Арктический удар

«Я в лодке, – едва не задохнулся от счастья штурман. – Лодка надувная, похожа на резиновую, но очень плотная, незнакомой конструкции, с подвесным мотором, таких я нигде не видел, на боку латинскими буквами написано YAMAHA. Так что же это получается, нас потопили японцы? Как они здесь оказались, это же не Тихий океан? Да и эти нисколько не похожи на японцев, за исключением разве что того, который справа. У остальных лица вполне себе европейские. Один из них что-то спрашивает, я не слышу, вода в ушах, да и шок. Смотрю на приближающуюся подлодку. Ну очень огромная! Когда смотришь на ее палубу, кажется, на ней можно играть в футбол».

Он потряс головой. И вот тут его охватил ужас, когда он услышал русскую речь.

«Так это русские, а они-то что здесь делают и как смогли построить такую огромную лодку? А говорили, что они, кроме как плести лапти и пить водку, ничего не умеют. Итак, я попал к русским, лучше бы утонул, все равно мне не жить».

Его стал бить озноб, будто он голым попал на тридцатиградусный мороз.

«О боже, нет, лучше за борт, но не дают, хватают, укладывают лицом вниз! Лучше бы я утонул – все равно мне не жить!»

– Ой, мой бог, я пропал, ой, мой бог! – невольно вырвалось у него.

Он не помнил, как оказался на палубе. Кто-то что-то крикнул сверху, но от шока он не понял, что именно. Матросы подхватили его под руки, подняли на палубу и повели к двери рубки, и тут от потрясения пережитым или от страха перед будущим, а может, от всего вместе штурман потерял сознание.

Атлантика, 1942 год, это же время

Все, кто был в лодке, почувствовали, как она слегка затормозила, будто кто-то пытался удержать на месте двадцать тысяч тонн стали и сто тысяч лошадей. Казалось, лодка удержится под водой и ничего не произойдет, но какая-то сила подхватила ее и чуть не выкинула с глубины сто восемьдесят метров на поверхность океана.

– На рулях, держать глубину, олухи царя морского! – выкрикнул я.

Но лодка не слушалась рулей и стремительно всплывала. Но вот стремительный подъем завершился у самой поверхности, и лодка перешла в горизонтальное положение.

– И что это могло быть? – произнес старпом, окидывая всех взглядом, будто ожидая ответ от кого-то из присутствующих в центральном отсеке.

В этот момент все ощутили удар ограждением рубки и скрежет разрываемого железа. Не все устояли на ногах от этого удара.

И страшный скрежет разрываемого железа – над нашими головами. Честно скажу – мне было страшно. И любому на моем месте было бы страшно. Когда ожидаешь, что на голову сейчас хлынет водопад ледяной воды – и все!

– Стоп машина! – заорал Петрович, опомнившись первым. – Да вы что, глазастые, куда на х… смотрели! Спите, что ли!

– Так все же было чисто на экране, тащ кавторанг, – оправдывается оператор ГАКа.

– Осмотреться в отсеках и доложить, – скомандовал я.

Блин, вот вляпались-то! Айсберг, что ли? Южная часть Баренцева моря летом?

Спустя несколько секунд стали поступать доклады из отсеков, что повреждений и поступления воды нет. Энергоустановка в норме, видимых повреждений нет.

– Так, Петрович, и кого это мы поцеловали? – обратился я к старпому.

– Да черт его знает. Рыбаков здесь не должно быть, всех предупредили, что будут проходить учения в этом районе. Хотя они на все запреты кладут с прибором. Может, янки или их шавки решили подсмотреть, что мы тут делать будем, вот кого-то и зацепили, – ответил Петрович.

Тут в центральный вломился ли, вбежал или влетел, но только не вошел наш Комиссар с круглыми глазами и испуганным лицом. Правой рукой держался за локоть левой, видимо, во время удара не удержался и ударился обо что-то.

– Что случилось? Кто-то нас протаранил? Повреждения есть? Что будем делать?

И это, как ни парадоксально, разрядило обстановку. По крайней мере, сделало менее напряженной.

– Успокойтесь, товарищ капитан второго ранга, сейчас все выясним, – ответил я.

– Глубина? – это уже вахтенному.

– Перископная, тащ каперанг, – послышался ответ.

– Акустики, слушать пространство вокруг лодки, включить видеонаблюдение и доложить.

– Есть объект, лево двадцать, погружается, слышны шумы вырывающегося воздуха.

