Полная версия
Гур-гур вместо музыки
– Смотри. Выпил. И сразу в рот. Слюна прёт. И жуёшь – слюной запиваешь.
Это оказалось чертовски вкусно.
*
Мы просидели с ним часа три.
Умяли эту 0.75. Сжевали полблока резинки.
И говорили, говорили, говорили – о кино, о жизни, о Гуревиче.
Бедная моя подружка просидела почти молча.
Бедная моя рука.
*
– Что у тебя с рукой, – когда вышли, спросила подружка.
– Распухает иногда. Ни с того, ни с сего… Может, это наследственное?
И поехали в травмпункт.
Два пальца были сломаны.
*
Что сделал хитрейший Проценко?
Он принял фильм. Но с гневными идеологическими поправками про эпизод с митингом, приложив эту бумажку к остальным документам.
А мне сказал:
– А теперь иди в Госкино СССР сдавайся. А я посмотрю.
И засмеялся.
Потому что самое страшное – было впереди.
*
Как я там сдавал – это отдельные рыдания,
но Гуревич в них почти не фигурировал.
*
Гуревич не слышал эту историю.
Я просто не знал, как ему её рассказать.
Много было жёстких слов, жёстких мыслей.
Я и сейчас-то не всё рассказал – так, историю-лайт.
Но через месяц, два, он вдруг с удивлением сказал:
– Ты знаешь, Проценко ко мне стал лучше относиться. Тут видел его – он так со мной – вежливо – как ваша мастерская? С чего бы это? Может подлянку какую задумал?
Он был мнителен.
Как человек, которого много гнали.
*
Агент КГБ
Гуревич поймал меня в Доме кино, шепчет и оглядывается, как шпион:
– Американцы предлагают тур – советские режиссёры со своими фильмами в Америке. Никаких чиновников. Я, вроде, главный. Пробиваю – тебя… —
и на весь вестибюль,
– … но меня эти американцы подозревают, что я из КГБ. Нет, ну не идиоты! —
опять, почти шёпотом,
– Буду тебя отстаивать. Но… я тебя очень прошу – если ты останешься в Америке – мне конец… – сделал ужасные глаза, – Дай слово.
– Даю, – говорю я страшным шёпотом.
Потому что не верил ни в какую Америку.
А в вестибюле-то никого и не было.
*
89-тый. Конец зимы и февраля.
Шереметьево.
– Не грустно? С родины уезжать, – вдруг спросил Гуревич.
Я не понял – какая грусть?
Полетели…
*
Первый раз JFK
Сели в Нью-Йорке. В аэропорту Кеннеди – аэропорт JFK.
– Грустишь? По родине?
Во, думаю, заладил – мы ж только улетели – какая грусть?
– А еврею хорошо, – как-то облегчённо вздохнул Гуревич, – Не надо по родине скучать. Когда уезжаешь. Как уехали две тысячи лет назад, так и не грустим.
Тут остановимся…
Но запомним этот чортов аэропорт JFK…
*
Америка
Десять, что ли, советских режиссёров со своими фильмами, безо всяких чиновников, в несколько этапов должны были колбасить по Америке.
Показ фильма, встреча со зрителями. Час и час.
Когда вместе, когда порознь, но мы с Гуревичем всё время вдвоём.
Потом Гуревич придумал – лекция, показ, потом ответы на вопросы.
Тут стали платить.
Аж по 200 долларов за лекцию.
*
Совки в Америке тогда были популярны и на нас был лом.
Появились деньги.
Научились сами ходить за водкой.
Потом стыдливо прячем пустые бутылки.
Диссидент Гуревич говорит позорные вещи:
– Что подумают о советском человеке?
Но и я – я думаю так же.
*
Профессора
Он был раним.
Принимали нас всё сплошь профессора.
Среди которых попадались и кинематографические.
Рядом с ними Гуревич, был даже не академиком, а…
*
А он никак не мог понять, откуда их тут столько?
Отъездив пол Америки, он вдруг стал представляться:
– Профессор Гуревич
Заметив, что я улыбнулся, в следующую лекцию он сказал:
– Профессор Гуревич. Профессор Мирзоян
Профессор Мирзоян показывал курсовой фильм после первого года учёбы на Высших Режиссёрских Курсах.
Хорошо – об этом никто не знает.
*
Так и проездили остальную половину Америки – когда профессорами, когда помалкивая.
И это не было жульничеством, это было даже не ребячеством – по сравнению с их профессорами, Гуревич был, как…
*
Сидели у одного из таких кинопрофессоров в гостях.
Дом – полная буржуазная чаша.
