я должен прибавить и печальную. Твой брат умер, и ты теперь единственный наследник всего его имущества и двадцати тысяч пиастров.

Рамузио остолбенел от изумления, и его мутный взгляд оживился мгновенно.

– Бедный брат! Он теперь находится перед престолом Всевышнего! – произнес он наконец, склонив голову на руку.

– Ну за твое здоровье, товарищ! – воскликнул Виллафана, заставляя Рамузио снова осушить чашу.  – Гм, что же мы теперь будем делать? Останемся ли здесь или поедем на родину, где нас ждет счастье и довольство?

– О, если бы у меня были крылья, чтобы перелететь через океан! – воскликнул Рамузио.  – Испания в тысячу раз прекраснее Нового Света!

– В особенности когда там есть деньги! – прибавил Виллафана.  – За твое здоровье, товарищ!

Но Рамузио не мог уже больше пить. В последние дни ему пришлось совершить с Сандавалем утомительные переходы по горам для спешного присоединения к Кортесу, а затем в бурную ночь участвовать в приступе на теокалли. Он был сильно изнурен и под влиянием радостных вестей и крепкой пульке, которым его усердно угощал Виллафана, стал бормотать несвязные слова, а затем, склонив голову на стол, заснул крепким сном.

Виллафана продолжал сидеть против него, не спуская с него глаз.

У дверей стояли двое слуг-индейцев и с пренебрежением смотрели на пьяного победителя и Виллафану, выражение лица которого напоминало хищную птицу. Хотя индейцы не поняли ни слова из всего разговора, но по выражению лица ясно видели, что сердце белого человека было исполнено лжи и обмана.

* * *

На другое утро Рамузио проснулся с тяжелой головой. Сначала он не мог сообразить, где он находится. Но мало-помалу он стал припоминать события вчерашнего дня. Донна Луиза… его брат умер… он наследник двадцати тысяч пиастров и отцовского имения… Не сон ли это? Нет… то была действительность. Но от кого узнал он это? Как звали того человека с ястребиным носом?… Виллафана! Но он никогда не слышал этого имени в Севилье. Может быть, это было бесовское наваждение? Но ведь Севилья велика.

Он осмотрелся. Виллафаны не было. Он вышел из дома. Слуги-индейцы указали ему, что Виллафана пошел в теокалли. Он направился туда и пришел как раз в то время, когда трубач трубил сбор – Кортес хотел сделать смотр войск.

Вскоре Рамузио стоял в строю на дворе храма, он не слышал воодушевленной речи, с которой полководец обратился к войску. Слава, победа, покорение целого царства, золото… Ах, все эти слова, приводившие других в восторг, были для Рамузио пустым звуком. Его взор блуждал в синеве далекого горизонта, у моря, за которым находилась Испания, мысли его перенеслись в отцовский дом, откуда его незаслуженно изгнали, ему слышалось пение соловья, он видел себя подле нее в усеянных розами садах Севильи. Чудный сон юности вновь проносился перед его глазами, а счастье, которое, казалось, навсегда оставило его, снова ожидало его там, в Испании. Теперь ему уже не нужно вести жизнь странствующего рыцаря.

Смотр кончился, и солдаты стали расходиться.

В это время Рамузио услышал, как один из них говорил другому: «Кортесу следовало бы оставить один корабль и отправить на нем в Испанию всех трусов и недовольных, они только лишний балласт в войске!»

– Что ты говоришь? – спросил Рамузио в смущении.  – Куда же девались все корабли?

– Что ты спал в строю, что ли? – спросил его солдат.  – Все корабли до последнего будут разоружены.

– Тиран! – процедил сквозь зубы Рамузио и бросился вон из двора храма.

– Тиран! – повторил его товарищ Ларенцано.  – Ого, Рамузио, это сильно сказано! Ты, кажется, тоже принадлежишь к той язве, которую так охотно хотят сбыть из лагеря. Хорошо! Я буду следить за тобой! Тиран!.. Так нельзя говорить о Кортесе. Ведь это пахнет мятежом!

