Полная версия
Цвет полевой. Книга I. Табия
– Смело, товарищ16! Да здравствует дорогой хозяин!
Барин:
– Так ты говоришь, Бога нет? А что есть?
Расстрига встал и задрав голову, тыкнул перстом вверх:
– Великое Ничто!
Староста поднялся, взял Осипа за шкирку и молча выкинул из дома. Тот отряхнулся, торопливо подбежал с улицы к окошку и заглядывая в светелку, заорал:
– Дураки! Я о свободе вашей радею, халдеи! – расстроившись, осел на завалинке. Жалобно поскулив притих, разомлев от дармового обеда.
Неделю в пьянстве и распутстве колесили барин и распопка по селам, похваляясь меж собой, кто сколько баб силой взял, кто за сколько девок купил. Выиграл барин: за четыре деньги купил у многодетной семьи девку – хороша была. От истошной безысходности, виновато, выпихнула родня из дома невинное дитё – в лапы зверям.
Позабавились «мохнорылые» вдоволь. За ненадобностью, бросили у пруда страстотерпицу17, швырнув на кровавый подол полушку. На другой день, тамошний водовоз нашел ее утопленной. На берегу лежал аккуратно сложенный девичий сарафан, на нем бечевка с оловянным крестиком, и злосчастная полушка – «на смерть».
IV. В поисках людоморов
Узнав о бесчинстве, где – бы теперь парочка не появилась, толпа баб с коромыслами и палками, крича, бежала навстречу. Безобразники только ржали во всю глотку, но в деревни больше заезжать не решались. Полицейский десятский с сотоварищами сбились с ног, разыскивать барина для вразумления.
Сказывают, Полицмейстер – Кулебяка Радимир Ануфриевич, кричал сильно на сотского, требуя высечь негодников за людоморство. Только все зря, ибо и сам он ведал: купца второй гильдии розгами сечь закон не велит. Очень боялся Полицмейстер, как – бы из столицы не выслали к нему на помощь обыщика18, дабы прекратить бесчинства. Страшно подумать, что бы нарыл тот сыщик. Ибо, знамо – дело, власти у ищейки в Уезде нет, а виновного найти надо. Хорошо, ежели мудрый и с опытом попадется. А кабы сынок советника какого (отправленный для выслуги), по скудоумию своему, за взятки возьмется?
Радимир Ануфриевич 56 лет от роду, дородный, кругленький, за свое дело радел. Взяток не брал, ни-ни. На расправу и суд был крутенек, но зело мудр. О чем знал весь Уезд, потому больших бед избегали. Делая наскоро объезд по близлежащим селам, рассуждал: «Господи, как же все поспеть? В распоряжении всего три человека и то, двое моих по селам шастают, беспутного распопку с купцом выискивают. Ни чешуи им ни рыбы, бесовы дети!» Остановил возок у дома, что на рогатине пучок сена был выставлен.
– Агрепинушка, ну-ка выходь! – крикнул нарочито сладким баском.
Из покосой двери вышла тетка, с намалеванными свеклой щеками. Беленая, лицом гладким, словно яичко. Улыбалась, обнажая ровные, красивые зубы. Волокла с собой босую девчушку лет восьми. Та, тащила деревянный поднос с чекушкой, веткой черной смородины и куском расстегая.
– Ой-ли, Радимир Ануфриевич пожаловал. Милости просим! – ответило намазюканное женское личико. Отвесив поклон до земли, выпихнула чадо к одноколке.
– Позалуйте откуфать, Вам ждесь жафсегда рады. – прошепелявила девчушка, глядя на дядьку бездонными зелеными глазами. У нее сегодня выпал молочный зуб, отчего теперь пришёптывала. А мамка, в утешение, дала здоровенного леденцового петуха на палочке.
Полицмейстер сурово глянул на дитёнка, спросил:
– Где зуб-то потеряло, дитятко?
– Та… – девочка неопределенно махнула рукой.
Затем, оценивающе посмотрела на дядьку, сама себе кивнула – приблизилась. Встала на «цыпочки» и посмотрев по сторонам, прикрыв с боку рот ладошкой, прошептала:
– Мамка шказывала: Бяка унеф, а леденеф офтавил. Во – палка ефть. Хофь, дам пофофать? – девочка немедленно вытащила из запазухи липкую деревяшку с остатками леденца, протянув Полицмейстеру.
