Двадцать лет до экватора. Сборник рассказов

Не успел я выйти из оцепенения, куда поверг меня рассказ Пашки, он вскочил с кресла и выбежал на улицу, хлопнув дверью и прихватив свои ботинки. На столике рядом с недопитой бутылкой лежала видеокассета. «Хорошо, что сам ушел,» – думал я, машинально запихивая кассету в видеомагнитофон. Что я надеялся увидеть там? Очередные откровения психа, сеанс измененного состояния сознания наркомана? После непродолжительного черно-белого мерцания на экране появилась стена комнаты со скудной меблировкой. Возле стены стоял стул. Внизу экрана светилась дата и бежало время, фиксируемое видеокамерой. В кадре появился Пашка и сел на стул. И тут произошло то, что я никак не ожидал увидеть – Пашка исчез. Просто взял и исчез. Все осталось, стена, стул, время не прерывалось ни на секунду, а Пашки не было. По счетчику камеры прошла пара минут, и на стуле снова оказался Пашка. Волосы его были мокрые, на босые ноги налип песок, в руке он держал лист какого-то тропического растения. Он посмотрел в камеру, прямо на меня и спросил: «Теперь верите?». На экране вновь замелькали черно-белые снежинки, а я сидел и тупо смотрел на них. Через два дня я отвез кассету знакомому телевизионщику, и тот подтвердил, что запись подлинная. Никакого монтажа!

Каждый день я ждал, что Пашка объявится, но проходили дни, а его все не было. Только в конце декабря, перед самым Новым Годом он оказался у меня на пороге. Мы молча прошли в гостиную и заняли наши прежние места у камина. Он сильно изменился. Сильный загар, спокойная улыбка, вальяжная поза, но в глазах иногда мелькала какая-то тревожная искорка. Я не выдержал первым:

– Ну, как?

– Потихонечку.

– Там, там, как?

– Отлично. Подзагорел, отдохнул. Море, пляж, природа и никого.

– Говоришь, как про курорт! Ты все осмотрел там? Рассказывай, черт, не тяни!

– Далеко от берега я не уходил. Там за лесом холмы, а через лес идет тропинка, хотя ни чьих следов я никогда не видел. Что-то останавливает меня у самого подножья холмов. Вернее, останавливало.

– Останавливало?

– Да, дело в том, что последние несколько раз я брал с собой Ольгу, мою девушку.

– Как это ты ее брал?

– Просто взял за руку, и она вошла туда со мной. Я пробовал экспериментировать на улице с одним алкашом, но ничего не вышло. Наверное, у человека что-то особенное должно быть, чтобы он мог пойти со мной. Не знаю. Ну, так вот, вчера мы были там снова и все было здорово. Мы купались загорали, любили друг друга, устроили пикник из принесенных с собой продуктов. Да. – Пашка прикрыл глаза и, видимо, отдался приятным воспоминаниям.

– Ну?

– Все бы было здорово, если бы перед самым уходом Ольга не потянула меня через лес к холмам. Мне этого очень не хотелось. Какие-то предчувствия тревожили меня. Несмотря на это, Ольге удалось затащить меня на вершину холма. И мы увидели, что там, по другую сторону холма.

– Ну?

– Там, там огромная зеленая долина с широкой голубой лентой реки, а в ней, в долине…

– Ну, говори же!

– Белый город. Ослепительно белый. Никакие дороги не ведут к нему, там не видно никакого движения. Он просто стоит на берегу реки. Ольга смогла заставить меня забраться на холм, но пойти в город заставить не смогла. Когда мы вернулись, выяснилось, что она видела ультрасовременный город, бред футуристического гения, а видел крепостную стену и причудливый замок. Не знаю…

– Тебя что-то беспокоит?

– Да, мы условились встретить Новый Год в том мире. Боюсь, Ольга сможет заставить меня пойти в город…

– Заставить?

– Да, меня и отталкивает от него и тянет, одновременно.

– Да… дела…

– Ладно, спасибо за гостеприимство. Пора, пойду. Вернусь и расскажу, как там. Может, еще вместе сходим, позагораем.

Я проводил Пашку до двери. Он крепко пожал мою руку, развернулся и сделал несколько шагов, потом вдруг бегом вернулся, сунул мне в руку мятый конверт и окончательно скрылся в начинающейся метели.

С тех пор я никогда не видел Пашку. Через два месяца я начал его искать. Сначала в больнице, где его оперировали мне дали его рабочие и домашние координаты, потом я побывал в знакомой квартире. Ее сдавали уже другому человеку. На работе мне тоже ничего не могли сказать. Я обратился в милицию, через полгода безрезультатных поисков следователь сказал мне, что дело самый обычный «висяк». Я так никогда и не узнал, что стало с Пашкой.