– На сонаре что видно? Объект, дальность двести пятьдесят метров на север, товарищ командир, похоже, он тонет, и больше вокруг ничего не наблюдаю, все чисто.

– До этого тоже ничего не наблюдал. Всплываем. Аварийная команда, наверх!

– Так это мы кого-то протаранили? Как такое могло случиться, мы же шли на глубине? Что, рули вышли из строя, поэтому мы так быстро всплыли? И эта лодка только что после капремонта. Надо об аварии сообщить в штаб, – затараторил наш Комиссар.

– Сейчас всплывем, все выясним и доложим о происшествии. А что у вас с рукой?

– Да ударился о переборочный люк, и, похоже, не слишком удачно.

– Тогда пройдите в медблок, пусть наш медик посмотрит, что с вами.

Через несколько минут лодка показалась над водой, которая стекала с ее бортов серебряными струями, на ограждении рубки появилась нехилая вмятина от удара, более половины стекол на ходовой выбито, хотя она и была спроектирована для подламывания льда и имела большой запас прочности, но удар о препятствие не прошел бесследно. Открылась массивная дверь сбоку рубки, и дюжина матросов в оранжевых жилетах, одетых в теплые куртки, выбежала на палубу. Сверху на ходовом мостике также показались несколько тепло одетых матросов.

Когда я поднялся наверх, глядя на выбитые стекла и проломленную переднюю стенку ограждения, мысленно выругался: «Ну вот, только вышли из ремонта, и опять придется вставать на ремонт, будь оно неладно. И кого это там угораздило подставиться под нас».

Осматриваюсь вокруг, вдали, у самого горизонта, на западе проглядывала полоска суши, которой, по идее, не должно быть, но она была. А так, насколько взгляда хватало, горизонт был чист. Менее чем в двухстах метрах расплывалось масляное пятно, посреди него плавали какие-то обломки. «Сейнер или еще что?» – пронеслось у меня в голове.

– Что за черт, вам не кажется, здесь слишком тепло для Арктики, – заметил наш второй штурман Дима Мамаев по кличке Мамай. – И солнце высоко, в наших широтах так не бывает! Это не север. Интересно, куда мы попали.

– А правда, где это мы вынырнули? – проговорил я. – Какая-то аномалия? Не может быть так тепло, хотя сейчас и лето. Определить местонахождение, – сказал я, повернувшись к штурману.

– Человек за бортом! – раздался голос сигнальщика.

Мы посмотрели в сторону обломков, там в волнах прыгала голова.

– Бот на воду, спасти человека! – скомандовал Петрович.

– Товарищ командир, – раздался голос второго штурмана, – спутниковая система не работает, спутники не отвечают, будто их там нет.

– Как не работает? Может, после столкновения антенны повреждены? – предположил я.

– Да нет, все в порядке, повреждений нет, просто спутники исчезли, – выдохнул Мамай.

– А другие спутники как?

– Да никак, их просто нет.

– Как нет? И куда же они делись?

– Да не знаю я, куда они все подевались! Ни ГЛОНАСС, ни Джи-Пи-Эс, ни гражданских связных!

– Остальные системы работают?

– Да, остальные все в рабочем состоянии.

– Задействовать все системы и определить местонахождение.

Через несколько минут наверх поднялся Сан Саныч с озадаченным лицом и, осматривая море вокруг лодки, посмотрел зачем-то на солнце.

– Командир, я, конечно, извиняюсь, но мы заплыли черт знает куда. Так как глубины под лодкой и рельеф дна не совпадают с Баренцевым морем, а все данные указывают на то, что мы в Атлантике, где-то недалеко от побережья Америки, где точно, потом доложу.

И вот еще одна сцена из «Ревизора». Тишина повисла примерно на минуту. Ну просто Н.В. Гоголь, «Ревизор», последний акт, немая сцена. Потом она прервалась матом.

– Ты это серьезно?

– Обижаешь, командир.

Мне больше всего сейчас хотелось ляпнуть что-то типа «Да как мы сюда попали, только что были в Баренцевом море, а теперь за тысячи миль, где-то около Америки. Да этого не может быть, да что тут за б… происходит, кто-то может нам хоть что-то объяснить?». Но я сдержался: командир по должности обязан знать ВСЕ, а если нет, ни в коем случае не показывать это подчиненным. Потому я авторитетно изрек, указав на возвращающийся бот:

– А вот мы у того спросим. Он местный? Значит, должен что-то знать! Тогда и решим, что наверх докладывать!