Радимир Ануфриевич поперхнулся поданным «Ерофеичем»19. Откашлявшись, приходил в себя. «Бякой» его за – глаза называли лиходеи и беглые. Видать и тут без них не обошлось.
Полицмейстер силился погладить девочку по белокурой головке, та кружилась, егоза20. Рассматривала шпоры на ботфортах, то медные бляшки на одноколке. Все трогала, нюхала, залезла в возок, норовив забрать вожжи.
Мать, пытаясь собрать во едино все части тела движущейся проказницы, приговаривала:
– Глянь, где Манька теперь. Вот я ее у оврага видала. Будет тебе «на орехи», коли в чужой огород залезет.
Девчушку, как ветром сдуло. Помчалась по лебеде сверкая пятками, не разбирая дороги – искать свою козу.
Агрепина успела умыться, повязать платочек по – скромнее. Печально смотрела на служивого. Опершись на оглоблю одноколки, заговорила ровным, приятным слуху голосом:
– Племяшка… Меня мамкой зовет. Тяжко девчонке без родителей. Унесла их чахотка триклятая. Да видно все под Богом ходим. А я что! Одна… Теперь есть кому трактир на старости оставить.
Сказала и посмотрела куда-то, в даль. Очнувшись, добавила:
– Знаю, про кого спросить приехал. Наведывались они, вчерась. Пили много. Как страстотерпицу до смертоубийства довели, так Первачку Вершову за собой таскали. Одели в рубище кулёму дремучую и потешались, шалопуты. Сам знаешь, она баба – дрянь, блудяшка скудоумная21. А охальники знай свое, напоили и «серебряный» затетёхе кажут: «Танцуй, милая! Вот денежка – то она, вот!..» Докружилась михрютка, весь пол в кабаке уделала, блевака. Тьфу, страмота! – Баба плюнув, в запале шлепнула ладонью по лошадиной ляжке. Кобыла лениво лягнулась и повернувшись к бабе, оскалила потемневшие зубы.
Полицмейстер в задумчивости трогал усы. Затем достал табачку, понюхал хорошенько. Прочихавшись, спросил, отирая выступившие слезы:
– Ты, Агрепина, женщина умная. Что мыслишь, где искать лихоимцев?
Агрепина поглядывала, как девчушка пытается тащить козу за рога, машет на нее ручкой, видно уговаривает. Помолчав, для порядку, ответила:
– Распопка, тот плут трусливый, до денег падок. С теми кто при них – дружен «в другую сторону». Скопытится скоро – туда ему дорога, грабастик22. А купец теперь гдей – то отоспится и домой сбегёт, под мамкин подол. Так что жди, через пару дней объявиться. Выганиваться тебе за ними – не с руки.
Женщина натужно вздохнула и промолвила:
– Ну, некогда мне. Господь с тобой!
Перекрестила урядника и хотела было уйти. Но тот подозвал ее жестом, вложил в руку плотную бумажку, свернутую трубочкой, промолвил:
– Вот, возьми. Знаю, в пользу распорядишься. А за совет – спасибо.
Вздернув вожжи, погнал лошаденку по сельской дороге – к речке, на развилку.
Агрепина, приложив ладонь ко лбу, провожала возок пока одноколка не скрылась за подлеском. Потом, рассмотрела грамотку, прочла бегло. То было рекомендательное письмо Матушке Софье на босоногую егозу. В женском монастыре – благостном и святом месте, была школа для сироток в 4 класса, ремесельная мастерская, скотный двор, маслобойня, сыроварня, скорняжка, приют для болезных.
Женщина расплакалась. Сорвала с себя платок и с возмущением воздела руки к пропавшему среди пыли и леса возку:
– Что приезжал-то? И откуда только про сиротку узнал, черт малохольный!
Обмякнув от слез, вошла во двор.
– Настён, ну где ты там? Подь сюда, помочь мне надо! – Звала надрывно через позьмо23, в сторону сада, где паслась бестолковая коза.
