Гибель Марса

– Он дерется с Бесом… Их приходится держать в разных комнатах…

Бес – высокопородистый, полосатый тейлацин – был моей первой любовью. Вот уж кому не повезло. Правда, Наташка его любила не меньше, иначе бы Полина давно избавилась от него, несмотря на то, что он был нашим талисманом целых семь лет, пока мы были женаты. Как быстро Полина все забыла. Я так не мог. Я привязывался к любимым женщинам всей душой, и они навсегда оставались частью мой жизни, хотя последние годы в целях самосохранения я научился не выказывать своих чувств.

– А… ну да… – согласился я, не подозревая того, что Полина своим упрямством спасла мне жизнь.

– К тому же… – Полина сделала паузу, – Павел не любит животных.

Я забыл сказать, что после развода Полина быстро и успешно устроила свою жизнь, выйдя замуж за инвестиционного банкира – перевод денег из одного места галактики в другое, и все такое. Полину не интересовали дела мужа. Ее не интересовало, чем он занимается. Она даже не помнила, как называется банк, которым управлял ее благоверный. Единственное, она знала, что Павел зарабатывает много денег. Теперь она жила в Москве на Гоголевском бульваре, в пяти минутах ходьбы от Арбата, имела пять слуг и личную охрану. Почему-то сегодня она приехала одна.

В сопровождении Росса, который, пока мы пререкались, успел облить все окрестные розы, я вернулся в дом и дал себе слова больше не раскисать.

– Круглов, ты не знаешь, что это значит? – я протянул Лехе пропуск.

Леха повертел его в руках и даже согнул кончик. Росс успел сбегать на второй этаж, гремя когтями, спуститься вниз, обнюхать все углы, закоулки и подвал – в общем, обследовать дом, в которой чувствовал себя хозяином. Наверное, он представлял его себе большой-большой конурой.

– А ну… дайте мне, – потребовал Рем Понтегера.

Он сходил за очками и с умным видом рассмотрел документ со всех сторон.

– Это пропуск на предъявителя для союзников, – сказал он, возвращая его мне. – Ценная штука.

Что ценная, я уже пронял. Только какими полномочиями обладал владелец?

– Для каких союзников? – спросил я.

– У нас одни союзники, – веско произнес Рем Понтегера, – астросы и их рабы.

Чувствовалось, что он ненавидит и тех и других. Уж не потому ли, что сидел с ними в одном бабоне?

– Ты с этим пропуском можешь зайти куда угодно.

– И выйти… – весело подытожил Леха.

– Значит, нас приняли как минимум за хлыстов, – предположил я, не обращая внимание на Лехино зубоскальство.

Я знал, что хлысты за два последних года вообще перевелись стараниями “кальпы”. Население терроризировали и другие государственные службы, названиям которых, как правило, служила аббревиатура из трех букв. Остался один Леха, но он спилил клыки и ничем не отличался от марсиан. Наверное, поэтому он и сидел на севере. Выдавать его я не собирался.

– Леха, – спросил я сквозь зубы, – планшетник у тебя?

– У меня, – ответил Леха.

– Его надо спрятать.

– Почему?

– Ты видел Сорок пятого?

– Ну и что?

– Всем уже известно, что мы в городе.

– Ладно, – сообразил Леха, – а ты брелок спрячь.

Конечно, мы поступили в точности до наоборот.

***

Росс по-деловому забрался в “яузу” комиссара Ё-моё и улегся на заднее сидение. Мы вылетели. Оказывается, Понтегера хорошо знает город и даже владеет приемами безопасности: вместо того, чтобы зависнуть как принято и прогреть мотор, он прямиком, чуть ли не срезая верхушки деревьев, вывернул к трассе и влился в потом аэромобилей. Дело в том, что если за нами следили и готовились сбить, самым подходящим для этого считается момент набора высоты.

