Прощальный поцелуй Чукотки. Записки северянина

Сколько их в стае, за снежными порывами было трудно разглядеть, но то, что это была стая, не было никаких сомнений. Волк – одиночка никогда не приблизился бы к собачьей упряжке так близко.

Отец остановил упряжку и достал карабин. Оставалась надежда только на него. Вероятно, когда оленеводы отбили у волков своих оленей, те не успели насытиться и теперь голод гнал их за пищей. Они готовы были напасть даже на людей.

Это только в рассказах Джека Лондона нужно только развести костёр и защищаться от серых хищников с его помощью. В Чукотской тундре деревьев нет, и костёр разводить в зимних условиях не из чего.

Начинало темнеть. Ветер стих, и сразу же прояснилось. Волки, а их было семь штук, отбежали от нарты метров на сто и легли на снег. Они прекрасно понимали, что деваться упряжке некуда и им осталось только ждать каких-то действий со стороны людей. Не будь их, они давно бы разорвали собак в клочья.

Но Мишка, Мишка не хотел ждать. Он дёргал упряжь и всем своим видом потребовал, чтобы отец освободил его. Посоветовавшись с Пананто, отец снял с него упряжь. Собака подскочила к нарте и уставилась прямо в глаза лежащему каюру, как будто что-то говоря ему. Пананто кивнул головой и тихо сказал вожаку: «Давай попробуем».

Мишка отскочил от нарты, посмотрел на отца, потом перевёл взгляд на карабин, а затем на лежащих волков, словно говоря отцу, чтобы тот не торопился стрелять. И, видимо почувствовав, что его поняли, он рванул в сторону стаи, которая тут же вскочила на ноги.

«Он хочет подвести их поближе и сбить в кучу, – вдруг сказал приподнявшийся на руке Пананто. – Стрелять будешь по куче».

Мишка начал забирать влево, и волки сначала не спеша, затем всё быстрее и быстрее помчались по насту за ним. Волкодаву надо было сначала растянуть их в цепочку и разорвать её. Что он удачно и делал. Когда вереница волков распалась и вперёд вырвались два волка, находившиеся в пяти и десяти метрах от Мишки, тот вдруг резко повернул вправо. Передний волк, не ожидая такого манёвра и пытаясь повернуть за Мишкой, упал, поскользнувшись на насте. Секунда – и Мишкины зубы полосонули его за бок.

Следом он грудь в грудь столкнулся с летевшим на него вожаком волчьей стаи. Лязгнули зубы, и из разорванного горла волка хлынула кровь, а сам он замертво свалился на снег. Мишка же опять пустился по кругу вокруг нарт, держа оставшихся волков на небольшом расстоянии от себя.

Потеряв вожака и желая отомстить обидчику, они мчались за Мишкой, всё плотнее собираясь в кучу.

«Приготовься, – сказал Пананто отцу. – Сейчас будешь стрелять».

Мишка как будто услышал команду каюра. Он опять резко изменил направление бега и помчался прямо на нарту. Метрах в двадцати от неё он резко повернул в сторону преследующей его стаи и бросился в самую середину.

Волки вновь не ожидали такого манёвра. Кто-то из них упал, пытаясь быстро остановиться и оказавшись сбитым бегущими позади волками. Кто-то рванул к Мишке и помешал остановиться другим хищникам. В общем, образовалась большая куча-мала. Из этой кучи вылетел Мишка с висящим на нём волком.

«Стреляй!» – крикнул Пананто, и отец начал бегло стрелять из карабина по свалившимся в кучу волкам. Раздался визг. Волки заметались, сбивая друг друга, а отец стрелял и стрелял в кучу. Наконец, три волка вырвались из этого несчастного для них круга, помчались в тундру. На снегу лежало два тела хищников и ещё одного немного в стороне додавливал Мишка.

