Полная версия
Страшный человек. Следователь Токарев. История первая
– А девушка? Она же взывала о помощи, он сумку вырвал у нее.
– Про девушку я помню. Вопрос мой вот в чем: благородные рыцари – они в жизни большая редкость. В кино или книгах – другое дело, но в реальности почти никто никогда не заступается на улице, а если кто-то ввязывается в разборки, то либо пьяный или спортсмен, военный, полицейский. Я знаю, о чем говорю, больше двадцати лет в органах. Нормальный человек всегда проходит мимо, пробегает. Наверное, он страдает в душе некоторое время, но целая физиономия, сохранившаяся одежда, а может быть, и жизнь – достойная компенсация за муки совести. Здравый смысл и чувство самосохранения удерживают трезвого человека от подобных эксцессов. Может быть, вы выпивали в тот день?
– Ах, вот оно что! Вот вы куда ведете. Разочарую – я был трезв. Утверждаю и могу пройти освидетельствование.
– Охотно верю, к тому же патрульные признаков опьянения не обнаружили, как следует из их объяснений, – Токарев вдумчиво смотрел Титову в глаза несколько секунд, пока тот не заерзал на стуле. – Тем более странно. Видите ли, к такому поступку должно что-то подтолкнуть. Из ваших слов следует, что человек был вооружен ножом, значит, риск получить смертельную рану вы осознавали – и все-таки схватили его.
– Мне показалось, он не сможет применить нож, не успеет, хотя кто его знает на самом деле.
– В том-то и дело. Мое мнение, если угодно – моя теория, заключается в предположении о некоем внутреннем, латентном стремлении к смерти в результате чего-то очень плохого, совершенного героем. Человек допускает, например, огромную подлость, страдает и приходит подсознательно к желанию самоубийства. Именно подсознательно. Тогда появляется безотчетная, отчаянная храбрость, и, если случай совершить нечто на грани самоубийства не подворачивает, он сам провоцирует подобную ситуацию, чем, кстати, часто только умножает страдания. Своего рода искупление, реабилитация в собственных глазах. Или подвиг, или раны, или даже смерть.
– Вы научную статью пишете по психологии преступника? – растерянно парировал Титов. – А я типа подопытной крысы?
– Пишу, лет уже пять, для журнала «На страже порядка и законности». Фактического материала не хватает. Кстати, вы употребили выражение «подопытная крыса», хотя чаще говорят «подопытный кролик». «Крыса» только подтверждает мои выводы о самоуничижении. Есть за душой что-то? Может быть, на работе?
– По-моему, вы несколько выходите за рамки своих полномочий, господин следователь.
– Я же предупредил: не для протокола, как товарищи беседуем, не сердитесь.
– Да ладно вам! Нет у меня на совести грехов такого масштаба. Ваша теория здесь не работает. Просто я в молодости много занимался карате и был уверен в своих силах, а девушка нуждалась в помощи. Вот и все мотивы, а вы теорию тут развернули. Я и теперь, между прочим, посещаю спортзал, поддерживаю форму.
– Куда ходите?
– Фитнес-клуб на Кирова.
– Знаю. Элитный, дорогой.
– Не слишком и дорогой, но и я человек не бедный. Рекомендую вам, у меня там скидка есть, могу поделиться.
– Подумаю. Стало быть, ваша совесть чиста, так? Ну что же, на нет и суда нет. Интересно было поговорить с умным человеком. А то у нас, знаете, алкаши сплошные и дегенераты в разработке.
– Другие вопросы есть? Мне на работу пора, бизнес не ждет.
– Пока вроде вопросов больше нет. Подпишите внизу: «Мною прочитано, с моих слов записано верно», фамилия, подпись и дата. Вот здесь и тут еще.
Следователь перечеркнул свободные поля протокола, вложил листки в тоненькую папку, захлопнул ее, отложил в сторону и придвинул к себе другую, толстую.
– Думаю, сегодня этот деятель оклемается к вечеру, – проговорил он, погружаясь в другое преступление. – Допросим и завтра откроем уголовное дело. По предварительным данным – чистое ограбление. Девушка завтра обещала к вечеру подойти. Она должна еще заявление написать. Потом постановление. Бюрократия, одним словом, но иначе никак. Ладно, спасибо за оперативность. Я позвоню вам, когда прийти еще. Практика показывает, что могут потребоваться дополнительные сведения, так что настраивайтесь на несколько встреч. Правосудие, сами понимаете, процедуры, экспертизы, опрос свидетелей. Следствие, одним словом. Потом еще суд, вы же свидетель. Это только преступления быстро готовятся и совершаются, а следствие – штука долгая, кропотливая. Поэтому мы их в конце концов и ловим. До свидания.
