Иларiя. Роман-предведение

Во Львове в то время можно было легко познакомиться с одинокой женщиной. Писалось письмо, куда вкладывалась солидная купюра, посыльный относил его по адресу и, если дама отвечала, Вас ждала бурная ночь и спокойное утро с легким завтраком, поданным в постель. Русские офицеры полюбили этот очаровательный, почти европейский, город. У одних были эстетические, у других душевные, у третьих плотские привязанности. Одни любили его архитектуру, другие любили его веселые рестораны, третьи любили его женщин. Частенько, получив отпуск, офицеры не выезжали навестить свои семьи, а оставались во Львове, прокучивая все свои «боевые» деньги, и возвращались в часть без сапог и часов, заложенных, чтобы расплатиться в кафешантане.

Деревянко посоветовал Баранову сначала посетить выступление Розы в Эдеме, а потом, якобы под впечатлением от увиденного, написать ей письмо и просить о встрече. Утром поручик получил от подполковника пригласительный билет в Эдем, а вечером в парадной форме с аксельбантами, наградами и золотым оружием появился в кафешантане. Он был очень хорош в парадном мундире. Выше среднего роста, плечистый, с тонкой талией и острыми чертами лица, поручик обращал на себя внимание. Несколько артисток кордебалета постоянно сновали вокруг него, как бы невзначай показывая свои стройные ножки. Но Баранов не обратил на них внимания, он едва успел занять свой столик и заказать коньяк, как выступление началось. В зале погас свет, а сцена, где стояли кровать, трюмо и маленький пуфик, озарилась мягкой подсветкой. Раздался звон колокольчика, и с кровати вскочила совершенно обнаженная Роза. Многие офицеры, очевидно, бывшие здесь не в первый раз, мгновенно достали артиллерийские бинокли и навели их на сцену. Женщина чуть потянулась. Она была чувственна и олицетворяла в себе желание всех этих офицеров забыть ужасы войны в ее объятьях. И она четко играла на этом. По залу пронесся стон, когда она начала медленно одеваться.

– Как хороша, чертовка! – раздался бас за соседним столиком.

Чуть скосив глаза, Баранов узнал громадного усаа, у которого слюна уже закапала на стол. Это был начальник гарнизона города Львова генерал Веселаго.

В зале стояла тишина, прерываемая хриплым дыханием сотни мужчин, которые совершенно потеряли голову и готовы были за одно прикосновение к этой вакханке не только выболтать все военные тайны, но и убить кого угодно. В заключение Роза взяла с трюмо флакон духов и нанесла семь капель на интимные места своего тела. Затем, накинув прозрачный пеньюар и высоко вскидывая ножки, она запела фривольную песенку:

Мой папаша пил, как бочка,

И погиб он от вина.

Я одна осталась дочка

И зовут меня Нана.

Зал заревел, и Эдем превратился в Содом. Раздался гром аплодисментов, и все рванули к сцене, забрасывая ее цветами.

Баранов протиснулся за кулисы как раз в тот момент, когда Роза спустилась со сцены. Он почти в упор посмотрел на нее. Увидев красавца-офицера, она остановилась, и их глаза встретились. В это время, чуть не сбив его с ног, промчался адъютант начальника гарнизона с огромным букетом цветов и вручил их артистке.

Неожиданно Баранов увидел Деревянко, стоящего чуть поодаль, одетого в штатский костюм, в котелке, с тросточкой и с небольшим букетиком.

– Как вы смеете проявлять грубость по отношению к фронтовому офицеру? – закричал контрразведчик. Баранов мгновенно пришел в себя, развернул адъютанта к себе лицом, дал пощечину и бросил ему в лицо перчатку.

– Вы – тыловая крыса. Я вызываю вас на дуэль. Выбор оружия за вами, —прохрипел поручик.

– Господа, господа, успокойтесь, – певичка встала между ними, – вам что, мало смертей на фронте?

– Отставить! – вдруг раздался знакомый бас. Это кричал подоспевший Веселаго.

– Десять суток ареста каждому!

– Генерал, будьте снисходительны, они еще так молоды, – сказала Роза, вплотную подойдя к коменданту.

– Мадмуазель, но воинская дисциплина. Дуэли запрещены.

Увидев, что Роза отошла от него с недовольным гримасой, Веселаго сменил гнев на милость.

– Ну хорошо, хорошо, только ради Вас. Марш спать, а утром оба ко мне в комендатуру, там разберемся.

