Записки менеджера низшего звена. Солдатам и матросам бизнеса

9. Ничего личного

Я так и не узнал всех подробностей битвы титанов, развернувшейся за время моего отсутствия. Но кое-какие эпизоды я все же смог восстановить из сбивчивых рассказов выживших очевидцев. Правда для этого мне придется кое-что вспомнить самому.

Будучи изощренным бойцом закулисной возни, Барин умело формировал в глазах руководства образ собственных подчиненных, как неопытных, невнимательных, но старательных батраков. «Если вы неспособны самостоятельно расставить приоритеты, подойдите ко мне, и я сама вам их расставлю!» – иерихонской трубой басил Барин, чтобы слышала вся контора. Проходящие по коридору менеджеры шарахались от нашей двери, как вспугнутые выстрелами косули.

К слову сказать, однажды Диментий попробовал сунуться к Барину со списком заданий, которые тот от души нарезал ему. Барин скорчил удовлетворенную гримасу, со вкусом откинулся в кресле и живописал Диментию особенности капиталистического труда, ставя во главу угла интересы компании и лично Боссов. Напоследок он пригрозил фотографией рабочего дня и отпустил Диментия с миром.

– Теперь понял, что самое важное? – спросил я, когда через полчаса Диментий рухнул на свой стул.

– Все! – простонал он, трясущейся рукой поднося чашку к лицу.

Вскоре после этого Барин слил и его, доверив мне эту черную работу. Диментий только вернулся из отпуска и резал торт, чтобы отметить свой get back.

– Тебе пора столкнуться и с неприятными сторонами руководящей работы, – напутствовал меня Барин, подталкивая в спину, как будто я уже имел дело с чем-то приятным. – Я понимаю, что у него обострение аллергии и сейчас он проходит медицинское обследование, но лечение может затянуться. Вдруг он ляжет в больницу! А зачем хозяину компании всякие больные-хромые, которые не могут работать с полной отдачей? Конечно, мне его жалко, но это бизнес. Ничего личного. К счастью Диментий все понял по моему лицу. В тот же день его заявление лежало на барском столе.

10. Пеногаситель

Делая нам черный пиар, Барин главным образом страховался оттого, что кто-нибудь из нас рано или поздно сможет его подсидеть. Вероятно, он мечтал продержаться тут до пенсии. И на всякий пожарный усиленно сеял вражду между собственными подчиненными. Каждому из нас он наговаривал гадостей про остальных, призывал внимательно присматриваться и стучать на всех и вся. «Я ведь вам всем доверяю», – повторял Барин, когда за несколько дней до нападения на Турбо-Мэна, предложил мне и Бесо записывать в тетрадочку все его косяки. «Турбо уже не тот, – науськивал нас Барин. – Он что-то скрывает. Отлучается часто по собственным нуждам. С клиентами шушукается. Присматривайтесь к нему повнимательнее!» Лучшим подарком Барину был какой-нибудь конфликт между сотрудниками. И даже если он возникал в других отделах, Барин рвался выступить в роли «третейского» (как он сам себя называл) судьи. Со временем народ так привык к этому, что некоторые гоблины из отдела Маркетинга начали сами приходить к нему разрешать свои споры. Барин рассудит! В такие моменты Барин лучился счастьем и, с удовольствием выслушав прения сторон, выносил вердикт.

Он обожал проорать в ухо говорящему по телефону подчиненному, причем так, чтобы абонент на другом конце провода тоже слышал каждое его слово. Таким образом он старался поучаствовать в телефонном разговоре, давая внезапно пришедшие на ум вводные. Кроме того, он хотел чтобы человек на другом конце провода понимал, что у его собеседника есть Босс и он вездесущ. В такие моменты я старался незаметно прикрывать трубку рукой, а когда оппоненты интересовались, кто это у нас так орет, я отвечал: «Радио слушаем».

Но на всякое хитрое отверстие, как говорится, найдется гвоздь с резьбой. Поэтому те, кто имел амбиции в нашем отделе, пытались их реализовать разными способами. Например, пронырливая Викарио очень надеялась в кратчайшие сроки выбиться в люди и засесть где-нибудь поближе к Олимпу. По жизни она усиленно косила под наивную веселушку-хохотушку, попутно наводя мосты к Боссам. Наконец каким-то местом этот Штирлиц втерся в доверие к руководству и поносил там Барина на чем свет стоит, сигналя о каждом его неудачном пуке. В беседах же с Барином она присягала ему на верность и не стеснялась открыто восторгаться барской харизмой, опытом и прочей ботвой.

