С любовью за любовь. Сборник рассказок

На первый взгляд, фраза «Москва – большая деревня!» не соответствовала действительности, но то, что в её маленьких анклавах – микрорайонах и дворах – все и всё друг про друга знали, с некоторой натяжкой являлось истиной. Вышеприведённое утверждение вне всякого сомнения относилось к многочисленным бабкам, постоянно сидящим в засаде у подъездов и перемывающим кости всем проходящим. В состоянии тяжёлого похмелья, когда обострялись все чувства, я почти физически ощущал источаемые ими негативные флюиды, да так, что перед лавкой начинали заплетаться ноги. «Опасную» зону я всегда норовил проскочить побыстрее. Брат, наоборот, очень любил, подойдя к лавочке, в ответ на их «Здравствуй, Борис!» весело поприветствовать осуждающий всех и вся престарелый контингент фразой классика: «Ну что, живы ещё? Вас уж давно на том свете заждались – с фонарями ищут!». Несмотря на это, а может, именно поэтому, бабки к Борьке благоволили, но остерегались.

Разделяя мою любовь к пельменям, брат, подчистив быстро опустошённую сковороду куском хлеба, поинтересовался у влюблённо смотрящей Али «Как насчёт добавки?». Пока хозяйка хлопотала на кухне, мы, выпив «утреннюю для здоровья», обсудили: какую версию ему стоит изложить родителям, и когда я собираюсь навестить отчий дом. Поставив перед Борькой глубокую тарелку с пельменями в бульоне, Аля, восхищённо глядя на него, произнесла: «Какой красавчик! Просто игрушка!».

При имеющемся внешнем сходстве, брат отличался более тонкими правильными чертами лица, ни разу не ломаным прямым носом и шапкой густых вьющихся тёмных волос. Дополняли облик большие синие глаза с длинными девичьими ресницами и белоснежная кожа. Одетый в редко встречающуюся на Автозаводской яркую одёжку Борька очень походил на фигурку юноши из набора ГДР-овских игрушек – социалистический эрзац Кена, дружка американской Барби. Несмотря на небольшой рост, брат был очень востребован женским полом. Деликатность в общении и сразу ощущаемая тонкая душевная организация действовали на дам неотразимо. Недавно встретившийся плохой перевод фразы современного американского классика «При взгляде на него у девушек влажнело междуножье!» наиболее точно отражал эффект, производимый Борькой на барышень.

Доев пельмени и выпив в процессе «за здоровье», «за хозяйку» и «на посошок», Борька на прощанье одобрительно хлопнул хозяйку по мягкому месту и убыл, провожаемый обволакивающим взглядом Али.

На этом неожиданности не закончились: «Сегодня к нам заедет мама!». «Проведать и Серёжку на выходные забрать!», – опередила Аля мой вопрос. «Пожалуйста, будь с ней пообходительней!». Камень в мой огород явился следствием неожиданной встречи в коридоре с соседкой по дороге в туалет в один из «забытых» дней. Невыразительная дама предпенсионного возраста принялась выяснять, что делает посторонний мужчина в неглиже в местах общего пользования. Не «видя её в упор», я, тем не менее, доходчиво объяснил, куда ей следует идти, дополнив посулами, после которых она стремглав скрылась в своей комнате, заперев дверь на всякий случай.

«Мама – моя палочка-выручалочка и единственный кормилец. Если бы она не помогала, как бы я сейчас с сыном проживала только на убогие алименты!», – разворачивала Аля «родственную» тему. «А я на что?!», – в подогретом алкоголем порыве самоутвердился я. «Сегодня – ты есть, а через две недели?», – вопрос, заданный тоном умудрённой жизнью пророчицы, прозвучал риторически.

Я начал торопливо собираться, знакомство со следующей «тёщей» не входило в мои планы. «Пойду домой – проведаю родителей!», – объявил я опешившей девушке. «Вечером придёшь?», – уже совсем другим, расстроенным тоном, спросила она. «Наверное. Как дома карта ляжет!».

К родителям не хотелось совершенно. Выйдя из Алиного подъезда, я прямым ходом направился к другому крылу огромного дома. Там на первом этаже размещалось ателье, где трудился брючником лучший друг Костя «Малыш». Тёзка собирался на обед домой, в огромную сталинскую семиэтажку наискосок через Велозаводскую площадь. Увидев меня, он поменял планы, и мы вместе зарулили в «Шашлычную», находящуюся в центре небольшого скверика.