Виллафана сидел у себя дома, он был уверен, что Рамузио после смотра придет к нему, и не ошибся. Рамузио вбежал к нему в комнату в сильном волнении.

– Это подло! – вскричал он, бросая на стол свой шлем и отирая пот с лица.  – Он разоружает все корабли! Товарищ, меня заставляют остаться здесь, а сердце мое всецело в Севилье!

Виллафана затаил свою радость и окинул его ледяным, презрительным взглядом.

– Севи-и-илье? – произнес он протяжно.  – Товарищ, мы должны вывести все на чистую воду. Ты вчера слишком много выпил. Знаешь ли ты, о чем мы вчера говорили?

– О да! – с живостью возразил Рамузио.  – Ты привез мне весть с родины: мой брат умер, и я наследник, донна Луиза моя! Повтори все и скажи, что все это правда?

– Совершенная правда. Я прибыл сюда отыскивать наследника одного состояния, которое равняется по меньшей мере двадцати тысячам червонцев!

– О господи! Ты говоришь червонцев, а не пиастров! – воскликнул Рамузио, всплеснув руками.

– Я могу дать клятву,  – сказал Виллафана спокойным голосом.  – Но что ты все там говоришь о своем брате, о Севилье… я тебя не понимаю, ведь наш родной город Аранда!

– Наш родной город? – спросил Рамузио, отступая в изумлении.

– Ну да, ведь ты родился в Аранде?

Рамузио побледнел.

– Ты ошибаешься, я родом из Севильи,  – произнес он упавшим голосом.

– Потому-то я вчера и не мог тебя понять,  – продолжал Виллафана.  – Все, что ты рассказывал мне, совсем не подходило к тому наследнику, которого я разыскиваю. Еще один вопрос: одни называют тебя здесь Рамузио, другие – Авила. Как же тебя зовут?

– Педро Рамузио!

– Не Авила? – произнес Виллафана с притворным изумлением.  – Это странно, товарищ. Какое обманчивое сходство!

– Ты, значит, ищешь Авилу? – спросил Рамузио дрожащим голосом.

– Прости, товарищ, то была ошибка, недоразумение, но если бы я тебя привел в Аранду как настоящего наследника, весь свет поверил бы мне, что я нашел настоящего Авилу!

– Вечно этот Авила! – вскричал с сердцем Рамузио.  – Из-за него мне всегда приходится выносить насмешки. Но скажи мне, кто позволил себе такую шутку и назвал меня Авилой? Я потребую к ответу того человека!

– Любезный товарищ,  – сказал Виллафана, пожимая плечами,  – где мне знать по имени всех воинов Кортеса? Да и какая польза тебе узнать имя этого зубоскала? Тебя все осмеют! Лучше молчать. Ведь никто не слышал нашего разговора.

Рамузио быстро зашагал по комнате, но затем вдруг остановился перед Виллафаной и сказал:

– Но ты вчера называл меня Рамузио, вот здесь, у этого стола, я это хорошо помню. Скажи, что это значит? – И он гневно взглянул на Виллафану.

Виллафана оставался спокойным.

– Вчера? Тебе это приснилось, товарищ. Ты вчера выпил слишком много, и с тобой нельзя было сказать разумного слова. Теперь же я прошу тебя оставить меня в покое и не выставлять себя на посмешище.

Рамузио остолбенел от удивления. Эта наглая уверенность, с которой Виллафана отрекался от своих слов, сбила его совсем с толку. К этому присоединилось жестокое разочарование и чувство стыда. Несколько времени он молча смотрел на мрачное лицо Виллафаны: действительно, этот человек не походил на шута, но затем, топнув ногой, с сжатыми кулаками выбежал из комнаты.

Виллафана язвительно усмехнулся ему вслед.

– Ты свалился с небес, благородный Рамузио,  – пробормотал он.  – Пожалуй, ты бы и пригодился мне, если бы у тебя было другое сердце. Но твоя донна Луиза мне не нравится. Она запутывает все дело: ты не остался бы в Аранде, а полетел бы в Севилью,  – и это погубило бы нас. Во всяком случае, я буду иметь тебя в виду. Может быть, тебя можно будет уговорить.

