Постижение. В Гомеры – поздно, а в Орфеи – рано

Столб энергетики стремился в выси —

Луна ВОШЛА сегодня в знак Стрельца.

На деревах из Стрешневского парка

Развешаны пробитые сердца.

Давно я ждал астрального подарка —

Луна вошла СЕГОДНЯ в знак Стрельца.

Сегодня и приятно и достойно

Во смыслах всех не потерять лица.

Пегаса я выгуливал из стойла —

Луна вошла сегодня В ЗНАК СТРЕЛЬЦА.

Вошла под стрелы, серебром сияя,

Богиня, ледяная мать волков.

Приливы корабли с цепей снимают,

От якорных освободив оков.

По лунному пути желаю деться

И сутки принцем сказочным прожить!

Звезде планета руку вместе с сердцем

Готова этой ночью предложить.

13.08.97.

НАША МОСКВА

Города зарубежные,

Города нас манящие,

Вы романтики полны, строптивы, кичливы.

А Москва наша – нежная,

А Москва – настоящая,

Ты бесспорна для нас и противоречива.

Ты – красавица русская,

Ты – бессмертная женщина,

Ты – всегда молодая, любимая нами.

Часто в полдень ты грустная,

Вечерами ты грешная.

Мы, тебе присягнув, удивляемся сами.

Сарафан белокаменный

Ты сегодня примерила.

Ты опять на века – та же, но и другая.

Мы – чудные и странные —

Те, в кого ты поверила.

Мы семья твоя – шумная, но дорогая.

Фейерверки цветастые

Освещают день сказочный.

Сотен улиц узоры широки и узки.

Пусть Москва наша здравствует

И легко, и загадочно —

Третьим Римом, но главной Столицею Русской!

22.08.97.

МОЛЧАЛИВЫЙ ДРУГ

Я не расширил и не сузил круг.

Статистов сотни через жизнь протопали.

Мой самый верный молчаливый друг

Всегда со мной. О нём и строки тёплые.

К нему я каждым утром устремлён.

Мы так между собой давно устроили.

Ни дня вниманьем он не обделён.

Не лягу спать, не вывернув нутро ему.

Доверю слепо я любой секрет.

Порой, стыжусь сказать, ему ж, как исповедь,

Дарю и мудрость, и сомнения, и бред.

А сколько мы прочли вдвоём неистово!

Он возразить ни разу мне не смел,

И не страдал мораль читать искусами.

Буквально всё он знает: что я ел,

И сколько выпил, и всегда ль закусывал.

Мечтать с ним можно страстно, горячо.

Источник чистоты! Душа, не века ли?

Всегда подставит вовремя плечо.

Быть может и товарищем, и лекарем.

Поднимет настроенье, снимет сглаз,

Постигнет и запор, и импотенцию —

Цветной, удобный, верный… унитаз —

Пристанище глухой интеллигенции.

29.08.97.

ЛЖЕЦ

Скажи мне, кто ты есть, откуда родом,

И коим левым боком ты барон,

Не евши вишен, не искавши броду

В болотах вскачь? А может, ты Нерон?

Посредственность, аристократик ложный,

За тогой поимевший, кроме лат

От покушений и похмельной дрожи,

Лишь лавр один. А может, ты Сократ?

Беседуешь, как наркоман словесный,

Не вдумываясь, что кому сказал,

И что Богам становится известно,

Что помнит кто. А может, ты Дедал?

Взлетающий на плавящихся крыльях,

Сам спасшийся, но сына с высоты

Паденье зревший, как певец бессилья

Циничный. А Игнасий ли не ты?

Для этого приемлемы все средства

По претворению идеи в мир.

И нет души, а может быть и сердца.

И прав всегда! А может, ты Шекспир?

Там ум двоих и рок, и страсть – в едином.

На тайну не наложено плиты,

Портреты разны, далека истина —

Свет гения. А Дмитрий ли не ты?

