По собственному следу

Проходя мимо лавки с табачными изделиями, он вдруг заметил мужчину в длинном пальто и с сигаретой в зубах, с выпуском того же самого номера чтива, что привело его сюда. Он тоже заметил Ласло, и даже кивнул ему, выпуская густые клубы никотинового дыма скрывавшего его лицо.

«Может он следит за мной? Может ему известно о послании?» Предположил Ласло.

Подозрительный мужчина, ещё немного проводил его взглядом, и равнодушно уткнулся лицом в газету, продолжая жадно вдыхать едкий табачный дым.

Обернувшись и убедившись в отсутствии внимания к собственной персоне ещё раз, он вновь успокоившись, продолжил свой путь.

Спустя пол часа, он наконец добрался до местного ипподрома. Начало забега ровно в десять. У него оставалось сорок пять минут, чтоб поставить на своего фаворита.

Практически десять минут отняли поиски сомнительно существующего входа. Он никогда ранее не посещал арену для скачек, а строение оказалось далеко не маленьким.

Обогнув его практически наполовину, ему наконец явилась большая пестрая вывеска, что радушно и гостеприимно приглашала войти.

Пройдя сквозь множество тоннелей и запутанных коридоров, с повсеместными указателями, он все же сумел найти нужный, и оказавшись на трибунах разглядывал все в поиске касс или чего-то похожего, где собственно принимались ставки на ближайшее событие, ради которого он был здесь.

Запах тут стоял невесть какой неприятный. Лошадиный пот в перемешку с навозом, и множеством благоуханий духов, кремов и прочих туалетов джентельменов и их нарядных спутниц, убранных в столь разнообразно подобранные образы к каждому из которых, непременно прилагался незаменимый аксессуар – в тон идущий головной убор.

Пока беговую дорожку приводили в порядок, Ласло пребывал в замешательстве. Время истекало.

– Простите, не подскажите мне где принимаются ставки? – спросил он у первого встречного мужчины, что был одет так же, как его мнимый потенциальный преследователь у киоска.

– Вам нужно пройти вот к тем трибунам, там слева будет проход. В нем вы и сможете сделать необходимую ставку, – указывая направление рукой, он даже не взглянул на спросившего, внимающего его словам, пристально наблюдая за жокеями, что в данный момент проверяли качество бегового отрезка, сквозь свой бинокль.

Быстрыми шагами, Ласло пересёк половину трибун, и оказавшись на месте, которое ему подсказал не особо учтивый любитель конных состязаний, он свернул в широкий проход. Здесь было весьма шумно. Народу больше чем на зрительских местах, и три длинные очереди. Заняв место в одной из них, он принялся терпеливо ждать.

Время, как речь заикающегося, тянулось очень долго. Порой казалось оно вовсе замирало, отнимая у Ласло его последний шанс выбраться из глубокой ямы бедности.

Среди споров и разногласий народа, что скопился здесь, он слышал много различных предположений и заверений, касающихся исхода предстоящего забега. Но ни в одном из них, и речи не было о лошади, что выступала под номером четыре, которому, согласно полученному буклету, соответствовал пятнистый единорог. Не взирая на всеобщие предположения, Ласло обладал привилегией, которой прочий местный сброд был напрочь лишён. «Наверняка единорог сейчас получает ту самую дозу допинга в виде героина или чего позабористей, чем там их обычно накачивают» думал в этот момент Ласло.

Наконец очередь подошла. Острый пересохший ком, подступил к горлу. Трясущейся рукой он полез за конвертом во внутренний карман.

Букмекер вопросительно смотрел на молчаливого человека сквозь небольшое отверстие в своей крохотной кабинке. Руки не слушались его, а голос словно онемел. Но отступать было поздно. Да и не за чем.

– Все на номер четыре, – скупо выдавил Ласло, протягивая скомканный конверт.

Мужчина внутри удивленно взглянул на подозрительного игрока, пересчитав вручённую им ставку.

– Пятнистый единорог под номером четыре? – уточнил он недоверчиво.

– Номер четыре, все верно.

Сделав несколько пометок, букмекер вручил ему бумагу, подтверждающую принятие его ставки, получив которую Ласло покинул очередь, направляясь в отчую наблюдать свой триумф.

