Габриэль Мария. Сборник рассказов

Мы вышли в коридор, и он свернул в комнату, по виду напоминающую спальню. Казалось, время в этой комнате остановилось много лет назад. Спальня была нежилой. Она была роскошно обставлена, но не чувствовалось жизни. Идеально заправленная кровать, по обеим сторонам которой стояли большие торшеры в виде индийских слонов. На полу лежал огромный ковер, краски которого выцвели со временем, и он смотрелся нелепо на общем фоне изысканной спальни.

Альфред заметил мой взгляд, задержавшийся на ковре, и сказал:

– Ты сейчас думаешь, Мари, о том, как ковер портит вид спальни, не так ли? Но прежде чем ты выскажешь свои мысли, я скажу тебе, что это самый настоящий персидский ковер. Ему более ста лет, я привез его из археологической экспедиции, когда мне было тридцать с лишним. Сейчас мне семьдесят семь лет. То есть он лежит на одном месте без малого сорок лет. А теперь идем в другую комнату, – сказал он и выехал снова в коридор.

Это была детская. Комната была обставлена детской мебелью, а стены обклеены обоями с изображением разных сказочных персонажей. Он никак не комментировал эту красивую комнату, просто дал мне насладиться ею. Через несколько минут я не выдержала и сказала:

– Вашим детям повезло провести свое детство в таких условиях.

Но Альфред упорно молчал. Он развернулся и снова выехал в коридор. Следующее, что предстало перед моими глазами – зал. Но комната была не совсем похожа на зал в представлении каждого из нас.

– Это комната, в которой я провел всю свою жизнь. Это мой кабинет, гостиная, спальня, моя земля обетованная, мой ковчег, мое пристанище. Это место, в котором я забывал, что такое одиночество и часто спасался от пагубных мыслей. Прощался со своими мечтами, которым не суждено было сбыться. Прошу, – сказал он, и я вошла первой.

Я была поражена величественностью комнаты. На стенах в деревянных рамках висели научные плакаты, копии картин. В центре комнаты стоял большой глобус на ножках в виде таких же слонов, что я видела в спальне. В углу комнаты расположился рабочий стол. Он был завален книгами и разными бумагами, среди всего этого проглядывался компьютер. Напротив стола висел плоский телевизор. Огромные кожаные диваны у стен дополняли роскошь комнаты. Меня поразила небольшая кровать, напоминающая раскладушку в дальнем углу комнаты. «Неужели он на этом спит?» – подумала я, но вслух произнесла:

– Настоящий кабинет археолога. Все говорит о том, что здесь проводит время человек науки. А кто же наводит порядок во всей этой квартире?

– Есть служба, ребята из которой приезжают и убирают раз в неделю. Неплохая, кстати сказать, служба. Не первый год пользуюсь их услугами.

– Вы знаете, Альфред, мне всегда нравились ученые. Ведь если бы не люди вашей профессии, нам не удалось бы узнать, что такое Пирамиды, Троя, Майа. А нахождение следов древнеримской Помпеи открыло доступ к познанию древней цивилизации.

– Я смотрю, ты неплохо осведомлена в области истории, Мари, – улыбаясь, сказал Альфред.

– Да, я увлекалась историей. Еще я помню из школьной программы, что на протяжении веков Илиада из поэмы Гомера была не более чем миф. Начатые в пятидесятых—семидесятых годах девятнадцатого века раскопки увенчались успехом, и было решено продолжить исследования. Так было найдено подтверждение существования Трои.

– Девочка моя, да ты же молодец! Видишь, ты можешь быть совсем другим человеком! Ну а теперь, Мари, давай вернемся на кухню и будем пить чай с печеньем, и вернемся к нашему разговору, – подмигнул мне Альфред.

Я ничего не ответила, только улыбнувшись, вышла из комнаты. Альфред вернулся к столу, а я по-хозяйски подошла к плите и поставила чайник. Дождавшись, пока он закипит, ни Альфред, ни я не проронили и слова. Каждый думал о своем, пока я не разлила чай по чашкам. Сделав глоток, Альфред начал свой рассказ:

– К сожалению, Мари, у меня нет детей. Я несчастный человек в прямом смысле этого слова. Всю свою жизнь я привозил красивые вещи из командировок. Старался украсить этот дом, создать в нем уют. Даже постарался с любовью обставить детскую комнату. А все потому, что я мечтал и надеялся на то, что еще не все потеряно. Верил, что смогу найти свою любовь, как Марк Шагал встретил свою Бэллу и любил ее всю жизнь. Создать семью и обзавестись детишками. Но, как видишь, я опоздал, или счастье обошло меня стороной.

– Да, я не спорю, дети – это счастье. Но ведь у вас есть крыша над головой, вы много поездили по миру. Вам есть что вспомнить! – не скрывая своего возмущения, ответила я.