Не дважды и не трижды убиенный,

Огонь надежды, пьяная зима,

Позор-фурор, по ветру пеплом тленный,

Двуверный пан. А может, ты Козьма?

Восторженная шутка, миф культуры,

Король шутов, посаженный на трон,

Финт многовековой литературы.

А может, ты действительно «барон»:

Способный выиграть войну без войска,

В чужую на ядре махнуть страну,

От спички растопить свинец до воска,

По лестнице взобраться на Луну?

Нет, ты – Никто, но все они, ты – нечто.

Ты – просто лжец, но ты – не человек.

Ты – просто Ложь, а Ложь нам светит вечно

В пути людском, в любой на пробу век.

Ложь – ВСЁ – политика и вера даже,

Искусство и традиции, и гнёт.

И чем она искуснее и краше,

Чем дальше человечество шагнёт.

Великий Милый Лжец, не трусь, веди нас,

И в каждого вселись, любой открыт

Для лжи, как для питания скотина.

Но ложь святая, всё же – дефицит.

9.08.98. г. Золотые Пески

МОНБЛАН

Никогда не запирайте своё сердце,

Не лишайте его сладкого броженья.

От болезни покорения не деться,

Потому, что это – жизнь, это – движенье.

Альпинизмом меня осень закружила.

И я начал жить мечтою и без плана.

Всё само собой от Господа сложилось

В чудный вечер покорения Монблана.

Задыхаясь от избытка кислорода,

Окуная свои руки в скользкий ветер,

Я почувствовал в себе твою природу,

Самый утончённый пик на белом свете.

И не жалко, и не стыдно, и не страшно,

И привычно сразу даже, и не странно,

Что буквально всё до малости так важно

В чудный вечер покорения Монблана.

Солнцем залиты изысканные склоны,

По ущельям мысли эхо вслух разносит,

Облака и птицы шлют свои поклоны,

О посадке с деликатностью не просят.

Не забудется ни венская прохлада,

Ни закат Хоккайдо, ни заря Омана,

Но ни с чем сравнить не смею, и не надо

Чудный вечер покорения Монблана.

24.10.98.

– ТРЕТИЙ ПАМЯТНЫЙ ПЕРИОД

«От сотрясения до осознания – 1998—2017»

ДУШИ ЗЫБКИХ ПЕСКОВ

«Только змеи сбрасывают кожи…»

(Н. Гумилёв)

День прошёл и сброшены костюмы,

И душа стареет и растёт.

Мы – навеянные ветром дюны,

Зыбкие пески на тонкий лёд.

Изуродованной лапой память

Превратила бытие в узду.

Кто в нас, скачущих навстречу лбами,

Прежде жил в неслыханном году?

Может быть, зависимые тени,

В обществе искавшие угла,

Скромные в молчанье не от лени,

У кого дорога не легла.

Втоптанный в тропу ногой цветочек —

Самый больно ценный талисман.

Многоточье. В прошлом нету точек.

Не узнать себя – разлить обман.

Может, лиры недр голубоглазых,

У кого в ветрах подруга-жизнь,

Мир – ковром царям с богами сразу,

Коль поделят рифмы без межи.

Может быть, других, узнав, полюбим,

Снайперов и капитанов шхун.

Облака от зависти, как люди,

Слёзы растеряют наверху.

Выпивали капитаны жизни

Прочих континентов, как вино.

После, справив по свободе тризну,

Свято ждали боя, лишь одно.

Муки голода и сон тревожный,

Путь без света, жажда не воды,

И на сердце шрамы видеть можно,

Как медали, ордена, кресты.

Мы же – скоморохи белой грусти,

Злые, бесконтрольные шуты —

Всё ревнуем бесталанных пусто

За залапанность своей мечты.

Ежедневны, как учёны мужи,

На костре до тех далёких дней,

Храм когда, которому мы служим,

Станет нерушимым для людей.

