Орёл в курятнике

– О самоубийстве, – подсказала гостья.

– Ага! А я откуда знала, что «конец» – это ихняя верёвка?

– Канат, – подсказала Наташа.

– Да хрен с ним! Я думала, что он не одобряет моего способа самоубийства, конца то есть. И ору ему: мне, мол, всё равно как сдохнуть. А он мне сверху и вещает, ну раз всё равно, то давай как в сказке помирать, мол, жили они долго и счастливо и померли в один день. Я ему на пузо показываю, а он смеётся: это же хорошо, мол, не бракованная. И взял меня в жёны с Антошкой. Любил он его. И Антоша мужа любил, но звал дядей. Мы сразу так договорились, чтобы без обмана. Вот так.

– А кто ваш Антон сейчас? – поинтересовалась Наташа, хотя и знала уже.

– Водила, – Анна Андреевна небрежно махнула рукой. – Такой был талант! Но попалась одна смазливая бестия и всю жизнь моему сыну покалечила. Слаб он оказался. Не для искусства. Характера не хватило. После армии окончил курсы и с тех пор водит автобусы по маршруту. А в личной жизни у него полный ноль. А у тебя как?

– Примерно также, – улыбнулась Наташа.

– Ну, тогда вас и оженим. Чего вам холостяковать без толку? – рассмеялась Анна Андреевна. – Родите мне внука… Меня выпрут из театра… Буду нянчиться с малышом… Как никому не нужная бабка… У-у-у-у-у!

Анна Андреевна разрыдалась. Наташа бросилась её успокаивать:

– Анна Андреевна, не надо плакать! Вот водичка…

– Подожди! – отстранила от себя гостью художница. – Кто ж так успокаивает? Сейчас научу! Давай вой!

– Зачем? Я не хочу, – замотала головой Сечкина.

– Вой! У тебя мужа нет! – настаивала Анна Андреевна. – Раз мужа нет, значит бабе после пьянки нужно выть!

– Это кто так сказал? – возмутилась Сечкина. – Нет, да и фиг с ним!

– Молодец! – одобрила гостью художница. – Наш человек! Всем спать!

Глава 4

В больнице Петя впервые оказался один, без мамы.

В школе друзей у Петьки не было. На что он постоянно болеющий и по мнению поселковых пацанов никчемушный годился? Ни в игры поиграть, ни с рыбзаводскими или с мальчишками из военного городкаподраться. Ни в тайгу с ним не сходить, ни в море. Ребята с улицы брали Петю только что в чижа или бабки поиграться, а девчата – в классики. Дед Ефим с бабушкой, да мама – вот и весь круг общения. Мальчик всегда находился под надзором старших.

А тут – один, да ещё в обществе взрослых мужчин. Впору бы оробеть, забиться тихо в уголок, да поскуливать. Разве знал он, что для взрослых дядек может стать отдушиной в их временной изоляции от привычного мира? А стал. Мальчишка был забавный, как такой может не понравится? Он всё время вставлял в свою речь «разве не так?» как удэге вставляют своё «аманаби» или «бясике». Выкручивался, стесняясь своего заикания. Как при разговоре натыкался на затруднение, так тут же повторял фразу, которую выговорил ранее или «разве не так». Да и любознательный, не балованный…

Соседи по палате Петьку приняли с теплотой, непривычной для пацана. Петька ожил. Тут же прошёлся по палатам, со всеми перезнакомился. Других детей в отделении не оказалось, Петьку, маленького и хлипенького, жалели, угощали всякими вкусностями, расспрашивали о жизни, о родственниках. Петька стал популярным.

После ужина от обжорства он еле дышал. Прибрёл в холл, уселся на диван и там, под шум телевизора, показывавшего какое-то кино, заснул. Антон аккуратно перенёс мальчика на кровать, укрыл одеялом. Петька проснулся, понял, что не дома и стал хныкать, просясь к маме.

– Ну что ты разнылся как маленький? – расстроился Антон.