Отец присел на краешек нарты и посмотрел на Пананто. И у того и другого на лице выступили капли пота, будто это они, а не Мишка носились вокруг нарты по кругу.

«Вот это да! – протянул отец. – Про такое расскажут, не поверишь». Пананто улыбнулся и закрыл глаза. Ему было совсем плохо.

Подошёл Мишка и вновь посмотрел в глаза отцу. Тот опустился перед собакой на колени и поцеловал её в нос. Пёс как будто засмущался и боком отскочил от нарты. Затем он подошёл к месту вожака и опять взглянул на отца. «Привязывай, – говорил его взгляд. – Надо бежать в посёлок».

Ночь выдалась тихая, с лёгким морозцем. И уже утром отец увидел мыс Наварин, а через два часа он был у поселковой больницы, где тут же сдал потерявшего сознание Пананто в хирургическое отделение».

«За Мишку!» – второй раз сказал отец и, налив себе в стакан разведённого спирта, выпил стоя. Затем повернулся к Миньке.

«И тебе, сын, спасибо за собаку. С ней не пропадёшь!»

Минька, подойдя к отцу, уткнулся тому в колени и тихонько заплакал. Ему было жалко и отца, и Мишку, и бедного Пананто, и было хорошо, что так хорошо всё кончилось.

Нечего и говорить, что Мишку ублажали целую неделю. О нём в посёлке начали рассказывать легенды, что он чуть ли не один завалил дюжину волков. Он вроде бы притащил домой нарту с заболевшим Пананто и отцом. В общем, рассказов была масса, но все они были далеки от истины.

Из больницы Пананто вернулся через месяц. При встрече с Мишкой они долго смотрели в глаза друг другу и улыбались. Пананто так никому и не открыл тайну, как он понял там, в тундре, Мишку. И только Минька знал, что просто Мишка может говорить. Не как люди, а глазами. Только надо очень, очень хотеть его понять и хоть немножко любить.

Глава VIII

И вновь наступила зима. Минька ещё несколько раз отбивал набеги чукчей-оленеводов на Мишку. Теперь, как только чья-то упряжка появлялась в посёлке, он сразу узнавал об этом или от ребят, или от взрослых, с уважением относящихся к их трогательной дружбе. Правда, Мишка ходил в нарте, но исключительно у Пананто. В этом случае Минька был спокоен и знал, что здесь собаку не обидят.

Однажды после первого урока в класс вошёл директор школы Пагава и объявил, что занятия прекращаются, так как надвигается сильная пурга. Он предложил ребятам разойтись по домам и не задерживаться на улице.

Нечего и говорить, что ребятня с восторгом приняла это известие и гурьбой высыпала на улицу. Стояла тихая, солнечная, но с морозцем погода. И было грех в такой день сидеть дома. Поэтому Минька принял предложение своего одноклассника Тольки Колбасникова сходить с ним на метеостанцию, где он жил. Тем более, что там работниками этой станции для своей детворы была построена ледяная горка.

Метеостанция находилась на сопке в пяти километрах от посёлка. Но что это за расстояние для двух друзей, предвкушающих радость лихого катания с горки?!

Когда они подошли к метеостанции, заметно потеплело и стал поддувать лёгкий ветерок. Однако это не насторожило ребят и они, сидя на портфелях, с удовольствием осваивали чудо-горку. Минут через сорок, когда Минька засобирался домой, дуло уже прилично. Но позёмка не закрывала, как показалось Миньке, посёлок, и он направился в обратный путь.

Спустившись с горы, он понял, что внизу пурга дула уже не на шутку и нужно было как можно быстрее оказаться в посёлке, где есть хоть какие-то ориентиры. Он побежал, но не заметил на дороге приличного бугра, споткнулся и упал. Из расстегнувшегося портфеля вывалились книжки, тетради. Минька прыгнул на них грудью, чтобы те не разлетелись, но задержать удалось не всё.