Токарев поднял трубку телефона, набрал короткий номер и произнес: «Федоров? Сережа, заводи через пять минут, да вот еще что…» Поймав на себе растерянный взгляд Титова, Токарев сделал движение рукой: мол, «свободен, что стоишь» – и продолжил разговор с невидимым собеседником.
«Вот так жук этот Токарев. Кто бы мог подумать, чуть на признание меня не раскрутил. В какой-то момент показалось: еще чуть-чуть нажмет на совесть, и я сам все расскажу, чтобы предотвратить убийство. Мурашки по спине. Жуть! Права Варька, замордуют теперь, – горевал Титов по пути в офис. После допроса у него развеялось впечатление собственной неуязвимости и интеллектуальном превосходстве. – Вот же, как все сложно. Знаю точно – не виноват, правда на моей стороне, наоборот, девушку защитил, грабителя задержал, а выходишь из конторы – и тошно на душе. С другой стороны, может быть, всё и не зря. Когда моя акция начнется, наверняка и ко мне вопросы возникнут. Пусть, такая тренировка вовсе не лишняя. Нужно быть готовым отвечать четко и не сбиваться. Ладно, поезжу к Токареву, поговорю, оботрусь. В принципе, чем чаще я там буду, тем легче мне потом общаться. Они все-таки не такие дураки, как я думал. Этот Николай Иванович, видно, опытный следак, психолог, вон как за слова-то цепляется, теории выводит. Ничего, нормально всё. Что ни делается, всё к лучшему. Черт с ними, разберусь. Вот что мне с Семигиным делать – проблема».
Было что-то опасное в фигуре нового компаньона, но что?
7Настораживал странный стиль работы Семигина. Формально он являлся начальником отдела по работе с клиентами московского торгового дома. Это формально, а фактически Виктор Юрьевич представлял собой передатчик. Он сам ничего практически не говорил, ничего не обещал и, видимо, ни в чем не разбирался. Вопросы к Титову строго зачитывал с бумажки, собирал информацию и на следующий день доводил свое мнение. Получая вопросы, он отвечал: «Мне нужно подумать, вникнуть, посоветоваться, тут все непросто, документы отправляйте на почту», фиксировал вопрос в ежедневнике. Был как-то чрезвычайно зажат и, казалось, запуган. Вместе с тем много времени проводил на заводе, много перемещался, и его часто можно было видеть в КБ, в отделе продаж, в лаборатории, в цехах. Причем в лаборатории он вел длинные разговоры с Волковым, который полюбил всей душой Семигина, видимо назло Титову. Удивительный энтузиазм для дилетанта. На контакт с Александром он не шел, тем, за исключением производственных, не поддерживал. Самое же занятное то, что он не казался заинтересованным в результате работы.
Тем не менее работа шла согласно утвержденному графику. Инженеры делали фотографии и описания изделий, юристы и бухгалтерия согласовывали договор, начальник отдела продаж вела финансовое согласование. Контролировал работы Титов лично. К нему в кабинет то выстраивалась очередь, то все вместе вваливались для решения общего вопроса. Настроение команды выглядело крайне настороженным. Все боялись Москвы. Говорили: «Сожрет и не поморщится. Все наши секреты и рецепты узнают – и привет». Однако решение совета директоров – закон.
Надо сказать, что в целом сделка выглядела достаточно привлекательной. Москвичи обещали на пятьдесят процентов увеличить продажи завода. Требовался переход на работу в две смены, увеличение закупок сырья, набор персонала. За хороший дисконт клиенты обещали предоплату на квартал вперед, позволяя, таким образом, безболезненно преодолеть нехватку оборотных средств, погасить просроченную кредиторку и вообще – жить. На следующей неделе Титов планировал командировку в Москву для ознакомления с контрагентом лично и персонально.
В обеденный перерыв, когда секретарша обычно перекрывала доступ в кабинет генерального для посетителей и жестко фильтровала звонки, в дверь кто-то робко постучал. Титов не успел отозваться, как в проеме появилась голова Волкова.
– Привет, Саша, – виновато проговорил Олег и робко вошел. – Извини, что в обед тебя беспокою, нужно поговорить.
– Здравствуй, Олег. Давай без церемоний. Что-то случилось? – Титов поднялся и прошел навстречу компаньону. «Извиняться пришел, – подумал он, испытывая некоторые терзания за подброшенную фотографию. – Совесть замучила». Жалости, тем не менее, он в себе не заметил.