Инцидент был исчерпан.

Оркестр принялся наяривать канкан, кордебалет танцевал, визжа исполняя озорные частушки:

Была я белошвейкой

И шила гладью.

Теперь я балерина

И стала б…

Причем последнее скабрезное слово заглушала барабанная дробь. Посетители опять заполнили зал. Красавица Роза умчалась на автомобиле в обнимку с генералом.

– Наконец-то удача улыбнулась нам, – говорил Деревянко на конспиративной квартире, – теперь надобность в письме отпала. Для нас ситуация упростилась. Она тебя запомнила, более того, ты ей понравился, это было видно. Этим необходимо воспользоваться. Вот тебе адрес, завтра утром, не теряя времени, отправляйся к ней домой и начинай действовать. Куй железо, пока горячо. А я-то боялся, что с тюфяком имею дело, а ты ничего, сообразительный, не только шашкой махать умеешь.

– Спасибо, – мрачно ответил Баранов, – хуже всего, что она мне отвратительна. Престарелая кокетка. Я не смогу изобразить «чувства», как ты настаивал.

– Ну не такая уж и престарелая, какие ножки! – мечтательно закатил глаза вверх Деревянко, – хотел бы я оказаться на твоем месте.

– Вот и иди к ней вместо меня.

– С моей нищенской зарплатой, кривыми ногами и выдающейся трудовой мозолью, – хлопнул себя по пузу подполковник, – да она на меня даже не взглянет. Другое дело ты: Георгиевский кавалер, золотое оружие, молод, красив, в перспективе светят генеральские погоны. Она сделает все, чтобы обольстить тебя и, кроме получения нужной информации, получить еще и личное удовольствие. Так сладко совместить приятное с полезным. А насчет того, что не справишься, ты мне это брось. На работе находишься, вот и начинай работать. Как в народе говорят: «Начинай, начинай, да смотри же, кончай».

И они оба засмеялись от получившейся двусмысленности. Не суди их строго, уважаемый читатель.

Интерес, который возбуждала Роза своим выступлением, был плотским интересом. Если же вы следовали в этот омут страстей, то сильно увлекались ей. А насколько она была «плохой», не имело значения. Любовные удовольствия – это утомительная борьба, требующая большой выносливости. Не существует ни прошлого ни будущего, есть только борьба и, как награда или наказание, триумф или провал. Это борьба за первенство. После первой близости становится ясно, кто стал рабом, мужчина или женщина. Отыграть обратно уже невозможно. Можно только убежать, как заяц. И только взаимная любовь преодолевает борьбу и несет счастье, но она возникает очень редко. Слишком часто в нее вмешиваются деньги, расчет и власть, чтобы поверить в такое чудо.

Роза проиграла в этой борьбе один раз жизни, своему мужу, но убив его, сумела удрать. И от участи рабыни от полиции. Однако не от немецкой разведки, которая без труда завербовала красивую преступницу. Пройдя обучение в германской разведшколе, она быстро освоила премудрости плотской любви в элитном бордели Мюнхена и была направлена в Берлин соблазнять дипломатов и офицеров военных атташеатов, работавших в столице Германии.

Перед войной через австрийскую контрразведку, с которой в Германии установились партнерские отношения, она прибыла во Львов во главе группы агентов-диверсантов. Как мы увидели, она легко внедрилась в аристократические круги города, что очень помогло ей после взятия Львова русскими войсками. Ее связи среди русского генералитета и штабных офицеров были обширны. Именно она сообщила германскому командованию сведения, что стоящая в 60 верстах от Львова, у городка Голице, русская армия недоукомплектована, плохо вооружена, артиллерия ощущает «снарядный голод» и имеет жиденькую оборону, всего из трех рядов траншей, далеко отстоящих друг от друга. Этим немедленно воспользовался немецкий генерал Макензен, организовав Горлицкий прорыв.

Вот что представляла из себя эта коварная женщина, которую весь Львов знал как красавицу – артистку.

На следующий день, поздним утром (с комендантом Деревянко уладил все проблемы), поручик постучался в дверь дома, где жила Роза. На пороге двухэтажного уютного особнячка с зеркальными окнами Баранова встретила злющая старуха, очевидно, родственница Бабы-Яги, которая охраняла покой своей хозяйки, и заставила его прождать до часу дня. От нечнго делать поручик несколько раз обошел маленький домик, расположенный на окраине Львова, задним крыльцом своим выходивший в парк. Погода была великолепная, весна взяла управление природой на себя, и деревья салютовали ей звоном лопнувших почек и разворачивающихся листочков.