– А я какой? Разве не маленький? Маленький и есть… Отвези меня к маме, а? – попросил нового друга мальчик. – А я тебе свои конфеты отдам. Разве не отдам? Отвези, а?

– Не получится, брат! – стал уговаривать Петьку Антон. – Больница – это, брат, очень серьёзная контора. Тебя нужно к операции готовить, а для этого нужно, чтобы ты какую-нибудь злую инфекцию не подхватил. Видел, как тут санитарочки со швабрами носятся туда-сюда? А в вёдрах у них думаешь просто вода? Нет, брат, в вёдрах целая хлорка! Знаешь, какая это сильная отрава для бактерий? У-у-у-у-у! Что ты!

– А мы не отравимся? – насторожился Петька.

– Нет, – успокоил Антон. – Для нас той хлорки маловато будет. Ну, если то ведро всё выпить, то можно отравиться. Но ты же не будешь пить хлорку из грязного ведра?

– Бр-р-р-р! – поморщился Петька.

– Воистину бр-р-р!

Петька стал засыпать. Он осознал, что в присутствии Антона может чувствовать себя спокойно, как с мамой.

Утром к сыну пришла Наташа. Анна Андреевна не выпустила её из дома, пока она не съела яичницу с беконом, кусочек рыбного пирога и тарелку салата из капусты и свежих помидоров, щедро сдобренных каким-то особым соусом из грецкого ореха. Готовить Шутренкова любила. Тоже ведь творчество.

– В меня не влезет! – запротестовала Сечкина, когда хозяйка подвинула к ней тарелку с пирогом.

– Ты даже не представляешь, как я на тебя обижусь, – глубокомысленно заметила Анна Андреевна. – Оно тебе надо?!

– Ну правда, мне много! – взмолилась Наташа.

– Утром много не бывает! Можешь не обедать и не ужинать, а позавтракать надо основательно, потому что ты не бог и не можешь знать, какая пакость тебя ожидает впереди. А посему ешь и готовься к пакости! – Анна Андреевна подмигнула гостье. – Будь готов!

– Всегда готов! – обречённо прошептала Наташа.

В отделении она переоделась в подсобном помещении санитарок, и ей первым встретился Антон:

– Утро доброе! Ну как моя мамуля?

– Доброе! Уела! – Наташа провела пальцем по горлу.

– Это с ней бывает. Полюбила вас, значит, – улыбнулся Антон. – Ну а вообще?

– Упила! – Сечкина снова провела пальцем по горлу.

– О! – Антон удивлённо вскинул брови вверх. – Маман с кем попало не пьёт! Значит, вы её обаяли! Поздравляю!

– С чем? – Наташа пожала плечами. – Мы с ней виделись в первый и последний раз.

Антон загадочно улыбнулся и ушёл на процедуры. У Анны Андреевны подруг было мало. Вот Верка уехала и осталась в подругах только соседка Клара, которая была у дочки в Омске, помогая той растить близнецов. Наташа – замена не равноценная. Накормить – это святое, но пить с кем попало маман не стала бы. Наташа ей понравилась. И это было приятно Антону.

Наташа пробыла с сыном до обеда. Мальчик сдал анализы, результаты обещали подготовить к вечеру. Нужно было покинуть отделение на тихий час. Наташа решила, что самое время пока навестить институтскую подругу.

Вероники дома не оказалось, не оказалось её и в школе. Наташа решила, что подруга уехала на госы и собралась было возвращаться в больницу, как столкнулась с ней нос к носу, выходящей из трамвая.

Решили отметить встречу бутылкой вина. А тут и ресторан неподалеку. В ресторане Наташа была впервые. Родители её от посещения этого заведения остерегали, грозя всякой нечистью. Что было не совсем правдой, так как ни джентльменов готовых вступиться за женщину никто не отменял, ни милицию, тем паче. Официантка поздоровалась с Вероникой.

– Ты тут частый гость? – спросила Наташа, когда официантка отошла, приняв заказ.

– Не частый, но периодический. Бабью тоску лечу, – грустно улыбнулась Вероника. – Бывает, что только вином, а бывает, кому и приглянусь.