Собрав портфель, Минька в растерянности огляделся. Пока ему пришлось ползать по снегу, Минька потерял направление движения. Уже выла настоящая пурга и дорогу, по которой он шёл, замёл снег.

Минька стал вспоминать, с какой стороны начинал дуть ветер. Но это занятие оказалось бесполезным, так как ветер, ударяясь в сопку, менял направление, закручивал снег и определить его направление было совершенно невозможно.

И тут Минька совершил первую и главную ошибку. Вместо того чтобы остаться на месте и ждать, двигаясь по небольшому кругу, когда его найдут, он пошёл наугад. Через некоторое время, потеряв дорогу, он побрёл вперёд, ничего не видя да и уже ничего не соображая.

Неожиданно из пурги на него выплыл телеграфный столб. Минька попытался запрятаться за него от усиливающего ветра и даже сел на портфель, чтобы немножко отдохнуть. Это была вторая ошибка. Ему сразу же захотелось спать, он почувствовал идущую откуда-то теплоту и закрыл глаза.

Пананто успел вернуться домой в самом начале пурги. По всем признакам надвигалась очень сильная пурга, и ему совсем не хотелось пережидать её в тундре в снегу.

Собаки, освобождённые от упряжки, начинали крутиться на месте, выбирая себе место для лёжки. Только Мишка остался стоять, прислушиваясь к усиливающемуся вою ветра.

Прибежавший с работы отец спросил у Вальки:

– А где Минька? – Тот в ответ недоумённо пожал плечами:

– Может, в школе, а может, с ребятами где-то шляется.

Шляться долго с портфелем Минька не мог. «Значит, в школе» – подумал отец.

Через полчаса пришла мать и задала тот же вопрос. Не получив ответ, она засобиралась в школу, тем более что та находилась недалеко от дома. Вместе с ней пошёл и отец.

Выйдя на улицу, они попали в такую карусель ветра и снега, что с трудом смогли устоять на ногах. Но даже в этой круговерти отец обратил внимание на ненормальное поведение собаки. Мишка, как и тогда в тундре, при встрече с волками, внимательно смотрел ему в глаза, как будто пытался что-то сказать.

«Успокойся, успокойся» – сказал отец и хотел погладить пса. Но тот, прихватив зубами его рукав, стал тянуть по направлению к сопке.

– Да погоди ты! – сказал отец и почувствовал, как у него тревожно забилось сердце.

– Где Минька?

Они смотрели друг на друга – человек и собака, и отец начинал понимать, что случилась беда.

Ворвавшись в школу, родители нос к носу столкнулись с её директором, и тот сообщил им, что три часа назад распустил всех школьников по домам.

Разделившись, родители бросились к Минькиным друзьям. Те находились дома, но сына у них не было. Валерка Ощепков вспомнил, что Толька Колбасников звал их на метеостанцию покататься на горке, и сделал предположение, что Минька мог отправиться туда.

Отец ринулся в поселковый совет, откуда можно связаться с метеостанцией. Родители Тольки, расспросив сына, сообщили, что точно, Минька был, но перед началом пурги он ушёл в посёлок.

Заместитель председателя поссовета немедленно по принудительной радиотрансляции объявил по посёлку тревогу, и через полчаса человек сорок мужчин, обвязавшись верёвками, направились в сторону метеостанции.

Мишка, внимательно наблюдавший за этими сборами, неожиданно подскочил к отцу, ткнул его носом в бок и, когда тот обернулся к нему, как-то коротко, не по-собачьи гавкнул, чего никогда раньше не делал, а потом сначала медленно, а затем всё быстрее побежал… в сторону подсобного хозяйства и скрылся в пурге. Это хозяйство находилось в трёх километрах от посёлка на берегу бухты, примерно в том же направлении, что и метеостанция. А вернее, под горой, где та располагалась.