Спасатели подняли на борт какого-то бородатого типа в некогда белой рубашке и вроде бы форменных брюках, но босого. Он был в шоке, его трясло так, что зубы стучали, он таращился на нас с жутким испугом и что-то причитал себе под нос.

– Узнали, кто он и откуда?

– Нет, все время бубнит что-то невнятное. Никаких документов при нем нет, вообще ничего в карманах.

– Этого вниз, в медблок, обтереть, обогреть, переодеть, – скомандовал я, – а нам – срочно убираться отсюда, пока не прихватили. Все вниз, погружение!

Погрузились неглубоко – под перископ. Вели сканирование эфира и окружающего пространства, так что могли быстро нырнуть на глубину. Решив, что срочных дел больше нет, а самое срочное – установить, как мы сюда попали, – наведались вместе с Петровичем к нашему «гостю» в медицинский отсек. Войдя, я сначала увидел нашего Комиссара с загипсованной рукой, который что-то доказывал бортовому медицинскому светилу Святославу по кличке Князь. Потом обратил внимание на нашего спасенного, сжавшегося на койке в углу.

– Док, что с Григорьичем?

– Перелом лучевой кости, не менее месяца походит в гипсе. Вот я ему предлагаю: пока далеко не ушли, надо вызывать вертолет, переправить на берег и подождать замену. А он ни в какую. Говорит, останется до конца похода. Это его последний поход, и в отставку. Если мы его сейчас снимем, говорит, все пойдет прахом. А возвращаться – плохая примета, удача отвернется.

– От нас и так удача отвернулась с этим, мягко говоря, инцидентом. Ну а этот как, в порядке? – указал на второго пациента.

– Да в принципе все в порядке, наглотался воды, шок, несколько царапин да ссадин и большой синяк на спине, переломов нет. Но похоже, ударился головой обо что-то. Хотя и на голове ни ссадин, ни шишки, – заключил наш эскулап.

– Четверть часа в воде? – усомнился Петрович. – Рановато, чтобы рехнуться. Чай, не десять суток на плоту в одиночку.

– Так мне пришлось его обследовать с помощью двух матросов – не давался. Думал, с ним что-то очень плохое хотят сделать. Кастрировать, например. Сейчас вроде успокоился, но все равно, вы только посмотрите на него, глаза из орбит выскакивают, все время крутит головой, того и гляди отвалится. Похоже, это немец, немецкий не спутаешь ни с каким языком. Твердит что-то одно и то же на своем собачьем языке, а что это он там лает, надо нашего снабженца спросить, он знает немецкий.

– Старший мичман Сидорчук, срочно зайти в медблок, – раздалось по громкой связи.

– Мы что, какое-то корыто или шхуну с немцами утопили? – пошутил Князь. – Ну так им и надо, пусть не подглядывают, когда российский флот напрягает мышцы. А то каждый норовит в наш огород залезть. И все же, откуда они здесь взялись, вот будет шуму на всю округу, и нас за яйца подвесят, мало не покажется.

– Князь, помолчи, без тебя тошно, еще ты со своими приколами, – вошел Сидорчук с докладом, но тут же замолк, глядя на нас, ничего не понимая.

Утопленник забился в угол и с широко раскрытыми от ужаса глазами взирал на все происходящее, явно принимая нас за племя людоедов, которые сейчас подвесят его на вертел и начнут поджаривать.

– Доктор, дай чего-нибудь успокоительного, чтобы прийти в себя после таких известий. Шарики за ролики заскакивают, серое вещество вскипает. Не часто лодка за мгновение перемещается за тысячи миль. И природу этого феномена никто не сможет объяснить.

– Как за тысячи? Какие тысячи? А мы что, разве не в Баренцевом море?

– Нет, Князь! Мы где-то в Атлантике, у берегов Америки.

– Ну не х… себе, и как мы сюда попали?

– Сам в шоке. Знать бы, как это все произошло. Доктор! Ну ты будешь снимать мне стресс или нет?

После минутной задержки, переваривая только что полученное известие, доктор, глядя куда-то в стенку, словно к чему-то прислушиваясь, сказал:

– Самое лучшее лекарство от всех стрессов – стопка спирта, командир. А может быть, и две.

– Ты опять со своими шутками.

– Какие уж тут шутки, после таких известий. А как же этот, он-то тогда откуда?