Он встал и, надев шлем, вышел на улицу.

* * *

После короткого отдыха Кортес принялся за реорганизацию своего войска. Прибывших воинов Нарваеса он распределил по своим отрядам и таким образом сравнял права всех. Этим распоряжением он в зародыше уничтожил всякую попытку к восстанию со стороны побежденных воинов Нарваеса.

Виллафана немало обрадовался, что его причислили к войску Сандоваля, под начальством которого находился Рамузио. Последний избегал встречи с ним, но Виллафана, подойдя к нему, подал ему руку со словами:

– Товарищ, мы все-таки должны быть друзьями. Ты можешь быть спокоен насчет того недоразумения. Оно возникло вследствие твоей усталости, опьянения и глупой шутки товарищей. Обещаю тебе молчать обо всем. Никто не поднимет тебя на смех. Даю тебе слово.

Опасаясь насмешек, Рамузио принял предложение дружбы со стороны Виллафаны, но весьма неохотно. Он не мог уяснить себе этого недоразумения. Правда, он был тогда очень утомлен и под конец пил много, но все-таки он ясно помнил, что Виллафана во время разговора называл его Рамузио, поэтому он не доверял этому незнакомцу с выражением лица хищной птицы.

Между тем пребывание войск в Семпоалле стало невозможным: прибывший с Нарваесом араб занес с собой оспу и заразил туземцев, среди которых болезнь эта стала распространяться с ужасающей быстротой.

Кортес поспешно составил план дальнейших действий и отдал соответствующие приказания начальникам всех отрядов войск: он решил завоевать всю Мексику и занять своими войсками главные провинции.

Но не успел еще первый отряд выступить из Семпоаллы, как из столицы были получены тревожные вести, заставившие полководца поспешно направить туда все свои силы. Альварадо прислал курьера с известием, что вся столица восстала, мексиканцы вооружились и напали на квартиры испанцев. Часть гарнизона пала в бою, многие ранены, и всем угрожает неминуемая гибель, если не подоспеет скорая помощь.

Тут нельзя было мешкать, все войско немедленно выступило в поход, чтобы вовремя достигнуть Теночтитлана, и теперь воинам Нарваеса пришлось самим познакомиться со страной и ее изменчивым климатом.

Они находились в tierra caliente, жаркой полосе, которая, шириной пятнадцать миль, тянется вдоль морского берега. Здесь роскошная растительность чередуется с бесплодными песчаными полосами.

В настоящее время путешественники опасаются посещать эту tierra caliente, среди которой свирепствуют малярия и опасные желтые лихорадки. Но во время завоевания Мексики эти лихорадки были мало известны. Они господствовали вдоль всего побережья в течение лета и прекращались с наступлением холодных северных ветров, почти прерывающих во время зимы всякое сообщение с берегом.

Но, миновав tierra caliente, путешественник вступает в более благоприятный климат. Перед ним простирается низменность с ее удушливым жарким климатом и одуряющими благоуханиями. Но затем мало-помалу исчезают ваниль, индиго и цветущие кокосовые рощи, и только сахарный тростник и золотистые бананы встречаются еще кое-где. Но стоит подняться на тысячу метров – и тут совсем уже иной мир – это tierra templada, или влажный умеренный пояс, где сгущаются туманы, наносимые Атлантическим океаном. Здесь растут вечнозеленые стираксовые деревья с их густой листвой, и весь ландшафт принимает вид поражающей величественной картины. Путник находится у подножия полуугасших вулканов, разрушительное действие которых оставило повсюду ясные следы. Окутанные в снежные мантии, вершины гор поднимаются высоко к небесам, а в глубоких оврагах расстилается тропическая растительность во всей ее чарующей красоте.

Если путник поднимется еще выше, то он вступит в tria, или холодный пояс, тут рядом с алоэ растут темные сосновые леса, могучие дубы, пшеница и другие европейские хлеба.