На парад построятся планеты,

Лунных яблок грежу урожай,

Чем страшнее будет прорва света,

Тем о нас и память хороша.

Следующий просит: кто мы были?

Выдумает, не читая нас.

Лица скрыты – путники из были —

Львы, орлы и волки лучших рас.

Мы бы закричали… В небе голом

Пара точек. Некому помочь.

Сброшены костюмы. Вечер долог.

Ветер души сдул, как дюны в ночь.

5.12.98.

НАРЦИСС

Начало ль верх? Конец ли точно низ?

Тот прав ли, жизни ради кто остался?

Стоящий нервно над водой Нарцисс,

Собой в зеркальной глади любовался.

Он изощрял круженье головы

И аромат струил – манящ и тонок.

И поощрял его всегда, увы,

Ветр, явно полный сил, без бурь и стонов.

Он протянул бы руки до воды,

Сей жадный цвет, зовущийся Нарциссом,

И встрепенул плакучие ряды

К забвенью лет ив, да и кипарисов.

Он не предвидел окончанья сна,

Большой любви к себе с концом цветенья,

Ведь жизнь – это не вечная весна.

Опавший берег – прихоть Провиденья.

28.02.99.

ПОЛЯРНАЯ НОЧЬ

Как поворот планеты точен —

Не прихоть, не добро, не зло.

Господство вновь полярной ночи

На нас величьем снизошло.

О, долгий яркий день, он прожит,

Он в памяти на целый год.

Ночь опыт жизни приумножит,

А после – всё наоборот.

По льду теперь когтями долго

Скрести, чтоб мха клочок найти.

Но ночь полярная для волка —

Зима всего лишь, стужь в пути.

Не первый раз блестят сполохи,

Сдвигая слабаков умы.

Но и предчувствия неплохи,

Сиянье ждёт в конце зимы.

В тот день, когда олени ягель

Под соль с камней начнут сжирать,

Мы шерсть свою в снегу, как флаги

На солнце сможем отстирать.

Она с отливом заискрится.

На лапах раны зарастут.

И стая клином, словно птицы,

Вонзится в мир, не чуя кнут.

Верны планеты повороты,

Всегда полярны ночь и день.

Когда по льду – не ищем брода,

И в день предпочитаем тень.

Звезда полярная в зените!

Есть общий интерес и свой.

Ночь не страшна голодной свите,

Об этом торжествует вой.

18.03.99.

ВЕСНА СВЯЩЕННАЯ

С потускневшей и пегой земли воды ливней несвежих,

Не стесняясь, убрали тропинки прошедшей зимы.

Не хрустят уж теперь при ходьбе полы белой одежды,

И одежду сменили и что под одеждою мы.

Если в книгах искать, это старый и верный обычай

Из язычества родом. Но что не оттуда, скажи?

Как приходит весна, обходиться без жертв неприлично.

Ну, а после и идолов следом в костёр уложи.

Нестареющий праздник ушедших и снега, и чуда —

Вереницы костров и шаманские «па-де-труа».

В этот миг может рак отступить и не тронет простуда —

Неприятная, но столь привычная людям пора.

Место встречи меняют и полностью переезжают,

В чащу носят дары и венки заплетают лозе.

Кто умеет – рожают, кто нет – лишь других обижают,

И стараются выкупать милого в первой грозе.

Все, что вспомнил сегодня, исконное, не наносное,

Не придумано позже и сложено в строгий канон —

И зовётся веками старейшим Священной Весною,

И уж точно, что не подлежит обсужденью в ООН.

Вновь голодные птицы и пепел костров ритуальный

Расписали собой небо мая и души людей.

Смена быстрая идолов для христиан – аморальна,

Только и аморально вдвойне их на вечных радеть.

Не догнавший любовь вслед швыряет ей острые камни,

А она так шустра у костра, не теряя надежд.

И как будто я там уже был не однажды и каюсь

На языческом форуме памяти белых одежд.