Пока мы летели, я нацепил очки “пи-технологии” с виртуальным экраном и продиктовал “Фене” – моему синтезатору – два варианта. И хотя помехи были сильными, “Феня” понимал меня с полуслова и текст не надо было редактировать. Одна статья предназначалась для газеты чисто в информационном стиле – мол, обнаружена тюрьма Кагалма с черными ангелами, численность которых чуть ли не армия, и что из этого выйдет война с инопланетянами. А второй более детальный, с подробностями и именами участников этих событий для еженедельника. Таким образом я пытался обезопасить всех нас троих и Росса в том числе. Как только информация станет достоянием широкой публики, мы перестанем быть объектом интереса для различных спецслужб, которые уже, я был уверен, взяли нам на мушку. Или не взяли? В любом случае у нас было слишком мало времени. Понтегера понимал это и гнал так, что компьютер, который находился во внутреннем кармане куртки, приходилось прижимать локтем, а очки “пи-технологии” – поминутно ловить чуть ли не на кончике носа. Одна “мышка” на моем большом пальце чувствовала себя вполне сносно.

Однако в обоих статьях я не решился упоминать о бабоне – петле времени, иначе бы пришлось объяснять, как мы в нее попали, а это значило, что надо было признать свою, хоть и спонтанную, но все же способность передвигаться во времени, что, конечно же, было бы недальновидно и глупо.

Минут через десять Рем Понтегера объявил:

– За нами хвост…

Понтегера заложил вираж: с одной стороны я увидел барашки Финского залива, обрамленного горами, с другой – низкорослый сосновый лес и сухопутную дорогу на Выборг, по которой плотным потоком двигались автомобили.

– Где? – Когда мы выровнялись, Леха стал вертеться, как на сковородке.

– Метаполиция! – прокричал Рем Понтегера.

Желтый “гирвас” с маяками на крыше мелькал где-то за два километра в потоке аэромобилей. Все-таки у комиссара была хорошая машина, а не полицейская газонокосилка, хотя эта полиция и имела приставку мета.

В такой обстановке я с поспешил закончить дело, попросил “Феню” сбросить снимки из фотоаппарата на компьютер и увеличить их. Особенно мне понравились два: метатрон, который просил выпустить их из тюрьмы, и подполковник с перебитым крылом.

Дальше “Феня” рассовал файлы моим приятелям во все газеты и даже в парочку журналов с просьбой опубликовать в ближайшем номере. Мне было наплевать на негласные и гласные запреты. Даже если Алфен подставил меня неосознанно, я имел право на самозащиту – пусть это и касалось государственной тайны. В тот момент, когда Понтегера свернул по прямой над заливом и крикнул: “Приготовьтесь!”, на мой виртуальный экран стали приходить ответы. Первым отозвался Юра Дронский, который когда-то работал в земных “Петербургских ведомостях” внештатным корреспондентом. Теперь же в таблойде “Москва-хроникал” он служил главным редактором. Надо будет его расспросить, как он удрал тогда из Санкт-Петербурга, подумал я.

Другие сообщения я читать не стал, а смалодушничал и стер папку с файлами, которые имели отношение к черным ангелам, что давало шанс выигрыша времени на случай, если дело дойдет до расследования.

Мелькнул Нью-Васильевский, дамба, верфи, каналы и Нева. В центре города Понтегера перешел на ручное управление и, чтобы оторваться от хвоста, необдуманно близко проносился рядом с небоскребами. Думаю, что городская полиция уже сошла с ума. Потом он круто пошел на снижение. Мы с Лехой и Россом оказались на боковом стекле. “Феня” пропал, очки “пи-технологии” оказались разбитыми, а я увидел, как подо мной проносится земля. Деталей невозможно было разглядеть. Мелькнул шпиль, ангел и рыжая марсианская брусчатка. Моя селезенка среагировала на ускорение – в боку противно кольнуло. Я подумал о смерти и вечности. Потом увидел небо. “Бум!” Меня и Росса отбросило на Леху. Я даже испытал что-то вроде злорадства оттого, что Леха крякнул под нашим весом. В следующий момент аэромобиль выровнялся. Мы с Лехой ударились головами о потолок, а Росс взвизгнул, и Рем Понтегера крикнул:

– Бежим!

Оказывается, мы уже стояли на парковке в центре Дворцовой площади. Конечно, она лишь отдаленно походила на земную Санкт-Петербургскую, но тем не менее носила то же самое название.

Забыв захлопнуть дверь, Рем Понтегера побежал отвоевывать редакторское кресло. А Леха, видать, за компанию. На секунду он остановился. Посмотрел на нас с Россом. Потом махнул рукой и побежал дальше. Наверное, Понтегера пообещал ему хорошее, теплое место рядом с собой. При данных обстоятельствах в редакции делать мне было нечего. Рано или поздно Леха сам все расскажет. К тому же, чего скрывать, я испытывал злорадство от того, что Алфена выпрут, ведь он уволил меня по самому ничтожному поводу. Поэтому я решил направить свои стопы к Юре Дронскому, чтобы окончательно договориться о заметке, сулившей неплохие дивиденды. Чего греха таить, я рассчитывал на плодотворное сотрудничество.

