На днях он опять разбил свою «Хонду», на этот раз так, что она не подлежала восстановлению, а сам отделался только царапинами и ушибами. Потом оперативно продал искорёженные останки тем, кому нужны чистые документы. И, как всегда бодрый и беззаботный, пришёл с деньгами домой, бросил их широким жестом на стол и весело сказал жене, всё ещё не свыкшейся с «невыносимой лёгкостью бытия» любимого супруга:

– Деньги ну прямо как с неба свалились, давай купим что-нибудь красивое и нарядное тебе и мне, мне – новые джинсы и бас-гитару, а тебе – всё что захочешь и на что этих денег хватит.

– Ага, давай лучше тебе бархатные чёрные брюки купим, а мне куртку такую замшевую с бахромой по рукавам в ковбойско-индейском стиле, – иронически ответила жена и заплакала: – Ты когда-нибудь повзрослеешь? Опять чудом жив остался, и – деньги ему, видите ли, с неба свалились, сколько тебе лет, чудовище ты моё?

– Тридцать семь, а что? Вся жизнь впереди, только хвост позади! – И он тряхнул забранными в хвост волосами.

Жена засмеялась сквозь слёзы, хлопнула дверью квартиры, промахнула пролёт лестницы и выскочила на улицу. Как раз подлетел к остановке трамвай. Она метнулась в него. «Быстрей уехать куда глаза глядят, подальше от этого паяца, жизнь с которым сплошная трагикомедия, фарс, театр абсурда! И ведь ничто его не берёт: видать, в рубашке, да ещё и с серебряной ложкой во рту родился, катится по своей гастрольной жизни красивым блестящим шариком. То он на самолёт опоздает, то в драку ввяжется, то тонущую девочку спасёт и веселится на банкете, заданном в его честь. Похоже, Господь к нему двух ангелов-хранителей приставил…» – так она думала, глядя невидящими глазами за окно. В стекле смутно отражались её заплаканные глаза и грустное лицо. Она поправила пышные светлые волосы, вытерла слёзы и уже снова улыбалась, представляя себе своего неунывающего разгильдяя, но снова запечалилась: ей уже почти тридцать, пора детьми обзаводиться. Да как тут обзаведёшься, когда муж – сам как ребёнок? Хуже – вечный подросток! Как она устала от этой жизни на вулкане…

Она немного успокоилась, повнимательней взглянула в окно – за поворотом мелькнул мост. Аларчин? Нет, вроде Цепной… Да в какой же она трамвай села, не глядя? Должно быть, в 41-й, раз на площади Тургенева.

Внезапно вспомнилось: «…Бурей летел трамвай, как я вскочил на его подножку, было загадкою для меня… трамвай заблудился в бездне времён… остановите, вагоновожатый, остановите сейчас вагон… поздно… мы прогремели по трём мостам… Где я? Так томно и так тревожно сердце моё стучит в ответ… вокзал, на котором можно в Индию Духа купить билет…» – Гумилёв…

Вот и ей выпало очутиться в «заблудившемся трамвае», и остановки почему-то не объявляют…

Народу в вагоне было мало, неподалёку сидел симпатичный мужчина лет сорока. Он что-то перебирал в большом чёрном портфеле и иногда пристально взглядывал на неё. Лицо его показалось ей как будто знакомым. Он переложил что-то в карман, застегнул портфель, поднял голову и заулыбался. Кому он улыбается? Оглянулась: сзади никого, значит, улыбается ей – с чего бы это? Наверное, ему показалось забавным, что она то вытирает слёзы, то хмурится, то гримасничает.