Триста двадцать с лишним тысяч, такова была сумма конечного выигрыша указанная на небольшой квитанции, которую он получил взамен всех своих накоплений. Это был билет в новую жизнь.

Продвинувшись ближе к месту предстоящего действия, он занял влажное пластиковое сиденье, в третьем ряду пустующем на половину. Местные зрители принадлежали к его социальному слою, и составляли примерно двадцать процентов от всех присутствующих на ипподроме. Богачи же обосновались намного выше, в верхних рядах и специально отведённых ложах, они вооружившись зрительскими биноклями, предвкушали начало зрелищной гонки.

Но Ласло пришёл сюда отнюдь не за этим. Великолепное шоу, мало волновало его уставший образ жизни. Он явился сюда дабы раз и навсегда покончить с удушающей нещитой и бедностью, заложником которых он являлся.

Громкое радио начало своё вещание приветствием всех собравшихся любителей конного спорта. От него звенело в ушах и Ласло скривился в недовольной гримасе. Далее диктор объявил клички животных, и имена всадников что будут в их седле. Единорог шёл четвёртым в списке как и было указанно на огромном светящемся табло поверх всех трибун.

Затем ещё небольшая вступительная речь, где всем желали удачи и победы.

Прозвучал оглушительный выстрел.

Двенадцать породистых гнедых, стремглав рванули с места.

Отыскав в проносившемся мимо табуне свой счастливый номер, Ласло приковал к нему свой испепеляющий взгляд. Конь ярко рыжего окраса, с белыми пятнами вдоль спины, точно соответствовал присвоенному прозвищу.

Он мчался галопом, казалось быстрее пули, опередив на старте всех остальных. Но вот его настигли ещё трое, и вдруг двое из них уже оставили единорога позади.

Уровень адреналина в крови оцепеневшего Ласло казалось приблизился к критической норме. Все длилось несколько минут. Несколько жалких коротких минут, за которые он прожил новую жизнь, находясь в состоянии статического шока.

Когда финишная линия была пересечена скакуном по кличке чёрная стрела, все оборвалось внутри, и его стошнило прямо на переднее место, кое благо пустовало в этот неловкий момент.

Внезапно пропало зрение. Но спустя мгновение это прошло. Рассудок был затуманен. Он отказывался воспринимать происходящее, в поисках возможности все исправить.

Вернуть назад.

Громкое радио слышалось эхом вдали. Восторженные возгласы и возмущённые ругательства были столь неразличимы, что слились воедино тихим шепотом, в кружившейся от пережитого голове.

Желудок сводило в горьких спазмах, а сердце никак не могло убавить ритм.

Ипподром понемногу пустел. Ласло было никак не прийти в себя.

Между выгоревшими на солнце сиденьями, забегали люди в одинаковой форме, собирая брошенные посетителями бутылки и прочий мусор.

Но Ласло все не мог пошевелиться, застыв на месте. Все вокруг потеряло смысл. Как и он сам перевоплотившись в размытое бельмо, на запутанной нити своей судьбы.

– Мужчина вам плохо? – щуплая уборщица осторожно ткнула его в плечо, но ответа не последовало, – мужчина, вы меня слышите? – прибавив тон повторила она.

Пустым, отторженным взглядом одарил её он, не понимая вопроса.

– С вами все в порядке?

– Да.

– Мы закрываем трибуны, вам придётся оставить территорию.

– Хорошо, – безразличным тоном ответил он, так и не сдвинувшись с места.

Полная женщина лишь отрицательно махнула головой и продолжила свою работу.

Темнело.

Двое угрюмых и больших мужчин направлялись к единственному болельщику не покинувшему закрытый ипподром. Они о чем-то недовольно рассуждали приближаясь к нему.

– Эй приятель, скачки закончились, пора на выход, – грубо произнёс один из них. Но адресату не дошло его послание. Он по прежнему не сдвинулся с места, в надежде обнулить или стереть сегодняшний день своей жизни. Тогда другой обхватив его за руку, легким движением привёл нарушителя режима в стоячее положение.

– Кому говорят? Пора домой, – угрожающе добавил здоровяк.

В ответ несчастный Ласло удосужился лишь кивнуть, и медленно побрел вверх по ступенькам между рядами. Его пошатывало и тошнило. Двое громил ухмылялись, провожая клиента сзади, будучи твёрдо уверенными в его алкогольном опьянении. Он лишь молча продолжал идти, в недоумении как очутился в этой скверной, превратной ситуации.