Затем, войдя в трактир со двора, крикнула целовальника. Заговорила деловито:
– Ты уж, Сивел, пока схоронись. Вот ведь, лихие люди не угомонились. Куда ты с деньгами то государевыми, да в пасть ко зверю? Меня не будет пару дней. Тут и пережди. Закройся хорошенько. Никого не впускай – вон колотушка24 на столе. А я в монастырь и обратно, слыхал? Тогда, мил человек и поедешь. Покушать, да попить знаешь, где. В баньке вода налита, дрова припасены. – бухнула дверью и была такова.
Целовальник, что собирал налог на хмельное, следовал с деньгами в Уезд. Да возок поломался, задержался на постое. Теперь и вовсе на три дня опаздывал. Но государева служба беречь ценный груз обязывает, Агрепине он доверял. Как – никак пять лет с ней дела имеет. Вздохнул и пошел на топчан за занавесочку – досыпать.
Тетка спешно заперла ворота, убрала рогатину с сеном и юркнула в дом, собирать дитятко.
Радимир Ануфриевич трясся в возке, отпустив вожжи. Слюнявил карандаш, тыкал в памятку – зачеркивал: «Старосте предписание на ремонт дороги – через неделю проверить, да три избы покосились – подлатать. На рынке бабы огурцы торгуют ценой не по сезону – штраф передать летучему порядку. Баня в Уезде глинобитная – поправить, опять же, старосте депешу справить. Сотскому наказ дать: три хомута у извозчиков заклеймить, нищего на кладбище – изловить и в приют доставить, паспорта в доме терпимости в субботу проверить. Пятидесятному – линейные насаждения берез25 и на центральном бульваре – восстановить. Да, сухота теперь стоит – подвяли, видать. Взыскать недоимки с семи дворов (список чиркнул наскоро). Бабы на рынке про антихриста кричали, мол: „В городе убивец завелся!“. Нарушительниц найти, высечь пустозвонок с толком. Десятскому, как отоспится – на заборах опять дегтем матерно писано – исправить. Нарушителя отыскать и на месячишко – в казенный дом. Доколе у двора Манюни Галушкиной, собака без привязи бродит будет? Пса пристрелить. Что баба без старания и радения к закону относиться – полденьги штрафа выписать».
Закончив со списком, сверился с дорогой – лошаденка сама бежала по узкоколейке, в сторону летних дач купечества. У куркуля местного – Изи Баруха, в день светского приема украли подсвечники. Вот и мчался Полицмейстер по поручению Губернатора в субботний день, искать серебро. Знамо дело, искать долго не придется – видать в погребе у соседа и лежит. Проигрался, картежник, в Нижнем на Макарьевской ярмарке26. Даже «побрякушки» полюбовницы профукал, горе – стяжатель.
Что до иродов – безобразников, сколько не пыжились власти, только и смогли, что оставить ночью околоточных из местных. А они сбегали с постов, боясь бесчинств от татей. Жители, создав дружину, бегали по лесу.
Прячась от погони, засели безбожники в крытом овине. Начался ливень, пришлось задержаться надолго. Решили здесь заночевать. Пили ол27, зубоскалили тихонько.
Осип, быстро захмелев на старые дрожжи, валялся на сене. Заложив руки за голову, умиротворенно произнес:
– Ты мне, Максимушко, теперь аки брат. Я ради тебя, что хошь сделаю.
Распопка приподнялся, рыская рыбьими глазками по омету.
– Не веришь? Я докажу! Вот поведай – есть у тебя мечта, настоящая, на всю жизнь? – глазопялка28, настороженно задышал в темноту.
– Ну есть. – сонно отозвалось из темноты.
– Дак, ты мне скажи. Я тебе секрет открою. – возбужденно шептал расстрига, подползая ближе.
– Хочу стать мильонером, что б с оранжереей дом. Лошади Хорошёвские29, жена – из графьев. Дочери титл куплю, замуж выдам. Матушку навечно в монастырь… – гундосил, засыпая барин.
Осип выслушал. Потом встрепенулся и нетерпеливо затряс Максимку за ляжку. Напугал, окаём30, до икоты.
– Графиня! Слышь?.. – пьяно хихикнул распопка. Подвинулся ближе.
– Ты послушай, дурилка, верно что скажу! – Осип, дышал товарищу в ухо.
Купец насторожился.