Нашим аэромобилем уже заинтересовалась дорожная полиция – со стороны Адмиралтейства катили патрульные “жигули”. А со стороны Невы на посадку заходил желтый “гирвас”. Кроме этого где-то за крышами, нещадно завывая, на подходе была дорожная полиция.

При такой ситуации мы с Россом сделали вид, что прогуливаемся и поспешили к Певческому мостику, чтобы перейти его и попасть в московскую часть города. Да-да, именно московскую. Даже река с этой стороны называлась Москвой-рекой, а с правой стороны, по течению – Мойкой, если же дело имело отношении к Неве – Невой.

Итак, мы с Россом пересекли Мойку-Москву-реку и очутились в районе Китай-город. Москворецкая набережная терялась в осенней зелени за изгибом реки, а по обе стороны торчали буквы “М”, хотя, разумеется, ни о каком метро речь не шла. Метро еще не построили, да и вопрос этот дискутировался уже лет десять. Проблема заключалась в том, что конкурентом метро были аэромобили – дешевый и доступный вид транспорта и главный аргумент мирового правительства в борьбе с каменами, которые находились в оппозиции. Скорее всего, у мирового правительства просто не было лишних денег, а у каменов – веских аргументов. Веские аргументы были только у военного крыла каменов – “Наше дело”, которое находилось в подполье. Иногда они что-то взрывали или поджигали. Процесс носил вялотекущим характер.

Надо ли напомнить, что демократия выродилась еще на Земле, потомку что в том виде, в котором она предстала миру на Востоке, она не устраивала США. На смену ей пришел просвещенный прагматизм, который исповедовали высшие слои общества.

По дороге я не удержался и позвонил Верочке Матюшиной. Мне было интересно, как идут боевые действия. Наверняка Рем Понтегера уже перегрыз горло Алфену и вкушал победу. К моему удивлению, Верочка ответила нервным смешком:

– Они уже выжрали три бутылки коньяка и потребовали еще!

– Так быстро? – удивился я. – А чем они закусывают?

– Лимоном…

– В стиле главного, – философски изрек я.

– Да, но каково мне! – заметила Верочка Матюшина.

Похоже, она пыталась прибрать к рукам Алфена. Как это ей удастся? с интересом подумал я. В этом отношении Алфен был непотопляем, как крейсер “Аврора”, марсианский муляж которого стоял на Неве-Москве-реке.

– У тебя что, неприятности с правительством? – поинтересовалась она.

– С правительством? – удивился я.

– Тебя спрашивали ужасные люди!

– Это мои друзья, – быстро ответил я.

– Странные у тебя друзья, – менторски заметила Верочка Матюшина, – я одного испугалась. У него такой зверский вид, да и другой…

Я перебил ее:

– Мне не звонил некий господин Федотов?

Я просил так – на всякий случай. Брякнул первое, что пришло в голову.

– Звонил! – съязвила она. – Сказал, что убьет тебя при встрече.

– А если серьезно? – спросил я.

Вот и решайте теперь, что такое интуиция.

– Если серьезно, то он будет ждать тебя в “Астории” с двенадцати до часу.

– Спасибо, – я отключился.

Итак, объявился Лука. Но почему он меня ищет? И тот ли это Федотов, который Лука? Известно, что Лука остался на базе астросов и улетел в глубины космоса. Причем у него было тайное редакционное задание от Алфена – сфотографировать астросов и разузнать о них как можно больше. Значит, он жив! Есть шанс обладать уникальной информацией. Но почему ни “Москва-хроникал”, ни наши “Ведомости”, ни тот же самый “Телеграф” и сотня других редакций по всему Марсу не опубликовали ни строчки о астросах? Одно из двух, либо это не тот Федотов, то есть не Лука и Верочка Матюшина ошиблась, либо Луке заткнули рот каким-нибудь экзотическим способом. Как бы там ни было, до встречи с таинственным Федотовым осталось не более двух часов, и я решил провести их с пользой. И еще я подумал о том, что как-то очень синхронно с посещением нами Кагалмы из небытия возник Лука. Не верил я в такие совпадения. Не верил.