Отец, махнув рукой, мол, не до тебя, бросился догонять ушедших вперёд людей. Те, растянувшись поперёк дороги, или, вернее сказать, всего того, что от неё осталось, прочёсывали снег, расковыривая каждый, даже самый маленький бугорок. Под ним мог оказаться ребёнок. Они прошли до метеостанции, изредка стреляя из охотничьих ружей вверх, но ничего не нашли. Там к ним присоединилась ещё группа людей, и они пошли в обратную сторону, сместившись в сторону тундры. И опять ничего.

Тогда они сместились в сторону бухты и прочесали тундру ещё раз. Миньки нигде не было. Ребёнок бесследно пропал в этом снежном водовороте, а пурга всё усиливала свою ярость, видимо, не желая отдавать людям свой трофей.

Было принято решение прекратить поиски до того времени, пока сила ветра хоть немножко не спадёт.

К отцу подошёл Пананто и спросил: «Где Мишка?»

Отец махнул в неопределённом направлении рукой и пошёл домой. Надо было что-то говорить жене. А что он мог сказать?

Увидев вошедшего на кухню мужа, мать всё поняла, и из её глаз потекли слёзы. Валька бросился к ней и стал успокаивать: «Мамочка, не надо плакать. Он найдётся! Ты же знаешь, что он не может пропасть!»

Тут в дом вошёл Пананто. Увидев его, Валька добавил: «Вот и дяденька Пананто с Мишкой приехал, а Мишка его найдёт!»

Эти слова словно током прошибли отца.

«Стойте! – сказал он. – Мишка побежал в сторону подсобного хозяйства и звал меня. Только я тогда не понял».

Сдёрнув с вешалки шапку, он бросился на улицу, забежал в поссовет, где ещё находились люди.

«Я знаю, где надо искать сына! Нужно идти в сторону подхоза!»

Все старались успокоить его, объясняя, что в такую пургу нельзя идти. Можно потерять других людей. Но отец рвался на улицу, и только силой его смогли удержать на месте.

Мишка, попытавшись показать отцу, что знает, где надо искать Миньку и, увидев, что тот его не понял, рванул в пургу. Нет, он не знал, где находился друг, он просто чувствовал, что бежит правильно. В такую пургу ни учуять, ни видеть на расстоянии не мог никто.

Прибежав к подхозу и обежав его несколько раз, он понял, что Миньки здесь нет. Волкодав поднял голову и страшно завыл. Прислушался. Снова завыл и вдруг замер, уткнувшись взглядом в телеграфный столб. Немного постояв, он подбежал к нему, обнюхал со всех сторон и стал искать другой, затем третий. Наконец, под одним из очередных столбов, он заметил маленький бугорок. Чутьё подсказало ему, что это Минька. Он, со всех лап бросившись к нему, стал разгребать снег. Вот показалось Минькино лицо. Глаза были закрыты. Но он дышал. Мишка стал облизывать его, потом сильными лапами разбросал снег вокруг всего Миньки, залез между ним и несущим тучи снега ветром, подсунул под его голову одну лапу, прикрыл другой и прижался к его тельцу. Ему было не очень удобно и холодновато лежать. Собаки всегда спят в снегу, свернувшись в клубок, что позволяет сохранять тепло. Но тут тепло нужно было человеку, и Мишка понимал это.

Прошёл час. Вверху гудела пурга, а снег, засыпав друзей, сохранял тепло, идущее от собаки.

Вдруг, Мишка почувствовал, что Минька зашевелился и зевнул. Затем он повернулся к собаке лицом и, не открывая глаза, сказал:

«Я тебе завтра покажу хорошую горку. Она такая быстрая. Вот увидишь! Схожу в школу, и побежим кататься». И он обнял пса, теснее прижимаясь к нему.

Мишка готов был выть от радости, но продолжал смирно лежать.