Сегодня, разбирая бумаги, я наткнулся на мятый конверт и вспомнил в подробностях всю эту историю. В конверте был листок из школьной тетради, на нем неровным почерком было написано: «Спасибо за ту надежду, что вы спасли вместе со мной». Я усмехнулся. Кривая вышла усмешка, горькая. Мне никогда не увидеть белый город.

Зеленый заяц

Вы когда-нибудь задумывались над тем, что может быть важнее зеленого зайца? Я раньше тоже не задумывался. Но «раньше» кончилось, и теперь я вспоминаю все наши встречи с ним.

Первый раз я шел по улице и пересчитывал муравьев, попадавшихся на пути. Особенно больших приходилось либо перепрыгивать, либо обходить. Пару раз я случайно наступал им на лапы, и они недовольно ворчали. Потом я увидел зеленого зайца. Он шел параллельным курсом, ловко избегая встреч с муравьями. Одно его ушко было небрежно пришито, и из-под него торчал клок замусоленной ваты. Он крикнул мне тогда: «Привет!». Я понял это только по его бумажной улыбке. Слова я понимал еще плохо, мне было год с небольшим от роду. Отвлекшись на зайца, я не сразу заметил большого черного муравья. Тормозить было уже поздно, да у меня это и плохо получалось. Под ногами что-то хрустнуло и маленькие зубчатые колесики брызнули от меня в разные стороны. я хотел наклониться и собрать сломанного муравья, но мне сказали, что он почему-то умер и его уже нельзя починить. Меня это огорчило, но нисколько не убедило. Я поднял глаза, чтобы поговорить об этом с зайцем. Но его уже не было. Решил, что спрошу потом.

Заяц сидел на плече, его зеленая плюшевая шкурка забавно блестела под солнечными лучами. Он повернул ко мне мордочку, я и помахал ему рукой, будто мы были сто лет или больше знакомы. Мне ужасно загораживал обзор букет пахучих растений, которых люди по свойственной им прихоти назвали также, как и огоньки на светофоре – цветами. Мне так и не удалось выучить их названия. Скорее я мог бы описать их запах, но в разные годы он будил во мне разные мысли: неизвестность дальних странствий, пряность весны, аромат ложбинки между грудями женщины, коньяк бонапартистской Франции, лунная дорожка на поверхности ночного моря. Сейчас, когда мне уже нечем уловить все эти запахи, я могу только вспоминать. Я знал, что мне надо спросить зайца о чем-то важном, давно задуманном. Казалось, улыбнись он как в первый раз, и сразу все вспомню. Он подмигнул мне и спросил: «Как поживаешь, дружок?». Я начал рассказывать что-то несущественное, быстро и сбивчиво. Боялся, что он исчезнет, к тому же мохнатая пыльца с букета постоянно лезла в нос и рот. Заяц слушал меня и, казалось, кивал, соглашаясь. А может, это плечо, на котором он сидел, качалось в такт движения толпы. Я так увлекся рассказом, что не заметил, как толстая туча съела солнце, и шкурка зайца стала темной с зеленоватыми отблесками. Будто в плюше на его спине прятались его сородичи, солнечные зайчики, которые не успели вернуться домой, до того, как их дом сожрала туча. Выглядела она очень довольной, я даже слышал урчание ее живота, который ясно давал понять, что это уже не первое солнце за этот день. «Не люблю дождь», – сказал заяц. Только я хотел сказать, что его и нет, как на мой нос упала тяжелая и холодная первая капля. Туча не выдержала и лопнула. От неожиданности я затряс головой и угодил прямиком в гущу ненавистного букета. Протирая глаза от пыльцы, я увидел, как зеленый заяц соскользнул с плеча и исчез в толпе. Я бросился за ним, затряс плечо, на котором он сидел, с требованием сказать, куда ушел заяц. Меня оттолкнули: «В первый класс идет, а все про зайцев думает!». Толпа кончилась, вскоре кончился и дождь. Я стоял посередине, в одной руке сжимая обвисший и скуксившийся букет, а в другой ощущая несколько пушинок от шкурки зеленого зайца, которые я стряхнул с плеча. Осторожно, с трепетом раскрыл ладошку, пушинки залоснились от влаги. Вдруг я заметил двух промокших и потускневших солнечных зайчиков. Они запутались в мокром зеленом пуху, их крылышки слиплись. Я тихонько дунул на них. Они встрепенулись и, хитро захихикав, вспорхнули с ладони. Унесли с собой на новое солнце все пушинки, которые были у меня. Я знал, что мы еще встретимся с зеленым зайцем, но ревел тогда всю ночь.