Уже кое-где зеленая трава потянулась к солнцу. В парке был слышен гомон птиц и журчанье ручья, вырвавшегося на свободу. Наконец, около часа дня Баба-Яга впустила Баранова в дом, и он прошел в гостиную с огромным букетом цветов. Роза была в изящном платье с высоким воротом и глубоким декольте. Она была без корсета, чтобы не искажать естественные линии тела. Баранов готов был поклясться, что под платьем не было белья. Она выглядела чересчур соблазнительно для фронтового офицера. Перед поручиком была опасная противница, лишь чуть замаскированная под светскую даму. Положив цветы ей на колени, Баранов представился и сказал, что его еще никогда не защищала дама, тем более такая красивая, и он очень ей обязан и благодарен.

– Ах, какие пустяки, – пристально посмотрела на него Роза, – мне это ничего не стоило, ведь усатый генерал – мой поклонник. Он рад услужить мне.

Всем своим видом и голосом она явно давала почувствовать свой интерес к нему.

– Таких, как Вы, я никогда не встречал, Вы сводите меня с ума, ВЫ волшебница, – продолжал поручик заготовленную речь и «ковал железо, пока горячо», – я обязан вам своей свободой, не лишайте меня своего общества. Я здесь на отдыхе, так как Дикая дивизия, в которой я имею честь служить, отведена во Львов для переформирования и пополнения. Я оказался совершенно один, не имею знакомых, с которыми мог бы развлечься после тяжелой жизни на фронте. Между ними началась рискованная игра. Хорошо известно, что, чем женщина очаровательнее, тем опаснее она как враг.

– Я что-то слышала о Дикой Дивизии, – ответила Роза, – мне говорили, что они убивают пленных.

– Мадемуазель, извините, но Вы повторяете слухи, распускаемые австрийской пропагандой, – парировал Баранов, – наши воины – львы, а не шакалы. В бою они беспощадны, а к пленным у них отношение презрительное. Они стараются как можно быстрее передать их в тыл, для допроса, так как считают, что сдача в плен равна предательству. Кавказцы – рыцари войны. Я сам не раз видел, как они кормили голодных детей в захваченных деревнях своим пайком, сами, при этом, были не евши по три дня.

– По-моему, убить можно лишь тогда, – неожиданно проговорила она шепотом, – когда это касается тебя лично, а иначе можно сойти с ума.

– Война. Мы защищаем свою Родину, – заключил поручик.

– Я ненавижу смерть, – ее огромные глаза вспыхнули огнем, словно вспоминая что-то, – а Вы уверены во всех солдатах? – ведь дивизия – большое соединение.

– Мадемуазель, наш командир, Великий Князь Михаил, брат Государя, специально следит за этим. Он бы не допустил расправы.

– А Вы видели Великого Князя вблизи? – вдруг спросила Роза, – каков он?

– Это высокий, стройный, очень сильный человек. Великолепный кавалерист. Храбрец, каких мало. Несколько раз под огнем неприятеля он лично поднимал полки в атаку. Я видел его два раза, когда он награждал меня, – несколько смутившись, ответил Баранов.

– Какой Вы еще мальчишка, – улыбнулась Роза, заметив его стеснение, – постараюсь, чтобы Вы, хоть на время, забыли ужасы войны и переключились на kultur. Их тайные планы сошлись, и они быстро договорились встретиться на следующий день в 6 часов вечера и поехать смотреть kultur.

Щелкнув каблуками, Баранов поцеловал ее руку, круто повернулся и вышел из комнаты. В то время, пока он спусклася по ступенькам дома на улицу, открылась боковая дверь комнаты, где происходило свидание, и в нее вошла стройная женщина в строгом черном платье и вуалеткой на лице. – Как тебе моя работа? – не оборачиваясь, спросила Роза, – завтра я буду из него веревки вить, он мне выложит все и даже не заметит этого.

– Ты сработала хорошо, – ответила женщина, смотря из окна на уходящего Баранова, – однако я видела поручика в городе, когда он со своей сотней, перед приездом Царя, сгонял неблаполучных в австрийские казармы. Я тогда еле ускользнула. Может быть, он и фронтовик, но сейчас работает на контрразведку. Если это так, то твой дом уже находится под наблюдением.