Ближе к обеду следующего дня, когда посветлело и ветер вроде бы немного стих, собравшиеся в поссовете люди вышли в сторону подсобного хозяйства. Некоторые из них выражали сомнения в правильности действий, говоря, что ребёнка надо искать между метеостанцией и посёлком, а не где-то там в стороне. Но отец, шедший впереди всех, никого не хотел слушать. Он надеялся, что Мишка, спасший его в тундре, обязательно нашёл Миньку и не даст тому замёрзнуть.

Придя на подхоз, они расспросили сторожей, но те никого: ни ребёнка, ни собаки не видели. Правда, ближе к вечеру появились волки. Сторожа их не видели, но звери страшно выли.

«Это Мишка, – сказал отец. – Это Мишка!»

Выскочив из сторожки на улицу, отец лихорадочно думал: куда идти? Где может быть собака с сыном? У него не было сомнений, что они где-то рядом. Но где? Он сорвал с плеча ружьё и дуплетом10 выстрелил вверх. Выскочивших на выстрел людей он остановил резким жестом, скинул с головы ушанку и стал прислушиваться. Затем, зарядив ружьё, он выстрелил во второй, а затем и в третий раз.

Мишка дремал. Что-то неожиданно заставило его открыть глаза. Что-то произошло. И вдруг он услышал два выстрела. Тогда, бросив Миньку, пёс выскочил из сугроба, который за ночь намела на них пурга, и завыл. Но это был не пугающий не тревожный вой. Это был вой радости. Бросив выть, Мишка побежал по кругу вокруг столба, чтобы согреться и размять затёкшие лапы. Потом он начал носом толкать Миньку, заставляя его проснуться.

Тот сел, но долго ничего не мог понять. Почему он сидит в снегу, почему рядом беснуется Мишка, и что это за люди, орущие и бегущие к нему? Только на руках у отца он вспомнил, что ходил на метеостанцию.

В больнице, куда сразу же принесли ребёнка, врач осмотрел его и обнаружил только немного обмороженное ухо и щёки. Это было не так страшно.

В посёлке все опять говорили про Мишку. А Минькина мама отрезала целую ногу от стоявшей в тамбуре туши оленя и положила перед собакой, чмокнув при этом её в лоб.

Глава IX

Летом отец уехал в командировку в посёлок Провидения, что располагался на другом берегу Анадырского залива.

Вернувшись, он сказал матери, что его пригласили на работу в Провидения и что это очень благоустроенный и большой посёлок, не чета Бухте Угольной. Правда, сначала придётся жить в общежитии, но новое начальство обещает в недалёком будущем выделить балок11.

Об этом сообщили детям. Минька сразу же спросил: «А Мишку берём?» На что отец уклончиво ответил, что, мол, там посмотрим.

«Там» – наступил в октябре. Отец сказал, что через пять дней придёт последний грузопассажирский пароход «Двина» и они на нём поплывут в Провидения. Минька снова задал свой вопрос о собаке, и тогда отец, присев на корточки, стал объяснять ему, что жить они на новом месте будут в общежитии, а там собак держать нельзя. Что собаку не пустят на пароход, Мишку они оставят у Пананто и ему будет хорошо. Но Миньку уже ничего не могло успокоить. Он стал упрашивать родителей, чтобы они взяли с собой собаку. Стал вспоминать, сколько она доброго сделала для всех, а затем, видя, что все его уговоры и слёзы напрасны, сказал, что останется здесь, и будет жить или в школе-интернате, или у Пананто.

Ни уговоры, ни крики родителей не могли успокоить сына. Он даже вновь стал заикаться, хотя с помощью пения избавился от этой напасти.

Родители просто прекратили этот разговор, и Минька понял, что будет так, как они решили. Он с собакой убежал в тундру, но его нашли, и впервые отец выпорол его, приказав из дома не выходить. Но Минька вновь убежал. На этот раз в посёлок Нагорный, где прятался с собакой в сарайчике у бывшего своего одноклассника.