Излюбленное место «культурного» распития всего микрорайона и таксистов 5-го столичного таксопарка, кафе никогда не пустовало. Нам с «Малышом» порекомендовал заведение его отец дядя Толя, проводя обзорную экскурсию по ближайшим злачным местам в период взросления. Предвкушений «Шашлычка» ни разу не обманула: кормили всегда очень вкусно и обильно, хотя выбор блюд был небогатым. Типовая одноэтажная «стекляшка» с металлическими «рельсами» вдоль стойки, двигая по которым подносы с готовыми холодными закусками и подаваемыми поварами «с пылу, с жару» горячими блюдами, клиенты финишировали у кассы, за которой восседала Катя.

Невысокая пухленькая блондинка неопределённого возраста, Катя олицетворяла общеизвестную поговорку «Маленькая собачка – до старости щенок!». Увидев её впервые, когда мне только стукнуло 17, я был твёрдо уверен, что она старше меня лет на 15 – 20. По прошествии одиннадцати лет она выглядела всё на те же тридцать пять и являлась вожделенной мечтой большинства завсегдатаев и случайных посетителей мужского пола. Всегда задорная и приветливая, модно одетая и причёсанная а-ля Мерилин Монро, Катерина оставалась неизменной приметой меняющегося с годами Велозаводского ландшафта. Про неё ходили разные слухи: и самый богатый человек на Автозаводской; и хорошие знакомые всегда могут занять у Кати приличных денег на длительный срок, – но «Малыш» и я любили её за душевность и весёлый нрав.

С самого первого дня, когда мы впервые переступили порог «Шашлычки», и дядя Толя подвел двух несовершеннолетних «щеглов» прямо к кассе и представил «Знакомься, Кать! Это мой сын, Костя, и его лучший друг, тоже Костя, сосед по двору!», Катерина относилась к нам как любящая старшая сестра к двум не всегда путёвым, озорным и задиристым младшим братьям, нуждающимся в ласке и опёке. Ей очень нравился наш тандем, импонировал зашкаливающий кураж и, когда мы долго не появлялись, она волновалась и передавала весточки через друзей. Постоянные поклонники и обожатели у аппетитной кассирши не переводились, но она со всеми держала одинаковую дистанцию, оставаясь верной женой никогда не виданному мужу и заботливой матерью единственной дочки, с которой Катя познакомила существенно позднее описываемого времени.

«А вот и мои Косточки пожаловали!», – громко промурлыкала Катя, едва мы нарисовались в дверях. «Что сегодня изволите? Полную программу или что-нибудь на выбор?», – Катя всегда по-женски слегка заигрывала, при этом неуклонно выдерживая роль старшей сестры. «Два чахохбили с луком и два шашлыка! И компоту – четыре!», – весело объявил «Малыш», и повернувшись ко мне: «Пить будем?». «А ты, Костюша, всё никак не угомонишься?! Пора уже успокоиться! В жизни всякое бывает! Вон хоть у Толи, у Анатолия Михайловича спроси!», – поправилась Катя, имея в виду папу «Малыша».

К моему отцу Катя относилась с уважением и немного побаивалась. За год до этого, в выходные, папа с мамой возвращались с прогулки на стадионе с моей маленькой дочкой именно мимо стекляшки, где, как назло, мы с Костей осуществляли распитие по-быстрому. Отец, оставив маму с коляской на улице, зашёл в кафе и отчитал нас по первое число. Катя, не разобравшись в ситуации, попробовала заступиться, мол «ребята ведут себя тихо, никому не мешают», но и она получила свою порцию отточенных чеканных фраз про правильный режим питания, здоровый образ жизни и моральный облик, произнесённых негромко, но весьма убедительным тоном.

Анатолий Михайлович потом рассказал, что во время очередного визита в «Шашлычку» Катя выясняла «в каких чинах ходит Костин отец». Ничего вразумительного дядя Толя сказать не смог, что окончательно уверило её в правильности догадок. После этого случая Катя стала относиться ко мне ещё сердечнее, видимо, жалея.