За окном проплывали незнакомые места, вот въехали под железнодорожный мост… и вдруг раздался гнусавый голос вагоновожатой:

– Трамвай идёт по двадцатому маршруту…

Интересно, и куда же это? И почему так мало пассажиров? Или теперь всегда так – у многих ведь машины, в метро все переместились, в автобусы. А тут, в трамвае, в отличие от толчеи метро, так просторно и спокойно. И неизвестно, куда он её завезёт… Ну и пусть, и спрашивать ни у кого не будет, вот доедет до конечной, на какую-то окраину, заблудится, потеряется…

Она снова взглянула на симпатичного мужчину; он приветливо покивал ей и заговорил:

– Вы меня не узнаёте, я ведь был аспирантом у вашего папы, даже домой к вам приходил, бывало.

И она вспомнила: да, ей было лет тринадцать, а ему – года двадцать три. То-то лицо знакомое; она, помнится, даже чуточку влюблена была в стройного, спортивного парня, и ей тогда казалось, что он на неё и внимания-то не обращал. Оказывается – обращал!

Мужчина снова застенчиво улыбнулся, пересел к ней поближе:

– А я ведь в вас непозволительно влюблён был, в девочку-то лет тринадцати! Я вас сразу узнал – волосы ваши прекрасные, глаза. Так обрадовался, что вас встретил, даже не вышел на своей остановке, с вами вот поехал. Но вижу, вы чем-то расстроены. А куда вы едете вообще? Ведь маршрут поменялся, а вам вроде всё равно?

– А мне действительно всё равно, – пробормотала она.

Он что-то продолжал говорить о своей жизни, о её покойном отце, о своей работе. А она слушала и думала – вот ведь трамвай судьбы! Перемена маршрута, встреча эта случайная, влюблённость детская, и он такой спокойный, симпатичный, помнится, папе и маме он так нравился. Перемена маршрута? Судьба?

Он продолжал:

– Я вижу, вы расстроены. О, Лесной проспект! Парк Лесотехнической академии недалеко, помните? Вы ведь здесь поблизости жили в те времена. Давайте выйдем, прогуляемся и поговорим. Ведь когда рассказываешь старому знакомому о своём душевном сумбуре, то и для себя становится всё яснее и понятнее.

Она подумала: а почему бы и нет? Он такой рассудительный, милый, уравновешенный. А вдруг это судьба? И она молча кивнула.

На следующей остановке они вышли, пошли по проспекту, впереди виднелся вход в парк, и ей уже представлялась умиротворяющая зелень высоких деревьев, шелест листвы, щебет птиц. Ей так не хватало этого в гастрольных сутолоках мужа, и её охватило чувство покоя, как вдруг зазвонил её мобильник – и весёлый голос мужа прокричал:

– Ну ты куда улетела, птица моя, куда ускакала, кобылица моя…

И чей-то звонкий тенорок со стороны вмешался:

– Слушай, это же прям строка песни: «Птица моя, кобылица моя».

И снова смех и голос мужа кому-то в сторону:

– Точно, это и будет новая песня…

И снова ей:

– Где ты обретаешься, песня моя, я сейчас за тобой приеду, я у ударника нашего, ну ты знаешь, у Димона, тачку одолжил и уже сгонял в магазин «Кастл-Рок» на Лиговке и купил тебе куртку замшевую всю в бахроме, а себе кожаные штаны! Ты где? У метро «Лесная»? Купи себе мороженое и стой, где стоишь, я через пятнадцать минут буду.

Она успела сказать:

– Какие пятнадцать минут! Не гони ты, опять разобьёшься, – но он уже отключился.

Она взглянула на своего спутника:

– Муж сейчас за мной приедет.

Тот пристально посмотрел на неё, грустно улыбнулся.

– Ну тогда до встречи в каком-нибудь другом случайном трамвае… – сказал он упавшим голосом, ссутулился и сел в отходящую маршрутку, поглаживая в кармане куртки шёлковую удавку.