– Слушай теперича. Кодысь я еще в чине был, причащал перед смертью купца Потапова. Знаю, в родстве вы. Так вот. Помирая, твердил он в горячке, о несметном богатстве. Про клад, что дочери своей шифирью в ящерке передал. Велел беречь ту финтифлюшку денно и нощно. Только девчонка настоящей цены ящерке не знает. Вот ежели енту статуэтку или что там оно, заполучить – вмиг разбогатеешь. – распопка почесался, хлебнул из бутыли и улегся поудобнее. Свернулся «калачиком» и засопел.
Ночью, протрезвев, Осип «ополовинил» кошель товарища и запрятал деньгу надежно – за щеку. На утро отказался ехать с купцом – сказался больным. Валялся на сене и стонал с похмелья. Барин пропажи монет не заметил. Озадаченный ночной тайной, укатил спешно домой, замаливать грехи.
V. Веденей
Морозным утром, к крыльцу подкатили сани со стряпчим и доктором. Хозяин еще не ложился и как есть, в рубахе, встретил гостей на пороге. После лобзаний, все разбрелись по нужным делам. Ореховский – оформить дарственную, а Бузенцов – в баню, осмотреть больного. К обеду, с честью покончив с заботами, собрались в гостевой. Болтали ни о чём, балагурили, радуясь благополучному разрешению забот. Разомлев от горячего обеда и медовухи на липовом меду, накинув тулупы – вышли в мороз. Отягощенные серебром карманы, сделали гостей вполне довольными собой. Приняв седоков, возница легонько окликнул гнедую лошадку. Та, застоявшись, помотала головой и деловито взяла рысцой, унося седоков к дальним сопкам.
В скорости после несчастия, Анна Макаровна везла Ачипа Антипыча в подаренную барином деревеньку. Погода стояла ясная. Воздух звонкий, будто потревоженный хрусталь – напрягал слух. На снег не посмотришь – искрился от солнца. Старая, рыжая кляча, выданная Маврой Лукиничной по распоряжению барина, нехотя тянула сани по заснеженной просеке. Ели в снежных шубах спали. Изредка нарушало тишину уханье сов. По снегу в разные стороны, расходились следы зверей. Вот любимец Велеса31, посидел у дорожки. Сделав крюк, запетлял и скакнул в сторонку. Ищи его лиса – не сыщи. Вот и «рыжая» здесь побывала. Мышь в снегу откопала – голодно в феврале. Куница скользнула между кустов – лапки на лежалом снегу, словно монетки отпечатались. А уж сколько птичьих следов «трилистником» хожено – ни счесть. Ехала Аннушка, любовалась. Все было в радость! И чаща лесная, и зверушки, даже мороз. Батя на поправку пошел. Ой, тянулись три недельки, что он меж небом и землей пребывал, так и вспоминать тошно! Мучился, несчастный: нога сломанная опухла и посинела, культя все время кровоточила. Не чаяли, как кровь остановить. Пришлось звать кузнеца – каленым железом прижигали. Теперь уж страшное позади.
Подъезжали к Потьме32, деревеньке с пожилыми староверами в пять дворов. По теперешнему – за старую веру и на дыбу можно попасть. Потому старички сторожились. Чужих не привечали и сами никого не трогали. Деваться им было некуда. Барину рыбу на продажу выращивали, раз в месяц на двор возили. На том повинность их и заканчивалась.
Деревенька стояла в низине, окруженная древним хвойным лесом. Здесь же был пруд. Прежде, на его месте, протекала речка – Красавка. Когда – то, кипела здесь жизнь: сорок дворов, детки, хозяйство. Все было. Теперь быльем заросло, тиной затянуло. Речки – кормилицы не стало и подались, бедовые, кто – куда: в скиты, да поближе к людным местам.
Макаровна остановила лошадь у последнего дома по проулку, слезла с саней. Калитки не было. Во двор, с небольшим (на две комнатки) деревянным домом, по свежему снегу – проторена дорожка. Оттуда, ей на встречу вышел рослый, плечистый, старец. Борода, седой куделькой33 доходила до колен. Голова – белый лунь. Брови кустистые скрывали колючий, пронзительный взгляд. Без шапки, в легком сюртучке, в лаптях с оборками – словно сказочный Баян из древних песен, явился он.