Проводив до самого выхода, охрана оставила его наедине со своим горем, замкнув за ним громоздкие железные ставни, которые глухо стукнули тяжелым металическим засовом за его спиной.

Он и впрямь чувствовал себя будто с похмелья, хотя спиртного не употреблял больше месяца подряд. Мысль об этом натолкнула его на небольшую прогулку, к ближайшей лавке переполненной бутылками различной вместимости спиртосодержащей жидкости.

Усердно порывшись в карманах штанов, ему с трудом удалось наскрести на маленькую бутылку самого дешевого рома. Молча протянув разносортную мелочь продавщице, недовольного вида лица, он получил требуемый товар с тем же презрительно-выразительным бонусом от вручившей его дамы преклонного возраста по другую сторону прилавка.

Не придав абсолютно никакого значения чем-то неудовлетворённым взглядам в собственный адрес, разбитый и окончательно раздавленный покупатель, сделал несколько емких глотков, не успев переступить порог торгового помещения. Чем тот час же вызвал на себя весь гнев, и без того мало приветливой и чрезмерно упитанной тетушки, со скверным характером. Здешней управительницы.

– Что вы себе позволяете?! Здесь вам не облезлый кабак! Распивать приобретенные товары убирайтесь на улицу! Приходят сюда…

Дальнейшие её слова были лишены смысла и громкости. Вспышки ярости редко посещали его. Да и те нечастые он сразу пресекал и подавливал, не пуская их далее пределов своего сознания. Поэтому это было для него чем-то новым, неизведанным.

– Заткни свой вонючий рот, – злостно прошипел он в ответ. Реакция не заставила себя долго ждать:

– Ах ты хам! Алкоголик! Я найду на тебя управу! – без устали орала та, неуклюже передвигаясь узким проходом за стойкой к телефону.

Но Ласло были не по чем её угрозы и нарекания. Вряд ли во всем мире найдётся хоть одна вещь, способная довести его до худшего состояния, нежели то, в котором он нынче пребывал.

И вот вечерняя темнота уже вовсю воцарила над городом, хозяйничая на длинных, плохо освещённых улицах, темных переулках, и мрачных не ухоженных дворах.

Ласло шел неровными шагами по обочине дороги встречной полосой. Страху он больше не подвластен.

Проезжавший мимо транспорт то и дело издавал разящийся характерный сигнал, используемый водителями для предупреждения об опасности окружающих.

Ещё несколько жгучих глотков, и бутылка опустела ровно наполовину. Мысль свести счёты с жизнью, бросившись под первую встречную машину, казалась все более единственно верной. Да вот только смерть такая может стать довольно мучительным концом, коль силы удара не станет чтоб размозжить остатки его серого вещества по твердому асфальту, и наступит не сразу. А мучений с него было довольно. Он пресытился страданиями от собственной незначительности, от постоянных репрессий начальства, от слабоволия и неспособности что-либо изменить.

Все внутренности сплелись в одну большую отвратительную массу и его опять стошнило. На этот раз, точно под колёса, проносившегося на большой скорости автомобиля, едва ли не снесшего боковым зеркалом его макушки. Громкий протяжной гудок, быстро стихал, удаляясь за источником издававшим его, пока вовсе не пропал в темноте, вместе с исчезнувшими, красного цвета огоньками, задних габаритов.

Столь небольшая доза попавшей в организм отравы, размазала его восприятие и разбавила концентрацию до минимума, что было столь же приятным сколь гнусным в одночасье.

Горькая, дрянная жидкость, обволакивала стенки гортани согревающей пленкой победы над бутылкой, осколки которой, разлетелись по всей дороге, густо устилая её участок у самого фонарного столба, тусклый свет которого, придавал им особо яркого блеска.

Скрежет тормозов.

Ласло обернулся на визг резиновых покрышек. Чёрное авто остановилось точно перед фонарем.

– Ты что натворил, псих? – выкрикнул покинувший салон, лысый амбал устрашающего вида, – я же мог себе колеса пробить! Чего молчишь?

Ласло уныло смотрел на приближающегося, с явно не приветливой физиономией здоровяка, без каких-либо намерений сбежать или обороняться.

