Забудь обратную дорогу. Остросюжетная литература

«Да, не эталон, это уж точно. Пузцо, пузцо-то, увы!», – поглаживая живот, сделал неутешительный вывод и немного даже взгрустнул.

Тем временем обстановка на аэродроме «Тузель» в месте посадки на Ил-18 начала резко меняться.

Виной тому стал всё тот же капитан-артиллерист.

Выпитая из горла бутылка водки в здании таможни уже на солнцепёке давала о себе знать. И не в лучшую сторону.

Капитана шатало, если не штормило. Не только изменилась походка, но и попытка устойчиво стоять, облокотившись на стойку самолётного шасси, удавалась с трудом.

То и дело его клонило то в одну, то в другую сторону. Спасал всё тот же сержант.

Крепко, надёжно ухватив командира под локоть, сержант не давал начальнику уйти в нежелательное путешествие по аэродрому.

– Постыдитесь, капитан! – откуда-то появились два полковника, которые когда-то наблюдали за прохождением таможенного досмотра и немного смутили майора Камешкова в его благородном порыве.

Сейчас они взялись за капитана-артиллериста.

– Как вам не стыдно! В присутствии подчинённого и в таком отвратительном виде?!

Ответить что-либо капитан или не мог, или не хотел. Он лишь выставил ладонь свободной руки, водил ею, совершая некий успокаивающий жест, как пассы экстрасенса.

Сержант же, напротив, кинув испепеляющий взгляд на высокое начальство, всякий раз старался отгородить собой капитана, прикрывал.

– Да что с ним говорить, Вениамин Петрович, – полковник, который пониже, обратился к товарищу. – Надо снять его с рейса и все дела. Будет он ещё позорить здесь честь офицера.

– Вы правы, Николай Николаевич. Надо только вызвать офицерский патруль и отправить этого вояку на гарнизонную гауптвахту, – согласился тот полковник, который повыше. – Там проспится, а потом видно будет, что с ним делать.

– Товарищ майор! – вдруг обратился к Камешкову полковник, которого назвал Николай Николаевичем его сослуживец.

– Будьте добры! В здании таможни есть телефон. Вызовите, пожалуйста, офицерский патруль. Номер телефона вам подскажут сотрудники таможни.

– Есть! – ничего другого Камешков ответить не смог.

Хотя потом уже недовольно ворчал. Но молча, про себя.

«Лейтенанты есть, товарищ полковник, для этих целей, на побегушках чтобы. Что ж вы так неосмотрительно? Всё ж таки майор, старший офицерский состав, а вы? И прапорщиков здесь же – не протолкнуться. А выбрали меня. Тьфу!».

Патруль, на удивление, прибыл через несколько минут. Майор, капитан и старший лейтенант. С повязками, при оружии.

– Отведите на гауптвахту этого вояку, майор! – приказал полковник, тот, который Вениамин Петрович. – И обязательно доложите дежурному по управлению штаба округа. Надо сообщить непосредственному начальству этого пьяницы. А я уж постараюсь не оставить его проступок безнаказанным.

До этого стоявший безмолвно капитан-артиллерист, вдруг, словно протрезвев, умоляюще поднял руку, и почти трезвым голосом произнёс:

– Зачем же на гауптвахту, товарищ полковник? Вот сейчас сяду в самолёт, и всё. К Кабулу буду как стёклышко, просплюсь, – и жалко улыбнулся, попеременно глядя то на одного, то на другого полковника, изредка бросая взгляд и на патрульных офицеров.

– Раньше надо было думать, капитан. Уведите его! – это уже майору из состава патруля.

– Есть забрать и увести! – козырнул майор и направился к нарушителю дисциплины.

Следом, без команды, двинулись и его подчинённые.

– Пройдёмте! – майор приказал капитану-артиллеристу, взяв того под локоть.

И тут произошло то, чего никак не ожидал майор Камешков. Впрочем, наверное, никто из тех, кто в тот момент находился у самолёта Ил-18 в ожидании вылета в Афганистан, не ожидал тоже.