– Ты в курсе, Женька собирает нас в воскресенье?
– Он мне не звонил еще. Послезавтра? Он же на конец месяца планировал… – занервничал Титов. – Проблемы какие-то?
– Не сказал. Говорит, на собрании все объяснит.
– А где?
– В «Острове». Наше любимое место. Он приглашает нас с тобой на два часа, а семьи на пять. Пикник такой, на обочине жизни.
– Странно, что мне не позвонил.
– Позвонит еще. Ты жену возьмешь?
– Ну, а чего? Конечно. Что ж он все не по-человечески организовывает-то?
– Тебе не все равно? Я вот думаю: брать семью или нет? Хочется, конечно, вывезти на природу. Дашке полезно. Но как-то… Большая она уже, доченька моя.
Волков замолчал, отвернулся к окну, и глаза его увлажнились.
К сожалению, лечение дочери, несмотря на огромные деньги, приносило мало пользы. Девочка несколько отставала в развитии, практически ничего не знала из того, что знают девчонки в ее возрасте, обучение проходила заочно по специальной программе для аутистов. В свои восемнадцать она по развитию едва дотягивала до пятнадцати. Прогнозы врачей неутешительные – это не лечится в принципе, она навсегда останется странной, не способной строить жизнь самостоятельно, но некоторый прогресс будет. Рекомендации – продолжать лечение, платить и не скупиться. Сама из дома Даша выходила не дальше двора. Гуляла сидя на скамейке с книгой. Дополнительные трудности из последних – начавшееся половое созревание оказывало свое специфическое влияние.
– Говорят, природа отдыхает на детях гениев, – промокнув глаза платком, продолжал Волков. – Я, конечно, не гений, способности некоторые есть. Доктор наук, опять же, – он засопел. – Знаешь, я отказался бы от всего: от науки, от способностей этих, от денег, – лишь бы Дашка была просто нормальной девочкой. Такой, как все, не надо больше. Знаешь, Саш, мы, здоровые люди, мучаемся всякой ерундой, мечтаем о чем-то, а кому-то нужно просто быть нормальным. Чтобы ножки ходили, ручки двигались. Эти детки ни о чем больше не мечтают, как о том, чтобы побегать с другими ребятами во дворе, просто побегать, мяч погонять. Вот и все их счастье. Нам этого не понять, нам денег давай, власти, роскоши. Поэтому мы и несчастные всю жизнь, что счастье свое видеть не умеем. Бог нам, дуракам, показывает примеры, а мы не понимаем. Помнишь меня в институте?
– Такое не забудешь, Олежка!
– Вот-вот. А зачем оно все было? Не знаешь? И я сейчас не знаю. Стыдно мне теперь, хочешь верь, хочешь не верь. Словно Бог меня за заносчивость и глупость унизил, раз я слепой. Дашенька моя! В чем она-то виновата? Или это хромосомы мои, будь они неладны, – он снова вытер слезы. – Самое ужасное, что ничего сделать нельзя, исправить нельзя. Живи и смотри, пока сердце выдерживает, а там… – он махнул рукой. – Сил нет, тяжело! Работа только и отвлекает на время, но дома… – он замолчал на минуту, потом продолжил: – Сань, ты не сердись на меня за тот разговор. Я совсем так не думаю. Ты много делаешь для фирмы и для нас, а получаешь мало. Я это вижу и знаю. По-честному, тебе впору на нас собак спускать. Но ты молчишь. Дал слово и терпишь. Ценю твое благородство, я бы так не смог. Женька сказал, что на нашей встрече сделает предложение, которое воздаст тебе по заслугам. Наконец-то. Думаю, ты будешь доволен.
Титов молчал, глядя на слезливого друга.
– Так как думаешь, брать мне девчонок моих? Там Женькины дети будут, смогут они правильно среагировать? Ты не думай, Дашка не имбецил, просто она живет в каком-то своем мире, где свой порядок и свои ценности. Она много читает. Когда ее разговоришь на интересующую ее тему, она, оказывается, знает столько, что удивишься. Мистикой увлекается, пророчествами. Сейчас вот медицину сама изучает зачем-то. Со стороны это выглядит дико, дети таких отклонений не прощают. Наверное, не стоит ее брать.
– Обязательно бери. Обязательно! Не смей комплексовать! Все всё поймут, не скоты же мы, в самом деле!