– Сейчас расспросим, может, он что-то знает и расскажет.

– Товарищ капитан первого ранга, вы только что упомянули про какую-то Америку.

– Да, Валентин Григорьевич, по каким-то неведомым нам природным или дьявольским причинам, я не знаю, как это еще назвать, мы оказались в Атлантике.

– Но это же невозможно, что о нас скажут, если мы об этом доложим наверх? Да нас после этого всех посчитают, мягко говоря, не в себе и упрячут в психушку. Всего-то три часа прошло после погружения, а вы уверяете, что мы кого-то протаранили у берегов Америки.

– Вот и мы не верим и хотим поговорить с этим немцем. Богдан Михалыч, расспроси его, с какого он судна, что здесь делал, сколько их было, куда шли, ну и все такое.

Поначалу мичман ничего не мог добиться от этого чокнутого. Тот таращил глаза и молился чему-то, однако его ответ нас снова вверг в шоковое состояние. Оказывается, мы протаранили немецкую субмарину (и откуда только она здесь взялась). Большего добиться пока не удалось.

– Ну все. Приплыли. Пипец котенку, срать не будет, – изрек Петрович, – теперь точно с дерьмом смешают. Весь цивилизованный мир будет вопить, что русские пиратством занимаются, и с Германией отношения могут испортиться.

– А может, этого фрица отправим к Нептуну, а сами рванем до дому, – снова пошутил доктор. – Нет человека – нет проблем.

– А что, всего-то полдня, как вышли с базы. Да за это время мы сюда не только дойти, долететь не смогли бы. Рванем домой, пусть доказывают, что это мы здесь были, – высказался Петрович.

– Да вы что такое говорите, мы все можем под трибунал попасть, – негодовал Комиссар, – как можно, поначалу спасти, а потом взять и снова утопить человека.

Я понял, мои офицеры решили немного разыграть нашего Комиссара, поэтому отвернулся, чтобы он не заметил улыбки на моем лице и еще больше не разошелся.

– Так! Все, пошутили, и хорош. Что будем делать? Положение-то хреновое, давайте думайте, как будем выпутываться из этой ситуации. Давай, мичман, расспроси его подробнее обо всем, надо узнать, какого черта они здесь делали и что за лодка у них была. Мы до самого столкновения ее не обнаружили. Неужели новый тип покрытия, который ни на одном экране не отражается. Чуть из-за них лодку свою не угробили. Здесь что, какие-то маневры с америкосами проходили? А мы из-за них должны делать ноги, Карибский кризис им в якорь, пока весь их флот не сел нам на хвост за потопление немецкой подлодки в территориальных водах америкосов.

– Эй, Сидорчук, ты, когда немца допрашивать будешь, до смерти не забей, – пошутил наш доктор.

Ну не может он без шуток.

Хотя, глядя на нашего снабженца, любой бы поостерегся с ним связываться: рост под два метра, кулаки – как пудовые гири, косая сажень в плечах, в рубочный люк с малым зазором проходит.

– Гитлер капут, Гитлер капут, – залепетал наш немец подходящему к нему мичману, – меня не надо убивать, он есть простой моряк, я есть призвать с торгового судно. Я есть бывать ваш страна до война.

Оглядываюсь.

– Князь, твою мать! Разложил на столике свои самые жуткие инструменты. Непосвященный вполне может принять их за пыточные. А этот еще медленно их перебирает, задумчиво поглядывая на «клиента». Прекрати, а то его сейчас кондратий хватит!

– Да я просто так, решил протереть немного от пыли.

И где это он нашел у себя в отсеке пыль, приколист хренов.

Немец наконец заговорил с мичманом, глядя на него, как кролик на удава. Мичман нам переводил. Мы вытаращили глаза на немца. Надо было как-то все переварить, а в голове проносились всякие сумасбродные предположения. Начиная с того, что мы все чем-то надышались и у нас глюки, вплоть до пресловутых зеленых человечков из космоса, с их экспериментами, и до конца света, который так все ждали в этом году. Хотя, возможно, у немца и впрямь крыша съехала после того, как мы его яхту, или что там еще, утопили, и он себя героем кригсмарине вообразил? Или это мы провалились в прошлое, или немцы попали к нам в будущее, или мы и немцы в параллельном мире. Надо срочно выяснять.

– Что это за херню он там несет, какой на хрен Гитлер и что за фигня? Немедленно выясни.