– Это кого забрать? Кого увести? Меня, что ли? – капитан-артиллерист вдруг резко дёрнулся, освобождаясь от опеки майора и сержанта. – Вы в своём уме, что бы меня, и вдруг забрать?!

– Прекратите сейчас же! Следуйте за мной! – приказал майор. – Заберите его! – это уже своим патрульным.

– А вы попробуйте! – капитан-артиллерист на этот раз резко рванул на себе китель.

Пуговицы, издав характерный треск, вырвались, обнажив голую грудь капитана с явными, красными, ещё хорошо не зажившими рубцами.

– Ну! – глаза капитана наливались кровью, а вот лицо побледнело.

Сам он весь подобрался, сжался, готовый к драке.

И в тот же миг рядом с ним встал сержант.

Сняв головной убор, засунул его за пазуху. Спокойно, удивительно спокойно, демонстративно медленно стал закатывать рукава.

Отстегнул поясной ремень, взяв его за пряжку в левую руку, резким ударом ладони замотал оставшуюся часть ремня вокруг кисти правой руки. Дёрнул на разрыв, словно проверяя на прочность. Нагнув голову, глядя исподлобья, замер рядом с командиром, широко раздвинув ноги для упора, готовый к любому развитию событий. И даже сделал полшага вперед, выдвинув себя на первый план, прикрывая капитана.

Выстриженные когда-то волосы на висках и затылке сержанта ещё не заросли, и обнажили присутствующим розовые, затянутые тонкой, прозрачной кожицей раны. Точь в точь такие же, как и рубцы у его командира на груди.

Действия капитана, а потом и сержанта шокировали присутствующих на аэродроме.

Майор Камешков опешил: такого он не ожидал!

Такого не ожидал никто.

По толпе невольных свидетелей прокатился ропот. Пока ещё тихий, робкий. Но постепенно он нарастал. Стали слышны отдельные голоса:

– Оставьте в покое, чего пристали к человеку? Проспится. Ничего плохого он не сделал.

– Чего вы ждёте, майор? Уводите их отсюда сейчас же! – крикнул чуть сорвавшимся голосом тот, который Николай Николаевич, видимо, имея в виду не только капитана, но уже и сержанта.

Офицерский патруль снова сделал шаг-другой в сторону нарушителей.

И вдруг из толпы, расталкивая зевак, к артиллеристам направился высокий, светловолосый лейтенант крепкого телосложения.

– Забудь обратную дорогу, – сквозь зубы напевал лейтенант. – Того, что было, не вернуть…

По ходу движения он снимал с себя ремни портупеи, полевую фуражку, сунул всё это в руки какому-то прапорщику, оголив коротко и аккуратно подстриженную абсолютно белую голову. Расстегнув крючок и верхнюю пуговицу френча, закатывая рукава новенькой полевой формы, встал рядом с капитаном-артиллеристом, подобрался весь.

– Того, что было, не вернуть, – долетало до майора Камешкова.

– Вы что творите? – кто-то крикнул из толпы.

– Не провоцируйте, товарищи полковники!

– Оставьте в покое!

– Чем пугаете? Эти люди видели и не такое!

– Не на отдых едут, а на войну.

– Имейте совесть, товарищи полковники!

– Патруль! Уходите от греха подальше!

Разрядил обстановку командир экипажа Ил-18, который до этого стоял у трапа самолёта безмолвный и безучастный.

– Товарищи полковники! – произнёс громко, заглушая ропот толпы. – Все фамилии внесены в полётный лист. И капитана в том числе. Вылет нашего борта стоит на контроле военного отдела при ЦК КПСС. Кто из вас возьмёт на себя ответственность за изменение списка в полётном листе и за задержку вылета?

И замер, выжидающе.

Когда и куда исчез офицерский патруль, майор Камешков не заметил. Он лишь заметил, как, понурив головы, по трапу поднимались полковники. А ещё он видел, как командир экипажа пожимал руку капитану-артиллеристу, что-то говорил ему. Потом пожал руку сержанту, затем – светловолосому лейтенанту, и направился вслед полковникам, в самолёт.