«Ты ещё сто раз найдёшь себе хорошую девушку. Хочешь, я прямо сейчас позвоню, у меня у подруги дочь замечательная!», – продолжала утешать Катя. «Кать, да у этого не залежится!», – скаламбурил тёзка. «Так что будем пить?». Катя неодобрительно покачала головой и, крикнув повару «Георгий, присмотри! Я на минутку!», скрылась в подсобном помещении. Забрав поднос с едой, я пошёл к единственному свободному столику у окна, а «Малыш» остался у кассы ожидать Катю, чтобы расплатиться. К столику они подошли вместе. «Я дома у своего законного бутылку забрала импортную, кто-то в подарок привёз. Дай, думаю, моему разведёнцу жизнь подслащу! Так что, нечего вам белой травиться!», – с этими словами Катерина незаметно передала завёрнутую в газету бутылку. «Только на стол не выставляйте!», – и пошла к себе за кассу. Распеленав под столом напиток, мы с Малышом опешили. Ни он, ни я такого ещё не видели: в бутылке необычной формы переливался синеватого цвета напиток, напоминающий разбавленный денатурат. «Это что? Прочти на этикетке! А то, вдруг, какая-нибудь ерунда!», – искушённый в импортных напитках Костя, мама которого работала в ресторане гостиницы «Интурист» на улице Горького, иностранными языками не владел, но зарубежного алкоголя навидался достаточно. Необычного цвета спиртное оказалось голландским ликёром «Блю Кюрасао», вкусным до безобразия. Почти опустошив подарок за затянувшимся обедом, мы с «Малышом» обсудили перспективы моей дальнейшей личной жизни, и я решил пустить всё «на волю волн». Когда я подошёл к Кате проститься, она, по привычке целуя в щёку, негромко произнесла: «Если у тебя, Костюшка, проблемы с деньгами, только скажи! И, вообще, заходи почаще! Просто перекусить! Не пропадай!».

Диковинный ликёр оказал неожиданное действие – потянуло в отчий дом. Понимая, что не совсем трезвый вид никого особенно не порадует, я свёл общение с родителями до минимума и быстро скрылся за дверью Борькиной комнаты.

Применительно к нам с Борькой замечательная фраза «Брат – это друг, дарованный природой!» даже в малой степени не отображала ту незримую, но очень прочную, сплетённую из множества проявлений нежности и дружбы искреннюю привязанность, соединяющую нас. Иногда казалось, что мы можем читать мысли друг друга, а уж понимать с полуслова, а, иногда, вообще, без слов со временем стало совершенно естественным. Являясь существенно более тонкой и ранимой натурой, брат очень переживал мой развод, может быть даже сильнее меня, волнуясь за судьбу ненаглядной маленькой племянницы, обожавшей прыгать у него на коленках. Излюбленным совместным развлечением являлся танец юного дяди под песню «Внезапный тупик» группы «Карнавал» с малышкой на руках. Во время особенно отчаянных «па» Лялька заливалась весёлым смехом, летая в крепких Борькиных объятиях.

Допив с братом остатки ликёра и выслушав его планы на грядущие выходные, я загрустил. За время шестилетнего брака я несколько отошёл от друзей, «сейшенов», весёлых гулянок и других составляющих холостой жизни, которыми теперь наслаждался младшенький. И хотя Борька предложил составить компанию, меня совсем не тянуло вновь окунутся в этот водоворот. Достав из глубин одёжного шкафа «кегельную» бутылочку, как, находясь в игривом расположении духа, он называл водку, брат налил по «соточке для настроения» и стал собираться на выход. «Останешься или на „зимние квартиры“?», – упоминание Борькой моего нового места обитания неожиданно вызвало волну приятных воспоминаний о немудрёном уюте, пельменях, регулярно подносимых напитках и охочем до ласки Алином теле. Наскоро собрав бритвенные принадлежности, зубную щётку и кое-какую одёжку, я особенно озаботился запасом белья и носков, чтобы поберечь от ежедневной стирки руки новой подружки.

Мы вышли с Борькой из дома вместе, я пообещал маме звонить и регулярно появляться.

Увидев меня, Аля искренне обрадовалась, но при входе шёпотом предупредила: «Мама ещё не уехала!». «Тёща» удивила молодостью: на вид ей было не больше 35-ти, и несколько экзотической раскосостью. Упёршись в меня оценивающим взглядом, она сразу поинтересовалась: «А ты кем работаешь?». Не привыкший к обращению на «Ты» при первой встрече, я, тем не менее, вспомнив Алин наказ, очень вежливо, как мне казалось, выдал исчерпывающую информацию о месте работы, должности, зарплате, текущем матримониальном положении и адресе проживания. «Да ты не кипятись! Я же вижу, что парень ты приличный! Я просто за дочь переживаю! Ты должен мать понять!», – примирительным тоном продолжила Алина мама. Не сдержавшись, я объявил, что никому ничего не должен. К удивлению, на оппонентку заявление произвело самое положительное впечатление: «Вот, сразу видно, что настоящий мужик, со стержнем! Не то, что всякие, ни рыба, ни мясо!». Не знаю, кого она имела в виду, может прежнего зятя, но от похвалы сразу стало приятней её общество. «Ладно, не буду мешать! Вон, как Алька-то на тебя смотрит! Сейчас прямо съест!», – с этой грубоватой шуткой «тёща», захватив уже одетого внука, которого я толком не успел рассмотреть, быстро исчезла за дверью.