Родители и там его нашли, правда, без особых последствий для сына. Мать всё время разговаривала с ним, пыталась успокоить его. Но Минька был безутешен.

Вечером пришедший с работы отец позвал сына и сказал, что договорился со своим новым начальством: как только им выделят отдельное жильё, его отпустят в Бухту Угольную и он привезёт Мишку в Провидения. Минька понимал, что такого никогда не будет, но его ошеломило враньё отца, который никогда не бросал слов на ветер. Это как-то сломило Миньку, и он затих, проводя оставшиеся дни только с Мишкой. Тот тоже чувствовал, что что-то происходит, и не отходил от своего маленького хозяина ни на минуту.

И вот на рейде загудел давно ожидаемый родителями и так ненавидимый Минькой пароход. Утром пришла грузовая машина, в которую провожающие побросали немногочисленные узлы со скарбом. Все вошли в дом, чтобы выпить на дорожку, а Минька за бараком, сидя на бревне и уткнувшись в шею друга, плакал горючими слезами. Мишка пытался лизнуть его, но никак не мог дотянуться до лица. Тогда он встал и, когда Минька выпрямился, засунул свою огромную морду ему подмышку и затих. Так он никогда не поступал, но Минька знал от Пананто, что это самое большое доверие к человеку – спрятать не только нос, но глаза и уши. Тем самым он лишал себя возможности видеть и слышать, становясь совсем беспомощным.

Так их и нашёл отец. Опустившись на колени перед собакой, он упёрся в его лоб своим лбом и тихо сказал ему: «Прости, Мишка!» В ответ тот лизнул ему щёку.

Провожающие пошли к причалу, где стоял буксир.

На пирсе стоял грустный Пананто. Минька, вырвав свою руку из руки отца, подошёл к стоявшему тут же Мишке, долго-долго смотрел тому в глаза, ещё раз обнял его, потом поцеловал в мокрый, шершавый нос и подвёл к Пананто.

«Дяденька Пананто, – дрожащим голосом сказал он, – не обижайте его, пожалуйста». Сдерживая слёзы, он отошёл к матери. Та обняла его, и стала что-то тихонько шептать мальчику на ухо. Минька кивал головой, всхлипывал, и всё теснее прижимался к ней.

Призывно гудя, буксир отвалил от пирса и пошёл в сторону парохода. Мишка, глядя, как от него навсегда уплывает его единственный друг, поднял морду вверх и завыл. Завыл так, как никогда не выл до сего времени. Это был вой отчаяния и горя, прощания и памяти.

Минька с палубы буксира крикнул ему в ответ: «Я люблю тебя! Я тебя никогда не забуду!» Но шум работающего дизеля и ветер с берега отнёс его слова в сторону. А Минька во все глаза глядел на постепенно уменьшающиеся фигуры Мишки и Пананто.

Пароход удивил ребят своими размерами. С берега он казался маленьким, а тут огромная стена металла стояла перед ними и дрожала от работающих внутри машин.

С палубы спустили грузовую сетку и всё семейство Серовых вместе с багажом было доставлено на верхнюю палубу.

Выбравшись из сетки, они по винтовой лестнице спустились в грузовой трюм, оборудованный двух и трёхэтажными металлическими кроватями для пассажиров. Такой трюм назывался твиндек.

Найдя свободные кровати, родители стали устраиваться, так как предстояло недельное плавание, а мальчишки побежали осваивать пароход. Новая обстановка, знакомство с такой громадиной отодвинуло Минькино горе от расставания с собакой на второй план. До самого вечера ребята шныряли по всем палубам, познакомились с другими мальчишками, плывущими с родителями кто в Анадырь, кто в Эгвекинот, а кто и в бухту Провидения.

Уже в сумерках послышалась команда: «На брашпиле12! Поднять якорь!» Загудела лебёдка, загремела якорная цепь, сильнее задрожал корпус парохода от прибавивших оборотов машин, и судно, медленно развернувшись кормой к посёлку, стало уходить в открытое море.

