bannerbanner
Лобстер и картошка в мундире
Лобстер и картошка в мундире

Полная версия

Лобстер и картошка в мундире

Язык: Русский
Год издания: 2017
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
1 из 5

Лобстер и картошка в мундире


Вероника Ткачёва

Редактор Любовь Бросалина

Иллюстратор Анна Шабанова


© Вероника Ткачёва, 2017

© Анна Шабанова, иллюстрации, 2017


ISBN 978-5-4485-4002-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Несколько слов к читателю

Сейчас многие ведут блоги: публикуют в соцсетях свои мысли, истории; кричат об обидках и докладывают об инсайтах; делают перепосты рецептов и понравившихся стихов, восхищаются цитатами «великих».

Я не исключение. Уже несколько лет я публикую в «Фейсбуке» всякую всячину, которая со мной происходит. Кто-то находит её интересной и регулярно читает. Некоторые даже просят издать отдельной книгой. И я решилась: издаю!

И в этом уже давно нет оригинальности. Таких книг издано достаточно. Кто-то даже смело называет эти свои издания новым жанром или же броско пишет «вне жанра». Думаю, что количество подобной литературы уже породило новый жанр. Ему пока нет точного названия. Но скоро будет. Вот и моя книга в этом уже существующем, но пока не названном точным именем жанре.

Здесь вы встретите и реальные истории, которые произошли со мной и моей семьёй, и сочинённые сказки-притчи-рассказы, и мои мысли вслух, и путевые заметки, и многое другое. Надеюсь, что книга подарит вам много приятных, позитивных минут!

Всегда ваша,Вероника Ткачёва

Кто есть ху

Без вводных, увы, не обойтись, потому что не все дружат со мной на ФБ и не все знают людей, которых я буду тут упоминать. Поэтому придётся, как в пьесе, указать действующих лиц. Итак.


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Мой муж Дима  – мужчина средних лет, энергичный, целеустремлённый, умный, обаятельный, когда того пожелает.

Моя старшая дочь Катя – ныне совершеннолетняя, не любит, когда её называют Екатериной. 3-й год учится в Англии, поэтому в рассказах она появляется эпизодически.

Моя младшая дочь Диана  – сейчас ей 11, с детства в семье её зовут Дианой Дмитриевной и часто на вы.

Моя мама Тамара Юрьевна  – любит меня очень-очень, но в воспитательных целях изо всех сил старается этого не показывать. И я её очень-очень люблю, но по странной традиции, сложившейся в нашей семье, тоже стараюсь показывать это только в крайних случаях.

Мой папа Евгений Демьянович  – будет появляться на этих страницах крайне редко, но это не значит, что я его люблю меньше мамы. Помните этот дурацкий вопрос в детстве  – а кого ты больше любишь: маму или папу? И пауза такая. Типа, загадочная. Типа, уели тебя. Так вот, я с детства знаю ответ на этот вопрос. Я люблю маму и папу. И всё.

Андрей Корольков  – талантливый поэт, мой друг, человек, советами которого я очень дорожу, себя называет моим соратником по несчастью (это он писательство имеет в виду).

Другие  – продавцы, покупатели, попутчики, знакомые и незнакомые люди, все те, кто окружает нас каждый день и помогает создавать нашу индивидуальную родную реальность.

Когда пишешь книгу, то твоя первоочередная задача  – сориентировать читателя и ответить на главные вопросы: кто? где? когда?

На первый вопрос я уже ответила.

Теперь о пространстве, в котором происходят события. В основном, это Москва. В противном случае я буду указывать город, страну, полустанок.

Ну и когда всё происходит. Под этой обложкой собраны истории, которые написаны мной в 2015—2017 гг. Иногда это более ранние вещи, но все они были опубликованы на ФБ в указанные года.