Сразу после ухода родных Аля ненадолго исчезла на кухне, а затем в три захода накрыла стол. Дома я в таком пиршестве даже по случаю великого праздника никогда не участвовал. Мама неплохо готовила, но особо домашними разносолами не баловала. Напряжённо работая с утра до вечера и активно занимаясь общественной деятельностью, она просто физически не успевала колдовать над плитой. Относясь с пониманием, мы всегда были рады её здоровой и сытной стряпне без особых изысков.

Половину тех блюд, что Аля метнула на скатерть, я и в периодически посещаемых ресторанах не видал. Холодное запечённое мясо, самодельная колбаса, какие-то неописуемые овощные заготовки, всевозможная домашняя выпечка, уже упомянутые солёные огурцы и помидоры, маринованный лук и чеснок, и на горячее – умопомрачительные беляши. Фраза классика «Такое грешно есть помимо водки!» просилась на язык сама собой. Из покупного на столе оказались только сыр и «Столичная». Даже запивка – ягодный компот, и тот был сварен по особому бабкиному рецепту.

Перенервничавшую из-за моей неожиданной стычки с матерью Алю быстро разморило. Теперь вполне успокоенная удачно прошедшим общением и, наконец, расслабившись, после очередной рюмки она подробно рассказала о своём житье-бытье и обширной родне. Под такую прорву закуси водка не цепляла, и я воспринимал информацию на «трезвую» голову.

Многодетная татарская семья Алиной матери испокон веку проживала в Орехово-Зуево и горбатилась на бывшем Морозовском швейном производстве. Мама рано вышла замуж за «правильного» татарина из Кубинки, и, переехав к мужу, устроилась на Второй Часовой Завод на Белорусской, где он работал. Обе дочери, Аля, и старшая на год, Динара и муж Динары – все дружно трудились в сборочных цехах часового производства, составляя рабочую династию, так ценимую при Советской власти. Единственной «белой вороной» стал Алин муж, сотрудник ГАИ. Ради женитьбы на любимой он принял мусульманство, строгий Алин отец категорически возражал против замужества младшей дочери с «неверным». Но, войдя в семью, муж стал крепко выпивать, достаточно быстро вышел «из ислама» и даже пару раз подрался с тестем, будучи изрядно «подшофе». Правда, и папа Али не уступал зятю в употреблении «сосудорасширяющих» и, не дотянув до пятидесяти, приказал долго жить. Мама всегда держала бразды правления в своих руках, так что после кончины отца ничего особенно не изменилось. Для обеих дочерей мать являлась главной надёжей и опорой, а мужья занимали только второе место. После Алиного развода молодая бабушка, а ей на тот момент исполнилось всего 42 года, полностью взяла на себя заботу о внуке и регулярно помогала дочери материально и натурально – домашними заготовками.

Любовь к кулинарному искусству и вкусной еде присутствовала в крови у всех членов семьи, и при этом они умудрялись оставаться вполне поджарыми. В каждый визит «тёща» забивала Алин холодильник доверху битком и ещё давала «сухими», поддерживая временно не работающую дочь. Стало интересно, сколько же зарабатывают знатные сборщицы и, опрокинув следующую стопку, я озвучил вопрос. Аля расхохоталась: «Если бы мы жили на оклады с премиями, давно бы зубы на полку положили!». И, далее, я услышал про некоторые хитрости часового производства, до которых сам бы никогда не додумался.

Существенно позднее, в начале 90-х, я трудился вместе с приятелем, имевшим за плечами богатый опыт работы механиком на флагмане отечественной табачной промышленности – фабрике «Ява», кстати, расположенной по соседству со Вторым Часовым Заводом. От него я узнал много интересного о рабочих буднях крупных московских предприятий. Не воровал на «Яве» только ленивый! Объёмы расхищаемых сигарет вполне поддавались описанию словосочетанием «Уму-нерастяжимо!». Рядовой механик «наваривал» за смену 20—30 рублей, а когда начали производить дефицит – «импортные» престижные сигареты «Мальборо» – «заработок» увеличился в разы.