Михаил Сергеевич заметил, как толпа закрыла троицу, как многие из толпы похлопывали по плечу то лейтенанта, то капитана, то сержанта.

Он, Михаил Сергеевич, не подошёл. Не посчитал нужным. Не видел причины подходить и хлопать по плечу. Потому как ребячество и нарушение устава всё это, считал майор Камешков. Так не должно быть. Это не по уставу.

Объявили посадку.

«Забудь обратную дорогу,

Того, что было, не вернуть», – звучало в голове.

Из иллюминатора видны были горы, снежные вершины и облака… облака… облака…

Рядом в кресле дремал светловолосый лейтенант.

На передних сиденьях расположились капитан-артиллерист и сержант. Капитан уже спал, положив голову на плечо подчиненного.

– Кого меняешь, лейтенант? – толкнул локтем в бок соседа Михаил Сергеевич.

– Заместителя командира аэродромно-эксплуатационной роты в Кандагарском авиационном гарнизоне.

– А-а-а-а, – зевнул майор, прикрывая рот ладошкой. – Отчаянный ты мужик, как я погляжу. Но без царя в голове, лейтенант.

– Да? А я и не знал. А вы, товарищ майор, кого меняете?

– Секретаря партийной комиссии авиационного полка в Кандагаре.

– А-а-а-а, – открыто, широко зевнул лейтенант, обнажив здоровые белые зубы.

Забудь обратную дорогу,

Того, что было, не вернуть.

Тебя не встречу у порога,

Руки не протяну.

А где-то там, внизу, уже проплывали величественно древние горы Гиндукуша.

3

Жара ещё не наступила, потому как утро.

Это потом она заявит о себе на все градусы, а пока терпима.

Для лейтенанта Епишкин, – жителя средней полосы России, она – как испытание. Выдержит лейтенант такие условия или нет?

Сашка верит, что выдержит.

А чтобы усложнить экстремальные условия, он сейчас проведёт эксперимент над скорпионом. Да-да! И ничего удивительного в том нет.

Этого паразита лейтенант Епишкин выловил сегодня рано утром, с подъёма.

Делал зарядку, отжимался, и вдруг прямо перед собой между рук на земле увидел эту членистоногую паукообразную тварь. Сказать, что Сашка сильно испугался? Нет, конечно, испугался, чего уж кривить душой. Но не сильно. Однако достаточно для того, что подскочить мгновенно. Правда, убегать не бросился, а, поразмыслив, решил изучить эту особь более тщательно. Чтобы не пугаться в будущем.

Благо, судьба послала пустую консервную банку.

Не долго думая, с помощью ветки Сашка упаковал скорпиона в банку, хотя тот не соглашался, и, проявив завидную прыть, хотел было скрыться.

Но не тут-то было! Не на того нарвался. Уж, что-что, а Сашка оказался проворней твари. Так что, у скорпиона шансов не было от слова совсем.

Удовольствие от изучения твари лейтенант решил не откладывать на потом, а занялся этим познавательным делом сразу же.

В этом ему добровольно взялся помочь старшина роты прапорщик Смирнов.

– Интересно, – философствовал старшина, – если приготовить это благородное животное во фритюре, ты бы съел, Сан Степаныч? Допустим, под пивко?

– Нет, я люблю вяленых, – изрёк Сашка, приноравливаясь насадить скорпиона на сапожное шило, которым его вооружил прапорщик Смирнов в качестве хирургического инструмента.

Вокруг собрались солдаты, и тоже с интересом наблюдали. Правда, советов не давали.

Пока.

Оказывается, подопытный имел панцирь, и шило скользило по спине, не желало пронзать извивающуюся тварь, которая, напротив, норовила вонзить свои иголки в руку исследователя.

– Может, товарищ лейтенант, его током шарахнуть от аккумулятора? – подал идею рядовой Жилин.

– Нет, нельзя, – авторитетно заметил рядовой Маршков.

– Ты-то откуда знаешь, что нельзя? – стоял на своём Жилин.

– Светится будет, – глубокомысленно изрёк Маршков.