Беседа – высокоумнейшая.
Что-то про будущее социалистическое устройство человечества.
Потому что жена его – сенатор местного разлива.
От разговоров про кино кинопрофессор почему-то отлынивал.
Потом встал и торжественно вынес нам калейдоскоп сына какого-то китайского императора аж XVI-го века —
показал из своих рук в открытом футляре.
Еле уклянчили дать в глаз посмотреть.
На конце – снаружи – огромный, гранёный на сотни граней, горный хрусталь внутри камни – рубины, изумруды – красотища!
Бесчисленное количество переливающихся комбинаций.
Можно снимать, не выключая камеру и подложив музыку – бесконечное кино.
Слегка, правда, формалистическое и медитативное.
О чём я тут же и заявил.
– А какой будет социальный контекст? – с птичьим лицом спросил профессор кинематографии.
*
– Слушай. А ведь кто-то из нас дурак – я или он? Ты как думаешь? – спросил Гуревич потом про того профессора.
Спросил, потому что у профессора был огромный дом с бассейном и четыре машины.
А у Гуревича был письменный стол.
*
У другого профессора.
Пили виски.
А виски дали – как украли.
– А закуску-то когда дадут? – всё шёпотом терзал меня Гуревич.
А я знал?
И вообще – полагается ли?
Не дурной ли это тон – закусывать?
*
Закуски так и не дали.
Но беседа была приятной.
Позже выяснилось – пили мы очень, очень старый виски, из оплетёной серебром ручной работы бутылки, которым надо было наслаждаться,
а не как мы, деревенщина – пить.
– Идиот! Предупреждать надо, – обиделся на профессора потом Гуревич, – А ещё профессор называется!
*
А в гостинице – заказали с ним мексиканскую пиццу, острую как раскалённая кочерга и очень вкусно и весело закусили ею водку.
В тот вечер родилась знаменитая фраза Гуревича:
– Шикарная страна Америка. Здесь пьют и гуляют, не закусывая.
А я думал – это Галич. Или Давлатов.
*
Языки
Был говорлив.
Говорить любил.
Не потому что был словобол и страдал логореей.
Слово – было его стихией.
И он был в ней, как боцман, знающий каждую гайку этого парохода.
И никогда не говорил, пока его не спросят.
*
Языка не знал поначалу вовсе.
Путался страшно.
Вместо Хай, говорил Бай. И наоборот.
Улыбки американцев по этому поводу принимал, как симпатии.
Но заявил:
– В общем – с языком у меня – более, или менее. Юд – знаю. Остальное – подучим… Ну, сколько там ещё у них слов?
– Тысяч тридцать, – наобум ляпнул я.
Стал в уме считать:
– В день по слову – это когда я выучу?
– Через сто лет.
– А по два?
– Чрез пятьдесят.
Расстроился.
*
Фукидид
Вернулся откуда-то, возбуждённый, оскорблённый.
– Нет, ну ты кому скажи – негр меня жидом обозвал!
– А как узнали?
– Так он так прямо и сказал – фук юд!… И для этого надо было ехать в Америку?
Даже фак почему-то не мог запомнить.
Говорил:
– Фук я его!
Я поправлял:
– Фак, – и называл Фукидидом.
– Да какая разница! Я тут фукнул на одного – так он понял.
Но потихоньку язык одолел.
*
Статуя Свободы
Стоим под самой этой дамой, маленькие такие, а она в предремонтном каком-то состоянии.
Всё про неё рассказали – сколько от земли кончика факела и пр. – ждём кого-то, кто повёт нас ей в голову.
Гуревич, то был – весь внимание, вдруг говорит:
– Неуютно я как-то себя чувствую под ней. А ты?
– На Гекату похожа. Тоже лучи из башки торчат.
– А кто такая Геката?
А и я сам не очень знал. Но недавно где-то случайно прочёл:
– Богиня лунного света, потусторонних сил и ядовитых растений.
– Да ну тебя! Вечно ты со своими символизмами. Я тебя спрашиваю – как тебе свобода?
– Ну… так… пьянит… и в туалет очень хочется.
– Надеюсь, не насрать на Свободу? – Нет. По-литловому.
Мы уже начинали осваивать английский.
Что он потом сказал, как сейчас, слышу:
– А я чувствую себя маленьким… беспомощным… перед этой прожорливой свободой… не спрятаться у неё под подолом… такая же империя, как СССР… не опалили бы они мир этой своей свободой.
– Там – вам нравилось с коммунизмом бодаться. Здесь – есть повод с капитализмом побороться, – многоумно подметил я.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