– Думаю, что ты права, – побледнела Роза, – старуха мне говорила о нескольких людях, по виду приказчиках, уже два дня снующих около дома с букетиками в руках. Я тогда думала, что эти господа – мои бедные поклонники, не имеющие шансов на успех, и еще пожалела их. А это оказался провал! Надо немедленно бежать! Все, что я успею сделать, – это предупредить об опасности моих агентов.

– Не торопись, – проговорила женщина спокойно, – успеем унести ноги. Уходить надо так, чтобы русская контрразведка надолго запомнила тебя. Давай приготовим им сюрприз.

Вечером на конспиративной квартире Деревянко внимательно выслушал доклад Баранова о прошедшем свидании.

– Вроде, все нормально, – задумчиво проговорил он, – только вот не могу успокоиться, на душе кошки скребут.

– Да все в порядке, она ни о чем не догадывается. Я ей мозги запудрил и обаял, как мог, а женщина всегда остается женщиной, даже на шпионской работе, – смеясь, выпалил Баранов.

– Не скажи, – ответил Деревянко, – она не женщина, а убийца в юбке. Сегодня пришла ориентировка на нее, так я еще трупы не успел сосчитать в донесении, стольких она отправила на тот свет. Не Бог дал ей эту красоту, а Дьявол. Вот что, придя к ней на часок пораньше, не в 6, а, скажем, в 5 вечера, ты можешь что-то выяснить. Если будет недовольна, скажешь, что сжигаемый страстью, не мог дождаться встречи или что-то в этом духе Я буду находиться в это время около дома. Будь предельно осторожен. Перед тем, как войти на крыльцо, расстегни кобуру.

Подойдя на часок пораньше и взойдя на крыльцо, Баранов заметил, что дверь закрыта неплотно. Он осторожно потянул за ручку и вошел в дом. В это время на лестнице раздалось сопение. Два человека с трудом тащили вниз большой ящик, обмотанный проводами. Поручик спрятался под лестницей, решив подождать развития событий. Подтащив ящик к двери, они отдышались.

– Теперь надо правильно наладить «машинку», соединив ее проводами с ручкой, – сказал один.

– Сделаем, – ответил второй, – как только дернут за дверь, взлетит на воздух не только весь дом, но и все те, кто будет находиться рядом.

«Адская машина», – догадался Баранов и решил действовать.

Он выскочил из-под лестницы и, выхватив свой армейский револьвер, заорал: «Руки вверх!»

В это время сверху раздался возмущенный голос:

– Что вы себе позволяете, поручик? он обернулся на голос и увидел Роза, стоящую на верхней ступеньке лестницы. В это же время боковым зрением он увидел, что люди около ящика судорожно пытаются вытащить свои пистолеты из карманов. Он прыгнул опять под лестницу и вовремя – в то место, где он только что стоял, впились две пули. В ответ, боясь задеть «адскую машину», он два раза выстрелил в потолок. Посыпалась известка. Вдруг послышался треск. Услышав выстрелы, Деревянко с агентами начали ломать дверь на заднем крыльце дома. Раздался топот, стало очевидно, что обитатели убегали. Поручик опять выскочил в коридор. Пусто. В это время открылась дверь и из боковой комнаты спокойно вышла стройная женщина в черном платье с вуалеткой на лице.

– Ни с места! – рявкнул Баранов, направив на нее револьвер, – Роза, будьте любезны, поднимите руки, – женщина медленно подняла руки и, сорвав вуалетку, бросила ее на пол.

– Ваше Высокопреподобие, матушка Ил… Илария? – совершенно опешил поручик и опустил свой наган.

Воспользовавшись замешательством, дама быстро выхватила из карманчика на юбке маленький никелированный дамский браунинг и выстрелила в Баранова. Пуля обожгла левый бок, поручик согнулся от боли, а когда разогнулся, женщина уже исчезла. Наконец рухнула дверь на заднем крыльце, и в дом ворвался подполковник с агентами.

– Обыскать дом, – приказал он агентам, подбегая к Баранову. Тот стоял бледный, зажав рукой левый бок. Из-под пальцев медленно сочилась кровь.

– Как же ты так неосторожно, брат? Кто в тебя стрелял? – вопросительно запричитал Деревянко.

– Роза, – вдруг отрывисто вырвалось у Баранова.