Но в те времена там еще не было пшеницы, первые зерна были посеяны негром, прибывшим с Кортесом. Но леса занимали тогда огромные пространства. Впоследствии испанцы вырубили их и этим придали стране пустынный вид, преобладающий в ней в настоящее время.

Здесь хребет Кордильерских гор представляет плоскую горную возвышенность, среди которой лежит знаменитая долина Мексики. Перед взорами путника лежали пять озер, а на берегу самого широкого из них находилась столица Теночтитлан, или Мексика.

Вот сюда-то и спешило теперь войско Кортеса, в числе которого находились и Виллафана, и Рамузио.

Переход через tierra caliente оказался очень тяжелым. Войско, достигнув песчаной области, страдало от жажды. В воздухе царила удушливая жара, и многие тяжело вооруженные воины, упав от изнеможения, отставали от отряда. На счастье, союзный Кортесу индейский город Тласкала находился в недалеком расстоянии, и Сандоваль тотчас послал туда нескольких всадников с поручением добыть для войска освежительные напитки и съестные припасы.

Среди отставших находился и Рамузио, товарищи бросили его на произвол судьбы, при нем остался лишь один Виллафана.

«Этот человек может мне пригодиться,  – думал он,  – я не дам ему погибнуть. Посланные за напитками должны вернуться сюда к ночи, а в ожидании их мы можем укрыться под сенью какого-нибудь холма».

Он поднял Рамузио, взвалил себе на спину и понес в тенистое место. Расстегнув ему одежду, он влил ему в рот несколько капель пульке из имевшейся при нем фляжки. Рамузио открыл на мгновение глаза, но скоро крепко заснул. Виллафана не стал более беспокоить его. «Лучше обождать до заката солнца,  – думал он, глядя вслед удаляющемуся отряду,  – ночью мы как-нибудь доберемся до Тласкалы».

Едва успело скрыться солнце, как он разбудил своего товарища и, разделив с ним остаток своего пульке, заставил его подняться и идти дальше.

Рамузио не знал, как благодарить его.

– Ты спас мне жизнь,  – говорил он,  – я никогда не забуду этого.

– Перестань! – возразил Виллафана.  – Ведь мы друзья и к тому же находимся в походе. Сегодня ты, завтра я! Правда,  – прибавил он,  – никто из твоих старых товарищей не позаботился о тебе. Ты, кажется, у них не на хорошем счету. Ну, меня они тоже, кажется, терпеть не могут, а потому я дорожу твоей дружбой.

Да, Виллафана теперь очень дорожил дружбой Рамузио, потому что не знал, какой оборот примет его дело с Авилой.

Авила находился вместе с Альварадо в Теночтитлане. По полученным Кортесом известиям, в бою погибло уже много испанцев, и положение остальных было опасно. Кто мог предвидеть, чем кончится этот поход? Может быть, помощь прибудет поздно? Может быть, весь испанский гарнизон уже перерезан? В таком случае Алонсо Авила также погибнет или погиб уже, и Виллафана легко добудет от Кортеса свидетельство о смерти, по которому получит свою тысячу червонцев.

Так размышлял Виллафана, ведя слабого Рамузио, опиравшегося на его плечи.

«Он тронут моей услугой,  – думал он,  – кажется, его можно будет уговорить… Что, если я выдам его в Аранде за Алонсо Авилу?… Ведь он заплатит мне больше тысячи червонцев и должен будет подарить мельницу с виноградниками, а документы здесь добыть будет нетрудно… Мексика и Испания! Кто тут может навести справки в случае подозрения? С добрым утром, сеньор Мартин Авила, я привел к вам наследника Алонсо!»

И он самодовольно усмехнулся.

Из всех испанцев в эту минуту он один желал победы восставшим ацтекам.

Поднявшись на холм, они увидели перед собой обширную равнину, освещенную лунным светом, на которой заметили нескольких всадников, подбиравших лежавших на дороге товарищей.