Глухой звук удара, пришедшегося ему точно в переносицу, и звонкий хруст костной и хрящевой тканей, даже не принудил его закрыть глаза, и не сопровождался никакими болевыми ощущениями, и кровоизлияниями. Разглядывая звёздное небо, Ласло был уверен, что хрустнул массивный кулак того парня, который сейчас глядя на него сверху, беззвучно шевелил губами, и активно жестикулировал.

Но это было не важно. Он, Ласло даже не зажмурился перед лицом опасности. Он просто прилёг сбившись с ног, от длинного пути. Прилёг именно здесь. Здесь на влажной траве было хорошо. Тихо. И так спокойно., один вопрос мучил его в данный момент – кто был автором того послания?

Глава 3

Он пришёл в себя, спустя несколько минут, когда рядом уже никого не оказалось. Ни рассерженного плешивого водителя, ни его машины.

Не небе сгущались тучи, необъятными, чернеющими айсбергами, закрывая неисчислимое количество точечно мерцающих звёзд.

Трава и впрямь была сырой, и сквозь тёплый шерстяной пиджак пробивалась прохладная влага. Простуда тоже не была лучшим способом уйти из жизни, поэтому он поднялся на ноги, почувствовав легкое помутнение в глазах.

До дома оставалось несколько кварталов, и хотя идти туда до тошноты и судорог в ногах не хотелось, иного выхода не было, и он пожалел, что не нагрубил ударившему его человеку, возможно тот бы убил его, тем самым избавив от участи подыхать медленной голодной смертью.

Стрелки часов замерли на половине десятого. Дорогой он не думал не о чем. Ссутулившись, сунув руки в карманы брюк, он протаптывал извилистую тропу, не оставляя по себе ни чего, кроме грусти и отчаяния.

Небольшой компании дворовых хулиганов, состоявших из подростков и наглых девиц, на которых первые пытались произвести впечатление, он так же был не интересен. Незаметный, словно призрак, он вошёл в подъезд, кромешный мрак которого, поглотил его как голодный монстр.

Лифт прибыл довольно оперативно. В кабине мигающее освещение вскоре погасло совсем. Но ему не было боязно. Он искренне желал, чтоб эта жуткая колесница Ада, оборвалась в этот самый момент, прекратив его страдания. Но видимо этому не суждено было сбыться, и древний ползущий лифт доставил своего единственного пассажира к месту проживания.

Ласло неохотно подошёл к двери. Ключ с треском проник в замочную скважину. Но, по непонятным хозяину квартиры причинам, наотрез отказывался поворачиваться.

Повозившись ещё немного времени, и приложив немалых усилий, каковой же была его реакция, когда он обнаружил что дверь и вовсе не заперта.

Ручка опустилась тихо, без щелчка. Он настороженно, сантиметр за сантиметром, толкал вперёд дверь собственной квартиры, в последней надежде стать жертвой того, кто в неё проник. Ведь в том, что внутри кто-то есть сомневаться не приходилось. Сбрасывая со счётов, тот немаловажный факт, что он попросту уходя мог не запереть замок, оставался другой, более весомый – оттуда исходили странные звуки постороннего присутствия. Походя на тайного грабителя, Ласло бесшумно продвигался темным коридором.

Пагубное действие паров этилового спирта, отрицательно сказались на координации и ориентации в пространстве.

В полумраке собственной квартиры, мужчина неуклюже зацепил опертый о стену английский зонт, с изогнутой рукоятью. Стук, с которым он рухнул оземь, заморозил виновника его появления в незыблемой позе окаменевшей статуи.

Топот приближающихся шагов был частым и негромким, что выказывало в нем, человека хрупкого и негабаритного телосложения.

Какого же было его удивление, когда в столь нелепом положении, его встретила миниатюрная девушка с фотографии на окне.

Она выглядела абсолютно безмятежно, что-то монотонно помешивая в миске, прижатой левой рукой к животу, она отнюдь не походила на злоумышленницу. Короткие черные волосы до изящной линии плеч, точеная стройная фигура при столь невысоком росте и невероятно нежная белая кожа. Черты лица без единого изъяна. Маленький ровный нос, углубления у самого очертания, тонкой, слегка припухлой линии губ и озадаченно сморщенный лоб. Светло-карие глаза настороженно излучали вопрос.