Он уже понял, что, очевидно, перепутал в суматохе Иларию с сестрой. Та была старше, и черты лица были жестче. Однако решил не говорить об этом контрразведчику, чтобы не бросить хоть какую-нибудь тень на женщину, которую безумно и безнадежно полюбил.

– Филиппов, – гаркнул подполковник, схватив за руку пробегавшего мимо агента, – пригони бричку, повезешь поручика в госпиталь. Да побыстрее – одна нога здесь, другая там.

Через три дня контрразведчик навестил Баранова в госпитале. Он принес бутылку коньяка и фунт ломаного шоколада в кулечке. Разлив янтарную жидкость в мензурки, они выпили за здоровье поручика и закусили коричневыми кусочками.

– Ускользнули от нас змеи эти, – рассказал Деревянко. – По подземному ходу. Дом мы окружили, а выход, оказывается, был в парке, около проселочной дороги. Пока разобрались, их уже и след простыл. Упустили… если бы не ты, то взорвала бы нас Роза. Целый пуд динамита был в ящике. Костей бы не собрали… я все удивляюсь, как она тебя раскрыла? Все же было продумано… Кстати, ты точно никого не видел, кроме Розы и двух ее подельников?

– Я уже говорил тебе, – огорчился Баранов, – агенты ее сбежали, а она ждала, когда я выскочу в коридор. И выстрелила, видимо, опасаясь, что я брошусь вдогонку.

– Это пистолетик Розу подвел. Не боевой, – пояснил Деревянко, – а то пришлось мне бы сейчас пить за помин души, а не за твое здоровье.

И они с удовольствием допили коньяк.

– Хотя шпионам удалось сбежать, операция признана удовлетворительной, – заключил подполковник, – всю германскую резидентуру на нашем фронте удалось заткнуть. Не скоро опомнятся.

– А что со мной?

– А что с тобой? – ответил вопросом на вопрос Деревянко, засовывая пустую бутылку в свои вместительные галифе, – меня не ищи, я сам тебя найду, когда нужен будешь. Выздоравливай. Ранение сквозное, касательное, легкое. Доктор обещал выписать тебя через десять дней в полк.

Так и получилось.

Почти все, что Баранов знал о жизни, – это война. На нее он и возвращался, но уже совсем другим. Раньше он сражался за Россию, может быть, и обезличенно. Теперь Родина персонифицировалась в конкретную женщину. Тайна, которая, как он считал, была между ними, словно делала их ближе. Он не знал, встретятся ли они еще или нет, но он ощущал, что «его» женщина нуждается в защите. Это желание защитить свою любовь было такое сильное, что Баранов ощущал его физически. Певец IМировой войны, Сергей Копыткин, написал по этому поводу:

Он возвратил свой жар душевный

Из обагренных кровью мест.

Сиял торжественно и гневно

На нем Георгиевский крест.

Глаза огромные глядели

Куда-то в сердца глубину.

Он мне сказал: «На той неделе

Я возвращаюсь на войну…»

Провоевав еще почти год, изведав горечь поражения, позор отступления и бесчисленные жертвы своих товарищей, в одном из боев поручик Баранов был тяжело ранен и отправлен санитарным поездом в Москву.

С этого момента, мои уважаемые читатели, автор и начал свою историю.

Когда Илария вошла в операционную, где Баранову только что удалили омертвелые части тела, хирург, весь забрызганный кровью, сказал: «Матушка, распорядитесь положить его в комнату около морга, до утра не доживет. Глубокая гангрена. Даже ампутация не поможет». Взглянув на поручика, Илария поразилась выражению страдания на его лице.

– Нет, он будет жить, – решила (правильнее было бы сказать «решилась») она.

Всю ночь Илария на коленях молилась перед иконой Казанской Божией Матери около койки, где бредил умирающий. А Баранову всю ночь казалось, что он карабкается на высокую гору и приближаясь к вершине, падает обратно к подножию. Этот скорбный путь повторялся снова и снова. Все его тело покрылось ранами от камней, по которым он катился вниз. Вдруг какая-то женщина в черном платье прошла около него наверх. Баранов бросился за ней. Около самой вершины он опять стал скользить вниз. Женщина обернулась и подала ему руку. Он узнал Иларию и вместо того, чтобы схватиться за нее, стал целовать ей руку. Они замерли, не двигаясь ни вверх, ни вниз. Тогда на вершине горы возник столб света и в нем поручик увидел Богородицу. Она смотрела на окровавленного Баранова и плакала. Там, где упали ее слезы, камни расплавились и образовали ровный путь к вершине. Илария подтолкнула его, и поручик медленно пошел по дороге из расплавленных камней. Резкая, нестерпимая боль прожигала его с ног до головы. Тогда он каждый шаг стал предварять криком «Люблю!» крикнет «Люблю!» и сделает шаг, крикнет и шагнет. Так и дошел до вершины.