Редакция “Москва-хроникал” располагалась в шестидесятидвухэтажной высотке в начале Яузского бульвара. Охранник увидел Росса и не пожелал нас впускать, хотя вдвоем с Россом мы беспрепятственно появлялись во всех редакциях и ресторанах. Нас везде знали. Росс был моей визитной карточкой – выхоленный, выстриженный, отриммингованный – чепрачный эрдель, с рыжим подпалом и с мордой кирпичом – я специально носил в заднем кармане расческу. Охранник оказался молодым, неопытным и упирался, пока я на всякий случай не сунул ему под нос пропуск с полосой по диагонали, который и в этот раз оказал магическое действие, которому я в очередной раз только удивился. Не звонить же Юре Дронскому по всякому пустяку. Мы поднялись в скоростном лифте на двадцать пятый этаж, где в коридорах наши шаги с Россом заглушали толстые, мягкие дорожки.

“Москва-хроникал” занимала десять этажей – с двадцатого по тридцатый, и была крупнейшей газетой мультимедийного магната Пеки Дементьева, который владел по всему миру четырехстами пятидесятью восемью фирмами и корпорациями. Империя называлась “Независимые новости и медиа”. В газете работало более пятисот журналистов и неизвестно какое количество внештатников.

По сравнению с ним наши “Петербургские ведомости” были детской игрушкой. Два года назад, примерно когда пропал Рем Понтегера, “Ведомости” понесли убытка на восемь миллионов рублей. Следующий год был не лучшим для газетного бизнеса – издания сдавали позиции по всем направлениям. Потом появился Алфен. Его вытянули из забытья партийные функционеры, фамилии которых даже не хочу упоминать. Алфен в свою очередь нашел меня и всех ведомцев. Месяцев через восемь мы стали гордо выпячивать подбородок и открывать двери ногой, потому что рейтинг газеты взлетел на небывалую высоту. С нами стали считаться. Но таких более-менее успешных газет было много, а сорокадвухстраничный таблойд “Москва-хроникал” – в пятерке лучших, и попасть в него было все равно что выиграть в лотерею миллион или получить у Бога индульгенцию на все последующие грехи.

Юра Дронский обитал в стеклянном кабинете с огромной приемной и внушительного вида секретаршей, и я вспомнил, что Юра всегда питал слабость к крупным женщинам.

Однако он вел такую жизнь, которой не позавидуешь. Вставал в шесть утра, чтобы еще до работы прочитать все газеты, посмотреть программу “Время”, поговорить со всеми нужными людьми. К этому времени на Марсе всегда что-нибудь происходило, поэтому уже к девяти часам утра в телефоне Юры Дронского садилась батарейка. Он хватал следующий аппарат. Секретарша следила, чтобы все пять трубок ежедневно были заряжены под завязку. Мало того, в “сетуне” у него был отдельный набор телефонов. Юра Дронский так и не привык к аэромобилям, даже к самым шикарным. Его укачивало. Зато на свой супердорогой “сетун” – машину с плазменным генератором – он поставил гудок от земного локомотива, чтобы носиться, как угорелому – когда Юра сигналил, то было слышно в радиусе двенадцати километров. Его многократно штрафовали – он предпочитал платить и пользоваться своим фирменным сигналом, от которого шарахались, как от бешенной коровы.

Обычно он входил в офис, разговаривая с секретаршей по телефону до самого последнего момента, пока не возникал в приемной, как дух из бутылки, потом говорил всем: “Привет!” и удалялся в свои апартаменты, не отрывая телефона от уха. Он так привык к ним, что, наверное, сидел с ними в туалете, разговаривая, просматривая сообщения и голых девиц.

Понятно, что из-за суеты, севших батареек и из-за того, что участвовал в управлении самой крупной газеты на Марсе, Юра Дронский жил в вечном стрессе. А это, учитывая спад рекламной активности и снижение тиражей, не давало ему спокойно спать, и он мучился бессонницей. В общем, Юра Дронский работал на износ.

Правда, и времена наступали тяжелые. А ведь цивилизации на Марсе было не больше пятидесяти лет, и мы были в начале пути. На то, чтобы уничтожить Марс, спутнику-Фобосу понадобилось мгновение, землянам же придется ковыряться ни одно столетие.

Я постучал в стекло, и он махнул мне рукой.