– Знатоки, итить в раз туды, – заругался старшина. – Вот сейчас вам в трусы скорпиона, тогда узнаете.

– А зачем? – невинным тоном спросил Жилин.

– Возбуждает, – авторитетно заявил старшина.

– Это из собственного опыта? – поинтересовался Епишкин, который к этому времени всё же нанизал скорпиона на шило.

Закончить исследование членистоногого существа помешала команда строиться на завтрак.

Если с утра ещё жить можно, жара не очень, то уж к обеду она предстаёт во всей красе: жарит неимоверно. Недаром до шестнадцати часов наступает тихий час, жизнь замирает в гарнизоне.

Если простыню смочить в ведре воды, а затем, не отжимая, укрыться ею, то можно спокойно уснуть и поспать минут пятнадцать, двадцать. Потом, правда, простыня высохнет, а ты будешь весь в поту. О сне не может быть и речи.

А если забрать из каптёрки у старшины прапорщика Смирнова Николая Васильевича настольный электрический вентилятор, который тот зажилил, то можно поспать и всю ночь.

Но, сволочь, не даёт! И делиться не хочет. А жара в палатке такая, что дышать невозможно.

– Сан Степаныч! Перебирайся ко мне в каптёрку, – старшина в который уж раз пытается уговорить молодого лейтенанта:

– У меня здесь тишь и благодать. И вентилятор есть. Коечку я уже для тебя поставил, бельишко новёхонькое, то да сё. Тумбочку прикроватную новую, со склада. Но, главное, вентилятор! Он молотит как добрый компрессор с кондиционером вместе взятые. Благода-а-а-ать!

Ну-у, это уже запрещённый приём, удар ниже пояса.

Однако, лейтенант Епишкин не соглашается, и не сдаётся. У него есть железные контраргументы. Да и принципы в отношениях между людьми никто не отменял. А Сашка считает себя принципиальным.

– И мыши у тебя есть, и портянками воняет. А ещё коробка сигарет стоит на входе в каптёрку. От неё вонища, как от табачной фабрики. Лучше ты ко мне в палатку переселяйся.

– Зато у меня есть кипятильник! Мигом можно чай вскипятить. Или запарить в банке верблюжью колючку. Пей – хоть лопни!

– А у меня примус! – стоит на своём Епишкин. – Можно жаркое по-домашнему одной левой приготовить.

– А мне Димедрол ёжика притащил. Сейчас с мышами будет на счёт раз покончено.

Кстати, Димедрол – это не таблетки, не лекарство, это рядовой Демидов. Помощник старшины. Серёжей родители нарекли когда-то. Шустрый малый. А сейчас сирота. Воспитывался с бабушкой. Бабушка старенькая. И зачем единственного внука призвали в армии, – уму непостижимо. И, тем более, направили в Афганистан.

Сашка сидит на лавочке в тени казармы. Рядом с ним расположился старшина роты прапорщик Смирнов.

Препираются.

– Ну, так как, Сан Степаныч? Убедил я тебя? Чего ты ломаешься, как сдобный пряник?

– А ты храпишь, Коля Вася, – нанёс удар под дых собеседнику Сашка. – Хуже вертолёта рычишь во сне.

– А-а-а, – Смирнов немного замешкался, подбирая оправдания, но ничего иного не нашёл, как обвинить лейтенанта в том же пороке:

– А ты и сам храпишь, что даже я в каптёрке просыпаюсь от твоего храпа. Вот!

– Не ври, Коля Вася, – отмахнулся Сашка. – Я лицом вниз сплю, в отличие от некоторых.

Коля Вася – это Николай Васильевич. Его так за глаза зовут солдаты аэродромной роты. А Сашка и командир роты капитан Кравцов – в глаза.

Старшина вроде как и не обижается. Да и как обижаться, если в воинском коллективе приклеилась к кому-то какая-то кличка, то всё, это навсегда. Об этом знает не только старшина, но и каждый боец, каждый офицер роты. Впрочем, для любого мужского коллектива это знакомая и обычная практика.