Я сегодня проснулся в том времени диком и странном,

Но не взял ничего, кроме ужаса яви из сна.

И пускай мне докажут теперь же старейший с шаманом

Правоту дежавю и насколько священна весна.

25.05.99.

БУЛЬВАРНЫЕ ТРОПКИ

Бульвар – есть настроение осеннее.

Нарушишь – не к добру, как погляжу.

Давно не сиживал я у Есенина,

К Высоцкому совсем не захожу.

Когда листву пронзают стрелы острые

И жгут, и изменяют мысли ход,

Под всяку влагу проповеди постные

Не достигают глубины щедрот.

На всё готов, но ничего не сбудется.

Разогнан воздух, но собрался вновь.

Кто переест, кто от жары простудится…

А может, просто вермут хлынул в кровь.

Разрывы пробок, как Полтавы пушки нам!

Всех чистим, о спасенье не скорбя.

И не мертвит тень памятника Пушкина,

Лояльного к бесстыжим голубям.

Любим ли ты, или тебя уж бросили,

Бульвары летом огибаем мы —

Ребёнком будешь радоваться осени,

Но целым не дотянешь до зимы.

Но если по листве, пожаром крашенной,

Ты проведёшь своей баллады нить,

То можешь ни о чём её не спрашивать,

И не стесняйся всякую любить.

Тебе не будет страшно ни веселие,

Ни жизни скотской мята – тяжкий труд,

Веселие – налево, у Есенина.

Правей – Высоцкий, там вас тоже ждут.

Любая на бульваре тропка – дедова,

Сегодня в память забредёт сама.

Но не ходите дальше Грибоедова —

Любовь бывает горем от ума.

14.06.99.

Я СЛЫШУ ЭТОТ ЗУД

Я просыпался в колыбели мглы,

Когда они Урал переходили,

Оставив за спиной родни могилы,

И Верхние и Нижние Тагилы,

И Нижние и Верхние Котлы.

И тяжек, как свинец, один вопрос:

Откуда эти люди в нашей жизни?

Задав его, купайся в пессимизме.

Всё исторически вместилось в клизме,

Которую нам Ленин преподнёс.

Нас разозли, не отдали б Москвы.

Двуглавое ведь было поколенье.

Но почитанье благородной лени,

Седьмой воды да на восьмом колене,

Плюс превосходство каждой головы.

Посторонись, историк, водолей!

Бумажный рубль построчно не измеряя,

В писательский союз не зная двери,

Князья взялись за точенные перья,

Держать ответ пред Родиной своей.

Не важно – в этом годе, иль давно,

Когда не пёрла карта при Цусиме,

Мы ни минуты не считались с ними,

Псарями ль, денщиками ли своими.

Они же уже бегали в кино.

Уже тогда, как нынче, так и впредь,

Они в столицу стаптывали лапти,

Сперва нуждаясь хоть в навозном старте,

Потом места цепляя в аппарате,

А после: «Кто не с нами, тому смерть!»

А мы экзотику по кабакам

Для радостных сюжетов собирали,

Потом за них под пули попадали,

Коль промахнутся, в стол надолго клали,

Уверовав, что дарим их векам.

Разбрасывали земли за дуэль,

Набрав каре, не дорожили жизнью,

Считая чести песнь особой тризной,

А чувство сохраненья атавизмом,

За остров счастья принимая мель.

Они в этот момент прошли форпост —

Хребет уральский долами, как мыши,

Перетекли дыханья ветра тише.

Мы ж думали, что не бывает выше.

Китайская стена – плетенчик прост.

Где рыцари? Где кавалеров сонм?

И Александр Василич рвал к востоку.

А остальные не искали толку

В сопротивленье местному потоку.

Ах, да падёт скорей тяжёлый сон.

Но быдло захватило «статус-кво»,

И продолжало это регулярно,

И одиночно, и потом попарно.

Кровь голубая высохла бездарно,

Беспечно вони отворив окно.