Была весна. Сидеть на прелой скамейке было неудобно, но и просить ее встать с моих колен не хотелось. Сейчас, когда у меня нет возможности почувствовать сырость дерева, почувствовать ладонью мягкость мха на ножках скамейки, теплоту и тяжесть женщины на моих руках, я немного жалею об утрате возможности чувствовать. Теперь вечность отобрала у меня все чувства. Мы сидели так уже довольно давно. Ласковое весеннее солнце гладило меня по небритым щекам, я же гладил по щекам ее. Она притихла на моем плече, шепча что-то нежное мне на ухо и покусывая его. Я видел окружающий мир сквозь белесую дымку глухих звуков. Неподалеку играли дети, их матери обсуждали свои проблемы, студенты всех мастей пили пиво. Я плавал в густом море звуков, они были мягкими и убаюкивающими.

Вдруг, в этом море что-то плеснулось, как будто в воду бросили маленький камешек – бульк. Мой слух уловил вопрос: «Ты помнишь меня, дружок?». На противоположной скамейке, среди детских игрушек, сидел зеленый плюшевый заяц. Он ничуть не изменился. Вата все так же торчала из уха, бумажный рот улыбался, солнечные братья его играли на его шубке. Он сидел и болтал задними лапами, одетыми в белые ботиночки. «Привет», – прошептали мои губы. Заяц наклонил голову на бок и спросил: «Чего ты еще не сделал?». Отвечать вслух не было необходимости, я просто закрыл глаза и начал вспоминать. Я отдавал ему события своей жизни, так как сдают игральные карты, в виде картинок, звуков, запахов, ощущений. В самом конце я понял, что не сделал чего-то самого главного в жизни, но чего – я не знал. «Ты счастлив?» – спросил мой плюшевый собеседник. Я кивнул. Один из детей, игравших в парке, подбежал к скамейке и схватил зеленого зайца за лапу. Он успел подмигнуть мне на прощанье, прежде чем ребенок потащил в песочницу мертвую тряпичную куклу.

Это была наша последняя встреча перед уходом. Я отпустил машину и шел пешком. Шел по старому парку. Мы были знакомы не один десяток лет. Я умел разговаривать почти со всеми здешними обитателями. Мы мысленно здоровались и желали друг другу долгих лет. Колючий осенний ветерок бежал передо мной и вилял хвостом, как преданный пес, расчищая дорожку от мертвой пожухшей листвы. Он терся о мои ноги, прося ласки. Я нагнулся и потрепал его за загривок. Все было хорошо. В самом сердце парка, куда даже дворники предпочитали не заходить, мой путь пересекла молодая мать с ребенком. От неожиданности я выронил сигарету – ребенок нес моего зеленого зайца. Я догнал их и пошел рядом. Мама мальчика заметно нервничала: видимо, фигура в плаще и широкополой шляпе не внушала ей доверия. Что ж, к концу жизни я понял, что подозрительность – это такое же человеческое качество, как необходимость дышать. Мне всегда было жаль людей за то, что на все они смотрят со своей точки зрения, через призму самого себя. Возможно, они научатся когда-нибудь просто воспринимать, при условии, что первого человека, открывшего такую форму восприятия мира, не упекут в клинику. Сейчас меня это мало заботило. Я не сводил взгляда с зайца. Я послал ветер вперед, чтобы он разогнал случайных прохожих, по моей команде деревья и кусты скрыли нас. Мальчик тащил игрушку вверх ногами, и иногда уши зайца погружались в дорогу. Я ждал. Вот он открыл один глаз, затем другой. Плюшевая кукла ловко забралась на плечо ребенка и уселась там словно в седле.

– Рад тебя видеть, дружок!

– И я рад. Как вообще?

– Вполне. Я вижу ты много достиг. Скоро придет твое время. Ты готов?

– Думаю, да. Ты пойдешь со мной?

– А ты бы хотел?

– Да, очень.

– Договорились, когда понадобится, я приду. Теперь – прощай!

Заяц развернулся спиной по ходу движения и, взмахнув лапами, нырнул вниз. С тихим всплеском погрузился он в темноту дороги и очень скоро затерялся в глубине среди водорослей. Мама с ребенком шли дальше. Мальчик все так же тащил вниз головой свою игрушку.

Теперь я здесь. Ко мне пришел зеленый заяц, и сейчас мы вместе уйдем. Он берет меня за руку. Странно, у меня нет тела, но я чувствую теплую пушистость его ладоней.

И у тебя есть свой зеленый заяц, хотя, скорее всего, ты не помнишь о нем. Но ты вспомнишь, потому что это, быть может, единственное, что связывает тебя с самим собой. Придет и твое время.