В строгом определении редактора, я бы сказал, что он был великим – безропотно тянуть такой воз! Должно быть, Пека Дементьев ценил его не меньше, но загонял, как любимого коня, на которого привык делать ставки.

Юра Дронский сидел спиной к окнам во всю стену, за которыми расстилалась Столица мира: бесчисленные крыши, Сенатская площадь, Кремль, петли Невы-Москвы-реки, залив и небоскребы, теряющиеся в дымке испарений. Особенно выделялся район Рублевки – рубиновая игла Сити-центра пронзала небо, а торговый центр издали походил на панцирь гигантской черепахи. За ними на горизонте высились желтые Доломитовые горы – единственное, что отличало равнинные города России от Столицы Марса, и которые с севера ограничивали низину или пустыню Гусева, а с запада спадали в блестевший под холодным марсианский солнцем Финский залив. До гряды было не меньше ста двадцати километров, и в вершине одной из них застряло крохотное облако. Где-то там находилась система “Глоба” из пяти телескопов-сторожей, которые прикрывали Столицу с запада, автоматически следя за космосом.

Мы с Россом зашли, и я сел с краю, предварительно захлестнув поводок за дверную ручку. Я совсем недавно купил Россу этот толстый кожаный поводок, на котором при случае можно было с успехом повеситься. Свой компьютер, который оттягивал карман и который без очков “пи-технологии” представлял теперь всего лишь кусок пластмассы, я положил рядом на свободный стул. Да и “Феня” молчал – значит, то ли не было новых сообщений, то ли не работала связь.

Все ответственные редакторы, а также ведущие журналисты были в сборе. Юра кого-то распекал. При этом он беспрестанно совал ручку в рот и жевал ее. От этого его речь не становилась разборчивей.

– Газета не делает событий, – вещал Юра Дронский в пятьсот двадцать пятый раз. – Она их комментирует, иногда интерпретирует в силу своих пристрастий. Наша стратегия заключается в том, чтобы использовать яркие первые страницы, которые видны за километр. Информация должна быть ясной, кратко изложенной и броской! Что у нас по ударным темам?

Ему отвечали. Он помечал на бумаге. Я готов был биться об заклад, что тема черных ангелов в его списке не значилась. И честно говоря, удивился, потому что ожидал совершенно другого. Еще мне не понравилось, что Юра явно избегал моего взгляда. Он делал вид, что увлечен разговором.

– Хорошо, Петров, – говорил Юра Дронский, отгрызая у ручки колпачок, – “В правительстве рассматриваются закон о криминальном правосудии”. Венгловский: “Борьба Гучини за власть”, тоже, очевидно, следует вынести на первую полосу. Маша Ржевская: “В некоторых областях на Западе предпринята попытка истребления местной фауны, в частности – летающую форму шитиков”. В одном районе шитиков уничтожают, в другом, наоборот, разводят на фермах для меха. Надо занять четкую позицию по данному вопросу. Думаю, как раз по второму варианту. Сакулин: “Успех группы “Семья куропаток””. Это в раздел культуры… У нас серьезная газета…

– Но они взяли Гран-при… – робко напомнил Сакулин.

– А что там произошло убийство, или что?! Кто сейчас этим интересуется, кроме группки дебильных юнцов?

После таких заявлений я покривился. Неужели Юра Дронский не чувствует момента? Грядут такие события! Впрочем, вопрос чисто риторический. Что-то на Юру Дронского не похоже. Хотя бы для приличия упомянул о каменах. Тема, правда, не столь свежа, но зато проглатывалась всегда и неизменно, словно для читателей не было ничего интересней, чем смаковать кровь и насилие. На мой непросвещенный взгляд, “Москву-хроникал” было так же неинтересно читать, как и разгадывать шарады. Я никогда не читаю на ночь глядя “Москву-хроникал”. Как, впрочем, и в другое время суток.

– Материал о Маркедонове тоже неплохой, – неискренне продолжал Юра. – Думаю, мы должны поставить на первую страницу Гучини, шитиков и кровавое воскресенье.

