Филфак. Записки скверного мальчишки

Во всех дверях там, где обычно находятся замки, были треугольные или четырехугольные отверстия и лишь на некоторых наоборот торчали четырехугольные стержни.

– Пойдем, – из-за соседней двери, шаркая, вышел Гриша. Он приоткрыл дверь пошире, пропуская меня вперед. Я прошел вперед, за спиной громко хлопнула отпущенная дверь.

Я оглянулся. Дверь автоматически закрылась на внутренний запор отделив меня от всей остальной части города и страны. А впоследствии оказалось, что это захлопнулся ход в мое прошлое, в ту часть жизни, где я был беззаботен, молод и счастлив.

Это был конец моего филфака…

Как все начиналось?

Как все начиналось? А очень просто. Все начиналось с рабфака, с подготовительного отделения. Кто-то в Верхах, причем даже не в университетских Верхах, а в правительственных, а может быть даже и на уровне Политбюро, вдруг заметил, что нет у нас истинной связи между рабочим и служащим сиречь интеллигентом. И что отрывается интеллигенция от тела народного и появляется с ее стороны некий душок мелкобуржуазности. А посему решили умные люди из Верхов нужно сомкнуть ряды и подпитать массы работников культуры и науки свежей струей из рабоче-крестьянской среды.

Вот именно мы и стали этой самой струей и начали подпитывать и пропитывать и оздоровлять и нести новые тенденции. А говоря серьезно, действительно, попасть в ряды студентов Университетов на гуманитарные факультеты ребенку из рабочей среды стало очень трудно, почти невозможно, и не только в Москве. А поступить куда-то в Иняз или в театральное практически невозможно. Поэтому и были организованы рабочие факультеты, как в двадцатые-тридцатые годы, куда принимали больше не по шкале знаний, а по шкале характеристик.

В течение года преподаватели из МГУ должны были заполнить пробелы в знаниях у будущих студентов из молодых рабочих и крестьян, а последние в ответ, придя на факультет уже студентами, поднять на должный уровень дисциплину и стать своеобразным идеологическим цементом, закрепившим бы состояние идеологии у наших гуманитариев.

В том году, в 1972 году, рабфак поселили в Доме Аспиранта и Стажера. Так называлось одно из общежитий Универа. МГУ был достаточно богатой организацией и нужды в жилой площади не знал. И в разные годы рабфаковцев селили в разных общежитиях.

Я прибыл в столицу с опозданием. Ехать мне пришлось почти с самой границы с Китаем в Монголии. Так как из-за моего желания поступить на подготовительное отделение филфака МГУ солдат из нашей воинской части раньше увольнять никто не стал, то и получилась некоторая задержка с моим прибытием. Но моя мама успела проявить бдительность и оповестить вступительную комиссию о том, что я несколько задержусь к началу занятий.

Поэтому мое опоздание никого в приемной комиссии не удивила и сразу же по моему прибытию собрали компетентную комиссию. Комиссия экзаменовала меня в одном и том же составе по трем предметам. Но дабы соблюсти все нормы закона собеседования проводили в трех разных аудиториях.

Вначале, поскольку старший в комиссии А. Качалкин куда-то очень спешил и заранее сказал мне, что лично он меня уже принимает, но нужно соблюсти букву закона.

Букву мы соблюдали в аудитории человек на сорок. Три преподавателя и я. Они быстренько оповестили меня о правилах поведения на факультете, о порядке проведения занятий и о противопожарной безопасности на нашем этаже и вообще во всех помещениях Университета. Затем, чтобы не отрываться от тематики собеседования, они узнали у меня время и место проведения октябрьской революции в 1917 году, а чтобы добавить в опрос современности поинтересовались о прохождении последнего к тому времени, кажется, XXIV съезда КПСС.

Так как я, будучи в это время в рядах СА, в обязательном порядке по 8 часов в день вместе со всей батареей сидел у телевизора и, выпучив глаза, чтобы не заснуть, таращился в экран черно-белого «Рекорда», то подробности этого мероприятия я знал лучше моих экзаменаторов. С большим трудом им удалось прервать мой ответ, но я вдогонку сообщил им состав Северо-Атлантического блока, перечислил страны Варшавского лагеря и, когда хотел переходить к внутреннему устройству Советского Союза и перечислять все союзные республики, мне заявили, что на этом собеседование по истории закончено.