– Мужайся, Педро! – вскричал Виллафана.  – Спасение близко, нам везут напитки!

– Возблагодарим Бога! – воскликнул Рамузио, падая на колени и начиная горячо молиться.

Виллафана сердито взглянул на него.

– Набожный! – пробормотал он.  – Этого я не ожидал! Но погоди, приятель, война не смягчает людей, и уж я наведу тебя на путь истины.

* * *

В Тласкале Кортес собрал свои войска, у него было тысяча человек испанской пехоты и около ста человек конницы. К этой силе примкнули его тласкаланские союзники. Бывшие солдаты Нарваеса скоро поняли, в каком положении находятся дела, сначала казавшиеся им не столь запутанными. Но отступать было поздно, и войско быстро двинулось вперед через хребет Кордильеров, положившись на своего вождя.

В то время Фернандесу Кортесу было около тридцати лет. Это был человек среднего роста, с бледным лицом и большими черными глазами, придававшими ему серьезное выражение, противоречившее его веселому нраву Он был строен, с широкой грудью и плечами и мускулист. Это был рыцарь в полном смысле слова, ловкий и сильный, отличный фехтовальщик и наездник. Он пил и ел умеренно, одевался изысканно, но без всякой пышности, и всегда казался веселым и обходительным, но под этой внешностью скрывался холодный, расчетливый ум, благодаря которому он умел добиться слепого повиновения себе войска.

В свите Кортеса находилась еще замечательная личность, это была донна Марина, подруга военачальника, служившая ему переводчицей при переговорах с мексиканцами. Вожди племени Табаско подарили ее Кортесу в числе прочих невольников. Но она была урожденная принцесса и единственная дочь могущественного, богатого кацика, владения которого находились на южной границе Мексики. После смерти отца мать ее вышла снова замуж и решила передать родившемуся сыну принадлежавшее Марине наследство. С этой целью она распространила слух о смерти дочери и воспользовалась умершим ребенком своей рабыни, труп которого выставила вместо своей дочери, а дочь тайно передала кочующим купцам. Индейцы назвали покинутую принцессу Малинче, а испанцы дали ей имя донны Марины. Купцы продали ее в Табаско, откуда уже она попала в руки Кортеса. В то время Марина была уже во цвете лет. «Она прекрасна, как богиня!» – говорит о ней один современник. Она всегда оставалась предана испанцам, и благодаря ее знанию языка, нравов и обычаев мексиканцев ей нередко удавалось выводить испанцев из самых запутанных и опасных положений.

Так как при переговорах с ацтеками Кортес всегда являлся в сопровождении своей прекрасной переводчицы, то мексиканцы и его также прозвали Малинче.

Наконец испанцы перебрались через ущелья Кордильер. Перед ними расстилалась, подобно прекрасной панораме, долина Мексики с ее живописными озерами и берегами, зелеными рощами, заселенными богатыми городами. Вдали виднелись роскошные дубовые, шелковичные и кедровые леса, а еще далее за ними – золотистые поля маиса и алоэ, чередующиеся с огородами и цветущими садами. Среди обширной долины сверкали спокойные воды нескольких озер, берега которых были усеяны городами и деревушками, а среди них, подобно индейской царице в жемчужном уборе, возвышался прекрасный город Мексика, эта знаменитая «Венеция ацтеков», с его белыми башнями и величественными храмами. Высоко над всем городом царила королевская гора Чаполтепек, дворец мексиканских государей, окруженный огромной кипарисовой рощей, и поныне еще существующей. Вдали, по другую сторону синих вод озера и цветущих рощ, виднелась соперница столицы, Тецкуко, а за ней – темный порфировый пояс гор, облегавший долину в виде богатой оправы, созданной самой природой для этого драгоценного алмаза.

Сначала Кортес направился в Тецкуко, жители этого города сторонились от испанцев, и Кортес с трудом добывал съестные припасы.