Если честно, я ненавижу в пьесах вот эту часть. Всегда её читаю вполглаза. Зато потом думаю  – кто-кто? где-где? И снова и снова возвращаюсь к нелюбимой памятке в виде действующих лиц. Если мы с вами одной крови, то уж простите за эту часть, просто без неё ну никак.

Писательские невзгоды

Хочется начать с этой выдержки. Ничего не изменилось с возникновением современных технологий: электронных книг, блогов, щадящей карманы издателей «печати по требованию»; писатель по-прежнему получает до смешного мало за свой труд. Если вообще что-то получает. И тем не менее тысячи отважных всё равно пишут. Такие же отважные идут поступать в театральные или художественные училища, в балетные школы, в литинституты. И никакой пример тысяч и тысяч их предшественников, канувших в неизвестность, спившихся, отчаявшихся, нереализовавшихся, не пугает этих отважных. Они просто не в состоянии жить иначе. Они не могут не играть, не танцевать, не писать картины. Как я не могу не писать свои рассказы и сказки…

Но что-то я заболталась, ещё успею навысказываться. А теперь слово мастеру!


ПИСАТЕЛЬСКИЕ НЕВЗГОДЫ. ГАБРИЭЛЬ ГАРСИА МАРКЕС.

Газетные заметки (1961—1984).

«Писать книги – занятие самоубийственное. <…> Не думаю, что много найдётся читателей, которые, закрывая книгу, спросят себя, скольких мучительных часов, скольких домашних бедствий стоили автору эти двести страниц и сколько он получил за свой труд. Чтобы покончить с этой темой, сообщим к сведению несведущих в этом деле, что автору достаётся лишь десять процентов того, что покупатель платит за книгу. То есть вклад читателя, который приобрёл книгу за двадцать, предположим, песо, в укрепление благосостояния писателя равен двум песо. Остальное забирают издатели, рискнувшие напечатать его сочинение, распространители и книготорговцы.> … <В свете этих невесёлых размышлений сам собой напрашивается вопрос – а для чего пишут писатели? Ответ прозвучит столь же мелодраматично, сколь искренне. Ты родился писателем, как кто-то рождается евреем, а кто-то чернокожим. Успех пьянит, любовь читателей окрыляет, но это всё дополнительно и второстепенно, потому что хороший писатель будет писать, даже если башмаки у него рваные, а книги не продаются…»

Два сердца на снегу

Иногда мудрость высказываний «древних и великих» вдруг проявляется в одном моменте. Правда, как известно, каждый момент нашей жизни удивителен и неповторим. Только не замечаем мы этого. Верим в означенную истину, но как-то вяло. И вот вдруг ты оказываешься лицом к лицу с этой неповторимостью…

Полчаса назад младшая дочка выглянула в окно. Позвала меня: «Мама, смотри!» Я с ленцой, собирая по пути пустые чашки из-под чая, подошла к ней.

«Мама, смотри, на снегу два сердца! Машины колесами прочертили».

И правда  – два сердца! На свежем, чистом снегу. Удивительно!

Пошла за телефоном. Только успела снять, как машина двинулась. И сердец не стало.

Словно послание Вселенной, которое по прочтении почему-то велено уничтожить. Послание о любви и нежности. К нам. Двоим. Впрочем, как и ко всем живущим на Земле.

Правда, вряд ли кто-то ещё видел это, даже если и смотрел в окно. Только незамутнённым детским взглядом можно было прочитать это послание… Я бы тоже не прочла. Даже если бы посмотрела в окно. А сколько ещё  – посланий, шансов, откровений  – я не увидела, не прочла, не поняла?..

Старая газета – в подарок

По ФБ реклама ходит: «Старая газета в подарок. Подберём к нужной дате». Идея-то хорошая, вот только…

Был недавно у мужа день рождения. Заказала я ему такую газету-ровесницу, как умная Маша. Сама довольная такая! Смогла что-то оригинальное мужу подарить.

