Чарушинки и другие рассказы. Детям. Большим и маленьким

– Деда, здравствуй!

– И вам – не хворать!

– Что? Что тащишь деда? Тяжёлое… Давай, поможем!!!

– Игрушку вам в лесу нашёл!

– Здорово!!! Давай, дед, показывай!!! Терпежу нет!!!

– Дома, чиграши… Только дома! С Муркой так нельзя…

– С кем? С кем? С Муркой?!

Опустив поклажу возле крыльца, Никифор показал внучатам свою находку.

– Бедная! Бедная рысёна… Дед, а она живая? – пустил слезу Ванятка.

– Живая… Живая… Токмо подлечить её надоть…

– Ты что, в село её свезёшь? К этому… Как его… Вен-тинирару? – возмутился младшенький.

– Нет, Ванятка, нет! Сами управимся… – усмехнулся Никифор очередному ваняткиному «словечку» – Мы её… Травами таёжными, лаской да любовью быстро на ноги… Тьфу! На лапки поставим!

– Рыська! Рыська! Рысёнка! Рысёночка! – радовались мальчишки.

* * *

Крепко досталось Рысёнке от подлой петли…

Никифору пришлось даже зашивать ей шкуру в одном месте. Рысёнка рычала, ворчала, пытаясь вырваться из дедовых рук, показывала свой хищный характер. Затем затихала и замирала, когда человек прикладывал к её ранам чудодейственные снадобья, утишающие боль.

Рысёнку поселили в деревянной клетке с комнаткой-закутком. В этом небольшом, но уютном жилище, уже побывали барсуки да лисицы, медвежата-сироты да волчата бестолковые.

Рысь пряталась в закутке, будто он мог уберечь её от всех бед. Стоило появиться человеку, она, как домашняя кошка, выгибала спину, шипела и пыталась грозно рычать.

– Ой, как! Ой, как! – смеялся Никифор, накладывая в кормушку лакомства – Это, ты, в лесу меня напугать можешь… Коли сиганёшь с дерева на загривок. А здесь ты – в моей власти…

Прошла неделя, другая… Рысёнка стала привыкать к человеческим голосам и чуждым запахам. Рядом всегда суетились мальчишки, подбрасывая в клетку угощения, весело щебеча и не выказывая никакой угрозы.

Раны стали затягиваться. Большой человек больше не связывал её и не прикладывал мазей с ароматом тайги. Рысёнка сама старательно зализывала больные места, и всё реже пряталась в закутке, с интересом наблюдая за миром людей.

«И не такие они, уж, страшные…» – думала она, – «Наверное, и среди них есть хорошие и плохие… Плохие петли ставят, да из ружей палят… А эти… Эти, видать, хорошие… Кормят, не обижают… Вот, только не отпускают, почему-то? Я, уж, здорова…»

* * *

Однажды утром пришли все трое… Большой человек и двое маленьких… Принесли мясца да молочка…

«Чего они на меня смотрят? Ем же… Никого не трогаю… А этот, самый маленький, мяучит… Совсем как мой котёнок… И лапками мордочку трёт, трёт… Чего это они?»

Никифор дождался, пока кормушка не опустела. Щёлкнул замком, и открыл дверь…

– Ну, всё, гостья! Пора и честь знать! Ступай! Ступай домой!!!

Рысёнка осторожно подошла к открытой двери. Потёрлась щекой. Опустила на траву одну лапу, другую, и вопросительно посмотрела на людей: «Можно? Правда, можно?»

Затем метнулась, пятнистой тенью, метров на пятьдесят от людей, и остановилась… Посмотрела на них, мяукнула несколько раз… Поблагодарила…

Её встречал родной лес… Родной дом, большой и просторный… Иногда опасный и непредсказуемый, но… Родной… Только там зверь может чувствовать себя свободным… Никакими лакомствами и тёплой клеткой не удержать зверя в неволе. Погибнет он… От тоски погибнет…

Провожал Рысёнку, в добрый путь, дружный мальчиший рёв…

* * *

Сколько прошло времени – не упомнил… Но, однажды…

Возвращается, как-то, Никифор с обхода, и видит: на крыльце лежит большущий глухарь…

«Эко, диво! Это, кто же, нас так облагодетельствовал?» – изумился старик. А когда рассмотрел, что птица не из ружья сбита, а шея у неё аккуратно надкушена, сказал сам себе, – «От Рысёнки… Гостинчик…»

А, верить или нет… Это уже – Ваше дело…

(2 апреля 2014 г. 14.00.)