– Я бы так не смогла, – поморщилась Сечкина. – Какой-то разврат…

– А, – махнула рукой Вероника, – какой разврат? Пару раз на меня и клюнули всего-то. Пролетело и не заметила. Так… Покуражилась слегонька… Никакой личной жизни. А у тебя?

– У меня всё хорошо, – Наташа расправила плечи. – Никакой личной жизни!

Они посмеялись, потом выпили по бокалу за встречу. Наташа, рассказывая о себе, упомянула об Антоне.

– И как он?

– Неважно, – Наташа покачала головкой.

– Если «неважно», значит есть кто-то «важный», колись! – потребовала подруга.

Наташа на секунду вскинулась было ответить… И перевела разговор на тему предстоящих экзаменов. Когда ехала в больницу, всё думала об этом «неважном».

Ей было грустно.

Как всегда, всё разложила по полочкам. Бывший муж её не интересовал абсолютно. Как сложилась судьба у Виталика, она не знала. Сама не интересовалась, а Ирину Максимовну слушать не желала. Виталик женат, вне сомнений. Такой кобель и без хомута?! Так не бывает! А теперь ещё и Антон, тот явно оказывал ей знаки внимания.«Какая-то странная эта Анна Андреевна, – тут же вспомнила Наташа мать Антона. – И сынок, видать, такой же… Ну их всех!»

Вечером посещение больных разрешали с четырёх до семи пополудни. Наташа первым делом встретилась с врачом. Тот, уже зная результаты анализов, сообщил, что уровень гемоглобина в крови мальчика низкий, перед операцией требуется дополнительное лечение, чтобы привести состав крови в норму, и проводить его вполне можно амбулаторно. Наташа забрала сына, собираясь вечером возвращаться домой.

Прощаясь с Антоном, Петька попросил:

– Ты будешь приезжать ко мне в гости? Разве не будешь?

– Петя! – недовольно вскрикнула Наташа. – Ну чего ему к тебе приезжать?!

– Потому что он мой друг! Он сам так сказал. Разве не друг?! – обиделся мальчик.

– Друг, – успокоил Петьку Антон. – Когда у меня будут рейсы в вашу сторону, то я обязательно.

«Вот ведь, хватило же им одного дня, чтобы привязаться друг к другу», – недовольно подумала Наташа. И ещё подумала, что ведь, кажется, и вправду понравилась Антону и тот непременно её навестит. Ей это надо? Нет, новые отношения не входили в её планы. Во всяком случае, на этом отрезке жизненного пути. Наташа не понимала Антона: ну нравится женщина, а сына её зачем охмурять? Разве нельзя напором, как обычно действуют мужики? Невольно против нового друга сына она почувствовала раздражение.

Из Приморска в Порт-Стрелок возвращались электричкой. Петька, как сел в вагон, отвернулся от матери и уткнулся в окно. Наташе тоже не хотелось разговаривать. Было намерение подремать, но она не решилась: мало ли чего вычудит сынок?! Через полчаса бороться со сном стало сложно. Веки как будто налились свинцом и сами опускались. Сечкина решила поболтать с Петей:

– Ну и что интересного ты узнал в больнице?

– Отстань! – не поворачивая головы, взвизгнул мальчик. – Разве не видишь, что я скучаю? Разве не видишь?

– Ты как с матерью разговариваешь?! – возмутилась Наташа. – Вот приедем домой, я с тобой…

Закончить она не успела. Вагон дернулся, состав прокатил с десяток-другой метров – словно поезд ухватили за хвост, а потом отпустили, – и мёртво встал. Такие вещи раз от раза случались – молния в шторм вырубала электричество.

Так что вернуться домой в тот день им было не суждено. Подогнали дизельный локомотив, подцепили, состав вернули в Приморск. Наташа наняла такси и направилась на Санаторную. Больше было некуда. Вероника в тот же вечер уезжала сдавать госы.

– Проходи, устраивайся! – встретила её Анна Андреевна. – Меня сейчас не трогай! Я злая, как кобра на яйцах! К Антошке я не попала! Там в сумочке есть пирожки. Можете поужинать ими.