Однажды, распаленный очередным сеансом связи с Викарио, Великий-и-Ужасный босс возжелал Барина и умудрился довести его до ручки за какой-то внезапно всплывший косяк. Через четверть часа Барин ворвался в отдел в облаке слез, соплей и дюлей, построил всех нас и попытался сходу найти крысу в дружном коллективе.

– Если вы меня начинаете ставить раком, – после стремительного предисловия возопил Барин, как сержант в «Глухом бронежилете», – то я сама сделаю так, что вы у меня в этой позе окажетесь! Всех раком переставлю!!! Я вас живо вышвырну отсюда!

Барские щеки алели и колыхались в такт словам. Слюна летела из перекошенного рта. Вытаращенные глаза грозили выскочить из орбит, но толстые линзы очков прочно удерживали их на месте. От такого голоса птицы обычно падали на землю, а рыбы всплывали кверху брюхом. Мы пригнулись за мониторами и сидели, как солдаты под Курской Дугой. Когда после выкрикивания угроз, сменившихся вкрадчивыми просьбами сдать гада, Барин понял что эдак ничего не добьешься, он вдруг решил испугать нас тем, что «бросит все и уволится к чертовой матери, потому что не может работать в такой обстановке».

– Уйду я от вас. Сама уволюсь. Заявление напишу сегодня же! – жалобно пробасил Барин, грузно падая в многострадальное кресло. – Я-то не пропаду. Найду себе достойную работу. Меня всюду зовут. Или открою свое кафе.

Никто из нас, однако, на это не купился. Да мы и не верили в такое счастье. А Барин между тем продолжил, протирая очки подолом жакета:

– А вот вы с другим начальником меня еще вспомните! Взвоете тут, когда ваши задницы прикрывать никто не будет перед директорами. Я ведь все для вас делаю: дерьмо за вами убираю, отчитываюсь, получаю за вас, а вы это не цените.

Он беспомощно захлопал вытаращенными глазами, вдруг оказавшимися на мокром месте. Затем смахнул слезу, мизинцем подцепил козявку в углу глаза, изучил ее на предмет протечки туши, и гулко вздохнул. Не знаю, как у других, но в моей душе в этот момент ужас уступил место жалости. Барин вынул скомканный носовой платок, в который можно было бы запросто запеленать младенца и гулко высморкался. Народ безмолвствовал в оцепенении. Однако Викарио была начеку и не спасовала. Она широко распахнула глаза, привстала и обдала Барина крутой смесью восторга и уважения:

– Селена Бармалеевна! – картинно выкрикнула она, приложив костлявую длань к плоской груди. – Вы ТАКАЯ замечательная женщина! Я восторгаюсь Вами! Какая вы мужественная! Как вы все это выдерживаете?! Я не понимаю! Откуда вы берете силы?! Вам нельзя уходить! Ведь вся работа здесь держится только на вас! Весь отдел, вся компания на вас держится!!!

Барин навострил уши и расправил плечи, но тут прозвучал гонг на обед.

«…и Оскар за лучшую женскую роль уходит к Викарио!» – единодушно восклицали мы на пути в столовую через несколько минут. Пеногаситель из нее был отменный.

11. Прятки

Конечно, Викарио был не одинок в своем стуке. Увольнявшиеся жертвы геноцида и не прошедшие испытательный срок бойцы рассказывали руководству напоследок страшилки о нравах царящих в отделе. В то же время Барин умело продолжал лизать задницу руководству и списывать все косяки на подчиненных-даунов, поручая нам зачастую взаимоисключающие или расплывчато сформулированные задания. У Боссов потихоньку начинала пухнуть голова от слишком противоречивой информации. При этом они требовали, чтобы у каждого начальника была замена, а по словам Барина достойных у него в вотчине нет. Турбо-Мэн в счет не шел, т.к. имел стойкую алкогольную зависимость и давал волю языку, особенно под влиянием первого фактора. Он запросто сеял крамолу даже средь бела дня в курилке, критикуя политику руководства конторы. То есть был настоящим диссидентом, а таких не берут в космонавты. Отдел Персонала не покладая рук поставлял в отдел свежее пушечное мясо, но кандидаты хронически не выдерживал испытательного срока. Барин сливал их пачками от греха подальше, не желая менять сложившуюся расстановку сил. А может был слишком придирчив. Он весь был соткан из противоречий.