Собеседование по русскому языку проходило в соседней аудитории. Мы дружно перешли туда, Качалкин со всеми вежливо раскланялся и убежал. Русским языком занимался Леонид Аркадьевич. Очень милый и чрезвычайно интеллигентный человек. Русская литература целиком принадлежала Александру Андреевичу Смирнову, третьему преподавателю, человеку глубоких знаний, очень мягкому и доброжелательному. Я еще не знал тогда, что в народе его перекрестили и присвоили новую фамилию. И теперь его уже на долгие годы студенты разных курсов, а порой и преподаватели знали, как Александра Андреевича Чацкого.

Неожиданно Смирнов-Чацкий вспомнил о том, что и т.д., и т.п., и прочая, и прочая, и еще десяток причин. В общем ему немедленно требуется быть, а для этого отсюда убыть и так далее.

Чтобы соблюсти букву, они с Леонидом Аркадьевичем очень быстро, по компактной, только что ими самими разработанной программе выяснили, что с русской литературой я хотя бы поверхностно знаком. Определили, что навскидку я определю, кто написал «Евгений Онегин», что «Муму» принадлежит перу Тургенева и что Гоголь относится к российской словесности, а Гегель отнюдь.

После чего Чацкий откланялся, а мы перешли в третью аудиторию. Но третья аудитория оказалась закрытой на ключ, а у кого пресловутый ключ мог находиться было неизвестно, поэтому Леонид Аркадьевич отправился на лестничную площадку, а я поплелся следом за ним.

На площадке мой преподаватель закурил, а я остался стоять в стороне, поскольку сигарет у меня не было. Поскучав несколько минут в полной бездеятельности, я все-таки набрался наглости и попросил сигарету у своего шефа. Он небрежно достал из дипломата пачку «Philip Morris» и со словами: «Новость!» протянул мне.

Я вытащил одну сигаретину из пачки и, ожидая услышать какую-то новость, начал окуривать окружающее пространство. Но никаких новостей не последовало. Не последовало вообще никакой информации.

Я, собственно, и не горел желанием узнавать что-то новое. Для одного дня, думалось мне, уже вполне достаточно. И уже заканчивая курение, я обнаружил, что сигарета, которую я самолично достал из преподавательской пачки «Philip Morris», называется просто и понятно: НОВОСТЬ.

Кто-то потом говорил, что сигареты «Новость» табачной фабрики «Дукат» очень любил Леонид Ильич Брежнев. Но правда это или утка, рожденная в московских подворотнях, не знаю.

Леонид Аркадьевич оставил меня в коридоре подпирать плечом крашенные стены филфака, а сам отправился на кафедру выяснять подробности собеседования со мной.

Эта неопределенность с собеседованием продолжалась минут сорок. Шеф краснел, бледнел, куда-то звонил, курил, но виду не подавал. Все время он сохранял вид несколько равнодушный и полностью бесстрастный. Может быть это было его обычное состояние, может он просто старался казаться полностью бесстрастным в любой ситуации не знаю. Но как ни старались вывести его из себя на занятиях, а такие попытки были и были неоднократно, этого ни разу не удалось. Ни одного раза, кроме…

Случилась история в двадцатых числах апреля месяца. В это время все организации проводят субботники, воскресники, красные дни, синие дни, зеленые дни, только, кажется, день птиц в это время никто проводить не додумался.

Короче, в это дни все убирают свои территории после зимнего периода. И, естественно, норовят, по старой доброй коммунистической традиции убрать местность, никому ничего не заплатив за работу. Раньше прямо нажимали на идеологию, называли мероприятие Коммунистическим субботником, рассказывали истории из эпохи революционного романтизма, нажимая на душещипательный рассказ о Ленине и бревне на Красной площади.

Сейчас проще. Сейчас используют прямое администрирование. Кто не выйдет, тот будет уволен. Или кто не выйдет, у того вычтут недельный оклад из заработной платы. Как-то так делается. Вот и в тот день. Мы добросовестно явились на Всесоюзный Ленинский.