Женщина поклонилась в пояс:
– Здравствуйте Вам, дедушка Веденей! Многие лета! – сказала и заробела. Веяло от старца силищей, что сердце заходилось замирая. Да не той, что у бойцов в избытке, а словно «стержень» в нем был крепкий, что не у каждого человека есть.
В этой деревеньке только старики и жили. Рыбу на хозяйский двор возили по – очереди. Коли пора приходила Веденею ехать – вся детвора с округи, на купеческом дворе толпилась – на дядьку бородатого посмотреть. Пока разгружали поклажу, старичок ребятне свистульки мастерил или сказки сказывал. Дворовых холопов не любил, но и по – напрасну, не притеснял.
– Не робей, не обижу. – раскатисто сказал дед. Словно мысли прочитал.
Аннушка смелее посмотрела на старца, ответила:
– Отче! Болезного привезла. Волки на нас напали, слыхал небось?
– Слышал, все слышал, детонька.
Деловито подошел к саням, сунул большие руки в сено и достал из него Антипыча. Тот заволновался:
– Что ты, батюшка! Я сам пойду! Беспокойство – то какое! – загалдел болящий, пытаясь выскользнуть из цепких рук.
Седой засмеялся, ответил:
– И я молод был, не по себе сосну рубил!
Легонько, словно куренка, понес ношу в дом.
Вернувшись, сказал Анне:
– К полнолунию приезжай проведать. Господь с тобой!
Молодка выгрузила из саней четыре корзины с провизией. Поставила перед старцем;
– Не серчай, отче. Прими, что Бог послал! – поклонилась и взяв кобылу под уздцы, развернула сани. Подалась в обратный путь.
Веденей вернулся в дом, вошел в горенку, чуть нагибаясь.
– Ну что Ачип, чайку с травами попей.
Помолились. Откушали похлебки, да хлеба с теплым молоком. Окончив трапезу, хозяин уложил Антипыча на мягком топчане, у печки. Подушка и перина были набиты сеном и какой-то особенно, пахучей травой. Силился, болезный, припомнить и не смог. Откуда, немощному, знать, что травка та – из владений самого крымского хана Саадет Гирея III. Рута, нежно окутывала гостя знойным ароматом соленой волны, пряных садов и райской идиллии. Будила воспоминания детства о былинах, сказках и чудесах, с острова Буяна. Ачип забылся глубоким сном, поддавшись чарам тонко благоухающей розы и убаюканного умелой рукой, яда.
Веденя знал весь Уезд, уважал и боялся. Люди чувствовали в нем великое, тайное знание. Кто магом величал, кто колдуном, ведьмаком, словом волшебником. На что старичок кротко отвечал: «Коли чудес захотели, то не ко мне. Коли совет нужен, то к церковному батюшке. Ежели желаете блага, то к мужам государевым. Я лишь песчинка блаженная, вообразившая себя добрым тяглом34.»
Был нелюдим и жил отшельником. Но ни один серьезный спор или вопрос, все же без него не обходился. Обратиться к нему, например, мужичек с советом, а тот лишь посмотрит внимательно, до мурашек на коже и… чудо! Сам собой, вдруг, ответ в голове неразумного рождается. Так – то. Вот и скажи теперь, кто он есть – Веденей?
Никто и не ведал, что старец – бессмертный, Посвященный во множество земных тайн со времен гибели Второй Расы. Уже забылось многое, вымыто многими судьбами и сменой вех. В то время, еще при правлении Прародителей с Сириуса Б, обучал он студентов в академии. Перед тем, как покинули землю Основатели первой династии, учрежден был совет Братства. Полное название никогда вслух не произносилось, но любой Посвященный знал его. Совет постановил: удалить от человечества Учителей и Просвещенных, поместив их в запретные чертоги, дабы не повторять более ошибок. Гибель Первой и Второй расы уже убедила звездных Родителей в том, что человек чудовищно тщеславен и не намерен воздерживаться от множества соблазнов, и удовольствий. Отсутствие умеренности, не исполнение своего долга перед Вселенским Советом, явилось гибелью первого разумного их детища. И вот, надвигалась гибель Второй расы. Потому, решено было готовить и направлять к великим целям лишь избранных представителей Человечества. В печали покидали Братья несчастную Землю, раздираемую войнами, болезнями и почитанием многочисленным Богам. Люцифер довольно потирал руки, освобождаясь от сдерживающего темных Демонов, третьего небесного щита.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Нейтрино – нейтрончик (итал. neutrino). «Частица-фантом» не имеет заряда, составляет 10% от количества всех «не нейтринныйх» веществ Вселенной. Пока вы читаете эти строки 1014 частиц нейтрино, пронизываю Вас. Полагается, именно они расширяют Вселенную. По гипотезе, существует антинейтрино, что составляют 1/3 от количества нейтрино. По мнению ученых это может быть подтверждением существования минимум, 11 параллельных миров. Даже ада и Рая. Невероятным является совпадение: количество падших ангелов составляет 1/3 от армии Архангелов.