Правда, зачастую в отдел поступали действительно отмороженные соискатели. К примеру, очередной перец, похожий на Ленина в детстве, каждое утро первым делом ломился в кабинет АСУшников и пропадал там часа на полтора. Нет, он не был фанатом нано- и прочих IT-технологий. Он выходил в сеть.

В то время Боссы не допускали подключения к интернету компьютеров рядового планктона, справедливо опасаясь обвала производительности труда. Посему из всех прелестей мировой паутины мы могли наслаждаться лишь электронной почтой и мессенджерами. Но раз уж мы не Северная Корея или Куба, то щель в большой мир все же имелась. Поэтому любой мелкий гоблин, испытавший внезапную нужду выйти в сеть, мог воспользоваться специальным компьютером, установленным в отделе АСУ.

Поначалу конечно там наблюдался аншлаг и на сеанс надо было записываться за неделю, но народ быстро осознал, что шерстить инет в личных целях не получится. Поскольку комп стоял на лобном месте: в центре кабинета, на проходе. Его монитор простреливался со всех сторон не только асушниками, сидевшими по углам, но и любым внезапно заглянувшим в кабинет персоналом, в том числе VIP. После завершения сеанса, надо было так же записать на специальном бланке свою фамилию, отдел и фактическое время использования инета. Так или иначе, поток желающих схлынул и комп частенько пустовал.

Юный Ленин намертво забронировал утренние часы, решив начинать каждый трудовой день, просматривая прессу с чашкой кофе в руке. Наверное, так он надеялся скоротать свой испытательный срок. И был прекрасен в своей наивности, полагая, что смысл испытания заключается в том, чтобы продержаться эти две недели на работе любой ценой, пусть даже прячась от непосредственного руководителя. На первый взгляд в этом была сермяжная правда: чем меньше попадаешься на глаза агрессивному боссу, тем больше шансов затеряться в массовке и, избегая нагоняев, получать жалованье, прикидываясь Призраком Оперы. Но я-то понимал что, это была недальновидная стратегия, и Ленин попросту оттягивал свой конец.

Наконец Барин, который очень ревностно относился к отсутствию сотрудников на рабочем месте дольше пяти минут, как-то грозно вопросил Ленина, что он постоянно ищет во всемирной паутине?

– Читаю экономические новости, – наивно брякнул тот без задней мысли и захлопал голубыми глазами.

Барин выпал в осадок, но уже через несколько секунд оправился и заревел, как самец гамадрила во время гона.

Конечно, Ленин только что вылупился из ФИНЭКа и надеялся блеснуть экономическим образованием. Он даже не сразу просек, что рев адресован лично ему и открыл было рот, чтобы в свою очередь открыть Барину глаза на чудеса анализа цен на нефть и индекс Доу-Джонса. Но уже в следующее мгновение антилопой мчал впереди барского рыка в отел персонала за отходным листом.

12. Конец тирана

В определенный момент чаша терпения руководства была переполнена, и возникший на пороге державного кабинета Турбо-Мэн стал последней каплей. После продолжительных и кровопролитных боев он явился прямо с передовой, не успев зализать раны, и стоял, держась за сердце после очередного поединка с Барином. В зубах он сжимал заявление об уходе. Со стороны могло показаться, что Турбо-Мэн сдулся и выбросил белый флаг. Но это было не совсем так. Наш ветеран решил нанести последний удар посредством прощального привета руководству. Поэтому принесенное заявление он использовал, как возможность доступа к телу и провозглашения ультимативного манифеста. В этот, своего рода, бросок Саламандры он вложил все оставшиеся силы. Не могу сказать, насколько Турбо-Мэн блистал красноречием в тот момент, но этого, наверное, уже и не требовалось. Время и место было выбрано точно. Спустя совсем немного времени Барин внезапно был вызван на ковер и больше не вернулся. Затем оставшиеся в живых сотрудники отдела, кроме Турбо-Мэна, всем скопом были вызваны к Великому-и-Ужасному.