Отметились у отмечающего и стали чуть в сторонке, ожидая, когда же нас осчастливят каким-то сногсшибательным заданием. Огромного желания у нас переворочать горы мусора не было, хотя натуральные горы мусора, который сгребли со всего двора трактором, имелись. И ко всему шло так, что именно нам и грозили достаться эти горы.

Ах, да! Мы – это я и еще один рабфаковец Сашка Гончарук из Подмосковья. Но жил он у тетки в Москве. То есть практически болтался, как мандариновая корка в речной проруби. И для тех, кто жил в Москве, он был как инородное тело, и для нас, жителей общаги, тоже был чужак. Но все-таки из одной группы, тоже после армии…

Мы бочком, бочком стали опускаться в подвал. Там тоже работали люди, но уже не наши. А затеряться в такой толпе, которая бывает на субботниках, потом говорить, что работал, но с кем-то чужим, – это проще жареных огурцов. И все бы ничего.

Так бы и прокатило, да заметил нас еще один одногруппник. Леня Огинский—Босяков. Может это у него действительно такая аристократическая фамилия, как он хвалился, но мне кажется, что довольно странные аристократы получаются. Да и большим показателем личных свойств и качеств в то время для нас было где человек служил в армии, кем служил, что научился делать и прочее.

А этот орел жил на Академической площади, служил на этой же площади, только с противоположной стороны и служил в духовом оркестре при пожарной части.

Вот заметил нас этот Леня Огинский-Босяков, понял, что мы замышляем, и словно эпоксидкой его к нам приклеили. Мы направо и он направо, мы налево и он налево, мы по лесенке в подвал, и он за нами в подвал. Вроде бы группы своей держится, зараза.

А тут Леонид Аркадьевич наш незабвенный прилетает. Фу-ты, ну-ты, все здесь гнуто, я так спешил, я так опоздал, но ничего, сейчас мы с вами. А оно нам нужно?

Побежал Леонид шеф Аркадьевич, нашел какого-то старшего, тот повел нас в подвал к персональной куче мусора. Вот давайте, дерзайте, сделаете и уйдете. Повел меня, вручил чуть не именные совковые лопаты. Я Сашку в сторону отвел, говорю, вот тебе лопата, мы с тобой на погрузке, а они пусть на носилках. Он плечами пожал, как скажешь.

И поехали, в две лопаты, как в два смычка или в четыре руки на фортепиано. Кучу нашу распорядитель оценил в два часа работы. Мы через сорок минут подмели это место. Друг и начальник Леонид Аркадьевич с трудом разогнулся, тяжело дыша, стер пот со лба тыльной стороной руки и невнятно заплетающимся языком произнес: «Е…у я такую работу».

Это был единственный раз, когда бедному преподавателю не удалось казаться беспристрастным.

Рассказывать об этом случае мы никому, конечно, не стали. Но внутри посмеялись, как очень удачной шутке. Прости Леонид Аркадьевич, прости дорогой двух великовозрастных балбесов. Мы ничего плохого не хотели и ничего со зла не делали.

Итак, Леонид Аркадьевич в конце концов усадил меня прямо на кафедре, продиктовал диктант минут на десять, потом проверил, нашел пять ошибок, оформил все в две ошибки. Буква закона была полностью соблюдена, экзаменатор убедился, что я за годы армейской службы не забыл окончательно русский алфавит и без подсказки могу написать любое русское слово из четырех, а может быть, даже и из пяти букв

Мне было предложено явиться в приемную комиссию завтра к десяти утра.

Наутро мне объявили, что я зачислен на подготовительное отделение филологического факультета МГУ со стипендией и общежитием.

Стипендию дали на пять рублей меньше, чем студентам. Общежитие в ДАСе (в Доме Аспиранта и Стажера на улице Шверника). Вот и все.

Вы спрашиваете: как оно начиналось? Да, вот так и начиналось…

А почему?

Светочка приехала на рабфак самой первой. В жизни есть две категории пассажиров. Нет, их в действительности гораздо больше, но в данной ситуации меня интересуют те, которые приходят заблаговременно, за некоторое время до отхода поезда. Так вот, есть те, кто приходит на перрон задолго до отправки поезда, долго ходит по вокзалу, очень устает выстаивая свой срок на перроне и в результате все-таки опаздывает на поезд. И есть пассажиры, которые заблаговременно приходят к отправке, стойко ожидают когда же начнется посадка и самыми первыми садятся в вагон на свои места.

