Мой отец – Мир

Когда явился Рафаэль, девушка, полностью собранная, уже стояла у двери в ожидании капитана. Клодетт была облачена в тот самый плащ, в котором она была, когда читатель ее впервые встретил. Она с решительным видом держала в руках плетеную корзину, накрытую платком. Рафаэль смотрел на ее лицо, почти полностью скрытое в тени капюшона, и в который раз дивился чистоте и платонизму своих намерений.

Сам он сегодня был одет по-иному: штаны, просторная белая рубаха да высокие сапоги – ничто в нем не выдавало капитана гвардии, кроме гордой осанки и мужественного выражения лица. Рафаэля легко можно было бы спутать с обыкновенным крестьянином.

– Вы выглядите совсем как обычный человек, – озвучила Клодетт свои мысли.

– А Вы, как я погляжу, уже собраны, – констатировал капитан в ответ.

Он немного поразмыслил, а затем поспешно добавил:

– Я ведь и есть обычный человек.

Может Клодетт и улыбнулась бы на его реплику, но была слишком смущена его неожиданно домашним видом, поэтому получилось только поджать губы. Оттуда же и росли ноги неловкости, из-за которой эти двое снова вернулись к началу и стали обращаться друг к другу на Вы.

– Что в Вашей корзине? – поинтересовался Рафаэль, хоть и имел догадки на этот счет.

– Думаю, Вы и сами знаете, что там, – ответила Бастьен, и догадки офицера подтвердились.

Внутри был котенок Шарль. Клодетт посадила его на дно и накрыла такой же плетеной крышкой, оставив малышу достаточно места для движения, – воздух к нему поступал через отверстия в корзине – а на крышку наложила всяких гостинцев и сверху укутала платком, чтобы избежать подозрений. Это выглядело так, будто корзина была до отказа набита едой.

– Считаете, это безопасно? – засомневался Ларивьер.

– Не тревожьтесь, – Клодетт поспешила его успокоить. – Надежнее места нет.

– Почему же?

– Там он чувствует себя свободно. А если его стеснить, он испугается и станет пищать.

– Что ж, Вы, должно быть, знаете побольше меня, – уступил Рафаэль. – Но просто хочу, чтобы Вы помнили: если что-то пойдет не так, если Вы будете неосторожны, на костре рядом с Вами буду гореть и я.

Она ответила ему тишиной. От одной только мысли о том, что за одну ее ошибку капитан заплатит жизнью, у Клодетт пересыхало в горле. Она отвечала за них двоих.

– Пойдемте же, – позвала она, проглотив истерику, и вышла на улицу, оставив Рафаэля позади.

Стоило только затронуть болезненную тему как Клодетт в момент закрывалась ото всех. Так случилось и сейчас.

– Вы все-таки нашли, куда привязать свою лошадь, – отсутствующим тоном бросила она, завидев коня капитана, повод которого был обвязан вокруг крыльца – единственной надежной конструкции в этом дворе.

Рафаэль улыбнулся, но едва ли эта девушка была в силах ответить ему тем же. Он отвязал коня и предложил Клодетт первой залезть на ее спину. Или потому что она стала отличать самое важное от всего остального, и перестала бояться пустяков, или потому что лошадей никогда особо не пугалась – страшно ей не было. А вот сил не доставало. Бастьен опустила корзинку на землю и вставила одну ногу в стремя, чтобы это помогло ей забраться наверх, но через несколько жалких и абсолютно неудачных попыток почувствовала руку капитана на своем бедре, подталкивавшую ее и служившую поддержкой, а уже через несколько секунд оказалась на лошади. Клодетт перебросила обе ноги на одну сторону, чтобы кое-как сымитировать «езду по-дамски» и не задирать подол юбки, поправила платье и приняла корзинку из рук Рафаэля.

Он залез следующим. Впрочем, у него это получилось значительно быстрее и успешнее – с первой же попытки и без особых усилий.

– Прижмись ко мне сильнее, – настоятельно порекомендовал Рафаэль и поставил корзинку перед собой. – Иначе свалишься.

Нельзя было сказать, что ей было абсолютно комфортно обхватывать руками его талию и прижиматься к нему, учитывая, что из одежды в верхней части тела на нем сегодня была одна лишь рубашка, но так Клодетт действительно чувствовала себя намного надежнее. Убедившись в этом, Рафаэль пришпорил лошадь. Это было именно тем, что сейчас мы, люди двадцать первого века, называем «с места в карьер». Клодетт едва удержалась на лошади, когда та понеслась галопом, и явственно ощутила, что упасть ей не давал только капитан, за которого она крепко ухватилась, словно за спасительную соломинку. Впрочем, как бы стыдно ей ни было, только тем он для нее и являлся.

Она не искала себе мужчину, не хотела замуж. И дружить тоже не очень хорошо умела – по природе Клодетт была одиночкой, и единственными ее друзьями всегда были животные, о которых она заботилась, как о родных детях, да и людей ее возраста в округе было не слишком много. Тогда кем был Рафаэль? Если не потенциальным мужем и не другом? Просто спасителем. Плечом, на которое можно было опереться и попросить помощи.