– Спасибо тебе, Саша. Пошел я.
Волков резко оборвал разговор, поднялся, как-то по-стариковски сгорбившись, шаркая ногами направился к двери, открыл ее и, не оборачиваясь, вышел. Глядя ему вслед, Александр усомнился в целесообразности своих отвратительных планов и решил при случае изъять из халата Волкова ту фотографию. Принятое новое решение воодушевило Титова, принесло ему облегчение, но все досконально обдумать он собрался после встречи со следователем.
Обед тем временем закончился.
Работа кипела, когда ему позвонил Токарев и пригласил в отдел для уточнения «кое-каких деталей». Титов закончил дела пораньше и приехал в отдел.
***Токарев выглядел еще более уставшим и озабоченным, даже как будто опухшим.
– Здравствуйте, Николай Иванович! Рад вас видеть в добром здравии, хорошо выглядите! Какие такие детали мне следует уточнить? Я полностью в вашем распоряжении.
– Сегодня вы совсем другой – воплощенная бодрость. Дела на работе хорошо идут?
– Всё-то вы понимаете, как Вольф Мессинг, даже еще хуже. Так что за детали?
– Такое дело, Александр Михайлович, – пряча глаза, начал следователь. – Бывшая потерпевшая отказалась писать заявление, теперь она свидетель. Да-с. Она написала объяснение, из которого следует, что никто ее не грабил. Следов побоев на ней нет, все вещи, документы и деньги при ней. Вот такая загогулина, как говорил один великий человек.
Глядя на отвисшую челюсть Титова, Токарев достал из папки листок.
– Благоволите убедиться. Но это еще не всё. Тот, кого вы схватили, – Изотов Артем Васильевич, студент, отличник, – готовит, заметьте, вместе с лучшим адвокатом города, в настоящий момент заявление против вас. Со дня на день принесет. С его слов, он совершал вечернюю пробежку для тренировки, никого не трогал, и вдруг гражданин Титов напал на него из неизвестных побуждений, нанес телесные повреждения средней тяжести, ударил головой об асфальт и в обморочном состоянии сдал полиции. Побои сняты, в деле есть справка из районной поликлиники от четырнадцатого числа – это серьезный ушиб основания черепа, сотрясение мозга, гематомы на шее, на груди, на спине, на руках, растяжения сухожилий правой и левой рук, глубокое рассечение на лбу. Утратил человек часть здоровья, медицина подтверждает. Страшное дело! Словно под поезд парень попал.
– Позвольте, Изотов – это не сын ли начальника налоговой?
– Он самый, а какое это имеет значение? Перед законом все равны, – Токарев еле заметно усмехнулся.
– Бред какой-то, – начал осознавать положение Титов. – Все же не так совсем было! Ну, вы же понимаете.
– Я, уважаемый Александр Михайлович, много чего понимаю. Но есть факты, и есть отсутствие фактов. В суде принято рассматривать именно факты. Более того, есть свидетель, который четко подтверждает историю в интерпретации Артема Изотова. Буквально до мелочей. А у вас свидетель есть? Нет? В том-то и дело.
– Да чушь это все, они купили всех, я знаю! Я тоже завтра свидетеля приведу, пятерых! Это бомж какой-нибудь, конечно? – Титов переходил на крик.
– Вовсе нет, совсем наоборот, пенсионер, житель вашего дома, заслуженный человек.
– Зацепили на чем-то или купили.
– Не знаю, обратили вы внимание или нет: на двери с обратной стороны бумажка прилеплена. Все разговоры записываются. Вон она, камера, видите? Так что имейте в виду, много чего может использоваться как клевета. Купили, продали – это все бабский треп, извините. Давайте придерживаться фактов.
– Каких фактов? Ну каких?
– Перечисляю. Факт номер один. Нападение на мирно пробегающего трусцой Изотова прямо подтверждается показаниями упомянутого свидетеля, косвенно вашими объяснениями и заявлением самого Изотова, когда он его передаст. Факт номер два. Побои официально зафиксированы только Изотовым, что подтверждает факт нападения на него и избиения.
С каждым фактом Александр словно каменел, не в силах вымолвить ни слова. Он будто попал в зубы тяжелого механизма, который медленно вкручивал его стальными шестернями внутрь себя. Скрипело железо, хрустели кости. Осознание беды отставало от получаемой информации. Холод пробежал по его спине.