К таким пассажирам и относилась Светочка. Дома ее все всегда звали Светочкой. Не Светланой, не Ланой, не Светочком или Светиком, а именно Светочкой. Так было заведено с самого дня ее рождения и так безукоризненно выполнялось всю ее жизнь.

Всю жизнь она прожила в небольшом рабочем поселке. Всю жизнь ждала своего принца на белом, хотя и не обязательно совсем белом, можно было и на коне любого иного окраса. Да той жизни пока было всего два года после окончания школы. Но очень хотелось Светочке поскорее выйти замуж. Да не за забулдыгу какого-нибудь. Их вон по поселку сколько ходит, только все пьяницы да матерщинники. А Светочке нужен, чтобы культурный и грамотный, чтобы ласковый и любил чтобы, еще чтоб зарабатывал и в дом нес, а не наоборот. А где такого в их поселке возьмешь?

Она сама себя считала девушкой культурной. Ей нравилось прийти в клуб на новый фильм с подругой под ручку. Лучше было бы с парнем, да, если парня нет, то можно и с подругой. Взять билеты и прогуливаясь до начала фильма угоститься пломбиром за 19 копеек. Или зайти после работы в районную библиотеку к знакомой библиотекарше, поговорить про новые серии нашего фильма «Вся королевская рать», снятого почти как американский, а потом взять припрятанный специально для нее новый номер журнала «Юность» и «Советский экран».

С библиотекаршей Ларисой всегда можно было поговорить про все наболевшие вопросы. И про то как лучше варить варенье из крыжовника, накалывая ягоды или пропуская эту операцию, и про Арчила Гомеашвили, какого замечательного актера нашел Леонид Гайдай для своего фильма, и про то, что в их захолустье совсем нет приличных женихов и непонятно где их искать, может даже стоит куда-то ехать.

Вот Лариса и показала Светочке объявление про прием на подготовительное отделение Московского Государственного университета.

– Попробуй на какой-нибудь филологический факультет. А что? Литературу ты любишь, вон журналы всегда читаешь, а там обживешься, осмотришься, глядишь и познакомишься или с сыном какого-никакого завалявшегося профессора или с каким будущим профессором, а замуж уж выйти с твоими данными пара пустяков будет!

Светочка была симпатичная девушка, что называется светло-русая, настолько светлая, что уже почти блондинка, а чтобы подчеркнуть это, совсем выбеливала волосы, превращаясь в некую белокурую Жизель. Ей самой это очень нравилось. А кому не нравится, пусть потерпят, это уже их личное дело.

Она подумала, подумала и послала документы по указанному адресу. Благо характеристики для нее никаких трудностей не представляли. Она работала секретаршей директора вагоноремонтного завода. Завод был один на всю округу. И подписать уже написанную по готовому трафарету характеристику не составляло никакого труда.

Через какое-то время ей пришел вызов на собеседование. Она поехала и поступила.

Она была самым первым слушателем подготовительных курсов. Не по успешному обучению, а по той очередности, в которой слушателей зачисляли на отделение или селили в общежитие.

Оказалось, что ряд солдатиков из обжитых и вполне цивилизованных районов Союза проходили собеседование прямо в воинской части, еще до увольнения. И если я ехал в столицу нашей Родины с подспудной мыслью, что сегодня я еду туда, а завтра на этом непонятном собеседовании мне дадут так называемый волшебный пендель по мягкому месту и поеду я точно таким же образом, но в обратном направлении, то эти бывшие военные ехали спокойно, зная наверняка куда и зачем они едут.

Она была первая, а я наоборот был самым последним. Я последним прошел собеседование, последним был зачислен на отделение, и последним меня поселили в общежитие. И очевидно, то что мы выбивались из общей очередности поселения, нас и поселили отдельно, в стороне от всей группы.