Месть

Утром они с сыном приехали в гости – на дачу к друзьям, Игорю и Людмиле. Пока Людмила пекла пироги, Игорь затапливал баню, а тринадцатилетние дети – их сын Сева и хозяйская дочка Ира – играли в пинг-понг, они отправились на рыбалку. Аня сидела на вёслах, неспешно равномерно гребла довольно далеко от берега и любовалась своим мужем, его точными, сосредоточенными движениями – он налаживал мормышки, блёсны, наживки и ещё какую-то снасть для ловли судака на спиннинг. Его серо-голубые глаза сияли, на высоких скулах появился плиточный румянец, русые волосы трепал довольно свежий ветер финского залива, и он надел пилотку.

Её густые светлые волосы были заплетены в две косички; эти косички и отсутствие косметики придавали ей девчоночий вид, синие глаза сосредоточенно щурились, она усердно гребла. Муж на неё не смотрел, поглощённый своим делом, только коротко бросал иногда: «Табань, подгреби левым… бортом к ветру не вставай…» Это она и без него знала, отец-моряк когда-то научил её хорошо грести. Улов был неплохой – несколько крупных судаков. Они исправно клевали, сопротивлялись леске, сверкали чешуёй в упругих струях воды. Глеб их вываживал, подсекал и учил Аню всаживать финский нож в затылок трепыхавшейся рыбины. Часа через полтора они причалили к мосткам, Глеб выпрыгнул на причал, закрепил лодку и подал жене руку. Рыбу он выпотрошил и почистил на прибрежном камне, переложил крапивой в ведре, и они пошли не торопясь счастливые, довольные и усталые, особенно утомилась Аня с отвычки: давно не гребла.

Пока мужчины наслаждались баней, жёны накрывали на стол, а главное блюдо – только что выловленные судаки жарились на противне. Аня раскладывала столовые приборы и взглядывала в окно на детей. «Как интересно, – подумала она, – ровесники, но Ирочка уже полудевушка: грудки под маечкой, бёдра уже округлились, личико ещё детское, круглое, щекастенькое, а к игре вроде бы снисходит. А сын – дитё дитём, ловко-угловатый, на коленке ссадина, плечи ещё по-детски узкие, вихры торчат, поглощён игрой, весь в азарте». А вот и мужчины из бани – благостные, довольные. Людмила подала им по стакану кваса:

– Мальчики, отдохните пока, попейте, вот-вот всё будет готово.

Игорь откинулся в кресле, Глеб растянулся на диване, Аня внесла салаты, Людмила торжественно водрузила посредине стола блюдо судаков, обложенных картошечкой с укропчиком. Позвали детей и наконец уселись за стол.

– М-м-м-м… – возвёл глаза к потолку Игорь, закусывая ледáнюю водочку солёным огурцом и смакуя судака. – О-о-о, какая свежатина, это вам не магазинный замороженный-размороженный завалявшийся судак, этот – час назад ещё плавал! Несравненно!

И потекла застольная беседа давних друзей; Ирочка заинтересованно слушала взрослые разговоры, а Сева с аппетитом быстро поел, заскучал и попросил: «Мама, тётя Люда, сыт я, можно я пойду почитаю, там книжка про зверей у дяди Игоря интересная», – и отправился на веранду с увесистым томом Брема.

«Как уютно со старыми друзьями», – думала Аня, слушая шуточную перепалку Игоря с Людмилой по поводу влюблённости всех медсестёр в хирурга Игоря: они работали вместе, он – ироничный мужественный крепыш, она – разбитная голубоглазая брюнетка с косой до пояса. Потом Игорь рассказал пару смешных историй, Людмила начала провозглашать тосты – за дружбу, за детей, за любовь. Аня снова залюбовалась мужем: разворотом плеч, стройной шеей в расстёгнутом вороте рубашки, белозубой улыбкой. Он увлечённо рассказывал, как почти двое суток занимался пусконаладкой нового итальянского оборудования, потом перешёл к байкам из рыбацких и охотничьих своих похождений. Ирочка слушала его, не отрывая взгляда; и Аня вспомнила себя девчонкой, как ехала с родителями в поезде и не могла в купе отвести взгляд от бравого мужественного военного с блестящими погонами на широких плечах. А Глеб замолчал, внезапно зевнул в кулак и сонно пробормотал:

– Девочки, пока вы сладкий стол накрываете, я прилягу на пять минут, больше суток не спал, – и растянулся на диване плашмя на животе лицом к спинке, руки – одна под грудью, другая согнутым локтём над головой.