– Третий факт. Гражданка Глухих факт нападения на нее, совершенного Изотовым, категорически отрицает, а полицию она вызвала по факту драки, происходящей на ее глазах, чему она и является официальным свидетелем. Заметьте, уже два свидетеля. Причем кто начал драку и как, она не видела, а полицию вызвала, так как является неравнодушной гражданкой с твердой жизненной позицией, – Токарев снова улыбнулся. – Побольше бы таких сознательных гражданок. И последний факт, так сказать, интегрирующий все вышеперечисленное. Данное деяние квалифицируется, как умышленное причинение вреда здоровью средней тяжести из хулиганских побуждений. Пункт «д» части второй статьи сто двенадцатой УК РФ. До пяти лет.
Повисла пауза длиной в минуту. Титова трясло от обиды, от страха, от ощущения полного своего бессилия перед сфальсифицированным делом. Глядя в добрые глаза Токарева, он ждал, что тот сейчас развенчает этот бред и все встанет на свои места, но следователь молчал, щелкая автоматической ручкой.
– Вы могли бы не щелкать? Раздражает!
– Ах, простите. Уже не щелкаю.
– Меня могут посадить на пять лет за то, что я помог женщине вернуть ее имущество и задержал грабителя-наркомана? Я вас правильно понял? Как же это?
– Слова, слова. Мы с вами не можем себе позволить опираться на догадки. Доказательства нужны. Следствие – это прежде всего документы.
– А нож?! – спохватился Титов. – У него же был нож, его сержант забрал. Я видел, он положил его в пакет. Что, скажете – не было никакого ножа? Выкинули улику? Да?
– Улика в деле, не кипятитесь. Нож находится на экспертизе. В этой связи прошу вас сдать отпечатки пальцев. В порядке личной инициативы и в целях ускорения процедуры. Надеюсь, вы не будете возражать.
– Я обязан?
– Пока нет. Пока мы просто беседуем, проясняем обстановку, так сказать. Вы еще даже формально не подозреваемый. Заявления-то от потерпевшего еще нет. Вот когда будет заявление, тогда будет выбрана в отношении вас, как подозреваемого, а может быть, уже и обвиняемого, мера ограничения свободы. Кто знает, что они там напишут? Тогда отпечатки сдать придется в любом случае.
– Обвиняемого? – ужаснулся Титов и закрыл глаза. – Меня посадят в тюрьму?
– Зачем в тюрьму? В СИЗО или под подписку. Закон надо соблюдать. Закон такой есть – о содержании под стражей. Скажите лучше, вы брали нож в руки? Помните?
Титов вспомнил посекундно весь тот вечер. Вот он заламывает руку, отбирает нож, берет его плотно, швыряет на асфальт.
– Да, я его брал в руку, чтобы откинуть подальше.
– Вот и потерпевший упоминает нож, а это уже покушение на убийство вырисовывается. Другая статья и другое наказание. Если там ваши пальчики, то дело приобретает совсем иной оборот. Свидетели, правда, про ножик молчат, но ведь они могут и вспомнить. Да, дела. Ладно, бог с ними, с вашими отпечатками, не будем торопиться.
– Что же мне делать?
– Ничего. Как вы заметили, я протокола не вел. Мы просто беседовали. Задерживать вас пока у меня оснований нет в связи с отсутствием заявления потерпевшего. Надо еще посмотреть, что они там сочинят, если вообще заявление будет. Понимаете меня? Отлично. Прошу вас быть на связи и не выезжать из города. Я вам позвоню. Возможно, всё не так уж и плохо. Многое зависит от вас, от вашего настроя и понимания.
– В смысле?
– Потом, не сейчас. До свидания, уважаемый Александр Михайлович.
Как пьяный, Титов вышел из отдела и сел тут же у подъезда на скамейку. Он согнулся и спрятал лицо в ладони. Катастрофа! И самое ужасное, он ничего уже не может изменить. А если покушение или убийство пришьют? Лет десять?
«Сволочи! Что хотят, то и делают, – бесился он. – Ну как так можно? Взять и засадить честного человека в тюрьму. В тюрьму! А там ворье, унижение, опущенные всякие, грязь, бесправие и произвол. Муки адовы ни за что. Может быть, откупиться? Попробовать деньги предложить? Кому? Начальнику налоговой? Конечно, сообразил! У него денег полно. Он теперь за изувеченного сына мстить начнет. И не запугаешь его ничем: ни телевидением, ни газетами. Никто мне слова сказать не даст, тем более всё против меня, все улики – против, как на заказ. Каким же надо быть идиотом, чтобы самому себе проблем нажить на ровном месте! Сидя в кабинете, легко себя самым умным воображать, а в реальности всё наоборот. Гроссмейстер! Господи, господи! За что?»