Всю основную группу поселили на десятом этаже, меня определили на одиннадцатый этаж, а Светочка вообще заняла апартаменты на двенадцатом этаже. Заняла апартаменты – это не шутка юмора, как говорил один мой знакомый, это суровый факт социалистической действительности. Сначала Светочка с какой-то восточной женщиной вдвоем заняли комнату, предназначенную для семерых человек. Но чуть позже у этой представительницы свободного Востока взыграли какие-то внутренние рефлексы и инстинкты и она благополучно переехала к своим землякам в противоположное крыло здания. И Светочка осталась совершенно одна в огромном зале.

Следует сказать буквально два слова об общей архитектуре жилого комплекса. Изначально его проектировали, как дом Нового Быта. Здание представляло собой две полураскрытые книжки поставленные вертикально. Между книжками-корпусами было метров двести-двести пятьдесят. По земле на эти двести пятьдесят метров пролегло двухэтажное соединяющее здание со столовой, актовым залом, читальней и еще какими-то помещениями общего назначения.

В каждом корпусе на этажах располагались буфеты, прачечные, комнаты отдыха и еще что-то подобное. Оба корпуса хорошо просматривались, каждый со своей противоположной стороны. Подробности быта без специальных оптических приборов были, конечно, неразличимы, но общие очертания проживающих были видны неплохо.

Находясь в своем зале одна, привыкшая к патриархальным устоям своего родного поселка, Светочка решила воспользоваться тем, что она одна занимает такое огромное жизненное пространство. Помещение очень хорошо отапливалось. Поэтому раздевшись, как она в одиночестве всегда делала дома, девушка развернулась по полной, сирая из своего гардеробчика все, что требовало стирки и то, что могло только потребовать последнюю через несколько дней.

Не будучи уверенной, что к моменту высыхания продуктов стирки, она разживется где-нибудь утюжком, Светочка основные вещи: кофточку, юбочку, там какие-то колготы, и все такого же рода вывесила на карниз для шторы. Если быть точным, на карниз она повесила плечики из гардероба, а на плечики уже то, что должно было сушиться.

Вы, наверное слышали, что все процессы человеческой жизни подчинены тем или иным законам. Некоторые законы, управляющие нами, даже носят определенные строго специфические названия. Так в данном конкретном случае на арене оказался всемирно известный закон человеческого общежития, именуемый, как закон подлости. Под действием этого закона Светочкины вещички вывешенные на плечики сформировали фигуру, которая издали идеально напоминала человеческую.

Говоря другими словами, из противоположного крыла отлично просматривалось человеческое тело висящее в окне на двенадцатом этаже.

В том корпусе началась паника. Кому-то сделалось плохо. Хорошо не было никому. Народ бегал, искал телефон, звонил кто куда. Кто-то додумался позвонить в деканат, кто-то в ректорат, кто-то разбудил ночного дежурного в главном корпусе МГУ на Ленинских горах и тот немедленно сформировал команду для поиска места суицида на двенадцатом этаже. В общем волнения разыгрались еще те! Но самое главное и для нас самое интересное – это то, что местный оперотряд в количестве шести человек бросился бегом на противоположную сторону, достаточно быстро, всего с третей попытки определил комнату, где произошел суицид и грудью (не знаю, как поставить их грудь во множественное число, дабы никто не ничего не напутал и не представил себе изящную женскую фигурку) ударил со всей дури, как говорится, в двери этой комнаты.

Когда Светочка услышала громоподобные удары сотрясавшие не только дверь, а и всю стену, она ужасно перепугалась. Такого с ней никогда не было. Чтобы еще не в позднее время, в густо заселенном доме почти в центре Москвы, к ней в дом врывались какие-то бешенные разбойники и бандиты. Голосок у нее от природы тихий, а тут он вообще сел и еле слышным шепотом она приказала нападающим на ее крепость бандитам немедленно убираться. Естественно, те ничего не услышали и манкировали всеми приказаниями и увещеваниями.

Двери в Доме Аспиранта и Стажера сделаны несколько более качественно, чем в обычных жилых домах, но даже эти двери не выдерживают, когда шестеро вскормленных юнцов пытаются их открыть без всяких ключей и отмычек. Другими словами через четыре с половиной минуты двери оказались на полу, а глазам возбужденных оперотрядовцев предстала очаровательная девушка в импортных изящных трусиках, прижимающая к груди ажурный бюстгальтер.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.