2
«Поводырь» – Полярная Звезда.
3
Чубарая – белая масть лошади с черными овальными пятнами, иногда с розовыми вкраплениями. Копыта полосатые. Хороша для гонок экипажей. Пара ценится дороже чистокровных скаковых.
4
Веста – Богиня очага, дева-весталка особо почитаемая 9 июля (рим.). Древнерусское значение – достигшая необходимого возраста и подготовленная к замужеству девица, с ней играли свадьбу. Достигшая возраста, но неподготовленная к замужеству – не веста, союз с ней считался браком.
5
Анчутка – бес.
6
Бобылиха – вдова, одинокая женщина.
7
«Косматая» – Смерть (переносн.).
8
Быдло – презрительное обозначение крестьянской массы.
9
Ливонцы – жители трех областей восточного побережья Балтийского моря: Ляфляндия, Эстляндия, Курляндия (устаревшее).
10
Бестягольник – человек, не имеющий повинности, оброка – свободный человек.
11
«Положить крест» – перекреститься.
12
«Смертное» – одежда для погребения, приготовленная пожилым человеком для своих похорон.
13
Берёзовка (березовица) – древнерусский напиток, известный со времен скифов. Готовился из бродящего в тепле березового сока.
14
Самолюбец – самолюбивый человек.
15
Свойская – домашняя лапша. изделие из пшеничной муки, в виде узких тонких полосок теста.
16
Товарищ – люди, объединенные общим занятием, бытом или делом.
17
Страстотерпица – мученица, страдалица.
18
Обыщик – сыщик.
19
«Ерофеич» – настойка вина на травах.
20
Егоза – подвижный, неугомонный человек; ребенок; животное.
21
Блудяшка скудоумная – гуляка и природная дура.
22
Грабастик – вор, грабитель.
23
Позьмо – земельный участок в собственности. В зависимости от региона, применимо к внутренней части двора, либо к возделываемой пахоте.
24
Колотушка – прибор для постукивания ночными сторожами при обходе охраняемых участков. В селах, сторожами выступали сами жители, бравшие ночное дежурство – каждый двор поочередно. Мерно постукивающая ночная колотушка призывала граждан к спокойному сну. Коли стучала без умолку или вовсе смолкала – беда, на помощь! Послужило названию малого полицейского чина – околоточного (ведающего околотком).
25
Линейные насаждения берез – посадки берез вдоль проселочных дорог.
26
В Нижнем на Макарьевской ярмарке – Макарьевская ярмарка в Нижнем Новгороде. В течение четырех веков являлась законодательница цен внутри страны и международной торговли с Европой и Азией.
27
Ол – русский напиток, схож с европейским элем. Варился подобно пиву с добавлением различных трав: полыни, хмеля, зверобоя и т. д. Иное название – «зелие».
28
Глазопялка – любопытный (-ая).
29
Лошади Хорошёвские – «кобыльи конюшни для „ремонта“ лошадей» – с XV века обозначали конный завод, в том числе царский (Хорошёвский). «Ремонтом» в те времена называли пополнение конного состава войска. Заводчики держали здесь лучшие породы лошадей.
30
Окаём – отморозок.
31
Любимец Велеса – заяц.
32
Потьма – темнота, мрак, потёмки.
33
Куделька – кудрявый волос.
34
Тягло – животное для перевозки и пахоты. Приравнивалось по ценности к корове. В случае крайней нужды, изымались у хозяев в военных целях.