И за это Клодетт себя стыдила. Дураку ясно – ни один мужчина не станет рисковать жизнью ради равнодушной девушки, а значит Клодетт ему нравилась. Она это знала. Сердце ее мучительно сжималось каждый раз, когда Бастьен напоминала себе о том, что она пользуется его чувствами, принимая помощь. Она не находила себе покоя, но и отпустить Рафаэля была не в силах, ведь это точно обрекло бы ее на неизбежную встречу с виселицей, если бы обман раскрылся, конечно, поэтому тешила себя. Ей было проще убеждать себя в том, что Рафаэль испытывает к ней самые теплые чувства, как и она к нему, но одни лишь дружеские. Так она и делала, но это помогало только кое-как унимать плохие мысли о собственном эгоизме, а груз вины все равно не сбрасывало, ведь если с Рафаэлем что-то сделают, повинной в этом будет она в независимости от того, влюблен он в нее или нет.

Служить королю и своей Франции, быть бравым офицером – все это у него получалось отлично. Но справится ли он нарушая закон?

Ах, что бы сказала бабушка Джозефина, если бы видела, как Клодетт под покровом ночи сбегает из города, чтобы спрятать то, что позволит инквизиторам возложить на нее вину за все беды, происходившие в Париже!

Но это было и неважно. Пусть бабушка придет, пусть крепко ее разбранит, надает оплеух и отправит в постель – все, что угодно, пусть только она будет рядом! Клодеть никогда не думала, что Джозефины ей будет так не хватать, и не знала, как сильно ее любила. Все те несправедливые обвинения, которыми бабушка то и дело бросалась, тогда делали Клодетт такой несчастной, но теперь она знала, что такое истинное горе.

– Это, безусловно, не моего ума дело, но я все же спрошу, – вдруг заговорил капитан, вырвав Клодетт из пучины изнурительных мыслей. – От чего же Вы не хотите выйти за Жюльена?

– Этот человек не страшится ни земного суда, ни небесного, ни Петра, ни Иоанна. Он смеется, когда дьявол шутит. Я не берусь его судить, но он вызывает гадливость, и провести свою жизнь с таким человеком я ни за какие деньги не соглашусь, – вздохнула она. – Жюль не верит в связь кошек с сатаной, но он донес на меня как на ведьму. Он хотел отомстить мне, хотел, чтобы я заплатила жизнью за отказ ему. Когда я об этом догадалась, то поняла, что не ошиблась, когда не приняла его предложение. Жюльен шантажировал бы меня этим всю жизнь, и я бы мучилась. В конце концов, когда я устала бы выполнять его приказы, он сдал бы меня со всеми потрохами, а потом гулял с новой женой по площади, на которой по его вине повесили прежнюю.

Рафаэлю нечего было возразить на это.

Дорога им предстояла долгая, но ни одного из них это не могло напугать, ведь источником их беспокойства был только маленький пушистый черный секрет в корзинке Клодетт.

– Куда мы направляемся? – осмелилась поинтересоваться Клодетт.

– В деревню Монмартр, – ответил капитан невозмутимо. – У моей семьи там сохранился старый дом.

От одной только мысли о том, что сегодня им предстояло покинуть город, у девушки захватывало дух. Каждый француз в душе – истинный «paysan», то есть «пейзанин», и Клодетт не была исключением. Рафаэль разделял ее чувства относительно природы, но больше он радовался тому, что, пусть и на одну лишь ночь, наконец окажется вдали от всех своих парижских дел, нескончаемых казней и костров, инквизиторов, судьи де Валуа и его безнадежно испорченного сына.

Крепостная стена Карла V, сооруженная вокруг Парижа для его защиты в 1356—1383 годах, к тому времени уже была разобрана почти до основания. Местами все же оставались обветшалые каменные сооружения, но их обойти было проще простого, поэтому из города они выехали незамеченными, и узел беспокойства в животе Клодетт стал постепенно развязываться. По мере того как Париж отдалялся, она чувствовала себя спокойнее. Расстояние позволило ей расслабиться, но сердце ее одновременно сжималось от странного ощущения предательства – Бастьен ушла без ведома отца и дедушки Клода, и из-за этого чувствовала себя так, будто предавала их. Вместе с жестоким городом позади оставались и родные люди. Она чувствовала как отдалялась от них. И казалось ей, что это навсегда.

Местность была не шибко разнообразной: равнины, да равнины, но за девятнадцать лет шумный застроенный Париж успел ей прискучить, так что природа оказалась глотком свежего воздуха. Клодетт впервые испытывала ощущение простора.

Лунный свет освещал их дорогу в ночи. Он придавал всему вокруг мягкий, приятный синеватый оттенок. Падал на поля, сухую дорогу под копытами лошади, нежно ложился на кожу и делал ее совершенной. Дышать свежим ночным воздухом за пределами Парижа было втройне приятнее – он будто очищал изнутри.