Манефа

Прошедшие четыре дня принесли внучатам неописуемую радость: электрический свет в избе горел почти до утра!!! Не как в обычные дни – в «двадцать два ноль-ноль» – отбой!

Не был жаден дед Никифор, но на небольшой бензиновый электрогенератор слишком мало топлива выдавали в конторе заповедника. И отчёт строгий спрашивали за каждый литр.

Деньги у егеря водились. Только с бензином – беда!!! 18 километров по тайге канистры на себе не потащишь. Есть Савраска, но запаха любого топлива он на дух не переносит. Встанет, и стоит! Хоть вожжами хлещи, хоть сахарком подманивай… Стоит, упёртый, опустив голову. Фыркает, гривой машет, копытом землю роет, и всё тут!

…И телевизор мальчишки насмотрелись, и книжек начитались, и в «лото», при ярком-то, свете наигрались… Кра-со-ти-ща!!!

Никифор, тем временем, занимался совсем не свойственной ему, работой – писал отчёт! Как он говорил: «сводил таёжный дебет с браконьерским кредитом».

Сидел за столом, сопел, пыхтел, перебирая бумажки. Вставал, ругнувшись, и надолго уходил курить на крылечко.

Однажды, выдохнул: «Ну, кажись, всё… Ажур!!!»

* * *

Засобирался дед Никифор ещё до зари. Тихонько зажёг керосиновую лампу, ещё раз проверил документы, бережно уложил их в «сидор».

Долгий путь предстоял егерю. Восемнадцать километров пешочком, двадцать два – до райцентра, на «перекладных», да до города восемьдесят.

Хошь-не хошь, а три дня на «туда-обратно» отдай!

Помолился, попил чайку и стал будить внуков.

– Чиграшата! Вставайте, ужо! Время мне отправляться!

– Де-е-е-да! Чи-час, де-да-а-а…

Холодными руками дед залез под одеяло, и стал щекотать внуков за пятки.

– А, вот, за вами медведь пришёл! Р-р-р-р!!!

– Это ты, дедушка! Никакой не медведь! – заверещали внуки, выбираясь из тёплой постели, – А, как же мы?

– Ничего! Через часок Манефа к вам придёт…

– Манефа? Снова? – взвизгнул Васька.

– Бибийга! Не хочу бибийгу! – захныкал Ванька, размазывая слёзы.

– Никакая она не Баба Яга. Зря вы так… На Божьего человека… Она обещала вас сильно не журить, да новые сказки сказывать…

Кого же так побаивались мальчишки? Кого сравнивали со сказочной Бабой Ягой? Кто такая – Манефа?

* * *

Давным-давно это было… Зимней порой…

Ещё молодой, только назначенный егерем, Никифор, отправился в обход. Да, нарвался на медведя-шатуна. Досталось ему тогда крепко от старого мишки, растревоженного браконьерами. Подрал он Никифора так, что живого места на нём трудно было найти.

Три дня искали его охотники по тайге. Дальше искать метель помешала. Посчитали тогда его погибшим.

Пришли к жене его, Аксинье, и дочке Наташке, и сказали: «Так, мол, и так!» Вытащила Аксинья из комода чёрный вдовий платок, да рановато…

Очнулся Никифор в незнакомом месте. Тепло, травами пахнет… Три лампады горят у старого Деисуса… И тень… Шепчет что-то, и крестным знамением себя осеняет…

– Кто ты, добрый человек? – прохрипел Никифор.

– Манефа! Монахиня! Отшельница я… Не бойся, мил человек! Ты в моём скиту – как у Христа за пазухой…

– Как я здесь оказался?