Медленно, медленно мы поднимаемся вверх, все выше и выше над заснеженным городом. К звездам.

Метель

Нас огромное количество. Движимые неизвестной силой, мы шарахаемся из стороны в сторону, толкаемся и неизбежно падаем. Если мы падаем медленно – нами любуются, нас ловят и разглядывают, пока мы не испаряемся. Если же нас много, и мы стремительно несемся к земле – нас ненавидят и проклинают. Каждая из нас есть отдельность в своем проявлении в этом существовании. Ничто не рождается выше, чем мы. Я родилась несколько дней назад. Мое величие в том, что я несу в себе частицу великого океана, частицу огня из глубинного вздоха Земли и частицу льда с северных шапок планеты. Я живу только в полете. Птица в собственной стае, я подчиняюсь ее условиям; частица бесконечной плоскости, я медленно парю над поверхностью; кусок далекой звезды, я расплавляюсь, пролетая сквозь атмосферу огромные расстояния.

Хорошо бы упасть на крышу или в лесу, в поле, на пустыре. Возможно тогда дожить до весны и возродиться в конечном итоге в своем нынешнем воплощении. Вот подходящая крыша. Главное выбрать нужную траекторию. Я почти у цели. Буду наслаждаться сообществом своих родственников до самой весны, и первая попаду снова на небо. О нет, только не это. Теплый предательский воздух из открытого окна лизнул мое нежное брюшко, я сразу набухла влагой. Траектория полета непоправимо изменилась, и я пролетела мимо карниза крыши. Подо мной было месиво дороги.

Ноги постоянно разъезжались на льду спрятанном под снегом. Какой идиот сказал, что человек царь природы? Где это видано, чтобы царь в собственном царстве не мог спокойно пройти по дороге. Почему с дорогой надо постоянно воевать, чтобы сделать хотя бы шаг? Видимость практически нулевая, иногда маячат остовы деревьев. Они ждут прихода весны. Я уже давно ничего не жду. С тех пор, как сорок лет назад меня родили, даже не спросив моего согласия, все так и происходит. Самое безвольное существо в этом мире – человек. Все течение жизни доказывает, что от человека не зависит ничего. Что я сделал по собственной воле в этой жизни? Ничего. Всегда приходится делать что-то по чужой подсказке, закону, разрешению. Мы вынуждены поддерживать жизнедеятельность нашего несовершенного организма, обманывая, расталкивая, давя окружающих, ради тех немногих и редких радостей, которые он нам предоставляет. При этом забывая, что это всего лишь оболочка, внутри которой есть нечто настоящее и ценное.

Ну вот, почти и дошел. Осталось перейти дорогу, и вон уже из снежной пелены выплыло желтое здание.

Холодный воздух вперемежку со снегом прорывается сквозь мою радиаторную решетку. Сердце мое горячее и сильное, маленький табун лошадей спрятан в недрах его. Мне всего два годика. Умелые и заботливые руки собрали меня на далеком заводе. Я величайшее изобретение человеческой лени – автомобиль, большой, полно приводной, дизельный автомобиль. Сердце стучит глухо и ровно, по сосудам шлангов бежит кровь солярки. У меня есть хозяин. Он очень заботливый, кормит меня, моет, лечит, прячет в теплый гараж. Только он слишком слаб для такой сильной машины, как я. Мне приходится вспарывать заснеженную дорогу. Фары постоянно в снегу, маленькие щетки трут их до скрипа. На очередном повороте меня немного заносит, и я больно ударяюсь задним колесом о бортик тротуара. Жаль, что у меня такой неопытный водитель. Вот и прямая дорога. Справа спящий парк, слева ряд серых и желтых зданий. С легким щелчком хозяин передвигает ручку коробки передач, встроенную в мой спинной мозг. Он хочет еще скорости, что ж, пожалуйста.

Маленькая снежинка не успела еще улечься поудобнее среди своих сородичей на кромке тротуара, как на нее обрушилась нога человека, обутая в грубый ботинок. Подошва с тихим хрустом раздавила ее хитиновый панцирь и сотни других снежинок. Под снегом прятался лед, который придал ноге абсолютно неправильную траекторию. Пешехода буквально выплюнуло на проезжую часть. Дорога все – таки взяла свое. Вынырнувший из стены снега автомобиль боднул падающего человека в спину и подбросил его высоко над мостовой. Скрип заклиненных колес, шуршание брызг снега и звонкий поцелуй бетонного столба. В наступившей тишине было слышно, как ветер сбивает кусочки разбитого лобового стекла и колышет вырвавшуюся на свободу из душного салона машины занавеску.