Из рассказа немца выяснилось, что сейчас лето 1942 года. Так, значит, второй год идет война. После того как в декабре получили по мордасам под Москвой, фашисты повели наступление на юге и теперь рвутся к Волге в районе Сталинграда, захватили Крым, окружили Ленинград. Ну, в точности как в нашей реальности. Сам он штурман на подводной лодке минном заградителе U-215, которая вышла в первый и последний для нее поход к берегам Америки более месяца назад. Видимо, лодка нами протаранена случайно, после чего, собственно, затонула. Всей субмариной куда-то провалиться – этого уж точно никто из нас не ожидал.

– Да, доктор, после того, что мы сейчас услышали, одной стопкой не обойтись, да и стакана мало будет. Поллитровка явно бессильна.

– А выпить-таки не помешает. Наливай, док. – И это сказал наш Комиссар – борец за нравственность.

Я посмотрел на него и понял, передо мной совсем другой человек, не тот, что пришел к нам в команду. В глазах вспыхнул огонек, некий азарт. Я тогда не понял причину столь приподнятого настроения. Это выяснилось потом. Док протянул мне мензурку, а Григорьича предупредил, что он получил укол седативного успокоительного, потому пить ему нельзя. Тут я кое-что вспомнил:

– Богдан Михалыч! Что он там сказал насчет штурмана?

– Так он, собственно, и есть штурман той подлодки.

– Значит, штурман. Тогда он должен знать, куда нас забросило. Сан Саныч, зайди в медблок, – вызвал я по телефонной связи.

Пока дожидались Саныча, наш немец немного пришел в себя и успокоился. Он уже осмысленно разглядывал все и всех. С любопытством смотрел на приборы и предметы, находящиеся в медблоке. Но вот пришел и наш штурман, и немец опять подобрался, ожидая, что последует дальше.

– Саныч, вот он – штурман с подлодки, – кивком показал я на спасенного моряка, – поговори с ним.

– Откуда?!

– Да-да, штурман с подводной лодки, – делаю жест рукой, чтобы остановить встречный вопрос, готовый сорваться с уст Саныча, – фашистской Германии.

Штурман секунд пятнадцать молчал, обводя всех взглядом, думая, что его разводят и кто-то со смехом сейчас это выдаст. Но все были серьезны. Наш Комиссар вообще пребывал в прострации под действием лекарства. Вскоре он уже спал.

– Что ты, как рыба на суше, рот раскрываешь. Ничего же не слышно. Мы, кстати, не менее тебя ох… удивились, когда все это услышали.

– Командир, какая на хрен Германия, да еще фашистская, когда на дворе 2012 год. Они что, где-то до сих пор все скрывались? Я слышал, будто у них база где-то в Антарктиде подо льдом была. Они что, оттуда?

– Нет, Сан Саныч, это мы сюда.

– Как сюда, куда сюда, я что-то не пойму?

– Ладно, не буду я тебя мучить, это мы провалились в прошлое, и сегодня 3 июля 1942 года.

– Не фигово девки пляшут!

– Вот-вот, и у нас такое мнение. Давай, Саныч, порасспроси этого немца, где именно мы вынырнули.

Штурман стал расспрашивать немца, а мичман переводить.

– Командир, теперь мы знаем примерную точку нашего нахождения с погрешностью в полмили. Мы в пятнадцати милях восточнее Бостона в заливе Массачусетс. Я предлагаю осторожно спуститься на шесть миль южнее, там есть очень приметный мыс с маяком, тогда у нас будут точные координаты.

– Давай спустимся, посмотрим, правда это или нет.

Оставив немца в медблоке и предварительно вызвав лейтенанта Игоря Малышева присмотреть за ним, сами направились на центральный пост. Через пятьдесят минут Саныч уже высчитывал наши координаты.

Я до последнего не верил, все надеялся, что это ошибка. Но нет, мы находились на расстоянии видимости с мысом. Да, это Атлантика, и вот оно, побережье США. В какой-то паре миль от нас прошел, коптя небо угольным дымом, старинный пароход. Старинный для нас, но, возможно, вполне себе современный для 1942 года, хотя и не наверняка. Я наблюдал в перископ за всем, что происходило на воде и над ней, и никак не мог поверить, что все это правда. Однако после того, как наша радиотехническая служба поймала радиостанцию, где передавали новости о героической борьбе англичан в Северной Африке и тяжелом положении русских на фронте, сомнений не осталось. Значит, все это правда. Мы поневоле стали понемногу верить в реальность происходящего.