– Дочь?! Почему не сказала что приедешь?

– Решила сделать тебе сюрприз. Но немного не успела его приготовить. Вот, – кротко указывала девушка на круглую емкость в своих руках, стоя в домашних тапочках приходившихся ей великоватыми, размеров эдак на пять, – будут блины.

– Прости я немного устал, и не ждал тебя сегодня. Я бы сам приготовил. Нужно было позвонить, – включая свет, бормотал измотанный перепятиями прошедшего дня мужчина.

– О боже, отец, – миска едва не выскользнула из её тонких пальцев, но сумев удержать, она угодила на расшатанную полку для обуви, – ты что подрался?!

Одурманенный дешевым ромом, он снова почувствовал подступающую тошноту, увидев кровь на рукаве своего пиджака.

Отражение глядело на него из зеркала злорадствуя скверной улыбкой. Оно было омерзительно.

Теперь наконец, он мог осознать, что там у обочины хрустели именно его кости. Нос был сломан, а все лицо испачкано застывшей кровью. Увеличенные зрачки стыдливо лицезрели собственный внешний вид, олицетворявший его полное фиаско.

– Прости меня Гретта. Ты не должна была видеть меня в таком состоянии. Я натворил глупостей. Прости, – беспрестанно твердил он.

– Ты что пьян? – приблизившись спросила она осматривая рану на его переносице, очевидно учуяв запах его дыхания.

– Это не причина. Это уже её последствия. Прости. Я разрушил твою жизнь, – повторял он.

– О чем ты говоришь? Можешь обьяснить что произошло? И почему ты весь в крови?

Но он лишь отрицательно кивал головой, виновато опущенной, скрывая лицо. Дочь помогла ему снять пиджак, и с немой тревогой сопроводила до дверей в ванную.

– Ты справишься один?

– Тебе не стоит переживать за меня, – уныло ответил он закрывая за собой.

Теплые струи воды мгновенно покраснели, омывая его напряженное тело. Сильные судороги были вызваны отнюдь не низкой температурой помещения, изваянного поредевшим, развалившемся кафелем. Это была внутренняя паническая атака, вызванная внезапным визитом дочери, который он никак не мог предвидеть. Ведь поставил на кон все её будущее, и с треском спустил все в бездонную пропасть тотализатора.

Вода постепенно розовела, пока не стала и вовсе прозрачной. Пришлось напрочь отречься от растущего соблазна вновь её обагрить, воспользовавшись раскладной опасной бритвой что оказалась под рукой как нельзя в ненужный момент. Только не сейчас. Он не смел допустить своей тендитной дочери пережить подобное. Самоубийство отца в совокупности с его полным разорением, и как следствием, отсутствием средств у неё самой, причинят ей не сколь физическую, сколь невообразимо глубокую душевную травму.

Оборачиваясь в тёплую махровую ткань, с ободранной каймой, Ласло не прикладывал ума как изложить ей данную историю, не выставляя себя полным идиотом, и не вызвав её ненависти к своей убогой фигуре.

Нержавеющая рукоять снова маняще блеснула в его глазах, но голос из-за двери вернул его в себя:

– Отец, у тебя там все в порядке? – робко доносился настырный вопрос.

– Я в норме, – сухо ответил он, появившись из парового облака перед застывшей у порога дочерью, – мне просто нужно прилечь, – оттягивая неприятный разговор заявил побитый отец.

– Конечно же пойдём, я постелила тебе, сменила белье, – её заботливые слова, лезвием врезались в органы его осязания.

– Почему же ты не поставила меня в известность о своём приезде? Ведь он должен был состояться на следующей неделе.

– Я что, не могу чаще навещать родного отца? Тем более я смотрю приезд мой, как раз к стати, и очень даже вовремя. Ты мне все же расскажешь как тебя угораздило?

– Расскажу, только услышать это будет нелегко, – дрожащим от волнения голосом ответил он, принимая горизонтальное положение, – ты готова?

– Готова, – взволнованно ответила ему дочь.