Монахиня рассказала Никифору, как тащила его, разодранного медведем, почти сутки на еловых лапах. Как отогревала, как раны обихаживала травами таёжными да молитвами во здравие.

Так они и познакомились…

Неделю спустя, Манефа свела Никифора до дому, и стала там самой желанной и долгожданной гостьей.

Манефа не бросала семью егеря в трудную минуту. Она была рядом, когда скоропостижно скончалась Аксинья. Она утешала-пестовала, осиротевших, Ваську и Ваньку. Стала им крёстной матерью. Ненавязчиво отшельница привела Никифора к Богу.

Тот, не то чтобы, истово верил, но утром и вечером обязательно молился. Не забывал свою благодетельницу-спасительницу. Всячески помогал ей, но и не докучал.

Сколько ей было лет? Одному Богу известно. Старушка… Худенькая, но крепкая. Жила себе на берегу озерца, которое в народе называл Пятачок. Огородик да коза Фифа – вот и всё её добро!

* * *

Манефа пришла, как и было оговорено, с дедушкой. Мальчишки ждали её на крыльце.

Может, чёрное монашеское одеяние пугало мальчишек? Или пергаментный лик, испещрённый морщинами? Кто знает…

Монахиня подошла к детям, перекрестилась и поклонилась в пояс.

– Ну, здравствуйте, крестнички! Как ночевали-почивали?

– Здравствуй, крёстная! – Васятка бросился навстречу, и обнял старушку.

– Здрасьте, бибийга! – насупившись, поприветствовал её Ванька.

– Ну, бибийга, так бибийга… – усмехнулась Манефа, – А я вам, тут… От белочек… Орешков принесла…

Гостинцу и Ванятка обрадовался. Развязав мешочек, ребятня стала звонко щелкать лещиной.

– Крёстная! А, правда, что белки тебе сами орехи таскают? Дикие пчёлы – мёд, лисы – куропаток? – поинтересовался Васька.

– А, как же… Конечно, правда!

– Брешешь, бибийга! – констатировал Ванька.

– Вот-те, крест, Ванечка! Сами и таскают! – Манефа едва сдерживала смех.

– Сами… Сами… Не бывает так… – бурчал Ваньша, как старый дед, – Мне, вон… Никто не приносит… Кто их заставляет?!

– Как, кто? Господь Бог!

– И, как это он их заставить может?! – Ванька соскочил с крылечка, и встал, подбоченившись.

– А, вот так! Ты, малыш, стой. Не шевелись. Что бы не случилось… Ладно?

– Ну, стою…

Манефа встала рядом, перекрестилась, и стала что-то тихонечко напевать. То ли песню какую, то ли молитву…

И, вдруг, ей на голову и мгновение спустя, на ваняткину макушку… уселись два лесных голубя.

Оцепенели мальчишки с открытыми ртами. Чудо чудное… Диво дивное…

А голуби сидят себе, воркуют… Будто переговариваются друг с другом. Или людям что говорят?

– Ну, ладно! Ступайте! – шепнула Манефа и, как по команде, голуби взмыли в небесную лазурь, радостно хлопая крыльями.

– Вот… Это… Да-а-а-а… – выдохнул Васятка.

– Теперь – верю! – поставил точку младшенький.

* * *

Мальчишкам были известны и другие чудеса, которые происходили рядом с отшельницей.

Однажды они видели, как вблизи скита безбоязненно паслись изюбри. Манефа в это время копала картошку. А они, будто и не замечали человека.

Другой раз видели зайцев, которые преспокойно брали морковку прямо из рук доброй старушки.

В третий раз монахиня удивила мальчишек на берегу озера Пятачок. Встала на колени у воды, похлопала ладошкой по поверхности, и тут же десятки карасей ответили на её зов. Закипела вода у берега. Даже рукой золотистых рыбин можно было погладить.

– Крёстная! Ну, почему так? Тебя они не боятся, а от нас шарахаются?

– А я их люблю… А они – меня…

– Так, и мы любим!!!