Тонкая полоска сознания, как утренний рассвет, пробудилась в нем и заставила открыть глаза. Баранов увидел неземной красоты женщину, склонившуюся над ним. Первые лучи солнца создали нимб над ее головой. Поручик на секунду подумал, что умер, и ангел спустился к нему, провожая на небеса.

– Как Вас зовут, ангел? – спросил он.

– Илария.

Это имя, словно молния, пронзило мозг Баранова. Он очнулся и уяснил, что каким-то непостижимым образом перед ним стоит женщина, ради которой он сражался целый год, которую он желал увидеть больше всех на свете и которая составляет теперь смысл его жизни.

Еще мало чего соображая, не понимая, где он находится, Баранов, прямо взглянув Иларии в глаза, чуть слышно прошептал: «Я люблю Вас».

– Что Вы такое говорите? – тоже шепотом ответила игумения, – я монахиня, я обет дала.

И слезы полились из ее сапфировых глаз. Вошедшая монахиня увела Иларию из палаты.

– В чем дело, матушка, почему Вы плачете, ведь кризис миновал, и он будет жить?

– Пресвятая Богородица показала мне его ужасную смерть в будущем, но я упросила Ее, чтобы сейчас он поправился. Что я наделала? – закричала Илария, обнимая монахиню.

Несколько дней в госпитале и монастыре говорили о чуде, сотворенном Иларией. Старичок-хирург, чуть не направивший поручика в морг, лишился дара речи и, при появлении Иларии, отвешивал ей поясной поклон. Он так и оставался в глубоком поклоне, пока игумения не выходила из операционной или не разгибала его.

– Это Бог исцеляет. Молитесь Ему, – всегда отвечала Илария на подобные восторги.

Прошел месяц, и Баранов постепенно начал выздоравливать. Отношения с игуменией были ровные. Они, казалось, забыли слова, вырвавшиеся у него наутро после операции. Но так только казалось. Их души трепетали при виде друг друга. К поручику приехал отец, который оказался генерал-губернатором одной из провинциальных губерний Российской Империи. Привез на телеге еду для раненых, бинты и карболку в госпиталь и груду солдатских одеял для монахинь. Почти двое суток проговорив с сыном, он пришел к Иларии. Получив благословение, губернатор долго не мог начать разговор.

– Ваше Высокопреподобие, – решился он, – будучи давно наслышан о Вас и о Вашей благородной деятельности, будучи безмерно благодарен Вам за спасение своего единственного сына, я рад знакомству с вами и удивлен, как такая хрупкая женщина смогла справиться со всем этим? Откуда в Вас берутся силы?

– Я утешаю себя словами святого апостола Павла, – ответила Илария, – «Сила Моя совершается в немощи».

– Я хочу рассказать Вам о теперешнем положении дел в нашем государстве. Положение хуже некуда. Война, несмотря на героизм и миллионные жертвы, похоже, проиграна. Административная система вся прогнила. Высокие налоги, странные законы, взятки. У нашей страны сейчас или бездарное или подлое руководство, которое только набивает свои карманы. В городах – очереди за хлебом, сам видел, – и это в России?! Возможно, вскоре Царя заставят уйти. Я слышал такие разговоры в Государственной Думе. Страна стремительно нищает и деградирует. Украл миллион – тебя изберут в депутаты или возьмут в правительство. Украл краюху хлебы – тебя посадят в тюрьму. У меня такое впечатление, что мы живем среди убийц, воров, блудниц, взяточников и клеветников – среди всех подонков рода человеческого. Россия находится на грани развала. В дальнейшем нас ждут неисчислимые бедствия и, возможно, даже гражданская война, ведь на фронте солдаты стали убивать своих офицеров. Есть такие факты. Ненависть «классов» достигает предела. А у меня единственный сын, и я хочу, чтобы он жил. У меня есть средства. Я намереваюсь отправить его в Швейцарию для продолжения лечения и прошу Вас сопровождать его, – генерал вытер выступивший пот.