Фирма сказала, что на этот день у них только «Правда» в наличии. Так-то ещё «Известия» бывают или «Московский Комсомолец» там, или ещё другие газеты. Но вот на эту дату только «Правда» одна и осталась. Я подумала, что название у газеты всё-таки хорошее, жизнеутверждающее, позитивное. Не какие-то «Известия». Что это за название такое – ничего особенного. Вот «Правда» – это да! В общем, заказала.

Настал мужнин ДР. Утром дарю знаковую газету своему имениннику. Он чуть не прослезился от умиления. Зайцем меня назвал. Я его медведиком. Идиллия, в общем.

Вечером муж приходит с работы. Загадочный такой. После ужина говорит, что прослезился сегодня два раза. Второй – уже от смеха и на работе. Когда ему сослуживец такую же «Правду» подарил.

А я подумала: вот гадство, хоть бы «Известия», что ли, были для разнообразия…

Тётка. Новогоднее

Вчера, то есть третьего января, была в аптеке.

На всю аптеку  – четыре человека. Два фармацевта за двумя кассами. И два покупателя около этих самых касс: тётка какая-то и я.

Поэтому никто никуда не спешил: моя фармацевт с чувством, с толком, с расстановкой пробивала то, что я, наверное, в состоянии аффекта набрала: пластыри «Антитоксин» (которые, как выяснилось дома, не совсем пластыри, а подушечки, и их к тому же к ступням (!) нужно прилеплять; кошмар, короче!), маски для волос-лица-ног-рук, гели какие-то, мочалки (как будто мало их у нас!). Видимо, по шопингу соскучилась. Только так могу объяснить себе свои покупки.

Параллельно со мной тётка выбирала средство по уходу за волосами. Прямо на кассе. Знаете, у касс вечно какую-то ерунду кладут, к которой руки так и тянутся.

– Какое у вас хорошее средство по уходу за волосами?

– Вот это. «Лошадиная сила».

– «Лошадиная сила?» Эм… А это?

– Это тоже «Лошадиная сила». Для сухих волос.

– Опять лошадиная?..  – по голосу тётки слышно, что она не чувствует себя лошадью, а на голове у неё вовсе не грива, и ей хочется не лошадиного ухода за собой, а человеческого.

– Они все из серии «Лошадиная сила»,  – с радостью вещает фармацевт.

– Да? И это?

– И это.

Я внимательнее смотрю на тётку. Мне тоже эта «лошадиная сила» как-то поперёк уха. Я тоже не чувствую себя лошадью. Я чувствую себя тем, кем и родилась: человеком. И тоже настроена ухаживать за собой человеческими средствами. А не лошадиными, кошачьими или собачьими.

Тётка меня не впечатляет. Даже напрягая всю свою зрительную память, подключая воображение, не могу сейчас представить себе её лицо.

Что-то тотально серое. Сизое полупальто на пуху. Блёклая шапка, надвинутая чуть ли не на самые глаза. Волос, за которыми она так жаждет ухаживать, под ней вообще не видно. Цвет лица тоже серый. Мелкие морщины кругом (мне, конечно, видны места, где нет одежды, но под ней наверняка то же самое  – морщины, морщины, морщины…). Ни грамма косметики. Возраст?.. Может быть, чуть за 50. А может, и чуть за 60.

В общем, мышь серая. Правда, шапка хоть и недорогая, но модного фасона, молодёжная. Но не скажу, чтобы она украшала тётку.

Женщина, так и не выбрав средство по уходу за волосами, окидывает взором другие товары у кассы:

– А это что у вас?

– Презервативы.

– Презервативы? – в голосе тётки интерес, она берёт одну коробочку в руки.

– Да. С запахом шоколада.

– С запахом шоколада? – тётке становится всё интереснее.

– Да.

– А сколько их в упаковке?

– Два.

– Всего два?.. – как-то разочарованно тянет тётка. – А сколько стоит?

– Сто сорок восемь рублей.

– Хорошо, пробейте.