– Так, да не так! Не совсем ещё ваши сердечки молодые природе открыты… Вот, к примеру, тот же заяц… Что он для вас? Баловство и зайчатина. А для меня – добрый сосед, который рядышком живёт. Волка вы боитесь… А он мой дом охраняет… Я ему зла не делаю, а он, за это, Фифу мою не трогает…

– А дед Никифор так сможет? Как ты… Ну, чтобы голуби… На голову?

– Пока нет… Маловато в нём ещё Божьего…

– А мы?

– Сможете, родные. Непременно сможете…

Обняла Манефа мальчишек, гладила их по головушкам, да песенку им напевала…

Катилась слеза по её щеке… То ли радостная, то ли горестная… Кто знает?

(2 апреля 2014 г. 14.00.)

Праздник без конфет

Майские праздники на подходе…

Деду Никифору в конторе заповедника паёк выдали…

Сгущёнку, кисель в брикетах, батончики соевые, карамель в бумажках и «дунькина радость» без обёрток… Две коробки «Птичьего молока»… Пряники, печенье… И всякие разности, которые внучатам в радость будут…

Собирал Никифор рюкзаки, и радовался. То-то, внучатам радость будет! И конфетками похрустят, и пряничками почавкают, и… коли Манефа придёт, то и пирожки знатные будут…

* * *

Добираться от райцентра до кордона – великое дело… Вроде, восемнадцать километров, а семь потов сойдёт!

Пять – по щебёнке… Пять – по грунтовке… И… восемь… Последние восемь – настоящее испытание…

Тут Никифору Геньша-балобол, на «шестьдесят шестом газоне» подвернулся…

– Чё ты маяться будешь, егерь? – ляпнул Геньша, – Я тебя мигом до места допру!!!

Ой, не верил Никифор обещаниям геньщиным. Знал, что сбрешет, конопатый. А согласился. Вёрсты пешком отмеривать – велико дело…

Сели… Поехали…

Всю дорогу Геньша, не умолкая, рассказывал сказки да присказки, в которых участия не принимал, но… будто главным в каждой истории был..

Балабол… Что с него взять?

Хихикнул Никифор, садясь в машину: «Ох! Наслушаюсь небылиц!».. И прав был… знаючи балабольство геньшино, шоферское…

Так и вышло… «Икнул» «газон» на лесных ухабинах, да «помер»…

– Етишкин малахай! – выругался Геньша, – Всё! Забалагурился мой брат – мотор!

– Да, ладно тебе, словами-то, разбрасываться, – успокаивал его Никифор, – Ты ремонтируй… А я… Тихонько… Пешочком… Мне не привыкать… Главное – подачку сбереги! Я быстренько: туды-сюды.. Внучата ждут…

Взавлил Никифор четыре канистры с бензином, двадцатилитровые, на плечи, и зашагал по знакомой тропке. Идёт, и думает: «Вот… Туда – два часа… Заведу внукам электростанцию… Пусть „белый свет“ им будет… Два часа – обратно… И два часа – гостинцы принесть, пока Геньша с машиной ковыряется…»

Потопывая-поскрипывая, сминая тропку таёжную, добрёл до избы… А там, уж, Манефа с пирожками да куличами колдует…

Негоже, в те времена, было Христа поминать, но те, кто крест нательный носил, не брезговали советские праздники с господними совмещать…

– Христос воскресе, сестрица!

– Воистину воскресе, брат во Христе!

Перемолвился здравицами Никифор с Манефой, завёл электростанцию, и пошагал обратно… За гостинцами…

* * *

Вернулся Никифор на место, где «газон» встал… А там… Вонь непотребная!!! Такая вонища стоит, что мухи в полуметре, на лету. дохнут…

Мука рассыпана по траве, конфеты разбросаны… Банки со сгущёнкой, прокусанные мощными челюстями, то там, то тут… И вонь… Вонь непотребная…

– Где ты, хозяйнушка? – громко выкрикнул Никифор, снимая карабин с плеча, – Выходи! Погутарим!!!

Недолго таилась росомаха… Вывалилась из малинника, встала бочком, изогнула спину, чтобы больше и ужаснее казаться, и заурчала…

Бочком, бочком движется… Чует запах пороха, но наглость звериная своё берёт… Рычит, сволота!