Он вскочил в машину и рванул в Проектируемый тупик отменять задание. Скорее, скорее, пока не поздно.
«К черту конспирацию! Плевать на старушек, – Титов быстро приближался к известному подъезду одиннадцатого дома. – Теперь все равно! Раз Безроднов до сих пор жив, значит, работа еще не выполнена. Пусть аванс себе оставляет, пропади оно всё пропадом. Так и скажу ему: „Аванс твой, получки не будет, заказ отменяю, благодарю за понимание, прощай!“ Глупо как-то звучит, ну да ладно. Без разницы. Если отменится задание, то отменю, если нет, то пусть работает. Чего я должен всех жалеть, в самом деле? Я-то чем виноват, что у него ребенок болен?»
Бабушки испугались его блицкрига и откинулись, как по команде, на спинки лавок. Он вбежал по лестнице и сильно постучал в дверь второй квартиры.
– Началось! – услышал он разноголосый комментарий за спиной. – Наконец-то возмездие. ОМОН пришел, слава тебе Господи!
От сотрясения дверь сама приоткрылась. Титов дернул за ручку и вошел в прихожую.
***Картина, увиденная им, ввела его в полный ступор. Александр замер на месте и опустил руки. Лоб его покрыла испарина.
8Вся мизансцена напоминала немое кино в стиле декаданс. На задымленной кухне в полумраке расположились трое истощенных, желтых молодых парня. Один сидел на табуретке, прислонившись спиной к бетонной стене, и внимательно, стеклянными глазами, следил за действиями остальных двух. Двое других молодых людей сосредоточенно и напряженно стояли, склонив головы друг к другу. Тот, что повыше, держал в левой руке столовую ложку, которую подогревал снизу огнем зажигалки. Другой, пониже, поднес к ложке шприц и напоминал кошку, ожидающую мышь возле норы. Они не обратили внимания на стук в дверь и появление Титова, максимально сконцентрировавшись на процессе. Казалось, жидкость в ложке нагревается от их взглядов. Он постеснялся окликать ребят, опасаясь, что от неожиданности они прольют варево и огорчатся.
Один из парней, который со шприцем, напоминал того грабителя с ножом, которого недавно схватил Титов. Александр вынул из кармана смартфон, включил запись видео и навел на компанию, готовый быстро покинуть квартиру в случае агрессии.
Через минуту черная субстанция в ложке запузырилась, закипела, маленький резко опустил иглу в ложку и начал втягивать гадость в шприц. Глаза участников действа засветились сквозь густой табачный чад, они одновременно сглотнули. Титов не сглатывал, он старался не пропустить момент. Предполагаемый Изотов-младший повернул шприц иглой вверх и выдавил из него воздух.
– Красота, – сказал он тихо. – Хороший цвет. Правильный.
Процесс вступал в завершающую стадию. Титов выключил смартфон и убрал его в карман, кашлянул в кулак и отчетливо спросил:
– Мужики, Миша где?
Сидевший на табуретке подтянул резинку, охватывающую его левую руку выше локтя, и медленно перевел взгляд на Титова. Остальные не среагировали.
– Там, – ответил сидящий и похлопал себя по вене. – Иди туда.
Титов заглянул в санузел, в комнату – пусто.
– Где «там»? – разозлился он. – Ушел куда-то? Когда придет?
К сожалению, больше молодых людей отвлечь оказалось невозможно. Сидевший на табурете уже согнул левую руку и задумался. Высокий с нетерпением перетягивал себя красной резинкой. Ребята зримо уходили глубоко в себя.
Громко выругавшись, Александр вышел из квартиры и вдруг увидел искомого товарища. Он успел обрадоваться, но только на очень короткий миг.
Михаил спускался по лестнице со второго этажа. Вернее, Титову показалось, что спускался. На самом деле он нисходил, почти парил. На одну ступень Михаилу требовалась минута или две. Как в замедленной съемке, он совершал движения предельно осторожно, причем на полусогнутых ногах. Лицо его выражало сосредоточенность и сдержанную радость, словно сейчас он бросит притворяться и побежит за мороженым. Однако он продолжал свое неумолимое движение по лестнице вниз. Титов посчитал количество ступеней – десять. Затратил на них Миша больше десяти минут. На оклики «Эй!» не реагировал. Ни о каком разговоре не могло быть и речи. Достигнув пола, Михаил сел на последней ступени, уткнул подбородок в колени и замер.