Я открыл было рот, чтобы сообщить, что все это неактуально, что Гучини – это не новоявленный Христос, а всего лишь воинствующий ортодокс, что шитиков полным-полно в Доломитовых горах, к тому же разноцветных – под цвет разнотравья пустыни, что парламент благополучно переживет кровавое воскресенье и до следующего понедельника выберет для нас нового бритого шилом премьера, что небо на Марсе давным-давно не розовое, а голубое, что сегодня вторник, а не злополучный понедельник и тем более не черная пятница, когда все прощается, но вдруг меня осенило: Юра Дронский не тот человек, который будет ставить на плохую лошадку, значит, у него есть повод вести себя тихо и скромно. Дело в том, что к нему стекалась информация из самых невероятных источников. Всякий, кто хотел иметь в друзьях Дронского, спешил принести в клювике. На этом зиждился не только столичный мир. Здесь была замешана большая политика и высшие сферы, которые мне и не снились.

Еще полчаса ушло на обсуждение иллюстрация для северного, южного, западного и восточного столичных таблойдой, а также для десятка таблойдов, которые распространялись в пригородах и в русскоязычных районах Берлина, Праги, Нью-Йорка, Парижа и еще в сотне других близлежащих городов. Огромный стол Юры Дронского завалили фотографиями.

– Я бы перенесла материал о шитиках на третью страницу, – робко предложила Маша Ржевская, пишущая на темы о природе. В редакции ее звали “природником”.

Юра задумчиво пожевал остатки ручки.

– В одной из школ Марьинки произошла драка. Погиб мальчик, – постным голосом сообщил Спартесный, который вел криминальные темы.

– Сколько мальчику лет? – спросил Юра, переводя на него взгляд.

– Будет известно часа через два.

– Тогда тема каникул и смерти мальчика плохо ложатся на вторую страницу. Надо их развести.

– Сделаем, шеф.

– Не забудьте, нужна редакционная заметка о вреде порталов, но не в лоб, а только слухи и намеки, с перспективой дальнейшей раскрутки. Незачем раньше времени ссориться с корпорациями, но и правительство явно хвалить нельзя. Все-таки мы независимая газета. Хорошо бы мнение какого-нибудь известного ученого.

– Осветить парочку исковых процессов, шеф?

– Да, было бы неплохо.

– Все сделаем!

– А что у нас с рекламой? Учтите, что шестьдесят процентов дохода газета получает от рекламы.

Похоже, он вещал прописные истины, потому что лицо у Маши Ржевской сделалось скучным. Она еще не стала тертым калачом и не привыкла к журналистскому лицемерию. Я бы к ней подкатил, но она была слишком молода – только-только с университетской скамьи, а у меня к этому времени появились принципы не связываться с малолетками. Меня пугала ее жизнерадостность и вечный смех. В общем, я валял дурака. Надо было давно ее погасить.

– Полный объем будет к вечеру.

– Зарезервируйте место. Да, экономический обзор готов?

– … По внегалактической деятельности… – уточнил финансовый редактор, – редактируется…

– В три часа мне на стол!

К этому времени на стол Юры Дронского ляжет полный макет, и Юра утвердит его. Окончательно он подпишет каждый номер по электронке в двадцать три пятьдесят, лежа у себя в постели.

– А что у нас с криминальным разделом?

– Бенуа Сегюр дает интервью, а Батых Кинжев подготавливает статью о репатриантах.

– Отлично! Ну а со скачками, погодой и спортом как всегда в рабочем порядке разберутся ведущие.

Я же с интересом наблюдал за клубящимися облачками над Доломитовыми горами. Вначале они были, как легкий мазок белил на голубом небосклоне. Через пару минут, когда я отвлекся и снова взглянул, облака превратились в рыжие тучи, которые занимали всю нижнюю часть пространства окон в кабинете Юры Дронского. И если бы я подошел ближе, то наверняка увидел бы, что тучи клубятся по всему горизонту. Это, конечно, не Юпитер, где бури бушуют по триста лет. Это Марс. Тем не менее, бури тоже приличные. Но почему-то я не придал происходящему большого значения.

Наконец редакторы и журналисты оставили нас одних, Юра сказал:

– Привет! Что-то я давно тебя не видел.

– Летал на север, – сказал я, пытливо вглядываясь в его лицо.

Но либо Юра ничего не знал, либо у него была железная выдержка.

– Эта твоя статья… – сказал он, упреждая мой вопрос, иначе бы он не был Юрой Дронским.

– …Да, – быстро сказал я. – Хорошая статья. Свежий материал. И насчет рейтинга можешь не беспокоиться.

Черт! Я поймал себя на том, что унижаюсь. Значит, ситуация совсем гнилая.