Никифор – настороже, палец – на курке… А она… Она, растрепавшая мешок муки, раскидавшая и обгадившая «гостинцы»… Скалится… Скалится, гадина… Рычит… Урчит… Будто выговаривает: «Моё это! Моё!»

* * *

Не стал опытный егерь связываться со звериной таёжной…

Не щёлкнул курком карабинным, несущим смерть…

«Остались вы, Васька да Ванька, без конфет…» – буркнул дел, – «Не обижайтесь, уж… Росомахе… Тоже… Пасха…»

(5 апреля 2014 г. 00.01.)

Сказ о трясогузке

Взялся Никифор с внучатами картошку полоть…

Встали раненько, только солнышко, за сопкой, розовинками небушко озарило. Позавтракали наспех, и в огород.

Дед мотыгой междурядья облагораживает, а внучата – в рядках просянку да мокрицу, повилику да лягушатник выискивают. Дёргают совестливо, с корнями. Чтобы второй раз работу не делать!

Сорняки в междурядья складывают кучками. Гусям да курочкам «на салатик»…

Дед внучат шутками-прибаутками подбадривает, добрыми словами похваливает… А те, и рады стараться!!! Пыхтят, сопят, дело доброе творят!!!

Не заметили работнички, как солнышко в самый зенит забралось, и полдень обозначило.

Затих ветерок, спрятался в высоком разнотравье на отдых. А солнышко, знай, жарит да парку поддаёт… Июль – макушка лета!!!

– Ну, всё! Баста! – скомандовал Никифор, взглянув на помощничков. А у внуков – рубахи мокрые, бисеринками пот на носу поблёскивает, да по щекам скатывается.

– Соток пять отмахали! – со знанием дела, сказал Васька, старший внук.

– Считать не могёшь! Тут, целых шесть, пожалуй, будет! – отпарировал Ванятка.

Попили труженики кваску холодненького, да прилегли на меже. Передохнуть… Жилочки-прожилочки расправить, да усталость Матушке-Сырой Земле отдать…

* * *

Замер воздух на опушке. Ни веточка не вздрогнет, ни листик не шелохнётся. Только одна осинка, бедная, без ветра дрожит. Хоть и жара стоит, а будто мёрзнет она…

Лежат работнички в траве, в небушко синее поглядывают. Ищут глазами жаворонка, который, в неизмеримой высоте сочиняет звонкую песенку о лете. Где-то рядышком кузнечики-краснопёрки свои скрипочки настраивают. В мокрой ложбинке лягушки перекликаются; хвалятся – кто больше комаров да мошек съел…

Вдруг, на рябиновый куст села птичка-невеличка… Тиньк! Тиньк! Тиньк! И хвостиком смешно подёргивает.

– Дедушка! А как эту птичку зовут?

– Трясогузка.

– Как? Как?

– Трясогузка, говорю! Видишь, как хвостиком трясёт?

– Ага! Вижу. А трясогузка – полезная птица?

– А, то! Поважнее других будет!

– Даже коршуна важнее? Даже глухаря?!

– Эх, чиграши! Мало вы ещё знаете…

– А ты расскажи!!!

– В другой раз…

– Не пойдёт такое дело! Расскажи-и-и-и, деду-у-у-лечка!!!

– Ну, так и быть… Слушайте!

* * *

Давным-давно это было… То ли при царе-Горохе, то ли при сыне его – Ермохе… Не помнит уже никто. Только из уст в уста этот сказ передают. Чтобы внучат поучать!

Появилась в наших краях птичка-невеличка. Летает себе, летает. А, как звать – и сама не знает.

Летела птичка, летела. Устала. К лосю на рога, отдохнуть, присела. Посмотрел на неё лось, и говорит:

– Да-а-а… Ростом не велика, белёсые бока, чёрная ермолка, коготочек колкий, серый армячишка… Как звать тебя, слышь-ка?

– Не знаю, господин Лось!