Мы трое – два фармацевта и я – делаем вид, что сильно погружены в свои дела. Я лихорадочно роюсь в кошельке, хотя платить ещё рано. Моя фармацевт деловито щёлкает кассой. Тёткина – вторит моей.

Мышь серая как ни в чём не бывало стоит. С интересом изучает красивую коробочку с презервативами, которая вот-вот станет её.

Возможно, фармацевты люди привычные. Или им вообще всё равно. А вот у меня воображение сильно развито. И наблюдательность тоже есть. И логика. И в моей голове моментально выстраивается вот такая цепочка: тётка явно небогатая, а презервативы почти по 150 рэ; если она замужем, то не напасёшься; значит, не муж, а любовник. Которому два может быть маловато за раз. Да ещё и затейники эдакие – с запахом шоколада, понимаШь!

Вот тебе и серая мышь. Молодец тётка! Да, может, и не тётка вовсе.

А как снимет она свою бесцветную шапку, как помоет свои волосы хорошим нелошадиным шампунем, как накрасится… Какая такая тётка?! Женщина!

Шапка от дизайнера

Купила себе шапку от прибалтийского дизайнера. Как всегда у них – вроде бы ничего особенного, всё просто, но при этом с налётом какого-то нездешнего шика.

Надела.

А Диана была, видимо, под впечатлением от очередного просмотра «Голоса». Нагиев там вечно своим прикидом выделяется: то «цЕпочка» какая-то между пальцев намотана (а-ля чётки, но совсем не они) и он её брутально так крутит, то в очках всю дорогу, будто там курорт, а не работа, то ещё что-нибудь эдакое с гардеробчиком своим учудит…

– О-о-о. У тебя новая шапка, – констатирует Диана, – ты в ней на Нагиева похожа.

Наверное, это было одобрение. И даже комплимент.

Наверное.

«Им тоже тяжело…»

Почти сказка

– Послушайте, я вас люблю!

– Ой, кто здесь?

– Я…

– Девушка, вы тут в темноте стоите… Опасно же. Обидит кто. Или наедет. Вас же не видно почти.

– Я вас жду.

– А я вас сразу и не заметил. Тут за день так намелькаются перед глазами – люди, машины… Как говорится, смешалось в кучу: кони, люди…

– А я тут давно стою, чтобы сказать…

– Да вы дрожите. Замерзли! Надо домой. Там мама уже ждёт. Или кто дома-то?

– Мама. Но я вас люблю.

– А маму?

– И маму.

– Вот и хорошо. Вот и чудно! Маму надо любить. А меня не надо.

– Но…

– Ну подумайте сами, моя хорошая, на что я вам. У меня жена, дочь, кошка. Вон, «Шебу» ей несу. Вот, смотрите. Видите?

Шуршит пакетами, достает и показывает кошачий корм, а всё это время продолжает говорить:

– Кроме «Шебы» не жрёт ничего. Так голодная и будет сидеть. А у меня работа: два через два одна и две через две – другая. Работы, то есть, две. То есть два через два дня одна работа, и потом в свободное время две через две ночи – другая. А мои бабы тоже – воспитывают её. Мусю нашу. «Шеба» кончится, так рыбу ей суют. Ну не ест она рыбы! Не любит.

– А я вас люблю.

– Ох. Ну я же объясняю. Меня любить нельзя. Я больше женской любви не вынесу. У меня, сама посчитай… Ладно, я посчитаю, у тебя уже пальцы синие, не загибаются. Возьми мои перчатки. А я свои пальцы буду загибать. Считаем: две мамы у меня, слава богу, живы – и тёща, и моя. И обе, тоже слава богу, отдельно живут. Но – продуктов мамам привези, на дачу мам отвези, потом их оттуда забери… И всё в разных концах Москвы и Подмосковья. А сейчас пробки, сама знаешь, какие.