Ирочка продолжала смотреть на него во все глаза, никто на неё не обращал внимания, кроме Ани.

– Какой сладкий стол? Я вот ещё салатика и судачка. – Игорь разлил всем водки, поднял рюмку: – Ну, давайте…

Он выпил, женщины пригубили, и продолжился неспешный разговор ни о чём. И тут какая-то неведомая сила подняла Ирочку из-за стола, взгляд её стал мутным; как сомнамбула медленно она подошла к дивану и всем телом плашмя улеглась на Глеба и закрыла глаза. Компания за столом остолбенела: Игорь выпучил глаза и не донёс вилку с куском судака до рта; Люда выронила бутерброд с икрой и схватилась ладонями за щёки; Аня задела рюмку, водка расплылась по скатерти. Аня нарочито внимательно промокала лужицу салфеткой, боясь поднять глаза на это зрелище. Её переполняла странная смесь эмоций: и ревность, и какая-то гадливость, даже брезгливость, и смешно было, и необъяснимо противно. И вдруг – злость на мужа – правда, на него-то за что? – и злость на Ирку и презрение к ней. «Ну конечно, все всё знают о феромонах, гормонах, пубертатном периоде, биохимии полового влечения, – в смятении неслись мысли Ани, – но чтобы вот так, при родителях, жене… хорошо ещё, что Сева на веранде в книгу уткнулся… чтобы вот так – как магнитом её потянуло!.. ведь воспитанная же девочка, что за чёрт… как одержимая похотливым бесом просто…»

Немая сцена длилась уже секунд пять, когда Глеб проснулся, повернул голову, скосил глаза на тяжесть чего-то живого у себя на спине и ногах, обалдел на мгновение, но быстро нашёлся и ворчливым «родительским» голосом запричитал:

– Ну ты и тяжеленная, Ирка, слезай давай, стар я уже тебя на закорках носить, как двухгодовалую когда-то…

Он опёрся на локти, поднялся на колени на диване, подхватил её под коленки, встал с дивана, прогарцевал несколько шагов по комнате и сгрузил её на кресло. Она покраснела и захихикала, Игорь делано захохотал:

– Да, а я и Севку на закорках, бывало, маленького катал…

Сева услышал своё имя, заглянул с веранды:

– А торт скоро будет?

Все загоношились собирать тарелки со стола, накрывать стол для чая, убирать салаты в холодильник. Стараясь сгладить неловкость, все принялись вспоминать смешные истории про маленьких Иру и Севу, а сами они отправились на веранду играть в шашки. Выходя, Ира кинула на Аню недобрый недетский взгляд.

Прошло десять лет, Глеб погиб в автокатастрофе, Аня оплакала мужа, Сева женился, она разменяла квартиру и жила одна по новому адресу. Жизнь продолжалась, и она встретила Сергея, славного симпатичного мужчину, они встречались и подумывали пожениться. После смерти Глеба Аня поначалу редко, а последние лет восемь вообще не виделась с Игорем и Людмилой, но в один прекрасный день раздался телефонный звонок. Голос Людмилы звучал радостно-возбуждённо:

– Привет, подруга, вот только сегодня насилу разыскала тебя по новому телефону! Ирку замуж выдала, вчера была свадьба в ресторане, а сегодня продолжение у нас дома. Жених? Да только-только из десантуры демобилизовался, красавчик, ну влюбилась дочка… Что? Да с мамой живёт, в охранную фирму устраивается работать. Адрес-то наш помнишь? Приезжай, сто лет не виделись, ты же Ирочку с пелёнок знаешь. Ну, жду тебя, Игорь вот кланяется… Ждём!