– О! Ты меня господином величаешь, а имени своего не знаешь! Быть тебе, с твоей серостью, у меня в услужении!

– А что делать надобно?

– Садись мне на рога, да хвостиком своим мух отгоняй! Хвостик-то, у меня короткий. А мухи, ох как, допекают!!!

…Долго была птичка-невеличка у Лося в услужении…

Летит птичка дальше. Летела, летела. Устала. На улей присела отдохнуть. А тут – Медведь. Наелся мёду краденного, и охает.

Увидел птичку, и давай реветь:

– Что за птичка?! Ростом не велика, белёсые бока, чёрная ермолка, коготочек колкий, серый армячишка… Как звать тебя, слышь-ка?

– Не знаю, господин Медведь!

– Да! Я – господин! Этого леса хозяин! Быть тебе у меня в услужении!

– А что делать надобно?

– Я буду мёд воровать, а ты – хвостом пчёл отгонять! Чтобы за нос меня не кусали! Ну, о-о-о-о-чень больно!!!

…Долго была птичка-невеличка у Медведя в услужении…

Летит птичка дальше. Летела, летела. Устала – присела. Волчище, уж, тут как тут! Увидел птичку, зарычал грозно:

– Р-р-р-р-р-р!!!!! Ростом не велика, белёсые бока, чёрная ермолка, коготочек колкий, серый армячишка… Как звать тебя, слышь-ка?

– Не знаю, господин Волк!

– Я не царь лесной, но барин волостной! Быть тебе у меня в услужении!!!

– А, что делать надобно?

– Ты на дерево взлетай, да смотри зорко! Как зайчишку увидишь, так махни мне хвостиком! А я, уж, отобедаю!!!

…Долго была птичка-невеличка у Волка в услужении…

Полетела птичка далёко – к речному истоку. Подальше от хищных хозяев, которые ей, бедной, ни днём, ни ночью покоя не давали…

Летела, летела… Видит – опушка. На опушке – избушка. В избушке – старушка.

Присела птичка-невеличка на крылечко. А сама дрожит от голода и усталости.

Вышла старушка на крыльцо, взяла птичку на руки, да приговаривает:

– Ой, махонька! Ой, бедненька! Ростом не велика, белёсые бока, чёрная ермолка, коготочек колкий, серый армячишка… Как звать тебя, слышь-ка?

– Не знаю… ба-буш-ка…

– А что дрожишь?

– Боюсь… Боюсь господина обидеть! Боюсь ослушаться!

– А где ты тут господ видишь? Нетути! Мы, в лесу, с тобой – на равных!

– Дай мне имя, бабушка! А то, ни то, ни сё… Ни кола, ни двора… Ни гнезда, ни имени…

– Нелегка задача! Эх! Наудачу! Нарекаю тебя ТРЯСОГУЗКОЙ! Беги по дорожке узкой, летай с ветки на ветку! Живи свободно, и радуйся!!!

Сколько времени с тех пор прошло не знаю – сам гадаю! Слова складно связываю, да внукам, на науку, рассказываю…

Живёт себе, трясогузка, свободно и радостно! Только, по привычке, хвостиком помахивает… Будто боится неведомого господина обидеть…

* * *

– Ну, что, чиграши? Понравился вам мой сказ?!

…Тишина в ответ… Приподнялся Никифор, взглянул на внуков… А они… С открытых ртов слюнки пускают, да носами посвистывают…

Умаялись, помощнички!

(7 апреля 2014 г. 16.00.)

Туки-туки… Варежки…

– Деда! А, деда! – приговаривал меньшой внук, Ванятка, – А зачем тебе шишки – мешками?! А зачем ты приговариваешь: «Туки-туки, варежки! По снежочку санюшки… Не поели мышечки… Налегай на шишечки?!» Кому гутаришь-приговариваешь?

– Кхе! – кашлянул Никифор, закручивая самокрутку, – Как сказать тебе, внучок? Завтрева в лес пойдём, тамочки и увидишь того, кому шишки собираю и заговор заговариваю…

* * *

Поутру… По насту хрустящему, отправился Никифор с внучатами в лес..