Загнул два пальца и продолжает:

– Жена моя тут вот недавно, например, говорит: пылесос сломался. Я ей: давай починим. Она: нет, он старый, его бесполезно чинить, надо новый покупать. Ну, я напрягся, подзанял там. Купили. Домой приносим. Распечатали. Зверь! Старый, перед тем как выбросить, включили на всякий случай. Тоже заработал. «Так какого!..» – говорю. А жена – «Ничего, маме на дачу отдадим, а этот всё равно мощнее».

Мужчина основательно загнул третий палец, потом, через секунду, ещё один, видимо, кошку вспомнил.

– Но я вас люблю, мне от вас ничего не нужно…

– Милая, ну куда я тебе? Куда? Меня и так мои бабы на части рвут, только успеваю поворачиваться. Ты тут не вклинишься, нет. Дочка вот ноет – сапоги ей нужны. Только купили. Месяца не прошло. Нет, уже немодные стали. Как они за месяц станут не модными? Вот как?! Завтра выходной – поедем сапоги покупать.

Мужчина при этом со значением загнул пятый палец. И потряс кулаком.

– Но я бы окружила вас любовью и заботой…

– Милая, я бы хотел, чтоб меня хоть один мужик окружал, среди этого бабьего царства! Кореллу тут купил. Попугая. Мироном назвал. А Мирон этот мне через две недели яйцо снёс. А я на смене был. А он, то есть она, сидит на яйце, ни пить ни есть не отходит. Ослабела птица. Мне мои звонят: что делать? Я им: яйцо выньте, да и все дела! Они: мы боимся, она шипит на нас, клюв разевает. Вот ещё курицы две! И эта третья, яйцо, вишь, снесла. Приехал, перчатку надел. Выкинул яйцо это. У неё как просветлело в голове, у Мироновны нашей, кинулась воду пить, потом зерно клевать. Ну ничего без меня не могут!

Мужчина посмотрел на загнутые пальцы на одной руке. И отогнул указательный на второй. И, как бы грозя им кому-то, повторил:

– Ну ничего без меня не могут!

– И я не могу.

– Нет, нет! Я ещё одной не вынесу. Не вынесу я! Любишь меня?

– Люблю.

– Хорошо, люби. Но иди домой, раз любишь. Пожалей ты меня! Нет-нет, не вынесу я… – сказал мужчина.

Повернулся и пошёл домой, шурша кучей продуктовых пакетов.

Неземное созданье прижало перчатки любимого к сердцу, вздохнуло, распушило пёрышки и… улетело.

Однажды я работала журналистом…

Однажды я работала журналистом. На телевидении. Как-то я пришла в дружественную телевидению контору, которая снимала документальное кино для телеканалов типа «Домашний». Что-то мне там надо было. И вот подгребает ко мне коллега: рыхлый стареющий мальчик плюс-минус под-за сорок, с очками, лысеющим лбом и кругленьким пузиком. Всё это (как и он сам) какое-то неявное: пузико дрябленькое, несмелое, совсем не арбузное; волосёнки с переменным успехом маскируют свободные места, оставшиеся от безвременно ушедших своих собратьев; общая рыхлость характера прячется под наигранным напором, а подбирающаяся старость прикрыта хроническим инфантилизмом…

В общем, натерпелся он за свою жизнь от женщин, это точно!

Был он, как я уже сказала, мой коллега – журналист то бишь. А почему-то многие журналисты считают себя всезнайками, хотя на самом деле не знают ничего. Даже русский язык толком не освоили, а уж его-то они обязаны знать, рабочий инструмент.

И вот подгребает ко мне этот потерпевший от женщин. Развязной такой походкой – душевед и человекознайка. Обменялись мы с ним какими-то фразами. И смотрит он с прищуром сквозь очки, которые были модными никогда в никаком году. И, надеясь куснуть меня, говорит:

– А хочешь, я всё про тебя расскажу?

– Ну давай, – стало интересно мне.