Так уж повелось, что командир, а особенно в автономке, – царь и бог. Его слово и воля – закон для подчиненных. Но и отвечает он в случае чего тоже один за всех. В настоящий момент было непонятно, перед кем и за что отвечать.

– Всем командирам БЧ, а также капитану третьего ранга Большакову прибыть в центральный, – прозвучало по внутрикорабельной связи.

Половина вызываемых находилась поблизости на своих постах. Ждем остальных. Третьим пришел каптри Большаков.

– Андрей Витальевич, – сразу озадачил я, – там у нас в медблоке сидит немец под присмотром лейтенанта Малышева. Выдели парочку ребят, пусть сажают этого немца в изолятор, и чтобы к нему близко никто не подходил без моего или твоего приказа. Потом назад сюда.

Наконец собрались все, перекрыли переборочные люки в центральном.

– Товарищи офицеры!

Все, кто знал – Петрович, Саныч, командиры всех БЧ, Князь, Сидорчук, Большаков и сегодняшняя вахта, – смотрели на меня. Прочие, конечно, активно обсуждали. Однако точной информацией никто, кроме присутствующих здесь, не располагал.

Еще немец, запертый в изоляторе, дверь которого охранял кто-то из ребят Большакова с категорическим приказом «Никого не пущать!». Дежурный радист ловил на перископную антенну все, что удавалось вытянуть из эфира, ему тоже строжайше приказали ничему не удивляться, молчать как рыба и докладывать обо всем лично мне или старпому.

– Примем как данность: сегодня 3 июля 1942 года. У кого-нибудь есть соображения по поводу того, как мы сюда провалились и можем ли вернуться обратно?

Если не знаешь, что делать, действуй по уставу и инструкции. Если нет инструкции – делай, что учили. Хуже нет, попав в переплет, метаться без плана – гарантированно огребешь по полной, причем со всех сторон. Потому надо выработать план и неукоснительно ему следовать.

– Что тут может быть? – подал наконец голос Петрович. – Да что угодно! Умники на коллайдере могли чего-то запустить, а мы – побочная реакция. Или те же умники, но из какого-нибудь тридцатого века на том коллайдере, или до чего они там доигрались! Возможно, и вообще природная аномалия. Мы же где-то в районе Бермудского треугольника. Ну, или почти там. А вдруг… Гадать можно до бесконечности.

Остальные молчали. Но видно было, они полностью согласны со мной.

Надеяться, что нас выкинет обратно, нет смысла. Во-первых, ждать можно до ишачьей пасхи, во-вторых, где гарантия, что не отбросит куда-то в палеозой? Принимаю решение: остаемся здесь, в смысле – в этом времени.

Смотрю на Сидорчука. Принять у него доклад? А смысл? Я не хуже его знаю, что у нас на борту. Поскольку наш поход только начался, почти ничего не потрачено. Месяца на четыре, а если растянуть, то и на полгода хватит. Включая боекомплект и шесть ядерных боеголовок.

– Надеюсь, мы едины во мнении о том, к какой стороне присоединиться?

– Обижаешь, командир, – выступил Сан Саныч, – не к фашистам же или к тем, кто с сорок девятого года будет планы разрабатывать, сколько атомных бомб сбросить на Москву?

Смотрю, наш док собирается что-то сказать, только подумал: этот приколист сейчас такое сморозит, хоть стой, хоть падай. И точно.

– Командир, может, в Бразилию? Захватим ее, тебя диктатором сделаем, с нашим-то вооружением нам никто не страшен. Я футбол люблю смотреть, а от наших кривоногих толку никакого. А когда эта заварушка закончится, наши бразильские футболисты будут многократными чемпионами мира. Вот ведь когда порадуемся.

Секунд десять стояла гробовая тишина, соображали, шутка это или нет. Потом грянул смех.

После этого продолжил уже серьезно:

– Бразилия Бразилией, а Отечество, какое-никакое, оно одно. Не нам его менять!

– Вот только как бы в ГУЛАГ не загреметь, – буркнул под нос Скворцов (командир БЧ-2, кап-три, кличка Триэс).

– Быстро вспоминаем, кто у нас Сталина больше всех ругал? – вскинулся Саныч. – Новодворская и прочие правозащитнички. Что они там про Россию и русских говорили? Ну а если это все вранье, значит…