– Спасибо, мы сыты! – отказалась Наташа.

– А я голодный! – возмутился Петька. – Разве не голодный? Мы сегодня не ужинали.

– Этот? – Анна Андреевна воткнула свой указующий перст в мальчика.

– А какой ещё? – удивилась Наташа.

– Этот далеко пойдёт! – утвердилаАнна Андреевна. – Молодец! Так держать! Но пасаран! Либертэ, эгалитэ, фратерните!

Через минуту-другую Анна Андреевна уже забыла, что она «кобра на яйцах». Накормила Петьку, потом повела его в мастерскую показывать свои работы.

Наташа даже успела подремать. Когда мальчика уложили спать, женщины решили крякнуть по маленькой на сон грядущий.

– Что у вас там произошло? – поинтересовалась Сечкина из вежливости.

– Новый реж у нас, а меня пинком под зад как убогую! – зло вымолвила Анна Андреевна, параллельно с этим засовывая в рот размером с мужскую ладонь пирожок.

– А кто он? – догадалась Наташа, что новый реж – это новый режиссер.

– Кто? – с презрительной миной пропела хозяйка. – Ах, ну конечно! Колхоз «Сорок лет без урожая» из Мухосранска выполнил план по сбору козьих катышей – это событие мирового масштаба! А появление нового режа в одном из главных театров края – это так, мелочи! Раньше это было бы новостью номер один! Что с миром делается?! Полное бескультурье! Хотя… ты же из колхоза. Тебе простительно.

– Вас уволили?

– Подчистую! – Анна Андреевна рубанула ладонью воздух словно шашкой. – До смерти!

– Разве так можно? – удивилась Сечкина. – Уволить без оснований…

– Основание у нас одно – творческая необходимость…

Главным в театре – любом – был и остается главный режиссёр. У главрежа обычно несколько режиссёров, с которыми он формирует репертуар. Директор театра занимается хозяйством и в творческие дела не встревает. Директор фактически руководит и мастерской. Но главный художник подчиняется не директору, а главному режиссеру. То, что это фактически нонсенс, никого не волнует. Реально – так.

– Вот берётся реж за новую постановку, – продолжила объяснять Анна Андреевна пьяненькой Сечкиной. – Приглашает нашего главного, который художник, ну, тебе понятно, да? А главный тебе дурак, что ли? На кой ему конкурентов плодить? Сегодня художник поставил один спектакль, завтра – другой, а послезавтра он уже сам готовый главный. Сечёшь?

– Угу, – кивнула Сечкина.

– Вот! Главный всегда сам постановщик, но он же не шестирукий Будда! – Анна Андреевна растопырила руки.

– Шива, – поправила хозяйку Сечкина.

– Будда! – Шутренкова недовольно посмотрела на Наташу.

– Шива! – устало вздохнула Сечкина.

– Неважно! – Анна Андреевна сделала небрежный жест, как будто выметала гостью из кухни. – Так вот! Главный делает какие-то наброски левой ногой, но чтобы на них стояла подпись режа и директора, типа главный выработал идею оформления спектакля. Ну, на этом и всё! А дальше уже обычный художник типа меня или Верки – её уже год как нет, сбежала с хахалем – работают с режиссёром. Мы можем идею полностью изменить, но в афише будет указанно имя главного. Так он, сволочь, и жил! Мы же с Веркой – бабы. Чего с нами церемониться? Хоть бы ради приличия нас указал в афише разок. А тут пришёл этот Виталик…

– Виталик? – встрепенулась Наташа. – Рукавишников?

– Ну… – Анна Андреевна уставилась на гостью с изумлением. – Рукавишников… А говорит: я из деревни, козьи катыши считаю! Ты же молодец! Культурой интересуешься! А откуда его знаешь?

Наташа тут же и прокололась. Ох, лишней была последняя рюмка…

Всё рассказала, да так быстро и чётко, будто специально речь готовила. Анна Андреевна, трезвее трезвого, подумала и предложила:

– Хочешь, я тебе встречу устрою с ним?