Он дальше смотрит на меня. Типа, на нервах на моих играет. Типа, считывает меня. Потом голосом, претендующим на жёсткость и резанье правды-матки, говорит:

– Ты притворяешься, что тебе двадцать пять. Но тебе гораздо больше. – Мужчина ничьей мечты выдерживает драматическую паузу, дабы я ужаснулась. – Тебе на самом деле тридцать… (ещё небольшая пауза – сомневается, но потом решает вредничать по полной, видимо, вспомнив каждую обиду, нанесённую ему за всю его жизнь женщинами) три! – добавляет он мне годков.

Сказал и смотрит на мою реакцию: «Мол, ну что? уел я тебя?!.»

Я улыбаюсь. Вернее, продолжаю улыбаться. Вежливо.

Он немного сбит с толку моим солнечным спокойствием и начинает говорить быстрее. Наверное, чтобы скрыть своё разочарование – главный-то козырь не сыграл.

– Ты не замужем. Разведена. Но у тебя есть ребёнок. Мальчик, – слова сыплются из него тяжело, каждое пытается припечатать меня позорной печатью.

Сказал и опять смотрит. Победно так.

Я – улыбаюсь.

Он растерян. Уточняет:

– Я прав?

– Абсолютно, – отвечаю я, расплываясь в своей самой лучезарной улыбке.

– То-то, – пытается добить он меня, – я вижу женщин насквозь.

За это время мои дела в этой конторе как-то решились: то ли бумагу подписали, то ли что-то перекинули на флешку… не помню я уже. Короче, ушла я оттуда. Особенно вежливо с проницательным стареющим мальчиком попрощалась.

На тот момент мне было 38. У меня подрастало двое детей. Женского пола. А в браке я до сих пор. Как вышла замуж в двадцать один год, так до сих пор и замужем. За тем же самым мужем.

Посвящение в театралы

Вчера младшая дочка, увидев на моем столе один театральный билет, с удивлением спросила:

– Мама, ты опять идёшь в театр?

– Ага, – сказала я, зачем-то протягивая ей билет (наверное, чтобы мои слова звучали весомее).

Дочка взяла билет и, ни секунды не раздумывая, заунывным, утробным голосом начала говорить, касаясь при этом билетом моих плеч и лба:

– Посвящаю тебя в театральные мамы.

Вот. Теперь я не просто мама. А ещё и театральная.

Кстати, идём сегодня с ней на «Синюю птицу».

Тоже посвящаю дочку – в театралы.

Малышка

Сегодня опять была в аптеке.

Стояла в очереди… не то что в очереди, но передо мной женщина что-то покупала. А следующим номером шла я.

Копошилась она с каким-то лекарством. Вспоминала-вспоминала, так и не вспомнила его название.

– Ну, тогда мне ещё бинт, – говорит, – нужен.

– Вам такой или такой? – спрашивает фармацевт. «Один подороже, другой похуже, судя по цене», – одновременно прикидываем в уме мы с женщиной.

– Получше, конечно, – говорит она.

А лет ей так к шестидесяти подходит.

И тут добавляет:

– Я мизинчик сломала. Мне его надо бинтом к другим пальчикам приматывать.

Сказала. И ждёт. Реакции.

Реакции нет.

Только фармацевт там, за стеклом, в своих шкафчиках-ящичках копается – бинт ищет; кассой строчит, как машинкой швейной, – бинт пробивает.

Ну а какая может быть ещё у неё реакция? Сказать «ужас какой»? Ну так не ужас. Ужасов сейчас других много. Хоть бы поменьше уже! Самолёт взорвали с нашими туристами. Это ужас. Или рак, не дай никому бог, кругом.

Плохо, конечно, что-то ломать. Но тут вроде мизинец. На ноге. (Поскольку пальцы на руках у женщины, как я заметила, двигаются нормально.) Не тазобедренный сустав. Или там рука. А если ещё правая. А мизинец даже в гипс не надо класть. Только приматывать, чтобы в покое был.

