Было весело в деревне…

Всеми дворовыми делами нынче благополучно управляла Вельветка. Она урчала перед дойкой на Марту, сортировала кур и петухов на пришлых и своих, гоняла вдоль дороги чужих котов, помогала запрягать Анархию. Норовистая лошадь стояла почти спокойно, если прямо перед собой лицезрела махонькую рычащую Вельветку, готовую в любую секунду бесстрашно вцепиться ей в морду. На хлопотные сборы за метёлками и шиповником прискакал понаблюдать и Маркиз, он теперь всегда провожал Таньку и Якова Григорьевича в дорогу, прыгая за телегой на трёх лапах до самых ворот.

Калиновый колок располагался между двумя лысыми сопками километрах в пяти от деревни. Дорога к колку, суетливо извиваясь, поспешала среди полей с вызревшей пшеницей. Небольшие облака, как белые куры, лениво разбрелись по просторному небу. Толстые суслики, совсем как люди, стоя на задних лапках, перекликались беспокойным свистом. Жили они вокруг полей целыми колониями, хлеба в совхозе хватало на всех. Уборка урожая уже шла полным ходом. Зерноуборочные комбайны «Нива» трудолюбиво ползали по полям, как сытые шмели. От ближнего комбайна отъезжала гружёная машина – ещё не осыпалась по кузову островерхая пшеничная горка, а из бункера на землю вытряхивались едва заметные на расстоянии остатки пыли вперемежку с пшеничными остями. Из кабины старенькой переваливающейся с боку на бок по соломенной щетине убранного поля машины лихо неслась песня разудалого шофёра Петьки Уточкина, внука деда Петра, по прозванию Капут, их соседа по Безымянному переулку. Танька в ответ пропела ему частушку:

Ехал по полю шофёр

И остановился!

Развалился весь мотор,

Шофёр матерился!

Калиновый колок сыто нежился на нежарком осеннем солнышке. Упрямо растопырили длинные иглы круглые кусты боярки. Калина, как красна девица в деревенском хороводе, готова была ринуться в лихой пляс, чтобы только похвастаться перед подружками богатым убором из ягод. Скромно присел на корточки среди столь броских барышень подсыхающий шиповник. Листья на берёзах лишь кое-где конфузливо проблёскивали желтизной, словно начинающая седеть красавица. Как распутная девка приглашала отведать ядовитых плодов волчья ягода, бесстыдно устроившись возле самой тропки.

– Таня, дочка, может, сначала поберём шиповника и боярышника, Степанида моя совсем уж часто прибаливать стала, свеженьких витаминков бы ей, а за метёлками и калиной вдругорядь съездим?

– Да по мне, Яков Григорьевич, хоть и насовсем бы поселиться в такой красоте. Сейчас поберём, конечно, и потом ещё съездим. Лишь бы только Анархия домой раньше времени без нас не ускакала.

Обобрав ближайшие кусты шиповника и боярышника, Танька бросилась наверх по крутому склону колка, едва заслышав визгливый лай Вельветки, по опыту зная, что приспела пора бежать вдогонку за капризной лошадью, которой наскучило пастись на лесной полянке.

Воротив непутёвую Анархию и набив воз под завязку не столько ягодой, сколь свежей травой, – в деревне было не принято возвращаться из леса с полупустыми руками – прытко спускались Танька и Яков Григорьевич на телеге по кочковатой дороге в обратную сторону. Дед Яша незлобиво стыдил непокорную Анархию, а Танька во всё горло распевала частушку:

У моего милёночка

Плохая лошадёночка.

Не доехал до горы —

Его заели комары!

Вельветка, подняв к небу узенькую мордочку, скорбно подвывала, будто пробуя вместе с хозяйкой спеть её озорную частушку.

Пернатые друзья

Рассказ четвёртый

Через дорогу напротив Таньки и Якова Григорьевича жили Гусевы и Уточкины. Семья Гусевых из восьми человек постоянно пребывала в работе. Иван Гусев, отец семейства, шестой год как имел пенсию по инвалидности. Ему оторвало на зерноскладе механизмом руку в ночную смену уборочной страды. Жена его, Агафья Павловна, работала на ферме дояркой. А шестеро их детей, старшего из которых звали Васей, колготились с отцом и матерью в маленькой избёнке на шестнадцати метрах жилплощади и двадцати восьми сотках огорода.