– Он же женат наверняка! – всплеснула руками Сечкина. – Срам будет!

– Жена – не столб, можно и подвинуть. А вдруг он по тебе все эти годы сохнет, как мой дурачок по одной шалаве?

– Ну, не знаю, – замялась Сечкина. – Я – не шалава!

– Это жизнь покажет. Значит, так тому и быть! – Шутренкова стукнула кулаком по столу.

Разошлись по койкам. Наташа отчего-то почувствовала себя легко и спокойно. Она приняла решение, завтра для неё всё должно было проясниться. «Не могу же я всю жизнь провести в таком состоянии?! – подумала засыпая. – Будь что будет!»

Глава 5

Утром Анна Андреевна встала ни свет, ни заря и приготовила обильный завтрак. Наташа, увидев, тяжело вздохнула, а Петька воодушевился:

– Вот это, я понимаю, завтрак! Разве не понимаю? Разве не завтрак?

Шутренкова добилась, чтобы всё ею приготовленное исчезло в желудках гостей, после чего придирчиво оглядела мать с сыном, заставила гостью распустить косу и соорудить причёску, а короткие волосы Петьки распушила массажной расчёской, и этот «ёжик» на голове с кудрявым чубчиком на лбу закрепила лаком для волос.

– Изумительно! – констатировала художница. – Я превзошла сама себя!

«Бедный Антон!» – посочувствовала Наташа. Всю дорогу Анна Андреевна рассказывала Пете о театре. Тот слушал с открытым ртом. Завела Наташу и Петьку в театр через служебный вход. Рукавишников должен был прийти на репетицию к десяти утра.

– Вы пока можете тут побродить, – предложила Шутренкова. – Тут интересно.

Наташа с Петей начали осмотр сверху. В этом театре Сечкина не была ни разу. В детстве их возили в театр имени А.С.Пушкина на дневные спектакли. Наташа ощущала себя как в храме. Её настроение передалось и сыну. Они шли по коридору, рассматривая фотографии артистов театра разных лет. Если под фотографией значилось, что данный артист является заслуженным или народным РСФСР, Наташа, а вслед за ней и Петька, восторженно покачивали головами.

Они побывали на галёрке, на балконах, на антресолях, в буфетах. Когда спустились в фойе, к ним подошла высокая красивая молодая женщина, похожая на Элизабет Тейлор, и поинтересовалась:

– А вы откуда, мамаша?

– Мы ждём Анну Андреевну, – ответила Сечкина.

– А по какому поводу? – удивилась высокая.

– А вы, собственно, кто? – нахмурилась Наташа.

– А я, собственно, администратор театра Рукавишникова Марина Игоревна…

Услышав фамилию, Наташа схватил сына за руку и вон из театра, как будто её ошпарили. Очнулась только в трамвае, тогда и начала приводить в порядок чувства и заодно мысли. Ну и понятно, и вообще было бы странно, не окажись он женат. Эта Марина – высокая, стройная, миловидная – явно из театральных. Виталик наверняка её любил. Ну ибог с ним! Наташа шла в театр, чтобы разрешить проблему. Она её разрешила.

Да, уж… Ох эти театральные! Стерва на стерве сидит и стервой погоняет. А иным в этой профессии делать нечего. Про таких, иных, говорят: «Барышня, вы куда? Там – сцена, а вам – замуж!» И чем талантливее артистка, тем стервознее. Большинство стерв и ведут себя как обычные стервы. Но гениальные стервы – это нечто!

Анна Андреевна в детстве мечтала быть продавцом мороженого – чтобы наесться его как говорится от пуза. Стала художницей. Так получилось. Поначалу Аня была просто добросовестной исполнительницей. Потом, когда стала уже Анной Андреевной, когда и Антон подрос, и дела семейные её стали заботить в меньшей степени, ей пришлось искать выход своей неуёмной энергии. Её оказалось много, сверх всякой меры. Попыталась продвинуться по карьерной лестнице, не смогла. Позиции главного художника были незыблемы. Благо, повысила статус с помощника до художника.