А женщина ждёт. Реакции. Чтобы как-то дождаться, повторяет:

– Мизинчик я сломала.

И вздыхает.

Жалобно.

Ей шестьдесят почти, а у неё не мизинец, а мизинчик. Как у маленькой девочки.

Она такая и есть – пятилетняя малышка, упрятанная в стареющее тело каким-то злым волшебником. И хочется её пожалеть. Погладить по голове. Сказать волшебные заговорные слова: «У кошки боли, у собаки боли, а у тебя, малышка, не боли…»

Но не скажешь же.

А потому и реакции нет. Ни у фармацевта. Ни у меня. Молчим. Жалеем. Хоть дуй на этот мизинчик, чтобы меньше болел.

А женщина берёт свой бинт и сдачу. Вздыхает. И уходит, наступая на свой сломанный мизинчик. Не дождавшись ни от кого волшебных исцеляющих слов.

…Аll my troubles seemed so far away…

По утрам перед школой младшая дочка занимается по скайпу с учителем английского, суббота и воскресенье – выходные. Муж тоже иногда освежает свой английский с тем же преподавателем. У того своя методика: задаёт учить песни, грамматику как-то интересно подаёт… в общем, дочка занимается если не с удовольствием, то без отвращения, но всё-таки… Сегодня утром (если кто забыл, то сегодня пятница, хотя, думаю, что таких нет :)), попрощавшись с педагогом, Диана поёт себе под нос, слегка переделав «Битлз»: «Bye-bye… all my troubles seemed so far away…»

И уж извините, знаю, что знаете :), но во всех приличных книгах положено давать переводы, поэтому прилагаю свой, литературный, так сказать: пока-пока… все мои проблемы выглядят такими далёкими…

А ты уменьшила энтропию?..

Вчера днём мне звонит муж. Просто узнать, как я там.

– Чё делаешь?

– Да вот, песню написала.

– А-а-а… – тянет он совсем без энтузиазма.

– Преподу вашему с Дианой, по английскому, – пытаюсь подогреть я его интерес.

– Что преподу? – не понял муж.

– Песню написала. Ну, текст для песни.

– А зачем ему текст для песни?

– Так он музыкант. А английский у него, так сказать, вторая профессия.

– Он музыкант?! – как-то даже взбадривается мой муж.

– Ты с ним год уже занимаешься и ничего про него не знаешь. А я только два дня общаюсь по мылу. И уже всё знаю! – хвалюсь я.

– Так я с ним английским занимаюсь, а не политесы развожу, – ставит меня на место муж строгим голосом.

Мне очень не хочется стоять на этом месте, а хочется перевести разговор на новоиспечённую песню, поэтому я опять завожу своё:

– Вот, представь, песню написала.

– Ну и как? – снова с ленцой реагирует муж.

– Не знаю ещё… Только отослала текст. Но на мелодию, по-моему, лёг.

(Мелодия уже была написана этим преподом и мне прислана.)

– Ну и как, – интересуется муж, – ты уменьшила вселенскую энтропию или увеличила?

– Уменьшила, конечно! – отвечаю по-пионерски.

– Я вот только забыл: хорошо уменьшать энтропию или хорошо увеличивать?.. – с той же ленцой говорит муж.

А я себе понимаю, что он заранее мне готовил засаду. Вот такой он! Но не в этом, как говорится, песнь.

Я теперь второй день хожу и думаю: увеличила я энтропию или уменьшила. И что же всё-таки лучше?..

И вообще, в принципе, в философском, так сказать, аспекте – как я живу? Увеличиваю энтропию? и я тоже? медленно подталкиваю вселенную к концу её? или можно своими действиями как-то затормозить, а то и повернуть вспять? и что повернуть?..

Лазаю по справочникам теперь. Озадаченная. Не до песен уже. А муж давно, наверное, позабыл про энтропию. И про песню, небось, тоже. И в ус не дует. Ну весь он в этом!

На страницу:
1 из 5