А, что, он, лес? Лес, как лес…

Сосёнка – к сосёнке, ёлочка – к ёлочке… Кустарничек – к кустарничку…

Всё одно… Тайга-матушка…

Полусонные внуки волочились за дедом на лыжах самоделишных… А сам Никифор нёс на плечах мешок увесистый, да не больно тяжёлый… С шишками.. Еловыми да сосновыми…

Наст под лыжицами похрустывает… Дед – передом, а внучата позади волочатся, полусонные.

Солнце раннее им улыбается, морозец за щёчки румяные их щиплет. А им… Им – всё нипочём: бредут за дедушкой… То ему на лыжи наступят… То друг дружке… Завалятся на бок, и… Хохоту – на весь лес!!! Всю дичину распугают!

* * *

Вышли на опушку, где ёлочки берёзки поперёд пускают… Гарь бывшая… Позапрошлогодняя… Вроде, недавно дело было, а берёзоньки – в руку толщиной… Стоят, красавицы, белым телом на белом снегу отсвечивают… Любо-дорого глядеть!

Вот, тут-то, спустил Никифор тяжёлый мешок с плеч, и шишечки из него стал вытаскивать, разбрасывать, по пенькам горелым раскладывать.

Раскладывает, да приговаривает: «Туки-туки, варежки! По снежочку санюшки… Не поели мышечки… Налегай на шишечки!»

– Дед! Ну, дед! – не утерпел Ванятка, – Кого? Кого на шишки зазываешь?

– Тише, малец! Сам увидишь моего помощника…

Мгновения не прошло, как на искристый наст уселся «дедов помощник»… В красной шапочке… Дятел…

И. давай шишку долбить-ковырять! Только шелуха во все стороны полетела! И людей не боится! Знает, что не обидит защитник таёжный!

– Де-е-ед! – шепнул Ванька, уткнувшись носом в тулуп, – А… А почему ты… дятла… лесным помощником кличешь?

– Потому, внучок, – ответил Никифор, поправляя на Ваньке шапку-ушанку, – Потому что он деревья худые метит… Знает, санитар, которые из них больные… Заранее из них червячков выковыривает. А я – за ним… Метки ставлю… Чтобы лес здоров был… Как ты, малец!

* * *

Усевшись на пенёк, Никифор закурил… Внучата увалились на снег, и с интересом наблюдали за «дедовым помощником», который кликнул-присвистнул, и на зов его слетелись, ещё с десяток, лесных санитаров…

А дед покуривал, да нашёптывал слова заветные: «Туки-туки, варежки! По снежочку санюшки… Не поели мышечки… Налегай на шишечки!»

(21 апреля 2014 г. 12.50.)

Ласточкина наука

Ранним летним утром, когда речка только окуталась молоком тумана и зарозовела, на кровати завозился Ванятка. Меньшой внук егеря Никифора.

Сам дед, уж, и корову проводил на соседний луг, курочкам да уточкам зерна задал, кроликам – травки свежей.

Сидел, да тихонечко карабин свой чистил и смазывал…

Потянувшись, протерев глазёнки, Ванятка опустил ножки на прохладный деревянный пол…

– Утро доброе, Ванюш!

– Какое же оно доброе, – отозвался внук, – Орут и орут… Спать не дают…

– Кто, орёт-то? Вроде, тишина вокруг… Токмо комарики звенят… – усмехнулся дед.

– Кто-кто? Ласточки!!!

– Кхе! Так, они, ласточки-то, вместе со мной встали! Столько дел уже переделали!

– Ой, дед! – съехидничал Ванятка, – Какие у ласточек дела могут быть? Летают себе… Да орут… Лучше бы спали… До полудня…

– Э-э-э… Не говори так, милый. У каждой Божьей твари – своё место, своё время и своё занятие!

– Вот… Сам говоришь – «твари»… А, слово-то, нехорошее… Бранное…

– А ты, Вань, на это слово с другой стороны глянь!

– Это как?

– Тварь – от слова «творить»… То есть, «сотворённая»… Вот, Господь любое существо сотворил, и ему волю дал… Творить…