Работники закулисья в театральные интрижки вовлечены не были, – весь гадюшник разместился в круге артистов и режиссёров, – но следили за процессом пожирания ближних и дальних с интересом. Кто же знает, как там обернётся? Набирались, так сказать, чужого опыта. И Анна Андреевна тоже набиралась. Сейчас пришло время реализовать его на практике.

Анна Андреевна вышла от худрука, который ещё вчера всё ей разложил по полочкам. Худрук вёл себя в ситуации с ней весьма разумно, в интересах театра. Её наградили. Более того, её не изгоняли, предложив работать по краткосрочному трудовому договору той же художницей, а может и постановщиком, учитывая её опыт. Но Анна Андреевна в театре была давно и знала одну фишку: обратного пути в театр не существует. На твоё место тут же найдётся толпа желающих его занять. И когда вчера вдруг так кстати случился шторм, и Наташа с сыном вернулись к ней переночевать, она решила подключить при необходимости к своей борьбе за место под солнцем Наташу. Главный режиссёр повёл себя скверно с точки зрения Шутренковой. Вот необходимость и возникла. Рукавишников был для Анны Андреевны человеком-невидимкой. То есть, она этого залётного в упор не видела. А кто он собственно такой?

Прошлым летом «горький» театр гастролировал по Прибалтике. Там в это время катал и театр Ленкома. На один день пересеклись в Риге. Ленкомовцы уезжали после последнего спектакля, а «горькие» начинали свой показ искушённой рижской публике. Ленком заканчивал спектаклем, поставленным Рукавишниковым. Разумеется, под руководством маэстро. Кока, как звали за глаза главрежа, имел честь быть представленным Марку Захаркину.

Главный режиссёр «горьких» был мужиком статным и симпатичным. Женщины млели от его томного взгляда. В театральных кругах Коку считали человеком небесталанным, но и не гением. Когда Кока стал рассыпаться перед Захаркиным комплиментами, тот отнёсся к словоблудию провинциального коллеги довольно индифферентно. Но всё же снизошел.

– У меня парень, чей спектакль вы сегодня лицезрели, из ваших мест, – сообщил Захаркин.

Кока сориентировался мгновенно. Тут же встретились с Виталиком, разговорились и главреж «горьких» предложил Виталику переехать в Приморск. Золотые горы посулил, как в таких случаях водится. Да и то сказать, театру нужна была новая кровь. «Пушистые» вдруг зашевелились, поставили «Декамерона». «Горькие» обязаны были ответить. При этом, если не случится адекватного в творческом смысле выстрела, чтобы обязательно в яблочко, Кока не желал аутодафе – ни реального в смысле нахлобучки от обкома, ни фигурального – от журналистов и зрителей. Ему нужно было некое подставное лицо, на которое бы он в случае обструкции мог перевести стрелки. Впрочем, надежд особых Кока не питал, много вы знаете выпускников столичных театральных учебных заведений, готовых ехать к чёрту на куличики ради творчества?

Неожиданно для Коки Виталик согласился. Но с условием. Жена Виталика была из балетных. Всё в ней было хорошо, кроме размера груди и роста. Когда девица оформилась, эти подробности её телосложения перекрыли ей вход в мир профи. Марина согласна была и на прозябание в кордебалете, но и в кордебалете она была не нужна. «Сисястая каланча», как её охарактеризовал главный балетмейстер Большого, была не нужна ни в Москве, ни в Ленинграде. А потом ни в Перми, ни в Самарканде, ни в Свердловске. Балериной – нигде.

Кока, узнав обстоятельства, тут же пообещал пробить для жены Рукавишникова должность хореографа. Это всё и решило.

В Приморске её для начала приняли администратором. Правда, пришлось произвести изменение в штатном расписании театра. Количество администраторов увеличили, а число художников сократили. Маша была молодым специалистом, в театр пришла по кадровой заявке театра, уволить ее было нельзя. Убрали Анну Андреевну, туманно намекнув на некие перспективы в скором будущем. Но вышло очень уж туманно…