Минька стремглав бросился на корму, чтобы последний раз посмотреть на огни посёлка, где остался навсегда его товарищ и друг. Стоял тихий безветренный вечер. Издалека с берега послышался волчий вой. Это Мишка посылал своему другу последний привет. Минька бросился в твиндек, там нашёл безлюдный уголок, забился в щель между чьими-то вещами и вновь горько заплакал. Ему было жалко и себя, и Мишку, и оставшихся в посёлке лучших друзей. Так незаметно для себя, убаюканный равномерным покачиванием парохода, вышедшего в открытое море, он заснул.

Ему снился сон, что он несётся с ледяной горки, сидя на портфеле, а рядом мчится маленький Мишка, пытаясь схватить Миньку за рукав или полу расстёгнутого ватника. Рядом с Минькой катятся хохочущие друзья, и всем им так хорошо и весело!

А Мишка, ещё постояв немного на берегу, медленно вернулся домой, где его ждал Пананто. Тот погладил пса по голове и молча придвинул к его морде миску с мясом. Но есть собака не стала. Тогда новый хозяин завёл его в тамбур своего дома и указал место, где заботливо была положена на землю оленья шкура. Собака легла, уткнувшись носом в угол, положив голову на вытянутые вперёд лапы. Всем своим видом пёс говорил, что не хочет никого видеть.

Через час подошедший к нему Пананто увидел, что Мишка спит, и во сне у него дёргаются лапы, будто он бежит. Пёс улыбался. Ему снился белый искрящийся снег, орущий от радости сидящий в корыте Минька, и ширь, открывающаяся перед этой удивительной упряжкой.

По собачьей щеке медленно сползала слезинка.

Послесловие

Прошло два года. Минька передружился с ребятами из посёлка, а своим бесстрашием перед собаками заслужил их неподдельное уважение. Были случаи, когда взрослые звали его, чтобы усмирить разошедшуюся псину. Все собаки чудесным образом слушались его. Но лучше Мишки он никого не видел. Даже когда родители, видя, как сын скучает по оставшейся далеко собаке, предложили ему завести нового друга, тот отказался.

Зимой Минька часто ходил на берег бухты к магазину, у которого на льду приезжавшие в посёлок чукчи-оленеводы оставляли своих собак. Он смотрел на них и вспоминал Мишку, как они носились по посёлку в корыте, а затем в панантиной упряжке и по тундре.

Однажды он сумел спасти от смерти молодого пса, неосторожно подошедшего к упряжке. Маленький мальчик, видимо, хозяин этой собаки, увидев, как упряжка бросилась на его Дружка, страшно закричал. Вот тогда Минька прямо с обрыва, под которым находились нарты, прыгнул в самую кучу сбившихся в клубок собак. Безошибочно определив вожака, он со всего размаху ударил того по глазам. Пёс заскулил, отпрянул в сторону от непрошеного гостя и своей, как ему казалось, законной добычи. Остальные собаки тоже отскочили. Минька выбросил несчастную жертву из упряжки, но, услышав нарастающий собачий рык за спиной, мгновенно обернулся и упёрся немигающим взглядом прямо в глаза пришедшему в себя вожаку. Тот, разъярённый неожиданно напавшим на него мальчишкой, ощетинился и, оскалив зубы, готовился к прыжку на обидчика. Но пристальный взгляд человека, в котором не было ни чуточки страха перед ним, остановили его. Вожак рычал, но с места не двигался. Затем не в силах вынести этот взгляд отвернулся, с силой отбросил от себя каждой лапой по отдельности снег со льдом и сел спиной ко всей упряжке. Псы, удивившись такому поведению своего вожака, стали вновь укладываться на снег. А Минька, перешагнув через лежавшую перед ним собаку, медленно пошёл в посёлок. Он думал о Мишке.