Беседа напоминала разговор пастыря со стадом овец. Босс, которому порядком осточертела вся эта мышиная возня, красноречиво выплескивал весь свой негатив по отношению к Барину и созданной им системе. При этом зорко ловил невербальные реакции паствы. Однако паства преданно пожирала Босса глазами, даже не мигая, и производила впечатление бетонной стены. Низложив Барина ниже плинтуса, Великий-и-Ужасный перевел дух в гробовой тишине и с легким разочарованием не обнаружил обратной связи. Считая, что задал правильный вектор, он возжелал услышать слова поддержки из уст непосредственных жертв Холокоста и удвоил красноречие. Хлебнувшие горя жертвы не могли поверить своему счастью и опасались изощренной проверки на вшивость. Они с ужасом внимали ереси из уст высшего руководства и сердца их теснились в грудях. Подозревая в происходящем уловку хитрого психолога, коим мнил себя Великий-и-Ужасный, они на всякий случай мычали что-то нечленораздельное, а некоторые для перестраховки пытались даже невнятно возражать. Но Босс вошел в раж и упивался собственным красноречием. В финале он окинул жавшуюся друг к другу паству пронзающим взглядом и сказал, что они перевернули страницу, чтобы начать новую светлую жизнь. Засим, пожелав им не обделаться, величаво простер длань в направлении выхода. Народ подавленно потянулся к двери, ломая шапки и лишь, оказавшись в приемной, с восторгом зароптал о царе-батюшке и плохих боярах.

Великий-и-Ужасный удовлетворенно улыбнулся, прислушиваясь к гомону плебса. Затем повернулся к широкому окну кабинета и вперил властный взгляд в долину реки Баскервиль. Разбросанные по ней ангары, свалки и кладбища машин правдоподобно изображали постапокалипсис, а петляющая между ними Дорога Ярости ждала своего Безумного Макса. Босс обозревал этот пейзаж, как из окна марсохода и вдохновлялся на великие свершения. Грохот товарного состава и натужный свист паровоза возвестили начало новой эры.

Так и началась новая жизнь, в которую я вернулся из отпуска. Но продолжалась она чуть меньше года.

13. Возвращение

Первый звонок раздался внезапно. Турбо—Мэн вдруг объявил о своем уходе. В приватной беседе он поведал мне о том, что в качестве предсмертного хрипа Барин успел напустить вони, заставившей руководство засомневаться в надежности Турбо. Возникшая атмосфера недоверия окончательно отравила его, и Турбо решил нанести превентивный удар – уволиться, не дожидаясь настоящего шухера. Пришла пора прощаться.

– Будь осторожен! – пожелал мне Турбо и растворился во мраке, попивая «Боржоми». Он уносил с собой инфаркт, расшатанную нервную систему и клиентскую базу. Битва с барином далась ему нелегко.

Тогда я еще не понял, что этот жест был подобен миграции млекопитающих в предчувствии бури. Легкомысленно списав все на излишнюю мнительность Турбо, я вдруг оказался у руля внешнеэкономической деятельности всей конторы. Испытав небывалый прилив сил, я с головой углубился в дела. Разгребая взаимоотношения с клиентами, я старался сделать логистику прозрачной и четкой. Ощущая вдохновение, я получал удовольствие от работы, а это является верным признаком скорого конца. Ведь, как гласит закон Мерфи: «Если все идет слишком хорошо, значит, вы чего-то не заметили». Так и получилось.

В отдалении послышались грозные шаги Командора. Восставший из ада Барин ломился в двери конторы, фонтанируя новыми идеями, как простреленная дробью грелка. После серии напряженных переговоров с руководством Барин ворвался в наш мир под расплывчатой мазой «менеджер проекта». О чем красноречиво семафорил новый бейдж с луноликой фоткой на массивной груди. За год изгнания Барин не терял времени даром: похоже, он упорно тренировался, чтобы перейти в следующую весовую категорию. Заматеревший тяжеловоз производил гнетущее впечатление. Очи плотоядно сверкали, корпус лучился энергией, рык леденящим эхом вновь носился по коридорам. Новая позиция Барина в пищевой пирамиде пока еще не устаканилась, но он надеялся вернуть себе былое величие в кратчайшие сроки за счет неистовых инициатив.

Место дислокации новоиспеченного менеджера отныне находилось в перенаселенном отделе Маркетинга за одним столом с Энн Пышной, которая едва начала приходить в себя от пережитого у нас геноцида. Барин же считал ниже своего достоинства тесное соседство с бывшей крепостной, поэтому ворчал, стенал и пыхтел напропалую. Пышная же теперь часто выскакивала в коридор, глотнуть свежего воздуха, и сбивчиво бормотала о «толстой глупой куче», наводящей шухер на округу. Результатом такого соседства не стали разве что рукопашные поединки.