– Конечно, но, поверь, это не главное. Это мелочи в сравнении с тем, когда тебя окружает твоя семья. Я сейчас, не раздумывая ни минуты, променял бы все это на лачугу где-нибудь на краю Земли, но только чтобы рядом со мной были родные и близкие. Чтобы нянчить внуков и водить их в школу, когда-нибудь даже погулять на их свадьбе. Всю свою жизнь я провел в экспедициях. У меня было множество коротких, ни к чему не принуждающих романов с красивыми женщинами. Так и проходила жизнь. И только к сорока годам я стал задумываться о семье. Но из-за плотного графика у меня не было возможности серьезно приглядеться к кому-то. И в этом нет ничего особенного. Таких, как я, миллионы. Они всю жизнь работают, веселятся и не думают о последних годах своей жизни. Они уверены, что жизнь длинна и бесконечна! Глупцы! О, как же стремительно проносится жизнь! И как скор ее конец! Мы живем так, словно наша жизнь – это черновик и у нас еще будет время переписать все на чистовик! Оказывается, старость наступает мгновенно, и люди остаются ненужными никому. Одиноко доживают век у себя в квартире или в доме престарелых. Мари, только посмотри, как забавно устроена жизнь! Мы начинаем ее в детском саду, где нам дают кашку, потому что у нас еще не окрепли зубки. Мы сидим за столом вчетвером. И потом через целую жизнь многие из нас снова встречаются вчетвером за столом, только уже в доме престарелых. И снова едим ту же кашку, только уже потому, что у нас нет зубов. И в начале жизни, и под конец нас окружают воспитатели. Очень страшно, Мари, одиноко умереть у себя в квартире и лежать до того момента, пока соседи не поднимут панику, когда почувствуют запах разлагающегося трупа, или служба уборки не придет и не обнаружит твое уже окоченевшее тело. Нет, я так не могу. Поэтому я решился на эвтаназию. Я уйду тихо. Один укол – и тебя уже нет. Был и нет. Со мной уйдет все то, что я пережил на своем веку: мой смех, мои горечи и печали – все это уйдет со мной на небеса! – закончил Альфред, и на его глазах выступили слезы.

И тут я поняла, что такое эта «эвтаназия». Черт бы меня побрал! За весь вечер я только сейчас поняла, что означает это зловещее слово!

– Альфред, простите, но неужели во всем мире у вас никого нет? Ведь должен же быть кто-то. Так не бывает, чтобы человек был абсолютно одинок.

– Ты, вероятно, думаешь, что таких людей, как я, единицы? У кого на старости лет нет никого? Их предостаточно. Поверь мне на слово. Я не лукавлю. Во время Второй мировой войны моих родителей сожгли заживо в газовой камере в концлагере фашистов Биркенау, в Освенциме. И если бы не русские войска, я бы тоже погиб. До сих пор вспоминаю ужас того времени. Никогда не забуду день, когда моих родителей в лютый холод голыми увели на моих глазах в сторону газовой камеры. Мне тогда было лет восемь. Я отчетливо помню, как солдаты гитлеровской армии толпами оправляли людей на смерть. Моя мама со словами: «– Мальчик мой, мы вернемся скоро, побудь с дядей! Мы с папой любим тебя!», вовремя успела подсунуть меня русскому пленному. Тогда я не понимал, что с нами происходит. Я слышал страшные крики ни в чем не повинных людей, стариков и детей. О боже, эти крики я не забуду никогда! Русский пленный что-то говорил мне, старался всячески успокоить меня, но я не понимал его, так как не знал языка. Я благодарен ему за то, что он спас мне жизнь и не отверг просьбу моей матери о помощи. Через два дня из щелей барака, в котором нас держали, стали доноситься голоса немецких солдат. Люди начали оживляться, и кто-то из толпы, понимающий немецкий язык, сказал, что советские войска на подходе и скоро мы будем освобождены. Немцы начали торопиться. Я видел лица плачущих стариков, женщин и детей. Но не суждено было сбыться их надеждам на спасение. Дверь барака распахнулась, и немецкий солдат открыл огонь по нам. Народу было много. Русский пленный успел накрыть меня своим телом так, что ни одна пуля меня не достигла. Но я хорошо помню, как бился в агонии мой ангел-хранитель. Я боялся шевелиться, понимал, что должен затаить дыхание для того, чтобы спастись. Я пролежал под телом убитого солдата несколько часов. Все это время я тихо плакал, искал в тишине голоса моих родителей, я не верил до конца, что их больше нет, я звал их шепотом… Я все еще надеялся, как подойдет мой отец, поднимет меня на руки и скажет: « – Альфред, это всего лишь кошмарный сон, мы сейчас пойдем домой… » .