Аня нарядилась, накрасилась, полюбовалась на себя в зеркало, подумала с удовольствием: что ж, сорок пять, баба ягодка опять – волна светлых волос блестит по плечам, синие глаза мерцают! Она намыла красивую хрустальную вазу из буфета, повертела её, решила, что для свадебного подарка маловато будет, и сунула в вазу конверт с деньгами. Упаковала красиво и отправилась; по дороге купила букет, поймала такси, помчались в Купчино, и вот уже она стоит у дверей квартиры, где так давно не бывала после смерти Глеба. Нахлынули воспоминания. Последний раз вместе они хохотали у этих самых дверей, наливая водку в громадную, расписанную красно-золотыми петухами чашку на громадном же блюдце. Бутылка 0,75 водки поместилась в этот «сувенир» – это был их подарок Игорю на день рождения. Так они с полной водки чашкой и вошли в квартиру, Глеб обносил гостей, все отпивали по глотку, а Аня припевала: «Выпьем же за Игоря, Игоря дорогого, свет ещё не видел красивого такого… пей до дна, пей до дна…» – это уже когда чашка до него доплыла в руках Глеба.

Аня тряхнула головой, вернулась в настоящее и позвонила. Открыла Людмила, рядом стоял Игорь – обнялись, расцеловались под шум и гам гостей. Гремела музыка, несколько пар танцевало, застолье было в самом разгаре. Людмила выловила из сутолоки Ирочку, Аня обняла её, поздравила, вручила букет и подарок. Стояли вчетвером, восклицали, перебивая друг друга: «…Сколько лет, сколько зим, да-да… надо чаще видеться… а помнишь, бывало… спасибо… давно ли?… и вот уже невеста!.. а это жених, познакомьтесь – Саша!» Аня покивала высокому парню, яркому брюнету, странно белокожему. Он в каждой руке держал по бутылке шампанского, чёрные глаза пристально глянули на Аню. Ему замахали от стола: «Неси, неси, бокалы пустуют!»

Её усадили, кого-то она узнала, с кем-то её знакомили, наливали, чокались. Людмила уселась рядом, пододвигала закуски, восклицала, что-то спрашивала про Севу, не дослушав, начинала сама рассказывать своё, житейское. Веселье было в той стадии бестолковости, когда коловращение гостей достигло кульминации: вставали потанцевать или продышаться в соседней комнате, возвращались не на свои места, пили из первой попавшейся рюмки, пересаживались к внезапному новому собеседнику, неся в руках свою тарелку, а то и чужую. Людмила что-то подавала на стол, Игорь курил с компанией мужчин на площадке, Ира в соседней комнате показывала подружкам подарки, а гости танцевали даже в кухне. Там мелькнул жених, и Аня встретила его тёмный, тяжёлый пристальный взгляд, подумала: «Пьян, наверное…»

Напротив Ани за столом осталось несколько человек, они оживлённо что-то обсуждали. Опоздавшая Аня, похоже, была здесь самая трезвая; вертя рюмку, она вспомнила Глеба, загрустила, почувствовала себя такой одинокой, отрешённо глядя прямо перед собой на открытую дверь в соседнюю комнату. И вот в этих дверях возник жених Саша, он пристально смотрел на грустную Аню. Чёрные глаза стали бессмысленными, он медленно, как сомнамбула, пошёл к ней, обогнул стол, сел рядом близко-близко – так, что его нога от бедра до щиколотки прижалась к её ноге, а рука легла на спинку её стула. Аня заледенела, а от него веяло жаром, чёрные глаза заволокло поволокой, он хрипло прошептал:

– Какое у тебя бедро горячее…

Она подумала: «Это от тебя веет жаром, ненормальный…» – и отодвинулась вместе со стулом.