В часовом производстве процесс заколачивания левых денег был поставлен несравнимо тоньше и хитроумней, что вполне соответствовало сложности производимых изделий. Любая универсальная деталь типа анкера и другие комплектующие были очень востребованы и с большим удовольствием реализовывались в многочисленные ателье Службы быта по ремонту часов. Элитные модели в сборе ровными рядами шли «налево», в основном, в кавказские регионы. При этом количественное «статус-кво» сохранялось за счёт подмены качественных часов выбракованными изделиями, также поступали и с основными узлами тонких механизмов, имелись отработанные годами и другие специальные приёмы и ухищрения.

К тому моменту тема часов интересовала меня уже несколько лет. Бывший тесть, служивший в Министерстве Внешней Торговли, уделял внешнему виду особое внимание и объяснил мне, тогда ещё неразумному, что хорошие часы, наравне с приличной обувью, являются неотъемлемым атрибутом любого успешного мужчины. В опубликованной в любимом журнале «Юность» повести «Растиньяк-77» главный, по тому времени отрицательный, герой определяющими приметами «справного» мужика определил фирменные джинсы, кожаный пиджак и японские часы.

Мой приятель Н – ов, летавший стюардом «Аэрофлота» по всему миру, регулярно подвозил новые модели «Citizen» неизвестного производства, но всё это были модные в то время электронные часы с множеством мелодий. Настоящая японская механика стоила запредельных денег, от трёхсот рублей, что составляло две с половиной моих зарплаты с премиями. Такие «ходики» могли себе позволить регулярно выезжающие «за бугор» дипломаты или кавказские джигиты с запредельными «понтами».

Из близких друзей родной японский «Orient» таскал только напарник по Гурзуфскому отдыху Шура «Помидор», руководящий сотрудник среднего звена Сокольнической продуктовой базы Москвы. Шура методично обновлял «куранты», и на моей памяти, по восходящей становился счастливым обладателем «Ориент» – «Рыбий глаз», «Ориент» – «на четыре удара» и «Ориент» – «Колледж».

Последнюю модель он носил, не снимая, уже года два, и даже при не всегда правильном образе жизни с часами ничего не случалось. «Помидор» нырял в них с волнореза в крымскую гальку, перепутав с пьяных глаз пляж с морем; неоднократно использовал в качестве кастета в «товарищеских недоразумениях» и глубоко погружался в морскую пучину на «Чеховке» в поисках мидий. Кроме многочисленных царапин на корпусе и свободно охватывающем мощное запястье металлическом браслете никаких других повреждений не наблюдалось. Сапфировое стекло сверкало гранями как новое, и механизм отсчитывал секунду за секундой точно, «как в аптеке».

В тот вечер я не особо вслушивался в «часовую» информацию, но какая-то часть «на корочку» записалась. Последним, и очень приятным сюрпризом пятницы явилась наступившая «ночь любви». Организм, подпитанный разнообразными деликатесами и окрылённый всеми положительными эмоциями прошедшего дня, достиг такого накала и неутомимости в деле ублажения отзывчивого женского тела, что я стал опасаться за здоровье Али. Она с радостью разделяла мой пыл, и мы уснули только под утро, убаюканные шумом первого весеннего дождя.

Телефонный звонок раздался в субботу ближе к середине дня, когда мы после плотного завтрака собирались перебраться на диван и заняться «повторением пройденного». Вернувшись из коридора, где на стене висел общий телефонный аппарат, Аля растерянно объявила: «К нам сейчас зайдут гости». «Кто на этот раз?», – находясь в умиротворённом настроении, я не был расположен делить с кем-либо Алино общество. «Это мои лучшие подруги – Аня и Инна, они внизу у магазина, спрашивали – что купить!». Совершенно не хотелось уподобляться экспонату зоопарка и проходить оценку Алиных приятельниц на предмет мужских достоинств в качестве потенциального жениха. Видя нерадостную реакцию на принесённое известие, Аля торопливо поведала, что после скоротечного расторжения её брака практически каждые выходные подруги поодиночке, а иногда и вместе, приезжают проведать и поиграть с сынишкой. Они знакомы «тысячу лет», обе девушки в разводе и находятся в «творческом» поиске. Моё присутствие у Али явилось для них полной неожиданностью, она не успела предупредить, и подружки приехали на традиционный девичник. Сама Аля не очень рада визиту, но не гнать же взашей.