Клодетт запрокинула голову и свой лик, сиявший юной красотой, обратила к звездному небу. Звезды, словно тысячи светлячков или брызги светлой краски, были беспорядочно разбросаны по темному небесному полотну. Тут и множества созвездий, и Млечный Путь – все мы знаем миф о том, как маленький Зевс разлил козье молоко.

Рафаэль тоже залюбовался этим бесподобным зрелищем. Он сколько раз видел это ночное явление, столько и не находил в нем ничего особенного, почти игнорировал, вспоминал о чем-то более важном, чем духовное спокойствие, и снова начинал суетиться. Но неподдельный интерес и восхищение Клодетт заставили капитана тоже прийти в восторг, и сегодня звезды для него горели ярче.

Глава 7

Вскоре на горизонте стали появляться ветхие домишки и первая ветреная мельница, которых в этой деревне к Великой Французской революции будь насчитываться не менее четырех. Путники пересекли большой каменный мост, под которым сверкала серебристая лента реки, отражавшая лунный свет, и выехали на прямую дорогу к деревне. Они быстро преодолели это расстояние.

Оказавшись в деревне, Клодетт отметила, что такой тишины в городе не бывало даже по ночам. Это место казалось ей необитаемым, погруженным в летаргический сон, но при этом по-настоящему живым. Где-то в высокой траве стрекотали кузнечики, ветер шумел вершинами редких деревьев, словно младенец играл погремушкой, и свистел в ушах – все звуки были естественными и в этой спокойной атмосфере неожиданно приятными.

Деревня находилась на возвышенности на открытом поле и свободно обдувалась всеми ветрами Франции, но дому Ларивьеров и этого оказалось недостаточно – он был построен ко всему прочему на холме на самом краю деревни.

Дом был одинок и окружен ветхим забором. Когда они въехали во двор, Рафаэль помог Клодетт спуститься на землю и привязал лошадь к старому колодцу.

Отсюда открывался изумительный вид на деревню. Это была светлая ночь, освещаемая множеством звезд. Лунный свет падал на крыши домов и тропинку, и, глядя с холма, Клодетт заметила, что он напоминал ей только что выпавший снег. Вдали, за этими домами чернел Париж. Любоваться этим зрелищем долго не получилось – бушующий на вершине ветер подхватывал ее волосы вместе с плащом и нес в сторону ее лица, поэтому Клодетт подбежала к другому краю холма.

С этой стороны никаких домов не было. Журчавший у пологого склона холма ручей отражал в себе звезды, будто маня из него напиться, и пересекал широкое поле, а где-то в далеке темнел густой лес – он на горизонте выглядел почти черной полосой, казался краем света, за который уходили звезды для восстановления сил.

Клодетт, молодая, свободолюбивая душа, совсем позабыла о том, зачем сюда приехала – столь велико было притяжение к прекрасной нетронутой природе, созданной одним лишь Богом, еще не затоптанной ногами и не испорченной руками людей. Как бы ни старался человек, никогда он не сможет превзойти Господа – в одной дикой травинке жизни и истинной первозданной красоты больше, чем в любом архитектурном строении. Капитан разделял это мнение, и потому позволил ей забыться.

Здесь царила гармония с природой, и здесь же Клодетт чувствовала с ней, а значит и с Создателем, родство. Она никогда не питала к Франции теплых чувств из-за того, что происходило в Париже, но сейчас в ее голове не было места тревоге. «La douce France!» – восхищалась она, что в переводе с французского на наш значит «милая Франция».

Однако, ветер здесь, наверху, был столь же силен, сколь красив был вид. За считанные минуты он заставил девушку дрожать от холода и обнимать себя руками, чтобы хоть как-то согреться. Рафаэль мог бы предложить свои объятия, но засмущался и вместо этого позвал Клодетт в дом.

***

Глаза ее после этого еще долго горели новым взглядом. Это вызывало у Рафаэля теплые чувства. Отчего-то ему и самому сделалось приятно. Наверное, потому что именно он привел Клодетт сюда и показал то, на что смотрел долгие годы. Впрочем, такого восхищения он не ожидал увидеть, ведь на протяжении многих лет жизни здесь каждый день видел эти пейзажи и оттого воспринимал их как данность.

Когда-нибудь она будет смело заходить в его дом, как в свой собственный. Когда-нибудь, но не сегодня. Сегодня Клодетт робко прошла внутрь, испытывая странное ощущение вины за свой визит.

Вслед за Рафаэлем, хозяином дома, девушка зашла в самую большую в этом маленьком доме комнату. Это была объединенная с кухней детская. В углу стояла колыбелька. Клодетт с улыбкой шагнула к ней навстречу с одной мыслью в голове: наверное, здесь спал Рафаэль, когда был младенцем. Возможно, он в этом же доме и родился. Приятно было видеть его маленькую родину.