У лейтенанта Епишкина две клички: «Седой» и «Пишка». Сашка не обижается. Ибо не обидно. Одна кличка от цвета волос, а вторая – производная от фамилии. Так что, ничего страшного и обидного нет. Ротного солдаты за глаза зовут «Кравой». Потому как фамилия его Кравцов.

В батальоне есть один товарищ, что его кличку произносить стыдно. Хотя фамилия – вполне себе нормальная – Иванов. А вот заслужил кличку – и не отмыться. Потому как носитель этой благородной фамилии заработал репутацию, скажем мягко, рохли. Что в мужских коллективах не ценится.

Поразительная страна Афганистан!

Вон, горы. Их название – Чагай. Это часть гор Гиндукуша, его отроги.

Кажется, протяни руку, и можешь потрогать или погладить их шершавые гранитные бока. Ан, нет! До гор от казармы отдельного батальона аэродромно-технического обеспечения ого-го сколько километров будет. Рук не хватит дотянуться. Это видимость такая, иллюзорная, обман зрения. Кажется, что рядом, а на самом деле очень далеко. Хотя, когда наши бомбардировщики отрабатывали по душманам на склоне гор третьего дня, так и рёв самолётов, и взрывы бомб видно и слышно было, словно за стенкой палатки. Такая слышимость. И видимость тоже. Ибо воздух чист до безобразия, и раскалён под солнцем до марева.

В первые дни пребывания в Афганистане Сашка несколько раз пытался ставить босую ногу на песок, так сразу же одёргивал: печёт! Однажды положил свежее куриное яйцо, тоже хотел опровергнуть или подтвердить экспериментально расхожее мнение, что, мол, можно сварить яйцо в песке под Кандагаром.

Враки всё! Почти два часа пролежало яичко, а белок лишь чуточку изменил свой цвет и консистенцию. А вот ногу обжечь можно. Это правда, по крайней мере, ходить босиком по песку нежелательно.

И жарища – неимоверная! Всё-таки тут пустыня Регистан со всеми её причудами, живностью, песками и жарой.

Что ещё удивило Сашку, так это колодец у его палатки. Даже не колодец, а четырёхугольная яма, заполненная водой.

Казалось бы, пустыня, горы, безжалостно палящее солнце, а, поди ты, вода находится рядом с поверхностью. Ямка, вырытая на глубину около трёх метров, и уже вода! Вот она, плещется на глубине в метр-полтора от поверхности. Чудеса, да и только!

Рядом с ямкой стоит привязанное за верёвку ведро. Вторым концом веревка закреплена на столбик у палатки. Сашка всегда перед сном сначала обливается водой сам, потом в ведре смачивает простыню. То же проделывают абсолютное большинство солдат, за исключением тех, для кого такие условия привычны с детства.

Старшина роты как-то изрёк предположение, что это горы своим весом выдавили воду почти на поверхность земли. Так ли, нет, Сашка не знает точно, но соглашается. Потому что гипотеза уж больно красивая. Да и горы тяжёлые. Что им стоит выдавить какую-то воду из-под себя к казармам батальона аэродромно-технического обеспечения?!

Да в лёгкую! Тем более, вода – вещь в пустыне самая необходимая. Даже можно сказать – первостепенная вещь.

Лейтенант Епишкин верит. Потому как такая живительная вода прямо у палатки. Пей, хоть лопни. Обливайся, сколько влезет.

Правда, за казармой устроен самый настоящий полевой умывальник для личного состава. Вода подаётся по трубам из скважины в краны. Смонтированы раковины. Всё честь по чести. Сама скважина расположена на краю гарнизона, за автопарком и охраняется круглосуточно. Потому как стратегический объект.

А ещё рядом с гарнизоном, за аэродромом, протекает подземная река. Да-да! Подземная река! По её руслу уже на поверхности тянутся заросли камышей. Но и есть расселина, достаточно широкая, где река выходит на поверхность. Здесь – излюбленное место личного состава гарнизона, пляж, можно сказать. Экзотический до неприличия, но пляж. Военный курорт. Или курорт для военных Кандагарского гарнизона? Впрочем, какая разница как это назвать?! Важно, что есть река, пусть и подземная. И вода в ней прохладная, и, что не маловажно, мокрая. Именно такая, как тебе и надо.