А в дверях напротив возникла его молодая жена с блюдом пирожков в руках, она уставилась на них, быстро подошла и водрузила блюдо на стол. Чего только не отразилось на её лице! Губы кривились и тряслись, мелькала неуверенная улыбка – то смущённая, то злая. В карих глазах – злость, обида, ревность, подозрительность, узнавание, понимание, воспоминание. Воспоминание? И тут же Аня вспомнила похожую давнюю ситуацию с Ирой и Глебом; и вот теперь зеркальное отражение той сцены – возмездие настигло Ирку на второй день её свадьбы. А молодой муж не видел её, он смотрел на Аню, двигал стул и пытался снова прилепиться к её бедру, потом прошептал:

– Пойдем потанцуем…

Иринины глаза, казалось, вот-вот испепелят их двоих, хорошенькое круглое личико покраснело, зубки прикусили нижнюю губу. Аня встала и громко сказала, даже рукой в сторону Ирины повела:

– А вот и новобрачная что-то вкусное принесла! – и быстро пошла в боковую смежную комнату в гущу танцующих.

Молодой муж очнулся, как проснулся:

– А! – Оторвал взгляд от Ани, перевёл глаза на Ирину, у той накипали слёзы. Болтливая компания за столом напротив ничего этого не заметила.

Аня в соседней комнате подхватила кого-то смутно знакомого и повела танцевать, оживлённо болтая:

– Да-а-а… давно не виделись… а где ты теперь… да что ты говоришь…

А сама думала: «С ума сошёл парень, вот не было печали – черти накачали. Хорошо хоть, никто не заметил, только Ира – та всё усекла, фу… неудобно как, нехорошо как… а Саша этот, красавчик горячий, что ему – молодой жены мало?… тестостерон в избытке, гормоны-феромоны, или пьян? Интересно, а у меня вот ноль ответных эмоций к нему…» И она, машинально кивая партнёру, стала в подробностях вспоминать ту историю десятилетней давности, как феромоны-гормоны повлекли тринадцатилетнюю Ирку к спящему на диване Глебу и уложили её на него плашмя всем телом и как правильно тогда повёл себя Глеб.

Танец со старым знакомцем закончился, но заводная танцевальная музыка снова загремела, и к Ане с двух сторон направились Игорь и новобрачный Саша. Она быстро шагнула в руки Игоря, они танцевали, предаваясь воспоминаниям: «…А помнишь…» – «А ты помнишь…» – «А ты не изменилась, Аня, всё такая же красотка, 30 лет от силы тебе…» – «Да ладно, не льсти, Игорёк…»

Последующие полчаса она всячески избегала преследующего её по всей квартире Сашу, за которым как нитка за иголкой ходила Ира.

Аня то с кем-то нарочно «увлечённо» беседовала, то помогала Людмиле заваривать чай и что-то резать, и вот понесла это что-то из кухни через холл в столовую. И тут в холле её перехватил Саша, взял у неё блюдо, пристроил куда-то и тесно прижал её к себе. Его хватка была железной, его жар буквально опалил её. «Температура сорок у него, что ли…» – мелькнула у неё мысль. Они танцевали танго, и она, чувствуя его возбуждение, старалась повернуться как-нибудь боком, а он с готовностью прижимался к её бедру, обвивал её ногу своей. Она пыталась отодвинуться – какое там! Его затуманенные глаза были так близко, горячая щека прижимались к её виску. Но вот в холле появился приятель жениха с двумя рюмками и бутылкой в руке:

– Санёк, а мы с тобой ещё за ВДВ не пили, давай, братан…

Саша ослабил хватку, и Аня выскользнула как раз навстречу Людмиле, успела подхватить блюдо ватрушек с какой-то тумбочки, и они вместе пошли в столовую. Чайный стол был в разгаре, невеста резала и раздавала громадный торт, немного протрезвевшие гости отовсюду потянулись к десерту. Сидя рядом с Людмилой с чашкой чая, Аня немного расслабилась, но тут в соседней комнате зашумели, началась какая-то возня, в дверях возник в обнимку с приятелем Саша – красивый до невозможности! Он переоделся в тельняшку и расстёгнутую куртку с аксельбантами, брандебурами, значками и лычками, на голове набекрень – голубой берет. Он заворачивал в полотенце бутылку из-под шампанского и орал: «Коронный номер десантуры, смотреть всем!» – ожег Аню быстрым взглядом, потом стащил с головы берет и со всей дури трахнул этим свёртком себя по голове. С громким хлопком бутылка разбилась, из полотенца посыпались осколки, по виску «героя» потекла струйка крови. Всеобщий переполох, возгласы восхищённых приятелей, ахи-охи, Иркины слёзы, причитания Людмилы, смятение гостей, успокаивающий голос Игоря. Всего этого Аня уже не слышала; стоя на площадке лестницы, она вызывала такси, сказали – через 15 минут. Из квартиры вышли супружеская пара и их знакомый, услышав разговор с такси, они попросили подбросить их до метро. В машине они возбуждённо комментировали события, склоняясь к версии посттравматического синдрома военной службы жениха на фоне пьянства. Аня промолчала, но мысленно согласилась с таким объяснением эскапады с битьём бутылки о голову.

На следующий день она не решилась звонить Людмиле, та тоже не позвонила. Было воскресенье, Аня занялась домашними делами и старалась не думать о вчерашнем. Ближе к вечеру она собралась за покупками, сменила халатик на джинсы и блузку, пошла к дверям; раздался настойчивый звонок в дверь. Она спросила:

– Кто?

Ответили:

– Доставка цветов.

«Наверное, Сергей заказал», – подумала Аня и распахнула дверь.

На пороге с букетом роз и фирменным магазинным пакетом стоял вчерашний новобрачный Саша в тельняшке и куртке с аксельбантами, на виске подзасохший порез. Она изумлённо спросила:

– Как ты меня нашёл? И зачем, ты же два дня как женился?

Он куда-то вбок под вешалку сунул пакет, уронил розы ей в ноги, схватил её за руки, забормотал:

– Когда мужчина хочет… если так хочет… разыщет, из-под земли достанет, где угодно найдёт…

Аня растерялась, она просто не знала, что делать; её испугало, но и, что скрывать, польстило это его внезапное появление: парень на двадцать лет моложе неё – и такая отчаянная влюблённость. «Ладно, – метались рациональные мысли, – вроде он трезвый, надо поговорить, успокоить, объяснить, предложить дружбу». «Дру-у-ужбу-у-у… – хихикнул ехидный внутренний голос. – Ты же взрослая девочка, какая дружба, не обманывайся… Ирке хочешь отомстить…»

«Да выставить его за дверь! У меня же есть Сергей, а у этого Ирка, молодая жена… да и я к этому Саше ничего не чувствую», – говорил внутренний рациональный голос. А ехидный внутренний голосок возражал: «Не чувствуешь, пока не попробуешь… молодой, красивый, весь пылает… и Ирке отомстишь за тогдашнее наглое приставание к твоему мужу».

«Да нет, зачем тебе это», – неуверенно возражал рациональный внутренний голос. А десантник времени не терял, целовал её руки, бормоча что-то неразборчивое, из пакета возникли замысловатая бутылка и коробка конфет, но они так и остались на подзеркальной полке. Откуда-то появился букетик фиалок, который он сунул ей за глубокий вырез блузки. Его чёрные глаза смотрели искательно и виновато, горячие руки осторожно прикасались к её оголившимся плечам. Он уткнулся ей в волосы и сбивчиво шептал:

– Как ты пахнешь дурманно… Я сбежал вчера, всю ночь где-то, не помню… утром у ребят в казарме… потом таксиста разыскал, адрес узнал… Хочу, не могу… сладкая, медовая… – и легко подхватил её на руки. И тут Аня поняла глубокий смысл поговорки «Проще дать, чем объяснить, почему не хочешь»…

1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

1 из 4

Другие книги автора

Сон разума, или Иная реальность

О. Странник

Маски любви и смерти

О. Странник