Разрешив воинам отдохнуть, Кортес приготовился вступить в город Мексику, где испанцы находились в осаде во дворце Ахаякатль. Недавно еще на этой дороге его приветствовали несметные толпы народа, а сегодня вся долина, казалось, вымерла.

На гладкой зеркальной поверхности озера не видно было лодок с любопытными туземцами, и только вдали показалась одна лодка, как бы следившая за врагами.

Кругом царила зловещая гробовая тишина.

В мрачном раздумье ехал Кортес впереди своего войска. Как бы желая рассеять свои тревожные думы, он приказал трубачам трубить, и вот резкие звуки сигнальных рожков понеслись по зеркальному озеру и проникли в осажденный дворец, на сигналы трубачей осажденные испанцы ответили пушечными выстрелами.

Войско Кортеса переправилось по подъемным мостам в столицу. Никто не препятствовал ему, никто не встречал его. Улицы были пусты и будто вымерли. Конский топот испанской конницы резко раздавался по пустынным улицам и тяжело отзывался в сердцах испанцев. Наконец они достигли ворот дворца Ахаякатль, тотчас отворившихся перед ними.

Итак, Кортес снова соединился со своим осажденным войском, но испанцы не могли отделаться от тревожного чувства, что находятся в осадном положении.

Город Мексика находился тогда на том же месте, где и теперь, но самое озеро было больше и омывало его со всех сторон. Построенная на островах и лагунах столица Мексики походила на Венецию. В настоящее время озеро отодвинулось далеко на запад, и сам город находится на суше в одной миле от берега.

Население Теночтитлана состояло из трехсот тысяч жителей, главными достопримечательностями его считались богатые ярмарки, царские дворцы и храмы ацтеков. Но всего этого величия не могли видеть вновь прибывшие солдаты: они не смели уйти из своей крепости, в которую превратился теперь царский дворец.

Наследник

Виллафана тотчас навел справку об Алонсо Авиле.

– Он находится в отряде Альварадо,  – ответили ему.

Виллафана вмешался в толпу воинов, собравшихся у дверей дома, в котором скрылся Кортес со своими офицерами. Все воины с нетерпением ожидали, как взглянет Кортес на донесение Альварадо о восстании и принятых к подавлению его мерах.

– Его накажут! – заметил один из воинов.

– А Авилу? – спросил Виллафана.

– Его постигнет та же участь!

Виллафана вздохнул с облегчением. Он ожидал найти в отыскиваемом наследнике простого солдата, который с радостью примет известие о богатом наследстве, а нашел высокопоставленного офицера, который, вероятно, встретит его гордо и назначит ему обычное вознаграждение. Не лучше ли умолчать о наследстве и выждать конца войны? Если же Кортес оскорбит его, тогда Авила иначе примет известие о наследстве в Аранде.

Наконец на пороге показался Кортес. Лицо его было мрачно, и глаза сверкали гневом.

– Он недоволен действиями Альварадо,  – шептали солдаты.  – Авила также не показывается. Вот увидите, он отрешит их от должности.

В это время к Кортесу подошли другие офицеры.

– Где эта собака Монтесума? – вскричал гневно полководец.  – Какую пользу приносит он нам, если не может добыть даже съестных припасов. Приведите его ко мне!

С этими словами он направился к своей квартире.

Виллафана протискался вперед, чтобы взглянуть на знаменитого царя ацтеков Монтесуму, который присягнул испанцам в верности и находился пленником в своей собственной столице.

Послышались тяжелые шаги испанских телохранителей возвещавшие о приближении Монтесумы. За солдатами следовали пажи и придворные, расстилавшие на пути повелителя ацтеков белые ковры, чтобы владыка их не осквернил своих ног прикосновением к земле.

Затем показался сам Монтесума, он был высокого роста и казался на вид старше сорока лет. Цвет его тела был несколько светлее, чем у его темных краснокожих подданных. Черты лица были серьезны, он шел с достоинством и отвечал с величием, но вместе с тем и благосклонно, на поклоны испанских солдат. В глазах его были заметны грусть и уныние. Это можно заметить и на позднейших портретах этого несчастного царя.