Под солнцем – жара за пятьдесят. А ты раздеваешься прямо на ходу, изнемогая от жары и нетерпения, и с разгона – бултых! в прохладную воду, и поплыл, поплыл, наслаждаясь и блаженствуя. А вот и грот, как вход в подземное царство. Прохлада, полумрак, а ты плывёшь всё дальше и дальше под мрачными сводами грота. Река уходит под землёй неизвестно куда.

Конечно, приятно, что и говорить. После жары-то. Но и жутко. Кто его знает, что там в этом гроте? Кто там ещё плавает? Может, какая живность экзотическая ждёт тебя, безалаберного, слюной исходит страшно-кровожадная? Кто или что тебя поджидает во мраке грота?

Поэтому Сашка рисковать здесь не любил. Так, только чтобы нервы пощекотать, чтоб охладиться, да и обратно из грота на открытое пространство, к людям.

– Может, сходим искупаться, а, Коля Вася? – Епишкин вытер в очередной раз пот с лица. – Жарко.

– Товарищ лейтенант! Возьмите и нас за компанию, – из казармы вышел сержант Говоров, закурил.

– Ротный как? Разрешил?

– Он на «Ариану» уехал с начальником штаба. По кантинам пойдут, покупки делать будут.

– Ты откуда знаешь, Ваня?

– Так их Серёжка Жилин повёз на машине. Он и сказал.

– Ну-у, если так…

О сержанте Говорове стоит поведать отдельно, ибо у него с лейтенантом Епишкиным особые отношения.

Иван Иванович Говоров – сержант, заместитель командира взвода. Но, поскольку в штабах по какой-то причине никак не могут найти замену уехавшему три месяца назад в Союз бывшему взводному, то сержант исполняет его обязанности. И, надо сказать, исполняет очень хорошо, добросовестно.

Во-первых, Говорова призвали в армию в двадцать шесть лет. Ещё бы чуть-чуть, и о призыве не могло быть и речи. Однако призвали. Успели призвать. Хотя у него дома осталась жена с трёхлетним сынишкой. До армии Иван Иванович успел окончить автомобильный техникум в городе Бобруйске, и поработать механиком в одной из автобаз.

Сейчас ему двадцать восемь лет, и он на шесть лет старше лейтенанта Епишкина.

Однако разница в возрасте не сказывается на служебных отношениях лейтенанта и сержанта. Субординацию в Советской Армии никто не отменял. Даже в Афганистане. Но вот элемент покровительства со стороны сержанта всё же присутствует. Ненавязчиво, мягко, незаметно Иван Иванович помогает становлению своего начальника – зампотеха роты лейтенанта Епишкина.

Сашка чувствует эту помощь с первых дней.

Сначала вроде как обижало покровительство подчинённого – младшего по званию, даже пытался поставить на место сержанта. Потом, правда, благоразумие взяло верх. Да и командир роты как-то в беседе намекнул, что стоит прислушиваться к мнению Ивана Ивановича Говорова.

– То, чему тебя учили в военном училище, лейтенант, закрепляли на войсковых стажировках – это одно. Прислушивайся к мнению сержанта Говорова – толковый мужик, плохому не научит не только в технике, но и в работе с личным составом. Это для тебя сейчас важнее всего. Техника – это железо. А вот люди… Ты хоть знаешь, какая работа в армии труднее всего?

– Ну-у, – затянул лейтенант Епишкин.

– Не ломай голову, Сан Степанович, – прервал Сашкины потуги ротный. – Самая тяжёлая, самая неблагодарная работа в Советской Армии, да и в любой другой армии мира – это работа с личным составом. Небось, педагогику и психологию в училище на «отлично» сдал?

– Да, – кивнул Сашка. – Неужели сержант знает больше наших преподавателей?

– Открою тебе тайну, лейтенант, ты только никому ни слова, ладно?

– Могила, товарищ капитан, – Сашка настроился на игриво-серьёзный лад.