– Вчерашнее утро было самым плохим за всю мою жизнь, – неохотно начал он, – но вчера я ещё этого не понимал. Все началось со злосчастного клочка проклятой газетенки…

Он продолжал, и слова покидали его уста с нарастающим выражением гнева и злости. В какой то момент он перестал осознавать что повествует свой яростный рассказ ей, собственной дочери, он словно пересказывал случившееся себе самому из будущего, пытаясь предостеречь от неисправимой ошибки себя в прошлом. Глаза увеличились словно у одержимого вселившимся в него окаянным бесом.

Гретта внимала его рьяным внутренним дискуссиям, с окаменевшим лицом, с каждым очередным словом, все шире раскрывая рот от переполнявшего ужаса.

К тому долгожданному моменту, когда он наконец закончил излагать, покрасневший от красноречия Ласло, словно сдулся, и тело его расслабилось.

Она уставилась на него молча разинув рот.

Запах горелых блинов появился вместе с дымом, и она не промолвив ни единого слова, оставила его наедине с собственным отчаянием удалившись их устранять. Через несколько секунд шипение раскалённой сковороды смолкло, и Гретта вернулась обратно с неизменно обледеневшей физиономией.

Он ждал хоть какой-нибудь реакции. И спустя ещё несколько секунд он её получил.

– То есть, ты всем вышесказанным, оповещаешь меня, что теперь мне нечем платить по счетам за своё образование?

– Именно. Но я обязательно что-то придумаю. Я сделаю все для тебя. Я продам квартиру, я возьму ссуду, – виновато мямлил он до тех пор, пока она не перебила его несвязную речь.

– Ты продашь нашу квартиру?! Наш единственный дом?! Мало тебе, что ты и так оставил нас без средств на существование, так ты хочешь ещё и лишить нас крова?!

– Ты не так поняла, я сделаю все, чтоб ты смогла получить образование, – оправдывался неудачный игрок.

– Ты уже сделал! Я не могу поверить, что ты смог так поступить даже не спросив моего совета! – набирала обороты Гретта.

– Я не имел права. И твой тон и твоё возмущение вполне оправданны и обоснованны. Ты можешь меня презирать, но должна помнить, что я хотел лучшего лишь для тебя. Я хотел, чтоб у тебя было все, что имеют твои сверстники, и эта похоть затмила мой разум.

– Основываясь на жалком обрывке прессы? Так ты хотел все изменить? – колко бросалась выражениями обиженная дочь, в адрес своего отца.

– Я не знаю, как заставил себя поверить в столь призрачную явь. Но тогда эта мечта казалась мне такой достижимой и осязаемой, что я почти мог к ней прикоснуться. Быть может это из-за моих вечных скитаний и бедствий.

– Ты настолько жалок в своей манере искать себе оправдание. Что мне теперь делать. Я и так не пренебрегала ночными подработками, и приглядывала за стариками на выходных за жалкие гроши, чтоб тебе упростить задачу. Теперь мне и вовсе придётся искать постоянную работу. Когда я буду успевать посещать занятия?

– Тебе не нужно работать. Я не знал что ты подрабатываешь. Ты не говорила. Я сам выпутаюсь из этого.

– Я многого тебе не говорила. Жалела. Не хотела чтоб ты знал, что тех денег, которые ты мне даёшь с трудом хватает на еду и аренду комнаты, возле университета.

– Но почему? Я давал бы больше, – растерянно произнёс Ласло, все больше увядая с каждой новостью поведанной дочерью.

– Лучше бы давал. Меньше бы сейчас выбросил на ветер. А впрочем, как бы ты смог дать больше? Ты же нищий, – меры приличия потеряли для Гретты своё значение и эмоции взяли верх, – ты же ничего не смог сделать для нашей семьи, и поэтому мама ушла от тебя.

– Она ушла и от тебя, не забывай, что она бросила нас обоих. Просто исчезла! И до сих пор не дала о себе знать, – сглатывая подступивший к горлу ком, выдавил оскорбленный родитель, – ты к слову больше не пыталась её отыскать, поскольку я давно бросил все попытки.

– Я перестала искать с ней встречи, и более этого не хочу, не в её оправдание будет сказано, но теперь я её понимаю. Понимаю почему она пропала, не оставив ни следа за собой, кроме скудного содержания записки, которую я перечитывая затерла до дыр. Она попросту устала от тебя. Ты же не смог дать ей ничего, кроме этой гнилой дыры, которую я должна называть своим домом. Можешь заложить и проиграть её! Я больше никогда сюда не вернусь.