Как ни странно, девушки мне сразу понравились.

При виде Анны, рослой круглощёкой барышни, из памяти вынырнула характеристика настоящей «дочери Евы», данная старшиной Васковым «Есть на что приятно поглядеть!». Густые тёмно-рыжие волосы и усыпанная веснушками белоснежная кожа вкупе с яркими сине-голубыми глазами полностью соответствовала моим гипотетическим представлениям о дочерях Ирландии. Девушка после краха супружества проживала в однушке на Каховке и работала телефонисткой районной АТС.

Вторая подруга относилась к хорошо известному миру продавщиц, с которыми я вволю пообщался до ранней женитьбы.

Работницы советской торговли – «это что-то особенного!». По молодости лет я без всяких корыстных целей регулярно «поддруживал» с продавщицами самых разных магазинов нашей Автозаводской, что, как выяснилось, очень облегчало и расцвечивало ежедневную прозу жизни. Все девушки, как на подбор, «твёрдо стояли на ногах» и являлись жизнелюбивыми «пеструшками-невозможницами», не ожидающими «серьезных намерений». В отличие от многих знакомых из «прослойки» интеллигенции, они имели крепкую нервную систему, никакой склонности к депрессии, и всегда были не прочь выпить и подрезвиться.

Плотную невысокую крашеную блондинку Инну немного портили золотая коронка на нижней челюсти и избыток макияжа на симпатичном личике. Она сразу достала из объёмной сумки бутылку экспортной «Посольской» и две «Советского Шампанского». За ними последовал стандартный набор продуктового дефицита – батон сырокопчёной колбасы, сервелат и банка красной икры. Анютины гостинцы были попроще: банка шпрот, кусок российского сыра и коробка шоколадных конфет. Кроме того, девушки привезли мальчуковые игрушки Алиному сыну и очень расстроились, что его не увидят.

Аня отправилась помогать Але на кухне, а Инна со словами «Обожаю Шампусик!», по-хозяйски достав из серванта бокалы, умело откупорила бутылку и разлила шипучку. Со словами «напитки не мешаю!» я налил себе водки, и по её инициативе мы тут же выпили «на брудершафт», чтобы сразу перейти на «Ты». Целовалась Инна очень умело, опыт чувствовался.

Когда Аля с Анной вернулись с горячим, Инна вовсю делилась подробностями производственной и личной жизни. Анюта сначала несколько дичилась, но после «Белого медведя» – коктейля из водки с шампанским, перестала стесняться и активно включилась в общую застольную трепотню. Обед плавно перешёл в ужин, включили магнитофон, и я по-очереди танцевал с дамами «медляки». Девчонки пошушукались, и Аля предложила пригласить брата, но из телефонного разговора с отцом выяснилось, что Борьки до завтра не ожидается. К десяти часам вечера напитки закончились, и я по привычке стартовал в центральный районный ресторан «Огонёк».

Инна увязалась за компанию. Её приятно удивил оказанный приём: едва увидев меня, швейцар дядя Петя гостеприимно распахнул закрытую дверь с постоянно висящей табличкой «Мест нет». Курящий в предбаннике завсегдатай Дима, мясник из Кожуховского Гастронома, сразу полез обниматься, по ходу дела заодно плотно облапив Инну. Вызванная из зала официантка Люба, внимательно оглядев мою спутницу, со словами «Опять с новым симпомпончиком пришёл! И где только находишь!» ушла в подсобку за напитками. В фойе вылетел друг детства Эдуардик, услышавший от Димы о моём появлении. От Эдика отбиться не удалось. Мы выпили «Со свиданьицем!», «За здоровье!» и за «Прису-зде-дам!», причём Инка энергично строила Эдику глазки, невзирая на то, что соотношение полов за столиком было 2:1 в пользу женщин.

Во время подъёма в лифте Инна слишком активно прижималась ко мне в тесной кабине, но, будучи серьёзно не в себе, я значения этому не придал. Посиделки продолжились с новой силой, но перегрузка алкоголем сказалась, и меня потянуло на боковую. Аля отреагировала мгновенно – расстелив диван, она отгородила его откуда-то взявшейся ширмой и потушила верхний свет. Я прямо в одежде плюхнулся поверх одеяла, а подружки продолжили негромкое застолье под свет настольной лампы.